Полная версия
Три времени года в бутылочном стекле
Когда Аде было двадцать два года, умерла ее бабушка, мать Анны. На память от бабушки ей остались однокомнатная квартирка в хрущевке и новый нос: за несколько лет до этого именно бабушка финансово помогла оплатить внучке ринопластику – Ада всегда стеснялась своего фирменного астаховского носа. У Астаховых все было в избытке – большие глаза, крупные негритянские носы с широкими ноздрями, пухлые губы. После операции отец с дядей не разговаривали с ней неделю, но и Ада, и мама, и бабушка были довольны результатом. Позже Денис, найдя ее старые фотографии, долго смеялся и говорил, что как бы он мог ее узнать во второй раз, если она настолько изменилась. Новый точеный, слегка вздернутый носик ее действительно преобразил и внешне как-то сразу отдалил от астаховской одинаковости.
А в квартире Ада зажила одна. В старом шифоньере часто без дела могла болтаться бутылка вина или коньяка – иногда в гости могла забежать подруга или коллега, иногда приезжал Кирилл с женой, и они могли пропустить по рюмашке, но в целом интереса все это у Ады не вызывало. До определенного времени.
Впервые за две последние пятилетки Ада напилась в возрасте двадцати семи лет. По прошествии времени она уже с трудом вспоминала события того вечера. Была телефонная ссора с Денисом – самый мерзкий вид ссор, когда нельзя ничего сделать: ни наброситься с обвинениями, ни дать себя расцеловать после примирения, примириться по телефону вообще сложно. Повод для ссоры – черт его знает, вероятнее всего, денисовская жена. Наверное, в тот вечер Ада не пожалела для нее длинных и коротких эпитетов. Точно была початая бутылка коньяка, хранившаяся у Ады дома с незапамятных времен. Аде помнилось, что, наревевшись после разговора, она нечаянно сломала ноготь и полезла в шкафчик за пилочкой, где и наткнулась на бутылку. Она не могла вспомнить, как сама себе объяснила причину, по которой должна сейчас напиться, но она обязательно должна была ее объяснить. Дальше вообще все терялось в темноте: она наливала, выпивала и тут же наливала снова, словно боялась что-то пропустить или куда-то опоздать, а потом ее долго тошнило, а потом она легла спать прямо в одежде на неразложенный диван, а потом не смогла утром встать на работу. А потом, а потом, а потом… Но среди всей зыби того вечера она четко запомнила только один-единственный момент, наступивший уже после пятой или седьмой рюмки. В тот момент она ясно ощутила себя свободной, свободной не столько от мелочей, окруживших ее, сколько от самой себя. В тот момент она впервые за последние годы увидела, как обступившее ее со всех сторон глухое одиночество тает, словно снежинки на теплой ладони, и стекает к ее ногам прозрачной водой.
«Я что-то стою еще на этом свете, – думала в тот момент Ада, и от этой сладкой мысли пол уходил у нее из-под ног. – Я еще что-то здесь могу. Умею».
Момент стал решающим. И хотя еще достаточно долгое время после этого Ада не прикасалась к спиртному, про себя она уже знала, что этот момент должен обязательно повториться.
«Это мне надо. Необходимо», – думала Ада.
Она полюбила выпивать вино одинокими вечерами после работы. В отношениях с Денисом стало возникать много вопросов, встречи с ним уже не приносили ощущения сумасшедшего счастья, хоть и были так же остро ей необходимы, а без счастья не было и его ожидания, и послесчастья, и дни между встречами тянулись бесконечно долго, и, проживая их, она ни на чем не могла сосредоточиться. Пару бокалов вина, как оказалось, могли заметно сгладить эти неприятные ощущения, а бутылка вообще начисто поглощала вечер, и сразу наступало утро. Постепенно вино вошло у нее в привычку, между встречами с Денисом она позволяла себе немного выпить каждый день – пару-тройку бокалов красного вина, «от бессонницы», как она сама себе это объясняла. Раз в неделю стабильно напивалась, причем для этого не было отведено какого-то специального дня, все происходило само собой.
Ада уже хорошо выучила все свои симптомы и стадии опьянения. Сначала она вплотную подходила к зеркалу, висящему в коридоре, опиралась двумя руками о стену и придирчиво смотрела на свое отражение. Вряд ли она пыталась разглядеть там, как обычно, новые морщинки, скорее это была попытка убедиться, что она до сих пор – Ада Астахова, а не кто-то другой.
До Адиной ринопластики у них с Кириллом были совершенно одинаковые лица – высокий лоб, большие карие глаза, крупный нос, пухлые губы. Их всегда принимали за родных брата и сестру, а они, в свою очередь, не всегда точно могли указать каждый на своего отца, особенно если отцы сидели в одинаковых рабочих куртках и оба подвыпили. Сама Ада сравнивала свою внешность с листьями летом – это ведь все те же листья, что и в мае, но их цвет глубже, а пыль можно стереть пальцем, как с книжной полки. Аде не хватало свежести, притом так было всегда, и в пятнадцать, и в двадцать пять. Наверное, поэтому она всегда привлекала более взрослых мужчин. Все дело в цвете. Он более глубокий, чем в мае.
Итак, Ада стояла напротив зеркала. Взгляд внимательный, пронзительный.
«Я есть. Я – здесь. Я слышу, вижу и чувствую. Я существую. Меня зовут Ада. Ада».
Потом появлялось упоение. Хотелось громко декламировать стихи и вообще выкрикивать всякие слова. Но это происходило немного позже, а пока она просто наслаждалась своей неограниченной свободой. Потом включала музыку. Ей нравился Гарик Сукачев. Сукачев был свободен – она это явно ощущала – широк и талантлив. В моменты опьянения ей нравилось что-то энергичное и немного отчаянное:
Он уехал в Париж,
Она уехала в Химки,
Он был из глубинки,
А она из Москвы,
Но теперь и она из глубинки…16
— «Но теперь и она из глубинки», – довольно повторяла Ада. Ей нравилась эта фраза, в ней виделись злобное торжество и вершение правосудия. Но уже в следующем куплете она принимала другую сторону:
Он любил повторять:
«Нужно все изменить!»
Он умел ненавидеть,
А она не могла,
Потому что умела
Только любить…
Под Сукачева она частенько доходила до последней стадии. Но иногда перед ней бывала еще одна. Тогда она снова подходила к зеркалу и смотрела на себя уже новыми глазами. Эти глаза неестественно блестели, но им она доверяла. Она говорила тогда:
– Я есть. Я здесь. Я Аделаида. Я – звездатая дрянь.
Это словосочетание она тоже как-то придумала в пьяном полубреду. Она не знала, что оно означало, но оно ей определенно нравилось. Аделаида – звездатая дрянь.
Алкоголь рисовал ей будущее, которое при ином стечении обстоятельств уже могло быть ее настоящим. Когда-то она мечтала, нет – была уверена, что станет серьезным писателем, возможно, даже рупором своего поколения. На рубеже двадцатилетия она действительно много писала – большей частью зарисовки из жизни или маленькие рассказы, но своим истинным предназначением считала именно крупную прозу, для которой у нее было несколько хороших, как ей казалось, идей. Но жизнь брала свое, и на нее нужно было зарабатывать, замыслы еще бились в ее голове, как стайки непутевых рыбешек, но со временем их становилось все труднее выражать в словах, да и времени на это выражение откровенно не было. С появлением Дениса и насыщенной личной жизни рыбешки успокоились и залегли на дно, а может даже, всплыли кверху брюхом. Периодически, видя отражение своих былых идей в новых фильмах или книгах, Ада грустила, отыгрывая по ним мысленную панихиду, и ужасалась вторичности всего современного искусства, в котором, казалось, уже невозможно было открыть что-то новое. Либо действительно кроме мировой воли существовало еще и какое-то мировое сознание, из которого все творцы черпали свои идеи, вернее, идеи сами находили своего творца, и если тому не хватало силы таланта их выразить, то они просто уходили к другому. Так или иначе, бездействие Ады оставляло ее в дураках.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Песня «Попс», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом «Некрофилия» (1987).
2
Песня «Наваждение», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом «Хорошо!» (1987).
3
«Про слонов», гр. «Разные люди», авт. Павел Михайленко, альбом «1992».
4
«Летний дождь», авт. и исп. Игорь Тальков, альбом «Моя любовь» (1993).
5
«Хороший автобус», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом «Хорошо!» (1987).
6
«Подсолнух», авт. и исп. Павел Кашин, альбом «Подсолнух» (1996).
7
«Про дурачка», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом «Прыг-скок: детские песенки» (1992).
8
«Безобразная Эльза», гр. «Крематорий», авт. Армен Григорян, альбом «Кома» (1988).
9
«Что такое осень», гр. «ДДТ», авт. Юрий Шевчук, альбом «Актриса Весна» (1992).
10
«Про мишутку», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом. «Прыг-скок: детские песенки» (1992).
11
«Все как у людей», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом «Здорово и вечно» (1989).
12
«Все идет по плану», гр. «Гражданская Оборона», авт. Егор Летов, альбом «Все идет по плану» (1989).
13
«Про слонов», гр. «Разные люди», авт. Павел Михайленко, альбом «1992».
14
«В ее глазах», гр. «Чайф», авт. Владимир Шахрин, альбом «Шекогали» (1999).
15
«Pretty woman», Roy Orbison & The Candy Man, авт. Roy Orbison, Bill Dayes, альбом «Oh! Pretty woman» (1964).
16
«Он уехал в Париж», гр. «Неприкасаемые», авт. Гарик Сукачев, альбом «Между водой и огнем» (1995).
