Подарки госпожи Метелицы

Диана решительно захлопнула крышку ноутбука и, сбросив с себя домашнее платье, от которого отчаянно чесалось тело, голышом направилась в спальню. Быстро натянула футболку и джинсы, накинула сверху легкую куртку, обула кроссовки и вышла из квартиры.

До подземного перехода под главным проспектом города было две минуты пешком, а до того, как он уйдет, оставалось еще полчаса. Это всегда помогало – ее постыдное удовольствие, которое она от всех скрывала.

Прошмыгнув через двор, Диана вынырнула на улицу, быстрым шагом преодолела два квартала и спустилась в подземный переход, пропахший прогорклым вином и следами сотен тысяч людей. Она остановилась, как всегда, возле самого входа и прислонилась к стене.

Музыкант был там. Она не знала, кто он, как его зовут, откуда он. Это все было неважно. Молодой парень каждый вечер играл в подземном переходе на синтезаторе, который, вероятно, за небольшую мзду хранил в какой-то из подсобок.

Он исполнял вариации на тему популярных шлягеров восьмидесятых и девяностых, в основном итальянских и испанских. Едва заслышав его игру, Диане каждый раз начинало казаться, что она под ласковым солнцем разноцветной Италии или в ускользающей серовато-дымчатой Франции, где нет никаких проблем и не надо думать, что все к лучшему, потому что и так все хорошо. Диана закрыла глаза. Парень играл, обуздав тонкими пальцами сам дух музыки, а она перенеслась в другое измерение.

– Встала тут, шалава, – грубый тычок в спину вернул Диану в реальность. Она распахнула глаза – лицо женщины, толкнувшей ее, было перекошено от злобы. В широком переходе не было никого, кроме них и того парня, который не обращал никакого внимания на происходящее и продолжал наигрывать что-то из Челентано.

– И не стыдно? Такая молодая, а уже на панель вышла, – продолжала плеваться ядом тетка. На вид ей можно было дать от сорока до шестидесяти – с такими никогда не знаешь наверняка. Похожая на Щелкунчика – тело словно вырезано из куска деревяшки, без малейшего намека на грудь или талию, мощная челюсть и тоненькая косичка. Диане пришло в голову, что если за нее дернуть, то тетка откроет рот, и туда можно будет положить орешек. В руке женщина держала тележку на колесиках, доверху забитую газетами и журналами – очевидно, она была одной из продавщиц, работающих в ларьках возле входа в метро. Спускалась по лестнице, волоча за собой тележку, и, завернув за угол, врезалась в замечтавшуюся девушку. Диана сама виновата.

Она решила ничего не отвечать. Аккуратно обойдя тетку, отчаянно нуждающуюся в конфликте, Диана направилась к выходу из перехода. Хорошо, что эта тетка вывела ее из состояния анабиоза. Поздно уже и прохладно. Пора домой. Завтра в бой.

Лида

Лида пришла в себя от того, что кто-то лизал ее лицо. Собаки совсем обнаглели, она же не разрешает им лезть в постель! Лида попыталась оттолкнуть Джека, подобранного в прошлом году на троллейбусной остановке. Несчастного, худого, едва волочившего за собой лапы и падавшего на пол при малейшей попытке проявить радость. За год пес заматерел и обнаглел, набрал десять килограммов, неудивительно, что у Лиды не получилось отмахнуться от него.

Руки не слушались. Она попыталась прогнать охамевшего пса словами:

– Уйди, – но слова застряли на губах, и получилось невнятное мычание.

Лиде вдруг стало страшно, и она распахнула глаза. Над ней склонилась пожилая женщина в белом халате и посеревшем от частых стирок некогда белом платке:

– Ничего, милая, сейчас Иван Ефремович придет, поможет тебе. Все твои анализы уже готовы, что-то последнее ждут, сказали к операции тебя приготовить на всякий случай. Я тебе тут судно принесла, а ну давай, моя красавица, не стесняйся, – приободрила она Лиду и снова обтерла ей лицо куском влажного старого полотенца.

– Как. – Лида хотела спросить, какое судно, но слова давались с трудом. Наверное, ее разбил инсульт, решила она. Немудрено, с такими переживаниями.

– Все можно, милая, не стесняйся, давай, я сразу вынесу, – неверно истолковала ее слова добрая нянечка.

Но Лиде не хотелось в туалет, она лишь мотнула головой и отвернулась к стене. Старой, с облезлой казенной краской, потерявшей свой изначальный цвет и покрывшейся трещинами. В такой обстановке хотелось только одного – умереть как можно скорее. Финал вполне достойный всей ее несчастной жизни. Осталась одна, парализована, никому не нужна. Никто из-под нее горшки выносить не будет – ни муж, ни сын, ни уж тем более сестра. А больше и некому.

В носу моментально защипало, и она разревелась. Нянечка, уже обслуживающая другую пациентку – в палате реанимации их было шестеро, – услышала сдавленные рыдания. Она снова вернулась к Лиде и с сочувствием уставилась на несчастную женщину. Бледная, растрепанная, ввалившиеся глаза окружены синяками – издали казалось, будто лицо женщины разукрасил неумелый гример. В том, что та была несчастна, сомневаться не приходилось.

Она сама лично стала свидетельницей скандала, разразившегося сегодня утром. Муженек бедняжки орал и требовал сказать ему, когда «эта притворщица» выйдет из больницы, потому что сына некому в аэропорт везти. Он держал в руках какой-то сверток, похожий на небольшую посылку, и кричал, что если Лидка (так и сказал – Лидка) все деньги за границей промотала и понаприсылала сама себе оттуда посылок, то он не виноват, и денег на ее лечение у него нет.

Разбушевавшегося мужика еле выставил из реанимационного отделения охранник, а посылку нянечка прихватила с собой – он так и оставил ее лежать на стуле.

– Тебе, милая, посылка тут, – тихонько понизив голос, сообщила она Лиде. Вообще проносить в палату реанимации что-либо строжайше воспрещалось, но нянечка, проработавшая здесь почти всю свою сознательную жизнь, иногда эти запреты обходила. Особенно если видела, что пациент не жилец. А в том, что женщина долго не протянет, сомневаться не приходилось. Совсем неважно, какие там у нее травмы и какие чудесные руки у Ивана Ефремовича. Он все равно ей не поможет, потому что женщина не хочет жить.

– Как… – снова Лиде не удалось выдавить из себя вопрос «какая?».

– Сейчас принесу, – понизив голос до заговорщического шепота, пообещала санитарка и, словно старая хромая утка, заковыляла прочь.

Посылка? Какая еще посылка? Лида ничего не понимала, и слова нянечки донеслись откуда-то из глухого тумана. Ей конец. Она станет овощем и просто сгниет в какой-нибудь богом забытой дыре, где ее каждый день будут попрекать куском хлеба и считать часы до того момента, когда она испустит дух.

– Вот, милая, давай распакую, – добрая нянечка довольно быстро вернулась и снова склонилась над Лидой. В руках она держала небольшую продолговатую темно-коричневую картонную коробочку. Надпись латиницей – «Lidiya Ulitkina». Лида на мгновение оторвалась от своих горестных размышлений и уставилась на коробку. Что это?

– Я распакую? – полувопросительно поинтересовалась нянечка.

Лида моргнула в знак согласия. Нянечка ловко подцепила желтым растрескавшимся ногтем кусочек скотча, надежно защитившего содержимое посылки от любопытных глаз, и потянула за него. Скотч поддался не сразу, и нянечке пришлось несколько раз повторить свои попытки, постоянно косясь на дверь: увидит Иван Ефремович – головы не сносить. Наконец-то ей удалось поддеть уголок, она быстро содрала защиту и осторожно достала из коробочки предмет, завернутый в пленку с пузырями, которые так сладко лопать.

– Что-то хрупкое тебе прислали, детонька, сейчас посмотрим, что это, – приговаривала нянечка, разматывая пленку слой за слоем – неизвестный отправитель постарался на славу, защищая свой хрупкий груз.

Едва последний слой был снят, как нянечка замерла в восхищении, а Лида, та и вовсе открыла рот, глядя на вещицу, которую старуха держала в руках.

Фарфоровая статуэтка прекрасной дамы. Нет, не так. Произведение искусства, гостья из потустороннего мира, невероятным образом воплотившаяся на этой земле благодаря стараниям гениального мастера. Даже с расстояния Лида видела тончайшие черты лица. Волосы, собранные в высокую прическу, были раскрашены таким невероятным образом, что создавалось впечатление, будто бы кто-то на краткий миг отвел руку со щеткой для волос и сейчас снова продолжит их взбивать. Тонкая шея цвета слоновой кости с легким голубоватым отливом. И платье. Что это было за платье! Цвета солнца, на которое смотришь сквозь розовую сладкую вату. Воздушное, пронизанное сотнями мельчайших дырочек на подоле, создающих иллюзию движения. Дама словно только что присела на позолоченный стул и слегка улыбнулась. В руках она держала веер.

– Красота какая, – наконец-то выдохнула нянечка, переводя взгляд на ошарашенную Лиду, – сколько же такая может стоить?

– Не знаю… – попыталась выдавить из себя Лида, но ей это снова не удалось.

– Тут еще и письмо есть, – вдруг спохватилась нянечка, заглядывая в коробку и доставая из нее тончайший лист бумаги. Он словно кричал об изыске, роскоши и больших деньгах. На нем что-то было написано от руки. Разумеется, чернилами, слегка проступившими сквозь тонкую бумагу.

– Читай… – едва слышно попросила Лида, и нянечка, отведя руку от глаз как можно дальше, чтобы строчки не сливались воедино, принялась читать:

«Дорогая Лида, позвольте мне так к Вам обратиться. Я хочу поблагодарить Вас за спасение моей жизни в аэропорту Франкфурта и преподнести небольшой подарок. Это статуэтка Катарины, первая фигурка, созданная немецкими мастерами и положившая начало многовековой традиции мейсенского фарфора.

Как вы, возможно, знаете, европейские мастера долгое время бились над секретом китайского фарфора. Многочисленные попытки воспроизвести нечто подобное в Европе неизменно оканчивались провалом. А китайцы стойко хранили свой секрет, отказываясь продавать его даже за огромные деньги. В начале восемнадцатого века философ, математик, физик и геолог Эренфрид Вальтер фон Чирнхаус вместе с алхимиком Иоганном Фридриком Бёттгером смогли изготовить первые изделия из красной глины, но им никак не удавалось достичь молочной белизны китайских изделий. По легенде, Бёттгер решил эту проблему совершенно случайно.

Припудривая свой парик белой глиной из окрестностей Мейсена, он подумал, что она, пожалуй, может придать белизну не только волосам, но и фарфору. Свой первый эксперимент он решил провести в одиночестве, добавив к уже известной ему смеси белый песок и слюду. Замесив составляющие, он собственноручно вылепил из полученного материала изящную статуэтку дамы, в которую был влюблен – герцогини Катарины Альтена-Берг. Чтобы придать собственному шедевру еще больший вес и приманить удачу, Бёттгер добавил к краске, которой собирался раскрасить статуэтку, собственную кровь. Именно благодаря этому компоненту и появился уникальный розовый оттенок платья Катарины.

Он подарил статуэтку возлюбленной, после чего та ушла к нему от мужа. Вскоре возле Мейсена была открыта первая фарфоровая мануфактура, а спустя всего несколько десятилетий мейсенский фарфор завоевал мир. Фридрик и Катарина жили счастливо до конца дней своих и произвели на свет девять детей. Статуэтка считалась родовой реликвией и бережно передавалась из рода в род.

Но войны нанесли значительный урон семье Бёттгеров, и в результате на свете остался лишь один наследник, отец моего мужа Александра. С Александром мы прожили долгую и счастливейшую жизнь. Катарина хранила нас в самых сложных жизненных ситуациях, и нам везло там, где любой другой уже отдал бы богу душу.

К сожалению или к счастью, нам не были дарованы дети. Мой муж покинул меня в прошлом году, и я чувствую, что мои дни сочтены. Я бы хотела передать Катарину вам, Лидия, за вашу доброту и отзывчивость. Мне показалось, что вам не помешает малая толика удачи. Храните ее и передайте тому, кого вы любите – ему она тоже принесет удачу. Катарина начнет оберегать Вас и помогать с того момента, как Вы прочтете мое письмо. А в течение первых тридцати дней все, что вы решите осуществить, непременно получится. А если не получится, то это все равно будет к лучшему. Воспользуйтесь этим.

С благодарностью и уважением,

Анастасия Бёттгер».

Воцарилась оглушающая тишина. Лида пыталась переварить то, что только что услышала от нянечки. Остальные пациенты, до этого стонавшие в разных тональностях, замолчали как по команде и предпринимали титанические усилия, чтобы подняться повыше и рассмотреть женщину, которой привалило такое счастье.

Лида помотала головой – ей это снится. Конечно же, это происходит не с ней. Статуэтки, легенды, везение прямо с этой минуты. Сквозь затопившую ее с головой радость попытался пробиться голос разума – да нет же…

Откуда-то из недр коридора послышались голоса и шаги.

– Иван Ефремович, – заметалась нянечка, быстро сунула Лиде в руки статуэтку и прикрыла ее одеялом, а упаковку спрятала в огромный карман белого халата как раз в тот момент, когда в палату вошел Иван Ефремович, сопровождаемый целым консилиумом врачей.

Они остановились возле кровати Лиды, и профессор, подняв взгляд от кипы бумаг – анализов, рентгена, МРТ и прочих документов, вперил в нее тяжелый взгляд. Несмотря на суровость, взгляд был полон сочувствия и доброты. Лида немедленно сжалась, безуспешно попытавшись втянуть голову в плечи. Что там написала Анастасия? Ей начнет везти? Ну что же… Пусть начинает прямо сейчас.

– Как вы себя чувствуете? – немного помолчав, осведомился Иван Ефремович.

– Хорошо, – неожиданно четко выпалила Лида.

– Сегодня мы переведем вас в обычную палату и задержим на сутки, чтобы понаблюдать. Могу вам сказать, что вы родились в рубашке. Редчайший случай везения. Обычно подобные наезды заканчиваются или смертью, или тяжелыми травмами, а у вас просто легкие ушибы. Ни одного перелома.

– Но я же не могу пошевелиться, – запротестовала Лида.

Иван Ефремович решительным жестом откинул одеяло и, резко взяв Лиду за руку, слегла потянул. Та села на кровати, в последний момент успев спрятать Катарину под подушку. Появилось легкое головокружение, но спустя несколько секунд оно прошло.

– Опустите ноги, – приказал врач. Лида послушно выполнила его просьбу. Ноги повиновались. Держась за руку Ивана Ефремовича, она встала и вдруг широко улыбнулась.

– Должен сказать, что вы, – профессор кинул быстрый взгляд на бумаги, которые держал в руке, – Лидия Андреевна, весьма везучая женщина.

По привычке Лида хотела возразить, но тут же остановилась. Невероятно, но подарок Анастасии Бёттгер начал действовать с первой минуты, как та и написала! Неужели с черной полосой в ее жизни покончено и теперь ее ждет только счастье и удача? Она широко улыбнулась и кивнула:

– Да, доктор, вы правы. Я очень везучая.

Диана

Диана проснулась от звука ключа, поворачивающегося в замочной скважине. И тут же тепло улыбнулась – Матвеевна! И словно в подтверждение догадки из коридора донеслось бурчание:

– Ну кто такие вещи запросто так по коридору разбрасывает?

«Это она о ее туфлях», – догадалась Диана.

Матвеевна частенько обвиняла ее в ненужном мотовстве и ворчала, что лучше б та на черный день копеечку откладывала, пока есть такая возможность, чем вот так вот деньгами сорить на очередные туфли. Еще предыдущие не сносила! Матвеевна была женщиной практичной и мотовства не одобряла.

Легко улыбнувшись, Диана откинула невесомое одеяло и бесшумно соскользнула с кровати. На цыпочках подошла к чемодану, который вчера так и не распаковала – все равно лучше Матвеевны она это не сделает, и достала подарок, лежавший сверху.

Осторожно выйдя в коридор, уставилась на спину домработницы, поглощенной расстановкой ее обуви. На цыпочках подкралась к ней и воскликнула:

– Сюрприз!

Матвеевна подскочила, а Диана рассмеялась. Домработница обернулась, и девушка легко чмокнула ее в морщинистую щеку:

– Это вам!

– Вот напугала, чумная! Что это ты еще придумала, это что такое, кому это нужно? Не возьму, – сурово отказалась она, пряча грубые руки за спину и притворно хмуря брови.

– Это не обсуждается, – Диана так же сурово нахмурилась и снова рассмеялась, – это подарок. К какой-нибудь дате, придумайте сами. Ну и к тому же не могу я вас отпустить в санаторий с вашими жуткими халатами!

– Что ты имеешь против моих халатов? – смягчилась Матвеевна, косясь на пакет, который Диана держала в руках.

– Представляю, насколько они ужасны, – Диана подхватила домработницу под руку и потянула ее на кухню.

– Вот еще! Байка натуральная, теплые и мягкие. – Матвеевна взяла пакет, который ей настойчиво совала в руки Диана, и пощупала – мягкое. Наверняка что-то красивое и изысканное, как и эта странная девушка, с которой ее совершенно случайно свела судьба.

Вначале Диана снимала у нее квартиру, совсем недолго – она приехала из области и сняла первое попавшееся жилье, которое могла себе позволить. Девочка совершенно ничего не умела. Была на редкость косорука и питалась едой из пакетиков. Матвеевна была жутко ею недовольна – то доску гладильную прожжет, то потоп устроит.

Но однажды одинокая Матвеевна услышала, как Диана играла на пианино.

Она пришла без предупреждения, будучи уверенной, что жилички нет дома – шторы на окнах были задернуты. Но та была. Валялась в кровати якобы приболевшая, скачала клавиатуру на свой планшет (как она объяснила Матвеевне позже) и развлекалась, думая, что ее никто не слышит.

На следующий день Матвеевна сама заявилась к ней с веником и ведром и, несмотря на слабые протесты Дианы, взялась крепкой рукой за ее хозяйство. И денег никогда не брала, сказала, что это включено в квартплату. Такие руки, как у Дианы, не были созданы для тряпки.

Вскоре девушка переехала, но Матвеевна продолжала приходить каждое утро и целый день хлопотала по хозяйству. Хотя какое у Дианы хозяйство? Приготовив еду и смахнув пыль, она смотрела телевизор, читала книги и слушала, как та играет. Но едва Диана роняла: «Сейчас приедет Геночка», – Матвеевна, поджав губы, удалялась домой.

Она не одобряла ее любовника. Любой другой она бы просто плюнула в лицо за хороводы с чужими мужьями, а в том, что «Геночка» был женат, сомневаться не приходилось. Но Диана… Диана была иной. Ее нельзя было мерить общим аршином. Поэтому Матвеевна лишь неодобрительно ворчала и просила ту выйти замуж и нарожать детишек поскорее да побольше, чтобы она успела их понянчить. Диана звонко смеялась и уверяла, что все будет. И муж самый лучший, и дети. Она везучая. Надо лишь подождать, и счастье придет.

– Ой, что же это я! – спохватилась Матвеевна, замерев посреди длинного кишкообразного коридора, со стен которого кое-где отошли старые обои, а паркет немилосердно скрипел под ногами. – Я же сырнички тебе свежие привезла.

Резко развернувшись, Матвеевна направилась назад ко входной двери и загрохотала сумками и многочисленными судками.

– У тебя ж наверняка мышь повесилась. А, кстати, тебе тут посылка, я достала из ящика, – опомнилась она.

Диана, уже успевшая войти на кухню, включила чайник и крикнула Матвеевне:

– От кого?

– Не знаю. Не по-нашему написано.

– Тащите сюда, разберемся!

Матвеевна вернулась, неся сумку с судочками, и принялась хлопотать на кухне. Она достала посуду с полок, сервировала столик, включила огонь на плите и поставила на него сковороду, чтобы разогреть сырники – новомодные технологии типа микроволновой печи она принципиально игнорировала, будучи уверенной в том, что пользование такой техникой нанесет непоправимый вред здоровью.

Диана взяла небольшую прямоугольную коробочку из плотного картона, которую Матвеевна положила на стол, и устроилась с ногами на мягком сиденье. Легко поддела скотч ногтем, распаковала коробку и вынула из нее нечто, бережно упакованное в пупырчатую пленку. Интересно, что бы это могло быть? Диана бросила взгляд на коробку – адрес отправителя не был указан. Она заметила в коробке белый лист бумаги и вытащила его. Письмо. Написано от руки красивым четким почерком.

– Что это? – поинтересовалась Матвеевна, аккуратно выкладывая разогретые сырники на большую тарелку и ставя ее на стол.

– Не знаю, – пожала плечами Диана, – сейчас выясним.

Она принялась читать письмо вслух:

«Диана, Вы наверняка удивитесь, получив это письмо и посылку. И наверняка зададите себе вопрос, откуда у меня Ваш адрес. Но, поверьте, эта информация совершенно не стоит Вашего внимания.

Я та женщина, которую Вы оставили без помощи в аэропорту Франкфурта. Но мир не без добрых людей, и именно благодаря им у меня сегодня есть возможность к Вам обратиться и преподнести небольшой подарок.

Это статуэтка Катарины – первая фигурка, созданная немецкими мастерами и положившая начало многовековой традиции немецкого фарфора. В начале восемнадцатого века философ, математик, физик и геолог Эренфрид Вальтер фон Чирнхаус вместе с алхимиком Иоганном Фридриком Бёттгером смогли изготовить первые изделия из красной глины, но им никак не удавалось достичь молочной белизны китайских изделий. По легенде, Бёттгер решил эту проблему совершенно случайно. Припудривая свой парик белой глиной из окрестностей Мейсена, он подумал, что она, пожалуй, может придать белизну не только волосам, но и фарфору. Свой первый эксперимент он решил провести в одиночестве, добавив к уже известной смеси белый песок и слюду. Замесив составляющие, он собственноручно вылепил из полученной смеси изящную статуэтку дамы, в которую был влюблен, – герцогини Катарины Альтена-Берг. Чтобы придать собственному шедевру еще большую значимость, Бёттгер добавил к краске, которой решил раскрасить статуэтку, собственную кровь. Именно благодаря этому компоненту и появился уникальный розовый оттенок платья Катарины.

Он подарил статуэтку возлюбленной, но та ответила ему отказом, а муж Катарины вызвал наглеца на дуэль. Бёттгер был смертельно ранен. Но перед смертью ему удалось передать секрет белоснежного фарфора своему другу фон Чирнхаусу.

Вскоре возле Мейсена была открыта первая фарфоровая мануфактура, а спустя всего несколько десятилетий мейсенский фарфор завоевал мир. Статуэтка осталась у Катарины, которая вскоре умерла от тяжелой болезни, так же как и ее муж и пятеро их наследников. Их всех не стало в течение года. А статуэтка уцелела. Ее история достойна отдельного описания, она пережила две войны и в результате год назад оказалась в руках моего мужа, увлеченного коллекционера, не верящего в древние проклятия.

Увы, Александр оказался слишком самонадеян. Не прошло и полугода, как после череды ужасающих несчастий он покинул этот мир, оставив мне долги и Катарину. Вы сами были свидетельницей несчастья, произошедшего со мной в аэропорту, хотя за несколько дней до этого наш семейный доктор уверил меня, что мое здоровье в полном порядке. Я пообещала себе, что подарю Катарину тому, кто недостоин называться человеком.

Поэтому я дарю ее Вам, Диана. Люди должны быть сострадательны. А Вы напрочь лишены этого чувства. Вы, конечно, можете попытаться избавиться от Катарины, но ее проклятие уже начало действовать, и его не остановить. С момента получения Катарины Вас начнут преследовать несчастья, а через тридцать дней, возможно, Вы покинете этот мир. Я лишь могу пожелать, чтобы Вас не оставили без помощи в трудный момент. Все-таки мир не без добрых людей.

Анастасия Бёттгер».

– Вот ведьма! – воскликнула Диана, дочитывав письмо и отбрасывая его в сторону.

– Что ты натворила, деточка? – Позабыв об остывающих сырниках, Матвеевна присела за стол.

– Ничего такого. – Диана нервно передернула плечом, вспоминая неприятный инцидент в аэропорту и сестру. Внезапно стало зябко и захотелось стереть воспоминание из памяти как можно скорее.

– За «ничего такого» такие подарки не дарят! – со знанием дела заявила Матвеевна. – Да что же это творится? Умрешь через месяц? Надо разыскать эту Анастасию да извиниться – пусть заберет свою жуть назад!

– Еще чего! Продадим эту Катарину вместе с письмом. Знаете, сколько в Сети бродит психов, которым бы только прикупить что-нибудь аномальное!

– Кто ж такую жуть-то купит. – И без того морщинистое лицо Матвеевны сморщилось еще больше. – Люди красивые вещи покупают, новые.

Диана звонко расхохоталась и вскочила с диванчика.

– Да ладно, вон у Гоголя череп украли и, говорят, в частную коллекцию продали.

– Правда, что ли? Страсти-то какие, – перекрестилась Матвеевна.

Диана взяла в руки статуэтку. На несколько секунд перехватило дыхание – она была прекрасна. Тончайшая работа, ручная, такие вещи сразу выделяются из толпы своих кустарных собратьев. Дама смотрела укоризненно, словно пыталась спросить – как ты дошла до такой жизни, Диана? Выразительное лицо, платье словно из воздушной органзы, окрашенной в цвет заката. Потусторонний цвет, нереальный. Может, и правда краска замешана на человеческой крови?