Не гаси свет

– Расскажи, что случилось… – Голос Корделии звучал тихо, убаюкивающе; от ее волос пахло духами и табаком. – Ты можешь мне довериться…

Так ли это? Мадемуазель Штайнмайер колебалась. Ей очень хотелось открыться кому-нибудь. Ассистентка обнимала ее, убаюкивала, а потом наклонилась и поцеловала в щеку:

– Я здесь, все хорошо, все хорошо…

Еще один поцелуй – в уголок рта… Корделия искала губами ее губы. Нашла… Кристина напряглась, чувствуя ловушку.

– ОТПУСТИ МЕНЯ!

Она резко оттолкнула от себя угловатое тело. Стажерка ударилась о стенку кабины, и на ее лице появилась хищная улыбка. Теперь на нем не было никаких следов нежности.

Неужели это она?..

Если да, засомневалась Штайнмайер, то что за мужчина донимает ее по телефону? Она побежала к двери, слыша за собой издевательский смех Корделии.

Кристина вошла в двери комиссариата полиции и… натолкнулась на стену. Стену гнева и недовольства. Стену печали. Стену безропотной покорности судьбе. Она вспомнила виденный когда-то давно фильм «Крылья желания», в котором ангелы выслушивают внутренние монологи людей, ища в них признаки красоты и смысла. Какой смысл, что за красоту смогли бы они отыскать здесь, кроме тотального отсутствия надежды?

Очередь тянулась от тамбура до стойки дежурного, и народу в ней было больше, чем в зале ожидания вокзала. Люди старались не смотреть друг на друга, а если случайно встречались взглядами, то видели лишь ожесточение или растерянность. Лица всех присутствующих были помятыми, как использованные салфетки. Дежурный с трудом сдерживал напор осатаневших от ожидания посетителей. Какой-то тощий тип, явно только что выпущенный из-под ареста, вдевал шнурки в ботинки, стоя у лифта. Он поднял голову, и Кристина внутренне похолодела, встретившись с взглядом его бледно-голубых глаз. На стойке, свернувшись калачиком в пластиковой корзинке, спал дымчато-серый кот (журналистка уже видела его, когда была здесь в первый раз).

– У меня назначена встреча с лейтенантом Больё, – сказала она, когда подошла ее очередь.

Дежурная сняла трубку, даже не взглянув на нее, коротко с кем-то переговорила и кивком показала – «Налево!» – так и не подняв глаз. Кристина почувствовала себя ничтожной букашкой.

Она миновала турникет и поравнялась с неприятным тощим типом, который как раз закончил обуваться, разогнулся и уставился на нее линялыми глазками-бусинками. Мадемуазель Штайнмайер подумала, что охотно обошлась бы без подобного рода внимания. Тип и правда был премерзкий. Она заметила мелкие порезы у него на подбородке и у ушей, как будто он брился второпях или лезвие было тупым. Парень растянул губы в кривой плотоядной ухмылке, наклонился и прошептал:

– Эй, милашка, у тебя голодный взгляд…

Кристина отшатнулась, почувствовав запах дешевого одеколона и пота от давно не мытого тела.

– Что… Что вам нужно?

– Хочешь «познакомиться» с моим умелым пальчиком? Машина на стоянке, у меня есть сто евро и самый большой…

Женщина вздрогнула от отвращения и инстинктивным жестом проверила, до конца ли застегнуты пуговицы на ее блузке. У нее закружилась голова, и ее бросило в жар. Она оперлась ладонью о стену:

– Отвалите…

– Ну же, куколка, не говори, что не любишь делать всякие развратные штучки… – не унимался мерзавец.

– Оставьте меня в покое…

Происходящее напоминало кошмар наяву: этого типа наверняка задержали за сексуальные приставания, а он прямо в комиссариате нашел себе новую жертву – и в гробу видал всех полицейских! Двери лифта открылись, и вышедший из кабины мужчина в штатском прикрикнул на негодяя:

– Пошел вон, Гектор! – Затем он посмотрел на журналистку. – Вы – Кристина Штайнмайер?

На вид ему было около тридцати. Карие глаза, густые вьющиеся волосы и несколько вялый подбородок… В прошлый раз она встречалась с другим полицейским. Впрочем, галстук у этого оказался таким же уродливым…

– Лейтенант Больё, – представился он. – Пойдемте со мной.

Он открыл магнитной карточкой двери лифта, они вошли в кабину, и Кристина отодвинулась к дальней стенке. Она чувствовала взгляд своего нового знакомого и пыталась держать себя в руках, не показывать, что это ее нервирует. Полицейский, судя по всему, считал, что беззастенчивое разглядывание людей является неотъемлемой прерогативой его профессии. Выглядел лейтенант паршиво: мешки под глазами и разочарованно-брезгливое выражение лица свидетельствовали о том, что сыщицкого азарта у него уже поубавилось.

Кабинет Больё находился на третьем этаже. Он снял со стула стопку бумаг, чтобы посетительница могла сесть, и ответил на телефонный звонок – разговор был коротким и односложным.

– Прошу меня извинить… – обратился он затем к радиожурналистке.

Сожаления в его тоне она не расслышала. Этот человек не моргая смотрел на нее круглыми, чуть навыкате глазами, намеренно выдерживая паузу, а потом спросил:

– Скажите, мадемуазель Штайнмайер, у вас в последнее время были какие-нибудь личные проблемы?

Вопрос застал ее врасплох.

– О чем вы? – не поняла женщина.

– Меня интересует, всё ли у вас в порядке.

– А какое отношение это имеет к делу? Меня ведь пригласили, чтобы поговорить о письме, верно?

– Именно так.

– Вот и давайте говорить о деле, а не о моей личной жизни.

Больё одарил ее хмурым подозрительным взглядом:

– Что вы делали двадцать четвертого декабря? Были одна или с семьей?

– С моим женихом…

Лейтенант никак не отреагировал, и Кристина сочла нужным добавить:

– Мои родители пригласили нас на рождественский ужин.

Она поудобнее устроилась на стуле, лихорадочно соображая, стоит ли говорить, что какой-то мужчина достает ее по телефону и о моче на коврике. «Не лучшая твоя идея, милочка», – съязвил внутренний голос. Ее собеседник выглядел не слишком восприимчивым. Интересно, коллега рассказал ему, чем она занимается? Видимо, нет, хотя это вряд ли помогло бы…

– Очень хорошо. Давайте поговорим о письме, – продолжил полицейский. – Его бросили в ящик двадцать четвертого декабря, так?

– Да. Мы собирались на обед с родителями Жеральда, опаздывали, нервничали…

– Письмо было в конверте?

– Да. Я отдала его вашему…

– Моему коллеге, знаю. И вы не имеете ни малейшего представления о том, кто мог его написать?

– Нет. Мы обошли соседей, потому что решили, что произошла ошибка и письмо предназначается одному из жильцов дома.

– Да, конечно. А что думает об истории с письмом ваш жених?

Кристина заколебалась – отвечать на этот вопрос ей не хотелось.

– Ему не очень улыбалось расспрашивать незнакомых людей в праздничный вечер.

Больё вздернул брови:

– Ммм?..

– Он не хотел еще больше опаздывать, – поспешила пояснить Штайнмайер.

– Понимаю… А в остальном между вами нет разногласий?

– Конечно, нет. К чему этот вопрос?

– Вы во всем согласны друг с другом? Никаких споров, никаких ссор?

– Я не понимаю, как это связано с письмом…

– Прошу вас, ответьте.

– Повторяю: у нас все в порядке. Мы скоро поженимся.

– Поздравляю! – Полицейский улыбнулся. – И когда же случится это радостное событие?

У Кристины появилось неприятное ощущение, что Больё расставляет ей ловушку. Но зачем?

– Точную дату пока не назначили.

Лейтенант многозначительно вздернул брови и кивнул с отсутствующим видом, как будто скоропостижно заболел раздвоением личности. Его собеседница тут же пожалела о своей откровенности: она ничего не знает об этом человеке, он может неправильно истолковать ее слова.

– Послушайте, – сказал он, помассировав веки, – ни двадцать четвертого, ни двадцать пятого, ни сегодня не было зарегистрировано ни одного самоубийства – что не может не радовать. Это почти подвиг, уж вы мне поверьте. В праздничные дни склонные к депрессии люди погружаются в безысходную тоску и нередко совершают непоправимое. Одиноким приходится нелегко.

Кристина могла бы ответить, что она вообще-то в курсе и даже сделала передачу на эту тему, но поостереглась перебивать полицейского. Пусть он доведет мысль до конца.

– Но в этом году – аллилуйя! – ничего, niente. Самоубийство – совсем не развлечение, уж я-то знаю! – заверил ее мужчина.

Журналистка почувствовала глубокое облегчение. Ни одного самоубийства… Просто груз с души свалился. Раз ничего не случилось, она ни в чем не виновата. Телефонному мучителю не за что ее обвинять.

– Так вы сумеете разыскать женщину, которая написала письмо? Возможно, она пока жива, но ее жизнь все еще в опасности. Я права? – спросила Штайнмайер.

– Ммм… Вы так думаете?

– Да. А вы не согласны? Я, конечно, не психолог, но… письмо – не шутка и не розыгрыш.

Полицейский встрепенулся:

– С чего вы взяли?

– Не понимаю…

– Почему вам в голову пришла мысль о розыгрыше?

Кристина помрачнела:

– Не знаю… пришла, и всё.

– Вы считаете, что кто-то мог сочинить идиотское письмо и не поленился зайти в ваш дом, чтобы бросить письмо в ящик? – Больё развел руками. – Зачем кому-то так поступать? Вам не кажется, что это несколько… странно?

Кристина нахмурилась, различив в его голосе новые нотки.

– Наверное… не знаю. Я просто высказываю гипотезы.

– В таком случае, не логичнее ли будет предположить, что некто написал письмо, желая привлечь к себе внимание?

– Да, конечно, но одно не исключает другого.

– Некто – сознательно или неосознанно – хочет, чтобы о нем… или о ней… говорили, посылает сигнал бедствия…

Женщина напряглась. Она вдруг поняла, что лейтенант не просто отвлеченно рассуждает – он к чему-то ведет. Сужает круги и вот-вот выдаст истинную цель встречи.

– Мне жаль, – мужчина наклонился вперед и бросил на посетительницу внимательный взгляд исподлобья, – но ни на бумаге, ни на конверте мы не обнаружили никаких отпечатков – кроме ваших. Каким печатающим устройством вы пользуетесь?

– Что-о-о?! Да о чем вы? Вы же не думаете, что…

– Скажите, мадемуазель Штайнмайер, свадьбу решил отложить ваш жених? Он хочет взять паузу? У него возникли сомнения? Он не заговаривал о… разрыве?

Кристине показалось, что она ослышалась:

– Конечно же, нет!

Лейтенант повысил голос:

– У вас уже были проблемы с психикой? Не лгите! Я легко могу это проверить.

Пол ушел из-под ног журналистки. Мерзавец с самого начала к этому подводил. Кретин, он считает, что письмо написала она! Принимает ее за психованную мифоманку!

– Вы намекаете на то, что я сама сочинила эту галиматью и потом принесла письмо в полицию? – уточнила женщина.

– Я ничего подобного не говорил. – Глаза сыщика блеснули, и он наклонился еще ближе. – Но, возможно, я угадал?

– Идите к черту! – Кристина оттолкнула стул и вскочила.

– Что вы сказали?! – Больё побагровел. – Я могу привлечь вас за оскорбление офицера при исполнении и…

– Проводите меня, – перебила его посетительница. – Нам больше не о чем говорить.

– Как вам будет угодно…

8. Мелодрама

Сервас вошел в украшенные гербом двери «Гранд-Отеля Томас Вильсон» ровно в 13.00 и направился по устланному коврами холлу к стойке портье. Отделанные деревянными панелями и кожей стены поражали воображение своей роскошью. Майор протянул администратору электронный ключ и показал полицейский жетон.

Девушка посмотрела на карточку, потом на Серваса и перевела взгляд на экран компьютера. Она была молодой и очень хорошенькой, и в вырезе ее белой блузки виднелось кружево лифчика.

– Все верно, – сказала она, – но этот ключ дезактивирован: сегодня утром в сто семнадцатый номер заселился постоялец. Где вы его нашли?

– У вас часто исчезают ключи? – спросил сыщик.

– Случается… – Администратор многозначительно поджала губы. – Их теряют, крадут, забывают вернуть, прежде чем сесть в самолет и улететь в Китай…

– Номер заказан на сегодня?

Красавица снова сверилась с компьютером:

– Да.

– Для кого?

– Не уверена, что имею право…

– Я сам назову фамилию – Сервас, так?

Девушка кивнула.

– Когда забронировали номер? – задал Мартен следующий вопрос.

– Три дня назад, на интернет-сайте нашего отеля.

Полицейский уставился на собеседницу с жадным нетерпением, как наркоман на дилера:

– У вас есть электронный адрес и номер банковской карты заказчика?

– Конечно. И номер телефона.

– Можете сделать распечатку?

– Ну… придется получить разрешение управляющего.

Администратор сняла трубку, и через две минуты появился высокий мужчина в круглых очках с крашенными в золотисто-каштановый цвет волосами и седыми висками. Он церемонно пожал Мартену руку и спросил:

– Чем могу быть полезен?

Сервас задумался. Он в отпуске по болезни и не имеет права находиться здесь. Ордера у него нет, так что вопросы его неуместны.

– Я провожу расследование, – сказал он наконец. – Речь идет о «краже» личности. Кто-то забронировал номер в вашем отеле на имя человека, не проинформировав его об этом, а также совершил несколько противоправных действий – от его имени и с использованием его банковской карты… Я попросил вашу сотрудницу сделать копию документов о бронировании.

– Понимаю… – кивнул управляющий. – Не вижу препятствий.

Затем он повернулся к девушке:

– Марджори…

Та мгновенно исполнила приказ, а ее начальник, проглядев распечатанный листок, отдал его майору, заметившему легкую тень недовольства на его лице.

– Вот… держите…

– Благодарю. Скажите, в этом номере, сто семнадцатом, есть что-то особенное? – продолжил расспросы сыщик.

Служащие отеля переглянулись, и он насторожился.

– Как вам сказать… – Управляющий откашлялся. – Э-э-э… год назад в этом номере действительно кое-что случилось… – Он нервным движением потер лоб и закончил: – Там покончила с собой женщина…

Он так разнервничался, что перешел на гнусавый срывающийся фальцет, попытался взять себя в руки и продолжил шелестящим шепотом:

– Это было ужасно… чудовищно… Она… Она… в общем, сначала она… гм… гм… разбила все зеркала в ванной… и в комнате, а потом… потом вскрыла себе вены и… попыталась… – его голос звучал еле слышно, – вспороть живот осколком зеркала, не сумела, и тогда перерезала себе горло.

Он огляделся, надеясь, что сидевшие поблизости в креслах мужчины в дорогих костюмах не слышали этого ужаса. Кровь запульсировала у Мартена в ушах, и в памяти у него всплыл образ из сна: женщина, деревянный стол, голая «выпотрошенная» Марианна… На него накатила дурнота… Страх молоточками стучал под черепом – его старый недруг, ледяной ужас.

– Я могу посмотреть этот номер? – Его собственный голос тоже звучал не слишком уверенно. Управляющий кивнул, протянул руку, и портье подала ему электронную пластиковую карточку – точную копию той, что прислали Сервасу.

– Следуйте за мной.

Свет в кабине лифта был тусклым, но сыщик заметил, что лоб его спутника покрылся бисеринками пота у основания волос. Он тяжело дышал и то и дело бросал взгляд на своего двойника в зеркале. Двери открылись, и они пошли по устланному ковром коридору.

– Это платиновый номер, – сообщил полицейскому его провожатый, – тридцать два квадратных метра, двуспальная кровать, экран жидкокристаллический, пятьдесят каналов, мини-бар, сейф, кофемашина, халат, тапочки, бесплатные ADSL и Wi-Fi, двухместная ванна…

Бедняга говорил, ни на секунду не закрывая рта, чтобы не думать о визите в «нехороший номер». «Он вряд ли часто заходит в сто семнадцатый, – подумал майор. – Нужно спросить, кто нашел тело».

– Вы помните имя той женщины? – поинтересовался полицейский.

– Разве такое забудешь? Селия Яблонка. Художница…

Мартен уже слышал это имя, а может, где-то читал о носившей его женщине. Ну конечно, год назад, в газетах! Уголовная полиция самоубийствами не занимается, эти дела находятся в юрисдикции Службы общественной безопасности, но способ, которым молодая женщина свела счеты с жизнью, привлек к этому случаю всеобщее внимание.

Управляющий остановился перед дверью и вставил магнитный ключ в массивный золоченый замок. В номере пахло, как во всех отелях класса люкс, цветочной отдушкой, чистящим средством и накрахмаленным бельем. В коридорном шкафу, на плечиках, висели два белых махровых халата. Дверь в ванную была приоткрыта. Комната… Наборный паркет, стены отделаны панелями красного дерева, маленькие хромированные лампы рассеивают мягкий свет на огромную кровать с доходящим до потолка изголовьем из серебристых стеганых ромбов. Ярко-красные подушки, большие и маленькие, служат контрапунктом декора, выдержанного в пастельных тонах.

Безвкусная стилизация…

…и такое впечатление, что находишься внутри конфетной коробки, где в два ряда уложено пралине.

Тишина. Только управляющий тяжело дышит в спину. Двойное витражное стекло и толстые стены приглушают шум находящейся внизу круглой площади. За окном, не до конца задернутым темными шторами, кружатся белые пушистые хлопья. Сервас не мог припомнить подобного снегопада в Тулузе.

– Покажите, какие зеркала она разбила, – попросил сыщик. – И в какой позе лежала. А еще опишите, что именно она с собой сделала.

– Конечно… – прошелестел сотрудник отеля.

Свет ламп отражался в стеклах его очков, и сыщик не мог уловить выражения глаз этого человека. Затем управляющий щелкнул выключателем ванной, и Мартен увидел двойную раковину, блестящие хромированные краны, корзинку с кусочками мыла и бутылочками шампуня и аккуратно сложенные чистые полотенца. Их лица – ослепленные, изумленные, глупые – отразились в большом зеркале.

– Вот это зеркало, – сказал служащий отеля. – Повсюду валялись осколки… и кровь… чистый ужас… Раковина, ванна, пол, стены – все было забрызгано кровью. Невыносимое зрелище. Но нашли ее не здесь…

Он повел Серваса в комнату и продолжил рассказывать:

– Это она тоже разбила.

Второе зеркало висело напротив кровати, над столом, где стояли поднос с электрическим чайником и лампа, а на углу лежали бумага для писем и конверты. Внизу был оборудован мини-бар.

– Она лежала на кровати со сложенными на груди руками… – Управляющий выдохнул, как ныряльщик перед прыжком, и уточнил: – Голая.

Мартен промолчал. У него в мозгу свистел ледяной «польский» ветер и выли волки. Кровь на снегу, хижина в ночи… Он сглотнул и почувствовал, как подгибаются ноги. Он не готов… Еще слишком рано.

– Кто ее нашел? – задал Сервас очередной вопрос. – Вы?

Управляющий удивился смятению в его голосе: «До чего впечатлительные пошли легавые!» Они на мгновение встретились взглядом, и служащий ответил:

– Нет. Коридорный. Дверь номера была приоткрыта, так что музыка разносилась по всему этажу… Ему это показалось странным, он вошел, окликнул. Никто не ответил… а музыка все гремела… оперная…

Последнее слово прозвучало, как грязное ругательство.

– Оперная? – переспросил майор.

– Да. Диск нашли на кровати рядом с ней. Знаете какой? «Волшебный корабль» Рихарда Вагнера. Там героиня, молодая женщина по имени Сента, бросается со скалы… Убивает себя, – на всякий случай уточнил мужчина.

«Насмотрелся боевиков и считает всех полицейских тупицами», – понял сыщик.

Музыка в номере отеля. Музыка в Институте психиатрии четыре года назад. Сервас почувствовал, как ёкнуло и тяжело забилось его сердце.

– Бедный парень подошел ближе… и сначала увидел ступни ног… – Речь управляющего стала сбивчивой, как будто он влез в шкуру невезучего коридорного. – Потом колени, бедра, развороченный живот… Женщина нанесла себе несколько ударов, но ни один жизненно важный орган не поранила. Он шагнул вперед и заметил вскрытые вены и перерезанное горло… острый осколок остался торчать у нее в шее.

Полицейский смотрел на пустую кровать, пытаясь реконструировать страшную сцену. Чудовищные раны на животе, запястьях и шее. Смертоносный осколок зеркала. Оперная ария взрывает барабанные перепонки. Снятся ли коридорному кошмары? Наверняка…

– Тот человек по-прежнему работает у вас? – спросил Мартен, отгоняя нарисованную его воображением картину.

– Нет. Уволился. Просто не пришел на следующий день. Мы больше никогда его не видели. Выгонять парня за прогул никто не собирался… учитывая обстоятельства, но несколько недель спустя он прислал заявление – по электронной почте.

– А вы-то сами видели покойную?

– Д-д-да… видел. Он меня вызвал.

Больше управляющий ничего не сказал, и Сервас не стал настаивать: он узнает детали у коллег своего собеседника.

– Я не вижу в номере MP3-плеера, – сменил он тему разговора.

– Его действительно нет.

– Хотите сказать, она принесла плеер с собой? Чтобы включить на полную мощность – в качестве музыкального сопровождения самоубийства?

– Думаю, она хотела умереть именно под эту арию, – «сыщицким» тоном произнес управляющий. – А вообще, кто знает, что там варилось в ее бедной голове…

– Так почему было не свести счеты с жизнью дома?

«Вы полицейский, не я, вот и думайте…» – Эта мысль ясно читалась на лице управляющего.

– Понятия не имею… – сказал он вслух.

– Можете припомнить, сколько времени женщина провела в отеле?

– Да нисколько! Появилась в тот самый день, когда…

Обдуманный выбор. В «постановке» Селии Яблонки отель играл важную роль. Как и опера… Интересно, парни, занимавшиеся этим делом, обратили внимание на детали? Или просто закрыли дело? И кто проводил вскрытие? Сервас надеялся, что Дельмас: характер у него вспыльчивый, но профессионал он классный. Раньше Мартен был таким же…

Сейчас нужно понять, кто и зачем прислал ему этот ключ через год после смерти художницы.

9. Антракт

Одинокий темно-красный листок сорвался с ветки и медленно и плавно спланировал на грязный снег прямо к ногам Серваса. «И как только ему удалось продержаться так долго?» – подумал он, глядя на голые ветки. Зажатая в уголке рта сигарета дрогнула, и полицейский внезапно ощутил, на какой тонкой грани балансирует. «Разморозится» ли когда-нибудь его душа?

Он пожал плечами, бросил нераскуренную сигарету на асфальт рядом с багровым листком и раздавил ее каблуком. Привычный ритуал завязавшего курильщика. Восемь месяцев…

Сыщик достал телефон и позвонил Дельмасу.

– Помнишь Селию Яблонку, художницу, которая год назад убила себя в номере «Гранд-Отеля Томас Вильсон»?

– Н-ну… – неуверенно отозвался криминалист.

– Это «да» или «нет»?

– Помню. Я делал вскрытие.

Майор улыбнулся:

– И?..

– Что – и?

– Самоубийство or not самоубийство?

– Самоубийство.

– Ты уверен?

– Я что, имею привычку «теоретизировать»?! – возмутился патологоанатом.

– Конечно, нет… – Улыбка Мартена стала еще шире.

– Однозначно самоубийство, – заверил его собеседник.

– Но согласись, история странная: женщины не так час-то перерезают себе горло осколком зеркала под оперную арию…

– И тем не менее она все сделала сама, хотя поверить в подобное и правда нелегко. На руках у нее не было никаких следов, а ведь если б ее принуждали полоснуть себя по горлу, она бы наверняка отбивалась. Мы сделали токсикологический анализ, изучили разлет брызг крови, осмотрели предсмертные ранения правой руки. Деталей я не помню, но у экспертов все сошлось.

– Что показал анализ?

– Часов за пятнадцать до того, как начать действовать, она приняла снотворное и лошадиную дозу антидепрессантов… Но наркотиков в организме не обнаружили, это я помню точно, потому что предполагал, что бедняжка проглотила ЛСД или один из бензодиазепинов[21] – иначе объяснить самоагрессию было невозможно. Произошла декомпенсация, вызванная препаратами и суицидальной одержимостью… Ты вышел на работу?

– Как тебе сказать…

– Значит, не вышел… Хочу со всем возможным почтением заметить, что: первое – это дело давным-давно закрыто, и второе – ты в отпуске по болезни и мне не следует посвящать тебя в детали расследования. Почему ты интересуешься той несчастной девушкой? Вы были знакомы?

– Я узнал о ее существовании час назад.

– Ладно, хочешь темнить – дело твое. Но однажды ты мне все расскажешь, Мартен.

– Расскажу. Но не сейчас. Спасибо тебе.

– Да не за что… И знаешь что… позаботься о своем здоровье. Ты уверен, что готов?

«Готов? К чему? – подумал Сервас. – Я просто собираю сведения».

– Еще одно: этого разговора не было, – сказал он вслух. – Договорились?

Дельмас ответил не сразу.

– Какого разговора? – спросил он, чуть помолчав, и повесил трубку.

Итак, девушка действительно покончила с собой, попытался подытожить все, что ему удалось узнать, сыщик. Ни один самый ловкий умник не сумел бы провести Дельмаса. Но как тогда объяснить присылку ключа? Уголовная полиция не расследует самоубийства. Почему выбрали именно его, отстраненного от работы, собирающего себя по кускам в санатории и больше всего похожего на боксера, который уже много месяцев не выходил на ринг? Сервас достал из кармана прямоугольную карточку с логотипом «Т» и «В», прочел сделанную синими чернилами фразу: