Отсроченный шанс, или Подарок из прошлой жизни

– Мы не обсуждаем, ты просто ставишь нас перед фактом, – уточнила Алиса. – А ничего, что они пожилые люди и для них любые перемены, тем более переезд из дома, в котором прошла вся их жизнь, из родового, так сказать, гнезда, где жили еще бабушкины родители, это не просто стресс, это разрушительно для их физического и морального состояния.

– Ну они же не в другой город уезжают и не к чужим людям, – раздражилась пуще прежнего мама от необходимости объяснять дочери элементарные вещи и вообще что-то объяснять, когда она все продумала, решила и уже мысленно исполнила. – У нас большая квартира и не так далеко от их, как ты изволила выразиться, родового гнезда, даже ближе к их любимому рынку. К тому же первое время я, скорее всего, поживу с Никитой. Им тут будет хорошо.

– А ничего, что я тоже живу в той квартире и там прописана? – полюбопытствовала как бы между делом Алиса.

– Ну-у-у… – Эмма Валентиновна посмотрела на дочь задумчиво, будто только сейчас увидела, что-то там прикинула у себя в голове и пожала плечами. – Поживешь с нами.

– С вами? Поживу? – повторила за ней Алиса, подчеркнув интонацией-нажимом вопрос, и посмотрела иронично на мать, наигранно восхитившись: – О как!

– А что такого? – агрессивно отреагировала на иронию дочери Эмма. – Тебя же постоянно нет, ты в своих экспедициях пропадаешь и преподаешь до поздней ночи! Можешь и с нами пожить. Ну или что-нибудь придумаешь, – чуть скривившись от недовольства, отмахнулась она, мгновенно переключаясь на более важные моменты.

Нет, Алиса давно не обижалась на мать. Ну, почти не обижалась.

Когда она стала жить с бабушкой и дедом, бабуля Римма Тихоновна настояла и лично отвела внучку к хорошему психологу, который помог девочке разобраться со своими обидами на маму, претензиями и несбывшимися ожиданиями. Хотя, как ни странно, особых обид у Алисы на мать не имелось, по крайней мере, таких, из которых вырастают большие, непоправимые комплексы и проблемы. Она довольно рано поняла, в чем ей очень помогли разобраться бабушка с дедом, да и папа, что Эмма – она вот такая, и ничего с этим невозможно поделать. И никто в этом не виноват – просто такой человек, и все. В общем, Алиса не обижалась на мать. Почти. Бывало, в подростковом возрасте, в особо тяжелых случаях разрушительного материнского эгоизма, ее все-таки цепляло, порой даже всерьез цепляло. Не то чтобы она была нелюбимой или притесняемой дочерью для мамы, но-о-о… Как бы это сформулировать?

Мама… это мама.

Это отдельная и непростая тема, как и ее отношения с Алисой.

Если вкратце, то…

У Эммы имелась определенная жизненная концепция: она выбирала мужчину, некий объект для любви, благополучно его прибирала – и начинала вот Любить и Служить, позиционируя себя Женой Великого Человека. Все обязательно с больших букв, эдак… величественно, значимо, монументально. Так ей это виделось-представлялось. Любовь в тех отношениях оставалась под большим вопросом – или вообще без вопросов, ибо больше всего на свете Эмма любила себя в той придуманной и выбранной ею для жизни роли.

Видимо, все же Никитосу актерское дарование от маман досталось. Эмма постоянно, ежеминутно как бы наблюдала за собой со стороны – достаточно ли она жертвенна, достаточно ли хороша для жены Такого Человека, как она выглядит в этой Великой Любви и Жертве? А выглядеть требовалось великолепно, она ж не хухры какие-то там мухры – а служит Таланту. То есть такой бесконечный театр одной актрисы, где она внутри своей главной роли-ипостаси – Жены и Музы гения.

Такой вечный бенефис. Блистать – вот ее задача и актерское «зерно».

Наверное, всем жилось бы немного полегче, если бы маму хоть иногда можно было лишить «подмостков», не позволяя работать на публику, но проблема состояла в том, что публика как таковая ей особо-то и не требовалась – самой благодарной и восторженной публикой Эммы была она сама. Поэтому и находилась постоянно, что называется, «в роли». А это не истребимо ничем.

Как-то так. И хоть «гениев» Эмма тщательно подбирала-выбирала, но долго те, как правило, в ее жизни не задерживались. Эммочка довольно быстро разочаровывалась, уставая ждать, когда же муж наконец станет известным ученым, деятелем государственного уровня и признанным мировым светилом. И принималась за поиски нового объекта для любви и служения.

Кстати, ни разу никто с крючка ее внимания не соскочил и никому из мужчин не удалось уйти нетронутым, если Эмма положила на него глаз. Уж больно хороша была Эммочка! Красавица, такая утонченная, изысканная, притягательная – мужчины влюблялись до одури на свою беду.

Во втором ее браке родилась Алиса. Первые годы жизни Алисы Эмма обожала дочь и, понятное дело, видела в ней гениальную, одаренную личность. Ну а как, кого же еще? Но когда и отец Алисы не сделал стремительной карьеры, которой от него ожидала жена, и не пробился в ряды академиков, Эмма вскорости развелась и с ним. И все ее буйные чувства к дочери как-то быстро сами собой поугасли, трансформировавшись в тихие, ровные и спокойные, без особой привязанности. Алиса все больше времени проводила то с мамиными, то с папиными родителями, перекидываемая мамой из одного дома в другой.

А вскорости Эмма вновь вышла замуж и Алису практически перестала замечать, считая дочь с семилетнего возраста человеком самостоятельным. Собственно, так оно и было, ибо Алисе невольно приходилось самой заботиться о своих нуждах, делах и проблемах, поскольку маме в ее новой жизни оказалось не до дочери.

Ну а когда родился Никита, Эмма просто отправила Алису жить к своим родителям, чтобы та не диссонировала непонятным объектом в идиллической картинке ее нового, счастливого семейства, где муж будущий академик, она великолепная молодая жена академика, а их ребенок гениален и необыкновенен. Картинка с выставки.

Впрочем, Алисе было тогда уже четырнадцать лет, и она давно стремилась перебраться к бабушке с дедом, устав от закидонов мамы и ее отношения к дочери. Только Эмма дочь не отпускала, это испортило бы имидж идеальной семьи, в которой непременно должен быть ребенок, пусть и не родной ее мужу. А поскольку с рождением Никитки семья обрела, так сказать, полную упаковку, то – иди доченька, свободна.

Отца Никитки, «будущего академика», не оправдавшего надежды, Эмма выперла из своей жизни и квартиры лет через пять, а вот сын стал для нее единственным человеком на земле, которого она по-настоящему, на этот раз без всякой игры и дураков, совершенно беззаветно, бесконечно любила, да что там любила – обожала!

А дочь? Какая дочь? Ах да, дочь, ну она сама со всем справится.

Алиса и справлялась. И, как ей казалось, вполне себе неплохо. Нет, ничего трагично-печального, она все-таки не сиротинка брошенная, не стоит забывать, что у нее имеется вполне себе вменяемый и любящий отец, а также бабушки с дедушками, которые ее всегда поддерживали и помогали при необходимости.

А тут здра-а-асте вам – поживешь с нами! Это как?

А это так, что всем, кто находился за столом в тот момент, стало совершенно очевидно, что о наличии дочери в своих грандиозных раскладах Эмма Витальевна как-то позабыла ненароком, лишь сейчас вспомнив о столь неожиданном препятствии на пути к воплощению своей Идеи. И тут же, с ходу, нашла самое простое и, с ее точки зрения, замечательное решение: ну а что, если Алису деть некуда, значит, та будет жить вместе с ней и стариками. Что вы ей голову морочите, это же все такая ерунда, при чем тут Алиса – главное, у Никиты будет отдельная квартира!

М-м-м-м, как бы так сказать помягче? Ясный пень, что Алисе с мамой жить вместе не рекомендовалось категорически. Они настолько не монтировались рядом, ну совершенно, то есть абсолютно, что это невозможно было представить даже теоретически. Алисе всегда казалось, что она как-то слишком далеко укатилась от этой «яблоньки». Настолько далеко, что непонятно, того ли она вообще сорта яблочко или какого-то другого.

Не «гольден» какой-то совсем.

Но, если честно, жить вместе с Эммой Валентиновной, мягко говоря, могли очень немногие. Наверное, ее родители, правда, весьма ограниченное время. Во-первых, потому что дедушка умел иногда приструнить дочь, когда та «края» переставала видеть и заносило ее за границы дозволенного. Умел суровенько одернуть, по-отцовски, и бабулю в обиду не давал. А во-вторых, они умели как-то отбояриваться от большинства прожектов Эммы, последнее время все чаще прибегая к запрещенным приемам под названием «стариковская немощь» и где-то там маячившая, напоминая о себе слабым соображением, легкая «возрастная деменция».

Старички были вполне крепкими и бодрыми, а уж по живости ума фору могли дать многим молодым да юным, не обгонишь. Но, странное дело, их актерские «отмазки» все чаще, что называется, «проканывали» у дочери, то бишь срабатывали без осечек, чем Валентин Семенович с супружницей своей Риммой Тихоновной беззастенчиво пользовались при любом случае. Да и приловчились они давно ко всем сложностям нрава и «взбрыкам» дочери, не пойми в кого пошедшей характером и дурью.

– Какой-то ген приблудный затесался, попортил породу, да вот «выстрелил» так неудачно девочке в амбиции, – вздыхала и качала головой бабуля.

И по этой причине, понимая, что тут уж ничего не исправишь, раз оно такое вот уродилось, с «простреленными амбициями», они пропускали многое «мимо нервов», как опять-таки говаривала бабуля.

Понятное дело, что еще с Эммой Валентиновной с большим комфортом и удовольствием уживались мужчины, которым та поклонялась и «служила», но только тот период времени, пока выбранный и назначенный на эту роль объект оставался для нее Гением, Талантом и неопознанным пока Мессией. А поскольку время это заканчивалось достаточно быстро, после чего «великий талант» пикировал с пьедестала, свергаясь ниже его подножия, и резко становился пустым обманщиком и мерзавцем, удаляемым из личного пространства, то более жить с ней бывшие мужья не имели никакой возможности.

Лучше всех, да, пожалуй, единственный, кто умудрялся неплохо уживаться с Эммой Валентиновной, был Никитос, благодаря выработанной им жизненной стратегии и тактике общения с маман.

Алиса же относилась к той части родственников, которая предпочитала держаться от мамы на расстоянии. Большом. В идеале – недосягаемом. И оттуда, откуда-то из дальних далей, тихо-спокойно ту все-таки любить.

Что и воплощала благополучно в жизнь долгие годы.

А тут – «поживешь с нами». Ха-ха и еще раз ха.

– Риммочка, Алиса, – поднимаясь из-за стола, обратился к жене и внучке Валентин Семенович, – поехали домой, девочки.

– Папа! – возмутилась Эмма. – Мы обсуждаем серьезный вопрос!

– С кем? – прищурившись, жестко и резко спросил Валентин Семенович, повысив голос. – Мне показалось, ты ставишь нас в известность о своих решениях, а разговариваешь сама с собой, поскольку наше мнение тебя мало волнует.

– Папа! – попеняла отцу дочь.

– Что «папа»? – пожал тот плечами и старательно изобразил наивный взгляд. – Нет, мне просто интересно, как ты собираешься продавать нашу квартиру, если ее половина принадлежит Алисе, про которую ты забыла? А? Ты у дочери спросила, она-то согласна на то, что ты выкидываешь ее на улицу?

– Я не забывала! – вскинулась Эмма, несколько смутившись. – Я знаю, что Алиса мне не откажет.

– Откажу, – спокойным, ровным тоном произнесла Алиса, поднимаясь из-за стола вслед за дедом, и, демонстративно игнорируя опешившую мать, поддержала предложение дедушки: – И правда, бабуль, поехали домой.

– Как это откажешь? – растерялась совершенно Эмма Валентиновна.

– Легко, – объяснила Алиса и обратилась к брату: – Никитос, поехали к нам, бабуля пирог испекла свой фирменный.

– Мам, мне не нужна квартира, зря ты все это придумала, – произнес мирно-спокойным тоном Никита, поднимаясь со стула и помогая встать из-за стола бабуле. – И Алису обидела. – И без перехода сообщил: – Ага, я с вами. Хочу бабулин пирог.

Такого отпора, такого заговора против себя Эмма не ожидала и даже представить не могла! Это как? Что значит – Алиса ей откажет? Как она может отказать, когда Эмма все уже решила и распланировала? Она переводила ошарашенный взгляд с одного на другого родственника и никак не могла поверить, что ей вот так отказали! Ей?!

Демонстрация родных была доведена до логического конца и идеально выдержана интонационно: Алиса с Никитой и дедушка с бабушкой, более ничего не говоря, не перекинувшись даже словечком между собой, собрались и ушли из дома, оставив пораженную и обескураженную до невозможности Эмму Валентиновну приходить в себя.

Но итог их единодушного порыва, решительного отпора и столь яркого сопротивления был неутешителен: бабушкину с дедом квартиру все же продали. Замешкавшиеся на пути литерного поезда «Жигули» никто не отменял – не мытьем, так катаньем, посредством переговоров, принятия некоторых компромиссов, противовесов и уступок, Эмма Валентиновна добилась-таки своего.

Все. Дело сделано.

Полученные с продажи «родового гнезда» деньги честно поделили пополам между Алисой и Никитой. Зато данный компромисс с родителями и дочерью дорого обошелся отцу Никиты, Эдуарду Всеволодовичу, и его родне: Эмма благополучно стрясла с них недостающую сумму для приобретения квартиры сыночку. Алиса подозревала, что родня та еще бы и доплатила сверху, только бы не иметь никогда больше никакого дела с бывшей родственницей. Но Эмма не стала их дожимать – мальчику еще учиться, становиться на ноги, делать карьеру, мало ли что может понадобиться – и отпустила, что называется, с миром. Пока.

А Алиса? А что Алиса. У деда с бабулей была прекрасная квартира и, кстати, тоже в центральной части Москвы, только не в той, которая понадобилась Эмме, так что выручили они прилично за «родовое гнездо». И Алиса вполне могла за те деньги, что ей причитались, приобрести неплохую квартирку на окраине и даже в новострое каком. Вот только не бывает идеальных решений.

Она, на минуточку, все-таки работала, и работа ее была совсем не простая и далеко не нормированная. И зависала Алиса Юрьевна на своей работе частенько до такого поздна, что на ту окраину только на такси и доберешься.

По-хорошему, ей бы тоже не мешало подобрать жилье поближе к институту, в котором она трудилась. Но стоило это…

Ну, без подробных объяснений ясно, сколько стоит найти приличную квартиру, в которую можно сразу въехать и жить в том районе, который бы прекрасно ей подошел. Но Алисе совершенно необычайным образом свезло. Чуть ли не чудо какое привалило.

Всеми вопросами продажи и покупкой новых квартир с большим энтузиазмом и азартом взялась заниматься сама Эмма Валентиновна, направляемая и консультируемая профессиональным, толковым риелтором.

И вот просматривает она варианты квартир в «Циане», как вдруг прямо у нее на глазах выставляют на продажу интересное предложение и за странно низкую цену. Отринув всякие сомнения и практически не задумываясь, Эмма Валентиновна немедленно набирает указанный в объявлении телефон и с ходу сообщает:

– Мы берем. Аванс готовы выплатить прямо сейчас.

И только пото-о-о-м, после того как договорилась о встрече, она позвонила риелтору, который ругался до небес, объясняя Эмме, по каким причинам, кто и какие квартиры выставляет ниже рыночной стоимости. Стенания риелтора она проигнорировала, распорядившись немедленно ехать на встречу с продавцом, и только тогда позвонила дочери, ну так, полюбопытствовать, подойдет ли той вообще такая квартира. Мелочью типа банального вопроса, где дочь возьмет необходимую для покупки сумму, Эмма не грузилась – это же Алиса, она справится. Ну придумает что-то, а не справится, так откажется от сделки и вернет аванс.

Вот уж точно это не проблема Эммы.

Алиса не отказалась и аванс не вернула. Во-первых, потому что ей некогда было продолжать ездить по разным адресам и что-то там смотреть, подбирать, да и вообще заниматься всей этой суетой, которая и без того ужасно ее напрягала, отвлекая от дела. А во-вторых, ее решение определил тот немаловажный факт, что квартира располагалась совсем недалеко от проданного ими «родового гнезда», в соседнем районе. И именно в этом районе Алиса оканчивала лицей, и все ей там было знакомо, удобно, привычно и полно воспоминаний… Разных. Хороших и теплых в основном. Был и еще один повод, сподвигнувший ее сразу же согласиться на покупку, но такой… из области эмоционально-чувствительной, из тех самых теплых воспоминаний.

К тому же до института, в котором она служила науке, близко и добираться удобно – всего пара станций метро, а если на машине, то прямо по проспекту, никуда не сворачивая. Ну и сама квартира в идеальном состоянии, с прекрасным дизайнерским ремонтом. Правда, совершенно пустая, если не считать встроенного, можно сказать вмурованного в стены кухонного гарнитура и нескольких вычурных люстр.

Так что она не стала думать-сомневаться, искать еще что-то более подходящее. Да куда еще более подходяще-то? Алисе уже и так до невозможности надоела вся эта суета, затеянная мамой, вот совершенно никуда не встраивалась и ломала рабочие графики и жизнь. У нее проект, конференция, на которой она выступает с докладом, – какие, к лешему, переезды, обмены-продажи? Вдобавок ей пришлось взять отпуск, чтобы разделаться с этой засадой, и отпуск тот тоже вот никуда – ни два ни полтора: вместо единственной, нормальной возможности раз в году отдохнуть и съездить на море летом она завязла в квартирных вопросах зимой и в начале весны, да и проводила его в основном на работе, засиживаясь допоздна.

В общем, понятно: надо брать, да еще и по сниженной цене… только вот на что брать, вопро-о-о-ос…

Помогли папа и родственники с отцовской стороны, подкинув, сколько могли насобирать, деньжат, небогато, но тоже подспорье. Ну и… банк с ипотекой.

Как там было в КВН? «Зато теперь мы живем в отдельной, нашей с банком, квартире». Вот как-то так.

И теперь, когда все произошло, сделка проведена и назад дороги нет, пришлось Алисе самой, без чьей-либо помощи, собирать и паковать вещи, как свои, так и бабушки с дедом.

«Охо-хо-шеньки-хо-хо…» – вздыхала она тягостно своим мыслям, окидывая тоскующим взором открывавшийся перед ней фронт, так сказать, предстоящих работ.

С ее наукообразным типом мышления, закрепившимся в сознании уже на уровне устойчивого рефлекса, Алиса систематизировала и упорядочила процесс сбора вещей, чем усложнила себе жизнь необычайно.

И, приступив к сборам, ворчала и ругала себя почем зря, упахиваясь этими сборами до незнамо чего. Нет бы позаталкивать все подряд, разбив-отсортировав лишь по основным критериям принадлежности: ее вещи и дедули с бабулей – носильные (зимние-летние), кухонные, хозяйственные… Ну где-то так! И разобралась бы уже на новом месте без спешки и торопливости, тем более время, отведенное на сборы, конкретно поджимает.

Да сейчас! Это не наш путь – мы ж ученые, етить нас в диссертацию!

У нас же въевшийся с пирожками из университетского буфета навык следования особому протоколу проведения учета, сортировки и идентификации исследуемых образцов по четко определенной схеме и порядку.

Для каждой коробки Алисой был составлен список сложенных в нее вещей в двойном экземпляре, а сама коробка пронумерована и внесена в общий реестр под присвоенным ей номером. Один список клеился на коробку, второй экземпляр подшивался к общему каталогу.

Она решила начать сборы с вещей бабушки и деда, что было вполне логично: они уже перебрались к дочери и пытались налаживать жизнь, устраиваться, и вещи в этом непростом процессе им требовались прямо сейчас. Когда Алиса добралась до мелочей, до давно позабытого скарба, хранившегося где-то по углам и схронам до «лучших времен», «про запас» или «на всякий возможный случай», как в любом уважающем себя доме, – ей пришлось то и дело связываться с бабулей по видеосвязи, демонстрировать очередную «нужную» штуку и выяснять: брать или ну ее – отдать в правильную организацию, вывозящую всякое старье, которого она уже собрала несколько больших коробок.

Но в какой-то момент Алиса себя остановила, прекратив это видеосовещание. Во-первых, так она будет собираться до морковкиного заговения, а во-вторых, и в самых главных, бабушка нервничала, расстраивалась, вздыхая над каждой вещицей, иногда и слезу пускала. Им с дедом и так непросто дался этот переезд и расставание с отчим домом, не стоит их мучить еще и непростым процессом сортировки. Остается только радоваться, что старикам не приходится заниматься всеми этими сборами и прощанием с любимыми вещами. Они хоть и бодрые, но сердца-то у них не железные.

Вы реально представляете, каким количеством шмотья обрастает человек за свою жизнь?! Казалось бы – живу чуть ли не в аскезе, довольствуясь малым. Ага! Малым! Как копнешь по углам – обалдеешь! Откуда что взялось? Залежи! И все, до последней мелочовки и магнитика на холодильнике, связанно с какими-то воспоминаниями, с чем-то важным, с вехами жизненного пути, с людьми, прошедшими через эту самую жизнь, с любовями, расставаниями, с тихой печалью-грустью и безудержной радостью, с праздниками, днями рождениями, с победами-поздравлениями…

Господи боже, ну как это все… Как это все разделить, как решить, что важно, а что да ладно, пускай и не очень жалко? Ну как?

Алиса зависала над какой-нибудь памятной вещичкой, вспоминая связанные с той события, словно проваливаясь в прошлое. Например, над одним из старых фотоальбомов, в котором бабуля с любовью и тщанием собирала фотографии Алисы в разных возрастах и ситуациях и подписывала своим прекрасным почерком, датировала, а в скобочках давала комментарии…

Вот Алисе месяц от роду – оре-о-от, кулачки сжаты, ужасно недовольна. Вот полгодика, и она с увлечением грызет спинку стула, игнорируя все призывы взрослых посмотреть в объектив камеры, вот первый поход в садик – испуганная, настороженная, но решительная. Смелая девочка. Перелистнула несколько страниц – юношество, ей четырнадцать, первые дни в лицее, в новом классе. Такая смешная фотка: Сосновский над чем-то хохочет, Любавина недовольно морщится, глядя на него, Титова с любопытством откровенно рассматривает Алису, а Денис…

Так! Захлопываем альбом – некогда ностальгировать. Что у нас там дальше? Спортивный инвентарь? Господи боже, вразуми меня недогадливую – вот на хрена бабуле с дедом старые допотопные коньки со шнуровкой, правда, в хорошем состоянии, почти не ржавые. Бабуле позвонить, что ли, или втихаря отправить их в следующую, быстро заполняющуюся коробку с вещами, что на благотворительный вывоз?

И так бесконечно. Это реально изматывало не столько физически, сколько морально, словно тихонько плакала душа, прощаясь с былой жизнью, понимая, что ничего уже не вернуть назад – ни тепла и уюта этого дома, ни всей прожитой в нем жизни, ни своего детства и отрочества, ни воспоминаний, что питали их особую, необыкновенную энергию…

И становилось так… пусто, что ли, так холодно, бесприютно и сиротливо, словно прошла жизнь и нет больше на земле того единственного мирного, тихого уютного уголка, в который Алиса возвращалась из любых далей, из всех тяжких и трудных экспедиций, точно зная, что здесь любима, что здесь ее с нетерпением ждут, считают дни и минутки до ее возвращения, защитят и отогреют от любой беды, горя и усталости, а родные запахи и стены этого убежища укроют от всякой житейской напасти.

А теперь все – больше нет у нее приюта. Словно осиротела.

Это было реально больно, больно до слез, которых никто, кроме старых стен любимого дома, не видел, да вон еще чучела совы, подаренного деду его учеником, глядящего на нее сочувствующим взглядом желтых пластмассовых круглых глаз. И куда его? Алиса шмыгнула слезливо носом, крутя в руках ветку с сидящей на ней совой. В благотворительность? Дедушка расстроится, ученика того он любил, из него потом целый профессор вышел, дедулю помнит, поздравляет с днем рождения и Днем Победы. Да и к чучелу этому дедушка привык…

Нет, не готова пока сова к благотворительности, поедет в новое место проживания, вздохнула Алиса, пристраивая чучело в коробку номер тридцать три, внесенную в реестр под определением «Подарки-сувениры».

Вот так. Печально…

Ей казалось, что она никогда не соберется. Пришлось даже уговаривать новых хозяев квартиры перенести момент их заселения на пару дней. Ночами не спала – измотанная, вся в пыли от вещей, скопившихся по закромам антресолей и дальним углам-закутам, на нервах от процесса перевозки сразу на два разных адреса – к маме и в свою новую квартиру. И все одна – без помощников, не нашлось добровольцев.

Маман? Смешно: ха-ха, она свою идею воплотила, всеми правдами-неправдами добилась, чего хотела, а последствия вы уж сами разгребайте. Да и мама – и что-то реально делать? Даже не смешно, не юмор.

Но, честно говоря, давно привыкшая со всеми своими проблемами и делами справляться сама, Алиса ни к кому за помощью и не обращалась. Правда, Никитос предложил себя в помощники, да только чем он мог помочь – вещи сортировать? Он и сам перебирался на новое место жительства.