Под скорбной луной

Элси хотела что-то вставить, однако передумала. Скорее всего, она рассказала бы мне все как на духу, но ма поднимать шум не любила.

– Почему выбрали нашу лавочку?

– Не только нашу, – поправила меня Элси. – На следующее утро выяснилось, что досталось еще четырем магазинчикам, да еще и одного человека убили.

Слухи по Уайтчепелу расходятся быстро, однако на Уоппинг-стрит до сих пор ничего не знали. С другой стороны, последнее время я безвылазно сидел на таможне и в архивном управлении выше по реке, а преступлениями в Уайтчепеле занимался отдел «Эйч».

– Убили кого-то из знакомых?

– Какого-то Шона Дуна. Я лично это имя слышу первый раз, – покачала головой Элси.

Фамилия распространенная, однако Шон Дун и мне не был известен.

– Где находятся остальные пострадавшие лавочки?

– На Уикли-стрит – это по пути к Бойд.

Ничего удивительного, что я не наткнулся на эти магазинчики. Уикли-стрит начиналась за следующим углом и тянулась на юго-восток, а я пришел с противоположного направления. Между прочим, всеми лавочками на этой улице владели ирландцы, и я ощутил внезапную тревогу.

– Полиция была?

– Конечно, была, – вздохнула Элси, – только с полисменами никто разговаривать не стал.

Ma смела крошки со стола в свое блюдце и добавила:

– Преступники украли свечи и сахар. Ничего серьезного. Украли и украли.

Она поджала губы, и мы поняли намек: ма не собиралась больше обсуждать неприятную тему. Попить чай – это пожалуйста.

– Ага, – согласилась Элси, намазывая варенье на хлеб. – Разбитое окно – это худшее, что случилось той ночью. Представляешь, как хлопотно было заметать осколки? – Она скривила губы. – Жаль, что поработал не звездобой[1]. Было бы меньше мороки.

Я сообразил, что Элси подшучивает над моими прежними воровскими временами, и, подыгрывая ей, невесело ухмыльнулся и взмахнул салфеткой. Хитро прищурившись, спросил:

– Видел за прилавком Имана… У него все в порядке?

Элси бросила в мою сторону сердитый взгляд и зарделась.

– В порядке, в порядке, – добродушно вклинилась ма, явно желая предотвратить ссору до того, как та началась. – Прекрасно управляется и в торговом зале, и в кладовой, в подсказках не нуждается. Народ его любит.

Элси глянула на нас через край чашки.

– Все потому, что он позволяет покупателям судачить прямо у прилавка! На днях минут двадцать слушал, развесив уши, как миссис Коннелли рассказывает о своей домашней птичке.

Ма с упреком постучала по столу.

– Не забывайте, эта канарейка – все, что у нее есть. А с кем ей еще поговорить, если дочь вышла замуж и съехала? – Помешав сахар, она добавила: – А Иман к ней добр.

– Да знаю, – отозвалась Элси. – Старухам-сплетницам такое отношение очень даже нравится.

– А тебе? – поднял бровь я.

– Ну хватит! – возмутилась девушка и пошла к плите за горячим чайником.

Мой взгляд случайно упал на ма. К моему удивлению, наша перепалка даже не заставила ее улыбнуться. Посматривая на Элси, она явно глубоко задумалась – иначе откуда бы эта вертикальная морщинка на переносице? Я тоже глянул на девушку. Ее руки, обычно такие ловкие, никак не могли совладать с ручкой чайника. О, да у нас тут, как говорят речники, мутный водоворот…

Похоже, ма не возражала против отношений Элси и Имана. Однако не из-за молодого ли человека ссорились близнецы? Неужто Колин не одобрял кандидатуру Имана? Должно быть, ему было не по себе от мысли, что сестра выскочит замуж и уйдет из дома… Ведь ма Дойл – не миссис Коннелли, ворковать дома с птичкой не в ее характере.

Воцарившуюся в кухне тишину бодро прервала ма:

– Во вторник заходил на чай Гарри. Он тебе не рассказывал? Мальчик так волновался из-за человека, который выпал из поезда и раскроил себе череп… Все же он без ума от своей работы в госпитале.

– Даже чересчур, – бросила вернувшаяся к столу Элси и поставила заварочный чайник, накрыв его сложенным вдвое полотенцем. – Обожает рассказывать во время еды, как мозги бултыхаются в раскрытой черепушке.

Я хмыкнул.

– Джеймс отправляет его на пару недель в Эдинбург на стажировку по хирургии. Оттуда – сразу в лечебницу в Суррее. Говорит, что Гарри – настоящий талант. Хочет через годик послать его в Королевский колледж Эдинбурга, обещает оплатить обучение.

– Похоже, Джеймс и впрямь заинтересован в нашем мальчике, – ахнула ма. – Я ему так благодарна!

– У него ведь нет детей, Микки? – поинтересовалась Элси и запихнула в рот последний кусок хлеба с вареньем.

– Нет, – ответил я, продолжая краешком глаза наблюдать за девушкой.

Синие глаза, тонкие черты лица, густые каштановые волосы. Хорошенькая, можно даже сказать – красавица. Элси было девятнадцать, а в таком возрасте многие уже выходят замуж. Действительно ли ей нравится Иман? Может, есть и другие ухажеры? Дело касалось исключительно моей семьи, и все же во мне проснулся детектив. Кстати, Белинда говорила, что как раз своих родных разгадать сложнее всего.

– Элси, милая, – непринужденно сказала ма, – раз уж ты допила чай, сбегай вниз, дай небольшую передышку Иману.

Девушка глянула на часы, как раз пробившие половину четвертого, и с готовностью встала.

– Конечно, ма.

Она направилась к двери, и ма проводила ее взглядом, в котором сквозили нежность и тоска.

Дверь закрылась, и я тут же спросил:

– У них с Иманом все серьезно?

– Ах, да кто его знает… Как бы там ни было, мне их пара нравится. Иман – хороший парень. Уж точно не такой, как все остальные, – поморщилась она.

Ага, значит, другие ухажеры все-таки есть…

– И сколько их, остальных? – полушутя, полусерьезно спросил я.

Ма мрачно махнула рукой.

– Пэдди Кофлин, Финн Райли, Ангус Маккей, Маркус Макбрайд – помнишь его старшего брата? Джон ведь твой ровесник. Кстати, женился на Мэри Уоллес.

Я кивнул.

– Половина местных парней якшается с «Каменщиками мыса», – пренебрежительно хмыкнув, продолжила ма, – а остальные – юные глупцы, у которых в голове только карты да желание прокутить свой заработок. – Она поставила чашку на блюдце. – Если кому-то интересно мое мнение, то Иман станет лучшей для Элси партией. Он человек рассудительный. Не буду говорить, что Иман не любит мою девочку – на самом деле любит, еще как! – но безрассудно связывать себя отношениями не станет, пока все не обдумает.

– Что же тебя тогда беспокоит? Колин? – Ма заколебалась. На улице вдруг послышались сердитые возгласы, и она метнула взгляд на окно над раковиной. Шум улегся, и я продолжил: – Или эта история с разгромленными лавочками и убитым человеком?

– Чепел изменился, Микки, – вздохнула ма.

– Изменился? Как?

– В Лондоне к нам всегда относились не очень, но здесь? В Уайтчепеле живут не только ирландцы, но мы тут все держимся вместе. Сейчас в нашем квартале появляются русские, поляки и… – Она махнула рукой в сторону окна. – Господь свидетель, я не виню их за то, что они перебираются к нам. Значит, на родине им заработать на жизнь сложно, однако ведь и тут не легче.

– Стало меньше работы?

– Да нет, – поморщилась ма. – Полно этих чертовых объявлений, а за последние месяцы их становится все больше.

Я знал, о чем она говорит. На многих объявлениях о найме присутствовала короткая аббревиатура: «ИНТ». Ирландцы не требуются…

– Поэтому Колин и ходит злой?

– Не только он, Микки. Работа на доках есть, но получить больше пары дней в неделю непросто.

Я испытал невольное облегчение. Проблема есть, но решить ее можно.

– Я мог бы подыскать ему кое-что за пределами Чепела.

– Подумывала к тебе обратиться, – признала ма. – Тем более ты – живой пример, как начать жизнь заново в другом квартале Лондона.

– Думаешь, он захочет переехать?

– Не знаю, Микки. Только с каждым годом Колин выглядит… – Она опустила взгляд на свои натруженные, покрасневшие руки. – Выглядит все менее счастливым. Особенно с тех пор, как умер Пэт.

При упоминании этого имени у меня перехватило дух, и я с трудом выдохнул.

– Знаю, что Колин тяжело пережил его смерть.

Ма кивнула, не поднимая глаз. Она нечасто вспоминала в разговоре своих погибших сыновей – Фрэнсиса и Пэта. Фрэнсиса, старшего, я не знал – Дойлы подобрали меня уже после его смерти, а вот Пэт был моим сверстником, почти братом. Мы жили в одном доме, вместе работали в доках и друг за друга стояли стеной. Пэта убили в глупой, бессмысленной поножовщине через два года после того, как я бежал из Уайтчепела.

Вздохнув, ма посмотрела мне в глаза, и в ее взгляде я увидел скорбь и ту затаенную боль, что преследовала и меня.

– Если Колину не удается устроиться в доки, чем же он занимается? Набережную вроде уже построили…

– Он особо ничего не рассказывает.

– Но с Элси-то общается?

– Постольку поскольку, – поморщилась она, – но от нее отделаться сложнее, чем от меня.

Тут ма права.

– Я с ним поговорю. Когда пришел, они с Элси ссорились, и Колин быстро выскочил из дома. По-моему, мне он был не слишком рад.

Ма поникла, и я проклял себя за последнее замечание. Она молча встала из-за стола, убрала чайные принадлежности в буфет, закрыла банку с вареньем и завернула остатки хлеба в коричневую бумагу. Открыв шкаф, достала свою коробку с шитьем, синюю юбку Элси, носки и брюки Колина. Вернулась за стол, разложила на коленях юбку и ловкими пальцами продела нитку в иглу.

– Ну, что мы все о плохом, Микки? – сказала она с улыбкой.

Желая исправить свою оплошность, я перевел разговор на Гарри и его успешное обучение в госпитале. Следующие пару часов мы с ма болтали то о ее подругах, то о прихожанах и священниках церкви Святого Патрика. Разговаривали о моей работе – а мне было что рассказать. Ма смеялась до слез, услышав историю о налете полиции на бордель на прошлой неделе, когда трое клиентов сбежали через заднюю дверь публичного дома в чем пришлось: напялили на себя едва доходившие им до колена юбки проституток.

– Да хранит тебя Господь, Микки! – проговорила ма, вытирая глаза концом передника, сложила заштопанные вещи в стопку и поднялась. – Рассказчик из тебя хоть куда.

– Твоя школа, – усмехнулся я.

Она отмахнулась от комплимента, но мы оба знали: это правда.

Родная мать всегда читала мне вслух, а ма Дойл по вечерам, когда мы собирались вокруг ее кровати, рассказывала ирландские легенды. Она обладала удивительным даром: ее слова взмывали в воздух подобно блестящим звонким монетам, заставлявшим нас забыть о чувстве голода после скудного ужина. Ге голос снижался до шепота, когда она повествовала о великих воинах – Кухулине и Финне Мак Кумале, и поднимался ввысь, когда рассказ доходил до фей, мучивших Джонни Фриля. Лишь много позже я понял, что именно эти мифы пробудили во мне тайную гордость за свое происхождение. Одна из любимых моих историй описывала приключения великана Финна Мак Кумала, который пересек горы, чтобы убить гиганта Кухулина огромной дубинкой в его собственном доме. Жена Кухулина, Уна, была женщиной умной. Она подсказала мужу забраться в детскую кроватку и, когда на пороге появился Финн Мак Кумал, попросила его присмотреть за ребенком. Финн, глянув в кроватку, тут же выскочил из дома, ужаснувшись: если уж дитя его врага – настоящий колосс, каков же сам Кухулин?

Персонажи древних ирландских эпосов всегда были умными и могучими героями, хотя порой совершали откровенно глупые поступки. Ма рассказывала блестяще, и мы каждый раз внимали ей с тревожным ожиданием. Белинда как-то заметила, что ее истории стали для меня неоценимым подспорьем для написания окончательных рапортов по раскрытым делам. Возможно, она была права, хотя мои отчеты выстраивались совсем не так, как сказки ма или романы той же Бел: начинались они будто с середины, а фрагменты сменяли друг друга бессистемно, словно тяжелые капли срывающегося дождя.

На улицу опустились пропитанные туманом сумерки, и я встал помочь ма вытереть посуду.

– Как твоя мисс Гейл? – поинтересовалась она.

Дойлы о Белинде знали, хотя и не были с ней знакомы – а все обещание Бел, которое она дала своему недоверчивому и заботливому отцу перед его кончиной. Уже почти три года мы не афишировали наши отношения. Только прошлой весной, когда случилась серия убийств на реке, нам пришлось приоткрыть завесу тайны самым близким друзьям, и то лишь потому, что Бел нуждалась в защите Скотланд-Ярда.

– Она сейчас в Эдинбурге, но через несколько дней вернется. Ее двоюродная сестра упала и сломала лодыжку, так что Бел пришлось мчаться к ней на помощь.

– Добрая женщина, – заметила ма и тут же нахмурилась, словно ее посетила тревожная мысль. – Значит, она возвращается железной дорогой?

– Мне это тоже не слишком нравится, – кивнул я.

– Ничего, Микки. Я считаю, что все будет в порядке. Крушения поездов сейчас случаются не так часто, как раньше. – Ма пристально посмотрела мне в глаза. – Надеюсь, мы скоро с ней познакомимся.

– Конечно, – пообещал я и положил на полку последнюю чашку.

Ма забрала у меня полотенце и улыбнулась.

– Что ж, уже поздно…

– Да, пойду, пожалуй.

Сняв пальто с вешалки, я чмокнул ма в щеку, поклялся поговорить с Колином, как только представится возможность, и вышел на лестницу. Спустившись, краем глаза заметил неясную тень в переулке. Возникло чувство, что ко мне подкрадываются сзади. Положив руку на рукоять дубинки, я оглянулся.

Стоящий за спиной человек поднял руки.

– Это всего лишь я…

Колин слегка запинался – похоже, выпил две, а то и три кружки эля, – но все же за речью старался следить. Подойдя ближе, он опустил руки и сунул их в карманы пальто. Вечерний бриз с реки, припахивающий дымком и свежим мясом с бойни, взъерошил кудрявые волосы парня.

Должно быть, поджидая меня, он некоторое время прятался в переулке. Вспомнив разговор с ма и ее тревогу, я постарался говорить мягко.

– Почему ты убежал, Колин? Мне так хотелось с вами посидеть как полагается…

– М-м-м. – Парень передернул плечами, будто перемещая тяжелый груз. – Элси вечно на меня ворчит, как чертова мегера. – Последнее слово вышло смазанным. – Ждал тебя, чтобы передать сообщение.

Я с Колином согласиться не мог. Какая мегера? Элси за него переживала точно так же, как и ма, только проявлялось ее беспокойство несколько иначе. Все же от Колина попахивало виски, а не элем, и, глядя в его упрямые глаза, я начал понимать: повод для тревоги и вправду есть.

Немного переместившись, я заставил парня отступить так, что теперь свет из окна расположенного рядом с домом паба падал на его лицо. Давненько не видел Колина вблизи, зато хорошо помнил, каким он был в шесть лет: худощавым светловолосым мальчишкой со сверкающими любопытством глазами. Было время, когда я учил его вырезать деревянные свистки и вязать стопорные узлы, которые в жизни не соскользнут.

Глаза у него и сейчас были ярко-синие – такие же, как у старшего брата, хотя Пэт никогда не смотрел на меня с подобной опаской.

– Только не ругайся, хорошо? – буркнул Колин.

– Похоже, что вот-вот начну? – не повышая голоса, спросил я.

Парень скорчил гримасу, и я вздохнул:

– Уговорил, не буду. Что за сообщение?

– От О'Хагана.

О'Хаган…

Всего-то три слога, а я вернулся на тринадцать лет назад, когда был одним из боксеров одиозного ирландца. Кулачные бои без перчаток проходили в подземном помещении – тесном загоне под лестницей, где земляное покрытие пола не успевало впитывать пролитую кровь и лужи дешевого виски. Я бился за О'Хагана до того памятного вечера, когда он приказал мне сдать бой. Я тогда взбрыкнул и совершил глупый поступок, почему потом и бежал из Уайтчепела. Ночевал на улицах, пока более-менее не встал на ноги.

– Почему он послал тебя? Почему не явился сам?

Я презрительно ухмыльнулся, дав Колину понять, что мне отвратительно трусливое поведение О'Хагана.

– Он знает, что ты когда-то у нас жил, – пробормотал Колин, оглянувшись на дом. – Наверное, думал, что ко мне ты прислушаешься. Иначе ты мог вообще плюнуть на его просьбу, – фыркнул он.

Я нахмурился. У нас с О'Хаганом много лет назад сложилось нечто вроде перемирия. Я не преследовал его за содержание подпольных боксерских залов и нелегальной букмекерской конторы, а взамен получил возможность беспрепятственно передвигаться по Уайтчепелу. Разумеется, о приятельских отношениях речь не шла, но с чего Колин взял, что я проигнорирую сообщение О'Хагана? Впрочем, сейчас смысла задавать подобные вопросы нет.

– Ему надо с тобой встретиться, – продолжил Колин. – Хочет поговорить.

Быстро прокрутив в голове несколько предположений, я осведомился:

– И о чем же?

Колин отвел глаза и пожал плечами.

– Там что-то насчет «Каменщиков мыса».

Я напрягся.

Выходит, О'Хаган примкнул к «Каменщикам»? Впрочем, ничего удивительного. Маккейб, помимо всего прочего, заправлял и боксерскими залами.

Подобно главарям прочих лондонских банд, он требовал от своих людей безусловной преданности. Что же за обстоятельства могли побудить О'Хагана обсуждать дела «Каменщиков мыса» со мной, полицейским?

– Продолжай.

– Недавно погибли двое «каменщиков». Их убили, Микки, – искоса посмотрел на меня парень.

У меня екнуло сердце. После памятного взрыва в Клеркенуэлле полиция и вправду преследовала и уничтожала членов банды «Каменщики мыса». Было это лет десять назад, и наверняка ни О'Хаган, ни Маккейб о тех временах не забыли.

– Они винят полицию?

– Не знаю.

Его ускользающий взгляд заставил меня поежиться.

– Колин, ты ведь не связан с «Каменщиками»?

Последовала короткая пауза, затем парень удивленно вскинул голову и пренебрежительно дернул подбородком.

– Нет.

Секундное замешательство Колина давало основания его дожать, однако меня словно дернула за пальто невидимая рука Белинды. Терпение… Еще будет возможность расспросить парня, пусть только протрезвеет.

Опять же, если я выполню просьбу Колина, наверняка он проникнется ко мне доверием.

– Хорошо. – Сделав шаг вперед, я обнял его за плечи и на секунду прижал к себе. – Скажи О'Хагану, что я с ним встречусь.

В глазах Колина мелькнуло облегчение.

– Он хочет, чтобы ты пришел завтра вечером.

Интересно, куда? Явно не к Дойлам, и вряд ли в один из его старых боксерских залов. Полиция накрыла их вскоре после моего побега.

– Где его найти? – вопросительно склонил голову я.

– В «Гусаке и гусыне», – сказал Колин.

Ага, паб неподалеку от доков, где мы впервые познакомились с О'Хаганом. Я испытал легкое раздражение. Будь на его месте кто-то другой – без разницы. Но старый ирландец явно хотел мне напомнить, кто тринадцать лет назад диктовал условия.

– Ладно, я там буду. Если вдруг встретиться не удастся, пусть пришлет мне сообщение на Уоппинг-стрит. Время и место, больше ничего не нужно. Может не подписываться, я и так пойму.

– Договорились.

Колин кивнул на прощание и собрался уходить, а я едва сдержал желание положить руку ему на плечо, не отпускать. Не совладав с собой, спросил вдогонку:

– Как у тебя дела, Колин?

– Все отлично, – бросил он, и его лицо на миг озарилось знакомой улыбкой.

– Ну, доброй ночи, – попрощался я, снова воспротивившись порыву задержать мальчишку.

Как жаль, что он выпил… Сейчас бы поговорить, предложить ему работу…

– Пока, – откликнулся парень.

Я наблюдал, как он уходит. Много лет назад Колин был бойким мальчишкой, болтливым и временами безрассудным. Порой я видел, что он пытается быть похожим на нас с Пэтом: подражает нашей походке, примеряет наши кепи, играет с нашими ножами. Пэта его поведение бесило, и он частенько шугал Колина, а вот я нисколько не возражал, поскольку, будучи в свое время самым юным членом банды воришек Симмса, сам перенимал манеры старших ребят. Оказавшись в одиночестве на тихой улице, корчил из себя взрослого бандита. Так что я лишь подмигивал малышу, а тот отвечал мне плутоватой улыбкой.

Ничего от прежнего мальчика не осталось. С другой стороны, ему почти двадцать – столько было и мне, когда я покинул Чепел.

Силуэт Колина растворился в темноте, и я пошел в другую сторону, гадая, в чем причина его странного поведения дома. Должно быть, боялся, что я не обрадуюсь, услышав про сообщение от О'Хагана? Что ж, он не ошибся. Но почему Элси была на взводе? Наверняка Колин не рассказывал сестре о своей миссии. Может, высказывала брату за то, что тот выпил? Хотя на кухне никакого запаха от него я не почувствовал.

Куда больше меня беспокоил ускользающий взгляд Колина после моего вопроса – почему О'Хаган именно ему поручил передать весточку. Плюс его странное удивление, когда я спросил, не связан ли он с «Каменщиками мыса»… Если Колин солгал, а двое из «каменщиков» мертвы…

Насколько близко подобрались к моей семье О'Хаган и его подручные? При одной мысли об этом у меня стало тяжело на сердце.

Глава 3

Полицейский участок на Уоппинг-стрит располагался на северном берегу Темзы, в шести милях от Скотланд-Ярда, где я прослужил несколько лет. Участок речной полиции построили в конце восемнадцатого века по приказу местного судьи, желавшего положить конец разграблению судов из Вест-Индии, встававших на якорь в Лондонском Пуле. Главный вход в трехэтажное кирпичное здание всегда находился на Уоппинг-стрит, однако и в те времена куда большее значение имел черный ход, смотревший на доки, где стояли многочисленные суда.

Выбравшись из кэба у парадной двери, я, как и каждое утро, сперва прошел по узкому проходу между участком и примыкавшим к нему складом. Вчерашний дождь оставил на брусчатке мелкие лужицы. Проделав три четверти пути, я добрался до каменной плиты, с которой начиналась ведущая на илистый берег Темзы лестница. Спустился вниз на несколько ступенек, стараясь не поскользнуться на склизкой грязи, и выбрался из прогала между двумя зданиями. Речной бриз тут же захлопал полами моего пальто. Здесь пахло солью, маслом, аммиачными и щелочными растворами: ниже по течению стояла фабрика по выделке шерсти. Добравшись до самого низа, я двинулся в восточном направлении и вышел на пирс – длинную деревянную площадку над водой. На волнах покачивались четыре готовые к отплытию полицейские лодки. Снимаешь швартов с кнехта – и вперед.

Мои ботинки глухо застучали по сырому деревянному настилу, за долгие годы насквозь пропитавшемуся речной водой. Много лет назад, еще до Скотланд-Ярда, я уже служил на Уоппинг-стрит, и мой бывший начальник Блэр непременно проводил здесь с утра четверть часа. Настраивался на реку перед началом рабочего дня.

Блэр попался на взятках и недавно был освобожден от должности, после чего меня назначили временно исполняющим обязанности суперинтенданта. Так или иначе, его замечательная привычка к своеобразной утренней вахте пришлась мне по душе.

Встав почти у самого края, я окинул взглядом находившийся ниже по течению пирс Темзенского туннеля, затем посмотрел на другой берег – на вздымающиеся над темно-коричневой жижей причалы и лестницы Ламбета и Саутворка. Повернулся в противоположную сторону, где выше по течению располагалась таможня. Лодки вокруг нее сновали даже в такую рань.

Я вырос на Темзе, и мои жизненные ритмы были настроены на ее волны, приливы и отливы. Ребенком плескался в грязной воде у берегов, потом работал на доках, плавал на плашкоуте. Побывал у воды, на воде, и – самое страшное – под водой. Реку я видывал разную: и яркую, отражающую в солнечный день корпуса судов, и бесцветную, какой она становилась в середине зимы. Сегодня было погожее сентябрьское утро, и солнце сверкало на бортах трудяг-буксиров, прогулочных пароходов и маленьких плашкоутов. Величаво шли по реке огромные углевозы – самого разного размера и водоизмещения. Суда двигались каждое со своей скоростью, перевозя пассажиров и почту, специи и шелка, металлические изделия и посылки – словом, все, от чего зависит современная жизнь. Экономисты заявляли, что Англию настигла депрессия, однако с того места, где стоял я, об этом догадаться было невозможно.

Громадный углевоз продвигался вниз по течению по самой середине реки; его могучий корпус отбрасывал на воду пятидесятифутовую тень, а в пенном кильватерном следе покачивалось несколько суденышек поменьше. Большая волна ударила в нос баржи, ползшей в двадцати футах от берега, и та пронзительно свистнула, предупреждая маленькую барку, идущую против течения. Право на борт, уходи от волны… Матросы обоих судов, расходясь по фарватеру, обменялись неприличными жестами.

Я отвернулся от реки, и меня тут же перехватил сержант Липп.

– Прошу прощения, Корраван… сэр! – выпалил он, запнувшись перед последним словом.

Я сделал вид, что не заметил заминки. Мы служили вместе четыре года в рядовых чинах, поэтому я и сам еще не привык к новому званию.

– Что случилось, Липп?

Сержант дернул подбородком в направлении южного берега.

– Обнаружен труп на лестнице у Ист-лейн, сэр!