Эффект предвидения

К семи часам стали собираться гости. Они все шли и шли нескончаемым потоком: парами, тройками, поодиночке и компаниями. Груда бесполезных подарков росла на тумбочке в прихожей: немыслимого дизайна светильники, диких расцветок пледы и салфетки, бесчисленные наборы посуды. Последней пришла мать Кирилла, Раиса Михайловна, внесла в квартиру какой-то громоздкий предмет, обернутый в несколько слоев серой бумаги.

– Повесите в прихожей, – сказала она и сунула предмет в руки Кириллу.

Предметом, когда его оголили, оказалось массивное зеркало под старину в псевдопозолоченной оправе.

Вот только этого монстра им как раз и недоставало. А повесить придется обязательно и именно в прихожей. Пледы и светильники можно просто сгрузить в кладовку с глаз долой и постепенно раздарить неблизким знакомым на такие же случайные торжества, а с зеркалом так не получится: мамин подарок, как же!

– Спасибо, Раиса Михайловна. – Аня улыбнулась свекрови заискивающе. – Очень красивое зеркало, и оно очень хорошо будет сочетаться с общим дизайном прихожей.

Раиса Михайловна хмыкнула, поджала губы, будто Аня ее чем-то обидела или сказала глупость, и ничего не ответила.

– Отпадное зеркало! – Ирина вышла из кухни с каким-то блюдом в руках. – Здравствуйте, Раиса Михайловна.

– Здравствуй, Ириша. – Свекровь расплылась в улыбке. – Как у тебя дела? Давно мы не виделись.

– На личном фронте без перемен, а так все о’кей.

– С личной жизнью, – Раиса Михайловна вздохнула и сердито покосилась на Аню, – получается не у всех… А у тех, у кого получается… Ладно, что уж говорить. Ну, показывайте квартиру, – обратилась она к Кириллу, – я ведь у вас еще не была. Прихожая шикарная, да… Вот сюда зеркало повесьте. А тут у вас что?

Кирилл повел маму по новой квартире. Ирина унесла блюдо в гостиную и вернулась на кухню дорезать какой-то свой сложный салат. Аня пристроилась было ей помогать, но та услала ее к мужу и свекрови.

– Ты что? Неудобно. И фартук сними. На кухне я сама справлюсь. Да ведь уже почти все готово. А ты иди, иди. – Она была в курсе их отношений с Раисой Михайловной.

Пришлось с кухни уйти. Но к экскурсии по их новой квартире Аня так и не присоединилась. Хотела проскользнуть в ванную и отсидеться там до начала застолья, но и тут вышел облом: ванная оказалась занята. Гости заполонили всю квартиру: торчали на кухне, теснились в прихожей, сидели вокруг стола в гостиной, просто бесцельно бродили из комнаты в комнату. От такого бесцеремонного наплыва гостей стало душно, дымно и шумно, а огромная квартира вдруг словно съежилась и значительно уменьшилась в размерах.

Потолкавшись из угла в угол, Аня снова вернулась на кухню – все-таки с Ириной ей было много проще, чем с остальными. Но оказалось, что приготовления закончились и пора усаживаться за стол (вернее, за три стола, сдвинутых вместе, – разместить такое количество народа было проблематично).

Сначала провозглашали длинные витиеватые тосты, восхищались квартирой, расхваливали на все лады хозяина, как журналиста и как человека, желали успехов в работе и личной жизни, спохватывались и отпускали натянутые комплименты Ане. Потом про Аню и вовсе забыли, а тосты стали короче и проще. А часа через два тосты и совсем прекратились. Теперь народ просто пил и закусывал, не очень уже и помня, по какому поводу банкет: то ли чей-то день рождения, то ли проводы кого-то куда-то, то ли их общий профессиональный праздник – все друзья, родственники и знакомые Кирилла были журналистами, и разговоры велись исключительно вокруг газетного дела вообще и еженедельника «Криминальный город» в частности.

– Ну и стоило их всех собирать именно сегодня, в последний наш день, – шепнула Аня на ухо Кириллу. – Можно было подождать и до 13 января.

– Да они уже скоро уйдут, потерпи немного, Анют. А не собирать народ неудобно, все же знают, что я купил квартиру.

Неудобно ему! Тратить последний вечер на этих чужих, пьяных людей – вот что неудобно. Она бы никогда, никогда так с ним не поступила. А Кирилл, он даже не понимает, что он сделал, может, это вообще их последний в жизни вечер. Он специально созвал их, чтобы они хвалили его квартиру, его самого, его мамочку. А мамочка его, между прочим, надутая сволочь, а сам он, между прочим, никакой не лучший, а бесчувственный истукан, а квартира его, между прочим… В ней убийство произошло, вот что, и, возможно, произойдет еще одно. Вот взять сейчас, встать и всем им об этом рассказать. Поднять бокал, провозгласить тост за всеобщее процветание, а потом рассказать. И накроется тогда его Америка.

Нет, ничего не накроется. Просто все в очередной раз убедятся, какая дура его жена. И Раиса Михайловна убедится, и все эти надутые дураки – журналисты, и… и он сам.

– Что ты, Анютка, опять запечалилась? – Кирилл наклонился и украдкой, оглянувшись на маму, поцеловал ее в ухо.

Запечалилась! Словечко-то какое дурацкое подобрал. И губы у него мокрые, противные. И…

А Раиса Михайловна все же заметила, что он ее поцеловал, надулась, как мышь на крупу. Вот взять сейчас и на ее глазах поцеловать Кирилла в губы, взасос, обхватить затылок руками, чтоб не вырвался, и впиться… поразить это сборище важных, самовлюбленных уродов. А главное – мамочку поразить.

О, запели! Ну конечно! Попойка вошла в новую стадию. И конечно, пресловутую «Мадам, уже падают листья». Ну можно ли петь Вертинского хором? И Кирилл вступил. Он и слов-то не помнит, он никогда ни одной песни до конца не помнит, помолчал бы уж лучше, не позорился.

Ну чего он ее коленкой под столом толкает? И улыбается, улыбается. Неужели он не понимает, что если уж до хорового пения дело дошло, то теперь гости еще долго не разойдутся! До глубокой ночи спевать будут. А утром уже все кончится, утром только аэропорт.

Допели «Мадам…». Переключились на закуски. За вилки, за рюмки схватились. Вот выпьют, поедят и запоют с новыми силами. Что будет следующим номером программы, догадаться нетрудно. Сейчас Антон Шелестян, главный перец после Кирилла в «Криминальном городе», второй по значению перец, выхватит из рук Сени Чулкова (отдел информации) гитару и начнет перестраивать шестиструнку на семиструнку, а Сеня будет ругаться. Но на Антонову сторону встанет сразу же Раиса Михайловна, ну а за ней и все остальные. Сеня стушуется, уступит. Да чего он вообще каждый раз поднимает скандал, когда все равно результат предопределен? Только себя унижает.

Ну так и есть. Сейчас Антон при поддержке общественности отстоит гитару, и покатится вечер певческой самодеятельности по накатанной колее: «Гори, гори, моя звезда» – «красивым» баритоном солиста и нестройным хором подпевки, «Неистов и упрям» – возвышенно-печально, «Ваша благородие, госпожа удача» – самодовольно и со значением, «Охотный Ряд» – цветок в руку раисымихайловновской молодости.

А завтра утром…

– Куда ты, Анют? – Кирилл повернулся, улыбается сентиментальной улыбкой энкавэдэшника на пенсии.

– Пойду покурю. На кухню.

– Да все же здесь курят. Зачем на кухню?

– Ну… мне… я сейчас… мне нужно. Здесь…

– А-а, ну иди, сигареты на холодильнике. – Отвернулся, подхватил ускользнувший куплет.

Неужели останется?

Остался. Покивал и остался. Ну и черт тогда с ним.

Аня проскользнула на кухню, взяла сигареты, взобралась с ногами на подоконник – сидеть здесь больше было не на чем: все стулья и стол к ним в придачу ушли на размещение гостей.

Ну и ладно, ну и пусть там сидит, если нравится. А старуха права – убийца вернется… как только Кирилл улетит.

Кто-то идет. Неужели Кирилл опомнился?

В кухню вошла Ирина. Она вся раскраснелась и была весьма навеселе. Улыбнувшись Ане, она забралась на подоконник и обняла ее за плечи.

Даже пьяная, чужая Ирина догадалась, что нельзя ее сейчас оставлять одну, а Кирилл… Впрочем, Кирилл-то ничего не знает, про старуху не знает, как же ему догадаться?

– Анют, – она качнула ее за плечи, – ну чего ты так рассердилась? Вышла из комнаты просто сама не своя, разве что дверью не хлопнула. Ты на нас на всех рассердилась? Глупые взрослые дяди и тети треплют всякую ерунду, песни дурными голосами воют, напились. Ты не сердись, мы скоро уйдем.

– Я не сержусь. Тебя Кирилл послал меня утешать?

– Нет, почему ты так решила?

Не Кирилл. Ну конечно, ему все равно, ему на нее совершенно наплевать.

– Слушай, Анют, я знаешь о чем подумала? Может, стоит все-таки рассказать Кириллу про эту твою сумасшедшую?

– Какой смысл? Он все равно улетит.

– Улетит – понятно, не лететь он не может, но…

– Тогда зачем и рассказывать? Что он может еще сделать?

– Не знаю, вдруг что-то придумает. Видишь ли, бабка-то, безусловно, сумасшедшая, но и у сумасшедших идеи появляются не на пустом месте: должна быть какая-то основа.

– Кто сумасшедший? Какая основа? О чем это мне не нужно рассказывать? – Дверь кухни открылась, и Кирилл возник на пороге. – Что у вас от меня за секреты?

– А ты зачем за дверью подслушиваешь? – Аня сердито на него замахала рукой. – Две женщины уединились, разговаривают о своем, о девичьем, а ты… – Она попыталась все перевести в шутку, но вышло неуклюже и глупо. Ни Ирина, ни Кирилл шутки не поддержали.

– Видишь ли, Кирюш, я думаю, тебе нужно об этом знать… – начала Ирина.

– Не надо, Ир, я прошу.

– Да в чем дело, девчонки? Что случилось-то? – Кирилл с любопытством – впрочем, довольно праздным, неозабоченным – уставился на них.

– Какая-то сумасшедшая бабка напугала Анютку до обморока. Я в магазин ее послала, мы меню другое разработали, более сложное, ну это неважно. А на обратном пути Аня и встретила старуху, она здесь живет, ваша нижняя соседка, с четвертого. Так вот, она рассказала Анютке, что в этой самой квартире, где вы намеревались прожить долго и счастливо, убили какую-то девушку.

– В нашей квартире? Когда?

– На этот вопрос она затруднилась ответить. А еще она сказала, что убитая, какая-то Наташечка, очень на Аню похожа и что убийца еще придет.

– Бред голимый! – Кирилл засмеялся.

– Скорее всего, да. Но, во-первых, Анютка напугана, а ты завтра уезжаешь, оставляешь ее одну, а во-вторых, может, это и не совсем бред. Вдруг эта женщина действительно стала свидетельницей какого-нибудь… ну чего-нибудь такого.

– Вряд ли. На каком этаже, вы говорите, она живет?

– На четвертом, прямо под нами, – с готовностью ответила Аня: может, и хорошо, что Ирина все рассказала, теперь Кирилл обязательно что-нибудь придумает.

– На четвертом, прямо под нами, значит?

– Да, а что?

– Так, ничего. А ты, Анют, не перепутала?

– Ну я же сама видела, как она оттуда выходила, а потом зашла. Старуха, в черной одежде…

– В черной одежде старуха? И говорила о том, что ты похожа на убитую?

– Ну да… – Аня растерялась, она не понимала, к чему он клонит.

– А ты, Ирэн, считала, что весь этот детский… весь этот бред необходимо было мне пересказывать?

– Почему обязательно бред? Я не утверждала, что все так и было, но…

– Ты не веришь, что я… – начала Аня обиженно. – Но я в самом деле встретила ее, эту старуху, и она говорила… Чай приглашала пить. И фотографию показать хотела.

– Хватит, хватит! – Кирилл замахал руками и комически закатил глаза. – Я понимаю, Анют, что ты очень не хочешь, чтобы я уезжал, я понимаю, что тебе одной будет скучно, но… Ты уже не такая и маленькая, девочка моя, пора взрослеть. А твоя история про старуху в развевающихся черных одеждах и на двенадцатилетний возраст не тянет.

– Но почему ты мне не веришь?

– Да потому, что поверить в это в здравом уме невозможно. Ну и еще есть маленькая деталь: видишь ли, Анечка, в этой квартире, на четвертом этаже, под нами, никто не живет. Ты не знала об этом? Там ремонт не закончен, даже полов еще нет, и стены только-только штукатурят.

– Откуда ты знаешь?

– Видел. Я когда вчера шел домой, впереди меня мужики в строительных комбинезонах с досками поднимались. В эту самую квартиру, под нами, они их и втащили. Дверь была нараспашку, я заглянул, не знаю почему, любопытство вдруг разобрало. Так вот, скажу тебе точно: там не только никто не живет, но и жить в этой квартире пока невозможно. И чаи гонять не с руки, никаких условий.

– Ну, Ань, ты даешь! – Ирина спрыгнула с подоконника и сердито затушила сигарету в пепельнице. – А я-то, старая дура, уши развесила. Я ведь поверила ей, честное слово.

– Да я же… Я ничего не придумала. Была старуха, действительно была. И… И не с ума же я сошла, в самом деле! Вы мне не верите! Почему, почему вы мне не верите? – Аня всхлипнула и бросилась из кухни.

Кирилл ухватил ее за руку, притянул к себе и поцеловал.

– Хватит, Анют, успокойся. И пойдем к гостям, неудобно, мы и так их надолго оставили. Ну не плачь, ну маленькая моя. Все, все. Успокоилась? Выдумала какую-то глупую сказочку, сама расстроилась и всех расстраиваешь.

– Правда, Ань. – Ирина подошла с другого боку и тоже ее обняла. – Вытри глазки и не плачь больше. Пойдем к народу, действительно неудобно.

– Им и без нас хорошо. Вот уже и до «Шумел камыш» дошли. – Аня улыбнулась сквозь слезы.

Ну не верят они ей, и ладно, а старуха была. Она же ясно ее видела и слышала. Но, с другой стороны, если и Кирилл и Ирина считают все это несерьезными детскими выдумками, значит, опасности нет. Просто какая-то сумасшедшая старуха, никакого вреда принести она ей не может, болтает всякий бред, только и всего.

Ей вдруг стало так легко и хорошо, что она обняла за шею Кирилла, а потом Ирину, по очереди поцеловала их в раскрасневшиеся от выпитого щеки и засмеялась. Все ее страхи совершенно прошли. Ирина же с Кириллом, обрадованные, что Аня наконец успокоилась, тоже засмеялись, радостно и удовлетворенно.

Когда они вошли в комнату, гости почему-то прервали свое веселое пьяное пение и потихоньку начали расходиться. Новоселье заканчивалось. Последними ушли Ирина с Антоном (он решил ее проводить до дому). Они долго топтались в прихожей, все никак не могли проститься. Кирилл предложил вызвать такси, но они дружно отказались.

– Нет, спасибо. Поймаем машину по дороге. – Ирина рассмеялась и подмигнула Антону.

– В магазин еще заскочить нужно. – Он обнял Ирину и тоже ей подмигнул. – Наш вечер только начинается.

Наконец ушли и они.

– Вот и все. – Кирилл притянул к себе Аню и поцеловал в висок. – Мы одни, а времени навалом, еще двенадцати нет. Вот теперь и отпразднуем по-настоящему новоселье, вдвоем, как ты хотела.

Нет, не так она хотела, совсем не так. Так уже и не получится. С самого начала надо было вдвоем. А сейчас что? Он пьян, разгорячен вечеринкой, настроен на другую волну. И этот стол с грязной посудой и объедками Ирининых изысков. И эти пустые бутылки повсюду, и эта прокуренная, опаскуженная присутствием множества чужих ненужных людей комната. И… и вечер, их вечер вдвоем, уже не удастся.

– Будем пить твой любимый «Бекс», слушать твоего любимого скрипичного итальянца – этот вечер твой, Анечка.

Вечер. Остаток вечера, огрызок вечера, объедок вечера. Уступка взрослого капризам ребенка: я почитаю тебе на ночь сказочку, я свожу тебя в зоопарк, куплю тебе любимое пирожное, подарю плюшевую обезьянку, папочка на сегодняшний вечер освободился, может с часок поиграть со своей доченькой.

– Ну что ты опять нахохлилась, Анют? Тебя раздражает, что я немного пьян? Сейчас приму душ и буду как новенький. Не мог я народ не пригласить, пойми.

– Я понимаю. Ладно, беги в душ. Я тут с посудой и всем этим пока немного разгребусь.

– Да ты не особенно… только еду убери, а то к утру прокиснет. Переберемся в библиотеку, там посидим.

– Хорошо.

– Ну, я быстро.

Кирилл, на ходу расстегивая рубашку, отправился в ванную. Аня окинула взглядом заставленный стол, захватила в руки несколько тарелок с остатками рыбно-ананасового шедевра и понесла на кухню. Сгрудив посуду в раковину, отправилась в новый рейс.

Ну и пусть остаток, ну и пусть огрызок, но это остаток-огрызок их вечера, прощального вечера, ну и пусть не такого, как она хотела, и все же… В самом деле нужно перестать дуться, Кирилл не виноват, что все получилось не так.

А вода в ванной все льется и льется. Что-то он там размылся. Наверное, решил заодно и побриться, чтобы выйти к ней свежим и гладким. Специально для нее.

Аня открыла холодильник, захватила несколько баночек «Бекса» и понесла их в дальнюю комнату, предназначенную под библиотеку. Пока здесь стояли только два больших глубоких кресла, пустые, без книг, шкафы, диван и маленький столик. И пыльными стопками повсюду грудились книги.

А на улице, оказывается, дождь. Тяжелые капли стучат по стеклу. Май в этом году на редкость дождливый. Может, и завтра…

Может быть, может быть. Впрочем, это не имеет значения, дождь не может идти вечно, час или два – и все кончится.

Час или два – не так уж и мало.

Сейчас у них тоже в распоряжении час или два – целый остаток вечера, переходящего в остаток ночи. Счастливо-печальный остаток вечера в счастливо-печальный остаток ночи.

Нужно принести любимые бокалы Кирилла с английской флотилией – этот вечер закончится праздником, их личным праздником, праздником вдвоем.

Аня вернулась в гостиную, достала бокалы из бара. И тут раздался звонок. Аня вздрогнула – один бокал выпал у нее из рук и разбился.

Вот и все, никакого праздника не будет. Это, конечно, вернулись Ирина с Антоном, не смогли поймать такси. Теперь они останутся у них до утра. И Кирюшин бокал разбит. И вечер разбит.

Аня открыла дверь.

На пороге стоял незнакомый молодой мужчина в черном элегантном костюме. Безнадежно опоздавший на новоселье гость?

Нет, вряд ли. Таких элегантных и черных не было запланировано. В таком костюме не станешь пить водку и петь про Охотный Ряд. И в гости на новоселье в двенадцать ночи не зайдешь, скорее уже в загс в двенадцать дня на свадебную церемонию.

А туфли-то, тоже черные и элегантные, забрызганы грязью. Он шел под дождем, пешком. В таких туфлях не ходят пешком.

Он не гость, он…

– Вам Кирилла?

Мужчина ничего не ответил, шагнул в квартиру, странно молча.

Нет, он не гость. И лицо неправдоподобно бледное, такое лицо… такие лица бывают за минуту до обморока, за минуту до смерти.

– Что вам нужно?

Он не гость, он не гость. Что он прячет там, за спиной? Обе руки у него за спиной. К его черно-свадебному костюму подошел бы букет. К его обморочно-бледному лицу подошел бы нож.

– Кирилл!

Мужчина качнулся, костюм его черный качнулся и двинулся к Ане. И рука за спиной начала какое-то непонятное движение. И губы изогнулись и пришли в движение, но звука не издали.

Аня попятилась в глубь прихожей, мужчина двинулся за ней.

Он не гость! Он тот, кто должен был вернуться. И вот он вернулся, не дождавшись отъезда Кирилла. В руке за спиной, конечно же, нож!

– Анюта, кто там?

Голос Кирилла разбил наваждение. Черная фигура мгновенно потеряла весь свой лоск убийцы. Вздрогнув, мужчина отпрянул, развернулся – в руке за спиной оказался зонт, просто черный, обычный зонт – и быстро пошел вниз.

– Анют, ты чего? – Кирилл, в полотенце – набедренной повязке – вышел из ванной и приблизился к Ане. – Зачем ты стоишь перед открытой дверью? Ты куда-то хотела пойти? Тебе плохо, Анют? – Он погладил ее по щеке. – Что с тобой? Да ты сейчас упадешь в обморок, так побледнела! Пойдем в комнату скорее. Зачем ты открыла дверь? Ну что опять за фантазии?

– Мне показалось… Что в дверь позвонили. Ошиблась.

– Господи, Аня, начало первого. Ну кто может прийти в такое время? И дверь так легкомысленно по ночам открывать не стоит. Мне теперь тебя и оставлять-то страшно.

– Я… Мне… Мне показалось…

– Только не говори, что к нам сейчас приходила твоя черная старуха. Не переигрывай, это уже дурной вкус. Пойдем-ка лучше праздновать.

Глава 2

Вот все и кончилось. Вот и наступило утро. И, конечно, дождь перестал – сквозь неплотно задернутые шторы ярко светило солнце.

И будильник прозвонил вовремя – не испортился механизм, не кончилась батарейка. И Кирилл вскочил с постели веселый и бодрый – не скрутила его за ночь тяжелая болезнь, и даже последствия вчерашних возлияний никак не отразились на организме.

Теперь оставался только аэропорт – нервное, суетливое прощание: «Проверь все-таки еще раз, не забыл ли билет?» – «Да не забыл, не беспокойся, Анюта».

Может, не ездить его провожать?

И украсть у себя два часа вместе.

И избавить себя от невыносимого возвращения в пустую квартиру.

Глупости все про пустую квартиру. Ничего в этой пустой квартире страшного нет, раз Кирилл спокойно ее оставляет. А черный мужчина ей вчера просто привиделся. Как и черная старуха – в квартире на четвертом этаже никто не живет.

– Анют, может, тебе не ездить в аэропорт? – Кирилл вышел из ванной почему-то с полотенцем на шее, как какой-нибудь старикашка в пансионате для ветеранов войны и труда.

– Не ездить? Почему не ездить?

– Ну, я подумал, можно ведь проститься и дома. Зачем тащиться в аэропорт? К чему устраивать эти торжественные проводы у трапа самолета?

– Нет, я поеду. – Конечно, он хочет лишить ее и этих последних часов. Или… ну да, его провожает кто-то другой. – А почему ты решил…

– Да не почему. Ты могла бы еще часок поспать.

– Поспать? Когда ты уезжаешь?! Ты с ума сошел! Конечно, я поеду.

Кирилл улыбнулся. Самодовольно улыбнулся. В очередной раз убедился, что она его любит и что для нее три недели Америки – ужас, ужас, кошмар. Для того и предлагал не провожать.

Взять и в самом деле не поехать его провожать, сбить с него это самодовольство.

Ну вот, теперь загрустил. Швырнул полотенце на кровать и загрустил. Дошло наконец, что радоваться сейчас неприлично.

– Я бы не поехал, Анют, но нельзя.

– Да я все понимаю.

– Честное слово, нельзя. Я и сам не хочу ехать.

Ага! По тебе и видно. Так не хочешь, так не хочешь, что уже и дождаться не можешь, когда наконец… конец. Скоро, скоро, не беспокойся. Осталось совсем ничего.

Ничего не осталось.

– Пошли лучше завтракать.

Они выпили кофе – Кирилл грустно радуясь, Аня сдержанно умирая. Вот теперь уже точно ничего не осталось: проверить билеты, посидеть «на дорожку», вызвать такси – и все. Нет, еще аэропорт: «я позвоню тебе, как только приземлимся» – и начало отсчета конца.

– Может, еще по чашечке? – Кирилл посмотрел на часы. – Успеем.

Аня кивнула и разлила кофе по чашкам, не сполоснув их от старой гущи. Кирилл сморщился, но ничего не сказал. Положил сигареты на стол, закурил, прихлебывая кофе с двойной гущей.

Из форточки сильно подуло, салфетки в стакане взлохматились, пепел закрутился в пепельнице, как мусор в луже. Может, все же пойдет дождь?

– Погода портится. – Кирилл с тревогой посмотрел в окно. – Ну надо же, только дождя не хватало.

Аня тоже посмотрела, даже занавески нижние раздернула.

– Ничего и не портится, просто ветер. – Господи, как же он беспокоится, что отлет его может задержаться, три недели Америки сократятся на два-три часа, агония прощания растянется на два-три дождливых часа.

– Нет, ты посмотри, какая туча.

– Никакая не туча, сейчас все рассеется, – рассердилась Аня. – Прекрасная погода.

– Слушай, Анют, может, тебе действительно дома остаться? Зачем тебе куда-то ехать, только расстраиваться? Я и сам спокойно…

– Такое ощущение, будто ты боишься, что я в аэропорту нос к носу столкнусь с твоей любовницей, которая пойдет тебя провожать или которую ты решил взять с собой в Америку.

– Ну что ты говоришь! – Кирилл рассмеялся. Натянуто, неестественно, фальшиво рассмеялся. – Какая любовница?

– Не знаю какая. Тебе видней.

– Анютка, глупенькая моя, не станешь же ты меня еще и ревновать на дорожку?

– Тогда не приставай. Решили, что я еду провожать, значит, еду.

Неестественно он отговорился, совсем неестественно, наверняка его кто-то еще будет провожать. Любовница – не любовница, а Раиса Михайловна вполне может. Боится их сталкивать в такой момент – это ясно.

Наверное, действительно лучше не ехать, остаться дома.

– Ладно, пора одеваться. Я сейчас вызову такси.

Такси. Вот уже и такси – и утро подходит к концу.

– Да я готова. Ты одевайся. Только свитер, куртку не надо, сегодня, кажется, тепло. И зонт на всякий случай.

Зонт. В руке у черного гостя оказался обыкновенный зонт, просто черный зонт, не нож, не букет.

– Зонтик? Умница! Я забыл положить, хорошо, что напомнила. Зонтик нужно взять обязательно, совершенно неизвестно, какая у них там будет погода.

Кирилл скрылся в спальне – пошел одеваться. Аня сняла с крюка зонт, положила сверху на чемодан и опустилась на тумбочку в прихожей.

Чем занять себя, пока он будет одеваться? Проверить газ, воду, свет? Нет, это Кирилл уезжает, а она-то вернется. Часа через три.