Король Мистрока. Красный Вестник

Уже через час барон Альберт спустился с помощью лифта к порту замка. Тяжелая деревянная платформа медленно опускалась вниз с помощью натянутых канатов, а двое рабочих горбились, пытаясь удержать конструкцию от свободного падения с помощью механизма с вертикальной осью вращения, подобные которому бывали на кораблях и помогали поднимать якорь.

Очутившись внизу, Альфред со всей своей свитой подошел к мосту, ведущему на галеон «Штормовой Демон». За бароном поднялся его советник Вербер, за которым уже тянулись слуги с сундуками личных вещей барона.

Поднялся ветер, палуба не просыхала от мороси, но матросы бегали и подготавливали все к отплытию. Когда капитан отдал приказ, якорь был поднят, а паруса ловили попутный ветер. У пирса, где было место стоянки баронского галеона, стояло четыре морских жреца в длинных темно-синих плащах. Служители морской стихии встряхнули холщовые мешочки в руках, высыпали на ладонь соль, смешанную с молотыми костями глубоководных рыб, и дружно бросили в карму уплывающему судну, нашептывая молитвы.

Все дальше от берега уплывал «Штормовой Демон». Колыхались по ветру треугольные флаги на вершинах мачт. Гордо взирала на необъятное море буро-оранжевая голова буревестника на пурпурно-фиолетовом вельветовом полотнище.

Глава пятнадцатая

Возвращение в Бьорнбор

Армия Ингунн Жестокой оставила позади тропу вдоль Костяных гор. Суровое странствие с завоеванных территорий подходило к своему концу. Пешие и конные воины преодолели вброд Стылую реку и поднялись на отлогий холм, откуда открылся вид на каменные и деревянные сооружения Бьорнбора, дымные столбы привычно поднимались ввысь, рассеиваясь среди облаков. До города оставался час неспешного пути, и Ингунн совершенно не хотелось торопиться. Она любила окрестности своей малой родины. Хвойные боры, заснеженные холмы, незамерзающую скоротечную Стылую и изливающуюся из нее куда более спокойную Стужу, по всему руслу которой протянулся ледоход.

Ингунн вдыхала свежий воздух, пропитанный запахами хвои, древесной коры и стужи. Но в полной мере насладиться благолепием природы не давала вонь сотен лошадей и немытых после долгого похода мужей.

Конунг заметила в чаще леса группу всадников, один из которых сменил свой курс и устремился к шествующим с войны солдатам. На тропу перед Ингунн выскочил мужчина в мехах с луком наперевес и верхом на легком охотничьем скакуне.

– Конунг! – поприветствовал охотник, ударив себя в грудь.

– Кем ты будешь, ловец? – спросила Ингунн, нахмурившись.

Охотник помедлил с ответом. Он впервые видел Ингунн Жестокую из Бьорнбора вживую, до того ему лишь приходилось слышать о ее необычной внешности. Волосы цвета первого снега, нетронутая загаром кожа, кровавые глаза. Лицо женщины внушало ужас в той же степени, в какой услаждало глаз своей красотой. Причем красота конунга была превосходным отражением той самой женственной мужественности, которой поклонялись все северяне.

– Янг сын Гульфра, госпожа, большая честь встретиться с вами, – охотник еще раз ударил себя в грудь и в этот раз даже отвесил поклон. – А я… Я думал, что в ваших рядах куда больше голов.

– Половина вернулась в свои города, а часть воинов своего дома я отправила в Кистенфьорд, чтобы защитить поселение от набегов. К чему эти расспросы, говори за чем явился?

– Старший охотник был рад увидеть армию издали, поэтому послал меня к вам, чтобы пригласить на охоту.

– В данный момент я не снаряжена для погонь за зверьми подобающе. Мой конь не охотничий, а походный. – сурово ответила Ингунн.

– Я понимаю, конунг, но охота практически завершена, мы загнали огромного бурого медведя, старший охотник Тургер сын Оге предлагает вам добить зверя и забрать трофей себе в качестве дара за объединение севера!

Ингунн молчала с минуту, затем спешилась со своей лошади и подошла к Янгу.

– Я возьму твоего скакуна и нагоню старшего охотника сама. – строго произнесла конунг.

Янг послушно уступил место в седле и отошел с тропы. Ингунн ловко взобралась на чужого жеребца и прошла верхом пару кругов, проверяя податливость животного.

– Неплохой скакун, откуда он? – спросила Ингунн, глядя на охотника сверху вниз.

– Он… из заграницы, госпожа. – виновато произнес Янг, опуская взгляд.

Ингунн восприняла это, как слабость и трусость, она уважала лишь тех людей, что не отводили взгляда.

– За границами Канта целых три государства, о каком из них ты говоришь? – спросила Ингунн.

– Королевство Вайнсбургов. – робко ответил Янг.

– Хм, – задумалась Ингунн, сделав круг вокруг испуганного охотника. – Из Холоборна, не так ли?

– Да, конунг. Это ведь не преступление?

– Нет, Янг сын Гульфра, не преступление. – произнесла Ингунн, и охотнику заметно полегчало. – Но я заберу скакуна себе, считай, что это еще один трофей в честь победы в войне. И я благодарна тебе за него.

– К-конечно, госпожа… – поник охотник, понимая, что не имеет права сказать ничего против.

– Свайн, – Ингунн обратилась к своему хускарлу, что держался верхом неподалеку. Тот сразу поднял голову, дожидаясь приказа. – Поезжай со мной.

– Конечно, конунг, это моя обязанность. – согласился хускарл Свайн.

Ингунн пришпорила жеребца и соскочила с дороги в гущину. Хускарл поспешил за ней, он не успевал за новой резвой лошадью конунга, ибо сам остался на фьеллском скакуне. Всадники проносились мимо высоких красных стволов сосен, густых пихт и старых раскидистых елей, что закрывали собой дневное небо. Ингунн очутилась на поляне лютиков. От стука копыт разлетелась стая синиц, засиживающаяся среди травы. Грозно закаркали вороны на ветвях сосен. Меж вечнозеленых вершин кружил сокол, он стремительно опустился и обхватил когтями перстную рукавицу сокольничего, рядом с которым стоял старший охотник, проводник по лесу и несколько подручных.

– Ингунн! – дружественно поприветствовал Тургер.

Он вышел навстречу конунгу и придержал коня, чтобы повелительница спешилась.

– Тургер, рада тебя видеть, – слегка ухмыльнулась Ингунн и пожала старшему охотнику руку. – Как идут дела?

– Мы загнали медведя и ранили в артерию, на земле много крови, – Тургер указал на окрашенную траву и набрякшую землю. – След ведет в овраг. Там, за одной из ложбин, есть пещера, рев косолапого доносился оттуда последние полчаса, сейчас он затих, наверняка сил осталось совсем мало.

– Вы предоставили мне бессильного медведя и еще пожелали, чтобы я оставила его в качестве трофея? – возмутилась Ингунн.

– Простите, конунг, не хотел оскорбить вас.

– Мой отец бы повесил за подобное снисхождение. Я – не он, поэтому отделаетесь предупреждением.

– Простите, верховная властительница, если вы не желаете, то… – попытался исправиться Тургер.

– Не нужно извинений. Я помогу добить зверя, но трофея не возьму, оставите его себе, повесите голову на стену, а из шкуры сделаете новый плащ.

– Как прикажите. – согласился Тургер.

– Я спущусь здесь, а вы разделитесь и обходите овраг, чтобы не дать медведю отступить. Мало ли, у него второе дыхание откроется. Свайн, – конунг обернулась к своему телохранителю. – Ступай с Тургером.

Хускарл согласно кивнул. Старший охотник подошел к своей лошади и отстегнул лук со стрелами в колчане из черной шкуры северного лесного волка. Он протянул колчан конунгу, затем повел часть людей за собой, а часть – отправил под командованием сокольничего.

Ингунн спустилась в овраг, пробиваясь через плотные заросли крушины, волчьего лыка и кедрового стланика. В самой низине чернело округлое отверстие пещеры под обвалившимся склоном кряжа, уходящего вглубь леса. Из каменистого склона торчали извитые корни, обрамляющие подход к пещере, словно церемониальная арка.

Ветви сгрудившихся деревьев стали раскачиваться от играющего ими ветра, отчего ссыпались на землю кухты. Ингунн накинула капюшон, чтобы снег не налипал на глаза, и пригнулась, подбираясь все ближе к пещере. Полость не сильно углублялась в землю, но конунг по-прежнему не видела медведя. На миг ей показалось, что он мог притаиться где-угодно, спрятался среди травы и стал дожидаться, чтобы непутевые охотники сами бросились в его логово, которое он знал, как свои пять пальцев на лапе. Хрустнула ветка. Звук быстро разнесся по округе благодаря ветру. Ингунн натянула стрелу и всматривалась в кусты, выискивая в них хищника. Для своих исполинских размеров бурые медведи весьма умело притаивались. Звери в здешних лесах охотились и убивали куда дольше, чем это делали люди.

Зашелестела листва на склоне холма у оврага. Из зарослей показалось два кроваво-красных глаза. Ингунн собралась выстрелить, оттопырила локоть правой руки и задержала дыхание, но сомнение заставило ее промедлить. У медведей не бывало красных глаз, тем более они не светились так ярко даже в лунном свете.

Из кустов показалась голова, а за ней – остальное тело. Из-за плохого освещения и падающего с ветвей снега Ингунн не могла рассмотреть зверя, но определила, что цвет его шерсти – красно-рыжий, цвет киновари. Когда конунг скинула с макушки капюшон, то зверь крутанулся и юркнул обратно в чащобу, затерявшись там навсегда.

Наступил миг покоя, миг настолько тихий, что стало слышно, как снег ложился на одежду, волосы и землю под ногами. Ингунн ослабила натяжение тетивы и закрыла глаза, подставив лицо снежинкам. Холодные пушинки ложились на лицо и тотчас таяли, каплями стекая к губам. Щеки конунга окрасил румянец. Покой прервал рев разъяренного медведя.

Ингунн открыла глаза и собралась отпустить стрелу, но ее с головой накрыла тень свирепого хищника, выползшего из пещеры. Медведь махнул когтистой лапой и чуть было не вспорол правительнице севера живот, но свистящая стрела, выпущенная откуда-то сбоку, поразила его в плечо. Хищник ощерился и взвыл пуще прежнего, брызжа слюной и кровью. Существо было действительно огромным, удивительно, как ему удалось спрятаться в пещере, где, казалось бы, не было для того достаточно места. Темно-бурый кадьяк встал на задние лапы, вытянувшись во все свои два с половиной метра, и навалился на Ингунн. Девятисоткилограммовое тело практически придавило ее, но конунг успела отбежать и наспех выстрелить. Стрела вошла неуверенно и лишь слега повредила шкуру, не достигнув мышц.

В спину медведя вонзилось еще несколько стрел. В овраг спустилось пять охотников, вооружившись копьями: «Эй! Сюда! Эй, ты!» – кричали они, пытаясь привлечь внимание крупного хищника. Но медведь был непреклонен, он продолжил напор на беззащитную в его глазах женщину. Зверь был тяжело ранен, его множественные раны кровоточили, но дух оставался несломленным. Медведь готов был бороться до последнего вздоха.

– Назад, Ингунн! Отползи назад! – кричал Тургер.

Ингунн медленно отползала, держа в руке лук, что казался щепкой на фоне всесильного северного повелителя лесов. Медведь встал на четвереньки и побрел на белокурую женщину, каждый шаг давался ему тяжело, бежать кадьяк уже не мог. Ингунн уперлась в ствол широкого дерева, дальше отступать ей было некуда, она нащупала меч в ножнах, готовясь отбиваться.

На выручку поспешили охотники и хускарл Свайн. Они копьями кололи спину зверя, превращая ценнейшую шкуру в решето. Зверь вновь встал на задние лапы и одним махом выбил пару копий из рук людей. Следующим ударом кадьяк повалил на землю сокольничего, а громким ревом заставил атакующих его отступить подальше. Сокольничий попытался отползти навзничь, но тяжелые лапы придавили его ноги, переломав кости.

Ингунн выхватила Осколок Хургун. Лезвие меча блеснуло синевой, зажглись руны на поперечине. Воительница вонзила меч в толстую медвежью шею. Мех окрасился в красный. Ингунн вынула лезвие – кровь забила ключом. Зверь слегка приподнялся, а затем рухнул на обездвиженного сокольничего. От падения столь тяжеловесной туши в воздух поднялись снежные завихрения. Какое-то время ничего не было видно, затем снег вновь осел наземь.

Ингунн села на колено и оперлась на меч, вонзенный в землю. Правительница переводила дыхание. Ее окружили слуги, опрашивая о самочувствии, и лишь старший охотник Тургер подобрался к лежащему медведю, чтобы убедиться в его кончине. Кровь перестала сочиться из ран. Остановилось дыхание. Зверь был действительно мертв. Тургера это ни радовало, ни печалило. Из-под мохнатой туши выглядывала неподвижная кисть сокольничего.

– Шкура испорчена, но сохранившейся части хватит на два плаща, а мясом мы прокормим целый город. Как раз к пиру, – сказала Ингунн, встав рядом со старшим охотником. – Почему ты так печален? Это была великолепная битва, достойная песен скальдов! Давно я не была так близка к смерти, боги устроили мне достойное испытание.

– Сокольничий Буссо погиб, он был славным парнем. Я знал его пять лет. – тихо проговорил Тургер.

– Он погиб в битве! Это величайший дар для каждого истинного фриссера! Бог морозов уже направил его храбрую душу в царство Лютой Стужи! Память о нем навечно укорениться в бессмертных льдах. Кто был отцом Буссо?

– Гримвинд. – печально ответил Тургер.

– Слава Буссо Бесстрашному, сыну Гримвинда! – выкрикнула Ингунн, пронзив мечом воздух над головой.

– Слава Буссо Бесстрашному, сыну Гримвинда! – яростно скандировали остальные. В голосах смешалась гордость, радость, зависть и толика горести по ушедшему.

Пока охотники вытаскивали тело героически погибшего, Ингунн решила осмотреть логово медведя. Она подошла поближе к берлоге и увидела настил из листьев, не припорошенных снегом. Вокруг спального места лежали пожелтевшие кости зверей и наверняка даже людей, которыми могучий хищник лакомился на протяжении долгих лет своей жизни. Ингунн развернулась и уже направилась к остальным, когда услышала тихий скулеж. Она присмотрелась к берлоге, заметив за горой костей крохотного медвежонка. Тот прикрыл морду лапами и жалобно стонал, будто человеческий ребенок. Ингунн не знала, могут ли животные испытывать горе и страдание, ей в общем-то и не приходилось до того об этом задумываться, но что-то в ее душе надломилось.

– Госпожа, – хускарл Свайн обогнул Ингунн и, вооружившись томагавком, схватил медвежонка за шкирку. – Позвольте. Он может привлечь и других медведей, если они есть поблизости.

Животное запищало от ужаса, глаза мальца бегали по сторонам, не зная, за что уцепиться, а его лапки беспомощно трепыхались в попытках вырваться из плена. В какой-то момент медвежонок увидел неподвижное тело своей матери и зарычал практически, как взрослый. Свайн уложил медвежонка поудобнее, придавил его башмаком, чтобы не дергался и вознес топорик.

– Нет. – твердо произнесла Ингунн.

– Госпожа? – удивился хускарл.

– Основатели дома Бьорнбор имели при себе дрессированных кадьяков, даже седлали их, чтобы внушать людям страх и упоение. – с теплотой в голосе произнесла Ингунн.

– Медведи слишком опасные и необузданные. Доверять даже одному из них свою жизнь – большой риск. – пытался убедить Свайн.

– Был бы у меня шанс – я бы и дракона попыталась приручить. Только я и боги знаем границы потенциала дома Бьорнбор. Доставьте медведя на псарню и накормите его, затем отыщите мне того, кто сможет помочь обучить его, как собаку или сокола. – настояла конунг.

– Как прикажите. – подчинился Свайн и отпустил несчастного медвежонка.

Когда маленького хищника унесли и оставили Ингунн одну, она задумалась о тех глазах, что видела в чащобе. Некто или нечто взирало на нее из-за листвы, нечто крупное и практически бесшумное. Лишь Ингунн видела это таинственное существо странно-красного цвета.

Глава шестнадцатая

Званый ужин в Рангароне

Валрейда одели в зеленый бархатный блио, расшитый золотыми нитками, этакий отрезной кафтан с пышными полами, несшитыми по бокам и шнуровкой на спине. Сверху слуги накинули зеленый табар с узорами в виде крохотных пчелок. Табар свисал несшитыми рукавами колоколообразной формы до кистей.

В последнюю очередь слуги причесали герцога, придав его волосам блеск и пышность молодости. Пришлось даже сбрить густую бороду, что придало Валрейду вид мужчины, только вступившего в тридцатилетний возраст. На самом же деле ему было куда больше, и он этого ничуть не стеснялся, даже наоборот, наслаждался каждым днем и каждым часом, лишь иногда впадая в уныние от необратимости минувшего времени.

Валрейд разогнал камердинеров и, очутившись в полном одиночестве, вынул из нижнего ящика комода с зеркалом шкатулку со всеми своими драгоценностями, коих было не так уж и много по меркам состоятельных лордов.

Внутреннюю сторону откидной крышки шкатулки украшала крохотная мозаика двух держащихся за руку влюбленных. Волосы одного были русыми, а у второй – блондинистые. Валрейд вынул из шкатулки позолоченное ожерелье: крупные плоские кольца удерживали обрамленный янтарь. Помимо украшения на шею в шкатулке уместилась пара золотых перстней, которые герцог бережно хранил, но очень давно уже не примерял.

Валрейд не любил обвешиваться золотом, хотя среди знати ценился драгоценный блеск камней и металлов.

Герцог надел темно зеленый берет с роскошным пером гиацинтового ары из Фортресса в качестве последнего штриха и подошел к оконному проему, раздвинув плотные шторы. Свет пробился в комнату, отчего герцог прищурился. Он рассмотрел количество лошадей в стойлах, на которые выходили окна из его покоев. Такого количества гостей в Рангароне не было уже много лет, со времен женитьбы Валрейда и Гунтины. Отходя от окна, Валрейд нечаянно засмотрелся на свое отражение в узком и высоком зеркале у простенка. Годы не отняли у него статности, даже прибавили ее, и никакая прическа или освещение не заберут нажитого. Но чего он точно лишился – прежней ясности в глазах, белизны улыбки, румяности и стройности. Особенно сильно пострадала именно фигура Валрейда. В давние времена о его атлетичном теле шепталась каждая леди герцогства, Валрейд частенько выигрывал на внутренних холоборнских турнирах и был охоч получать овации и поцелуи от почитательниц. Образ благородного, честолюбивого сэра и видного кавалера никак не мешал Валрейду частенько забывать про свои основные обязанности и спускать целое состояние за пару-тройку ночей. В те времена людям в таверне было все равно, с кем они пьют. Но всему было отведено свое время. Долг и обязанности все же оказывались сильнее любых потех. Ты либо сдаешься им, либо проигрываешь все, что есть.

Размышления о былых днях не могли не напомнить о Матильде. Валрейду стоило лишь вдохнуть – он чувствовал запах ее духов из эфирных масел бергамота: насыщенный цитрус с пряным цветочным оттенком. Возникало крылатое чувство, щекочущее сердце. Валрейд будто бродил по апельсиновому полю рядом с Гритстоуном, где щебетали птички и в небе светило большое и теплое солнце. То была родина Матильды де Вайнсбург. Валрейд никогда не бывал там, он познакомился со своей первой женой, когда она уже переехала в Гарденпорт. Даже разнообразие садов столицы не могло унять души Матильды, ее рассказы о фруктовых садах и речушках родного юга заставляли Валрейда думать, будто он и сам там рос, будто сам срывал сочные апельсины с деревьев и вкушал их сладость с легкой кислинкой.

– Я как-то прыгнула с высокого обрыва прямо в воды Китового Хвоста. Волны были высотой с трех меня, они должны были всей своей силой ударить меня о подводные камни, но стихия сжалилась. Море вышвырнуло меня на берег практически невредимой, лишь перепуганной и посиневшей от холода. – рассказывала Матильда, играясь пальцами с длинными кудрями Валрейда, что смотрел на белокурую и голубоглазую красавицу щенячьим взглядом.

– Какое было время года? – любопытствовал тогда еще будущий герцог.

– Ты рассердишься, если узнаешь. Либо сочтешь меня безрассудной. – улыбнулась Матильда и на ее лицо пал луч заходящего солнца.

Они с Валрейдом засиделись в беседке на одной из улочек цветущего сада Гарденпорта, где пахло медом и розами. Рядом летали пчелы, шмели да бабочки, занимая свободные места на красочных бутонах. Рядом выглядывала над кустарниками и декоративными деревьями статуя рыцаря с букетом цветов и его возлюбленной из белого мрамора, а за монументом открывался вид на темно-синий Корабельный залив, переполненный высокими корабельными мачтами с надутыми парусами.

– Вовсе нет. – наконец ответил Валрейд после долгих размышлений.

– О, вижу ты сильно сомневался перед ответом! – рассмеялась Матильда, прикрывая губы ладонью. – Это была зима, вода была стуженая, словно я искупалась в море Драккаров.

Валрейд глядел на свою суженную и не мог поверить, что в одном человеке могло сочетаться воспитание леди и дух необузданного безрассудства. Хотя теперь, после стольких лет, он ясно видел, почему они так хорошо подходили друг другу.

Валрейд и Матильда должны были пожениться по воле их отцов – герцога Холоборна Давида Гюла и монарха Эдуарда Вайнсбурга, что оставался королем и по сей день. Оба суженных ждали от брака худшего, ибо слышали множество несчастливых историй, но им повезло. Любовь пришла не сразу, но Валрейд всегда старался быть любезным и заботливым, а Матильда поддерживала мужа во всех начинаниях и оставалась верной до самого конца.

– Герцог, – в покои вбежал слуга, бесцеремонно вырвавший Валрейда из чарующего и вечнозеленого мира воспоминаний. – Гости уже ждут вас. Ваши дочери и сын уже заняли место за столом.

– Сын? – недовольно переспросил герцог.

– Леннон, ваша милость. Айринга не было в его покоях, ваша милость. – виновато произнес слуга.

– Ах, – с ухмылкой вздохнул Валрейд, но его легкость быстро переменилась на разочарование. – Яблоко от яблони.

И неудивительно, думал герцог, ведь оба родителя Айринга были теми еще сорванцами в детстве и отрочестве. Но каждый отец, безусловно, должен настаивать на послушании своих детей, от осознания этого Валрейд и впал в печаль.

– Пошлите патруль обойти замок, пусть ищут его и доложат мне об успехе или неудаче прямо на ужин. – приказал Валрейд.

– Будет исполнено, ваша милость. – слуга поклонился, чуть ли не падая на колени, пару раз извинился за нарушение покоя и доставленные неудобства, и лишь тогда шагнул прочь из комнаты, тихо прикрыв дверь.

Валрейд проверил в трюмо, хорошо ли на нем сидит шапка, гладко ли выглажена верхняя одежда, застегнуты ли пуговицы. Он всеми силами оттягивал момент выхода ко столу, но заставлять гостей ждать уже было нельзя.

В пиршественном зале стояло два стола, но сейчас был занят лишь один, тот, что располагался ближе к большому белокаменному камину, по бокам от которого в неглубоких нишах стояли латные доспехи, выигранные Валрейдом на двух победоносных турнирах больше двадцати лет назад. На бежевых стенах с ромбовидным аргайлом повесили гербы всех присутствующих господ, рядом с ними также висел старинный гобелен, сшитый ткачихами из Гарденпорта, и подаренный прадедушке Валрейда королем Бернардом Вайнсбургом. На ковре изображался замок Рангарон с вышагивающей к нему кавалькадой рыцарей с гербами баронств Холоборна. На полотне наследный замок династии Гюла изображался куда более белым, чем он был сейчас.

За трапезным столом восседали гости из Риверлока: прибыл сам король Малколм мак Десмонд Драммонд Гайвернесский, несколько его советников, епископ, трое рыцарей, две воспитанницы короля и первый наследник Риверлока – принц Робин мак Малколм. Напротив, за столом расположился сэр Фрэн Гюла, Гунтина Кайл, жена Валрейда, и их дети: Нуала, самая младшая из дочерей, Леннон, младший из сыновей, Геррок, отданная на попечение в церковь, Елизавета, самая спокойная и послушная из потомства, и Ланн, любимица всех господ, ибо девочка с ранних лет умела находить подход к каждому.

Валрейд спустился в трапезный зал и каждый из сидящих за столом поднялся и поклонился. Герцог изучил каждого присутствующего. Место Айринга пустовало, отсутствие сына заметно омрачило и разочаровало правителя.

– Прошу прощение за ожидание, дорогие гости, это мне нужно вам кланяться и извиняться. – произнес Валрейд, приветливо улыбаясь собравшимся.

Первым, по обычаю, к хозяину замка подошел король Малколм, он взял руку герцога в свои, сжав их.

– Не нужно извиняться, друг мой! Ты пришел ровно в назначенный час! Сколько же лет мы не виделись, сколько же мне хотелось бы с тобой обсудить! – Малколм не смог сдержать порыва чувств и крепко обнял старого знакомого. Валрейд ответил тем же и рассмеялся.

– Малколм, я и не надеялся, что ты еще сохранил теплые чувства ко мне!

– Как же иначе, мы с тобой прошли через столько… Все и не припомнить, – пыл короля поутих, и он освободил герцога из своих объятий. – Ладно, не буду заставлять остальных ждать, увидимся за столом!

Король Малколм мак Десмонд отошел и следующим к Валрейду явился Фрэн Гюла в изящном черном шнурованном жилете и в кружевной кремовой рубашке с гербом династии Гюла, и по совместительству гербом Холоборна, в виде зелено-желтой пчелы на правом плече и гербом графства Майлэн в виде солнца и луны на левом плече.