Моя необычная обычная жизнь

А ноги у тебя красивые. Это правда.

Даша остановилась, внезапно встала на носочки и чмокнула меня в щёку.

И грозно сказала:

– Молчи! Не говори ничего!

Так я и молчал.

Глава 13

Мама Даши, Анастасия Марковна, невысокая стройная женщина, с усталым лицом и приятным голосом, встретила нас чаем и пирогами. Что было весьма кстати, т. к. мы уже изрядно были голодными, а пара мороженных для наших молодых организмов было просто ничто.

День сегодня был длинным. Я уже, если честно, устал, и мне совершенно не хотелось заводить длинную волынку. Но решить вопрос с поездкой в положительном ключе было необходимо.

Анастасия Марковна тоже не стала ходить вокруг да около.

– Ты ведь хотел мне что-то сказать? – сразу перешла она к делу, как только мы допили по второй чашке и съели по третьему куску пирога.

Ну что же, такой подход меня устраивал

– Спасибо, Анастасия Марковна! Пирог был очень вкусным и очень актуальным.

Но я хотел просить Вас, – я посмотрел ей прямо в глаза, – отпустить Дашу на море. Я в курсе некоторых обстоятельств вашей семьи; Даша рассказала мне, – я заметил неудовольствие и даже тревогу (!) на лице мамы Даши, и поспешил добавить, – далеко не всё, разумеется, но в общих чертах. И я предложил свою помощь в решении, э-э-э… некоторых аспектов возникших проблем. Даша согласилась с моими доводами, но без Вас, разумеется, вопрос не решается.

– А могу я тоже послушать твои «доводы», с еле заметным сарказмом спросила мама Даши.

– Разумеется. В общем-то всё, на мой взгляд, настолько очевидно, что вряд ли даже нуждается в каких-то пояснениях.

Во-первых, это здоровье. Море, солнце, свежие фрукты, физический посильный труд – какие тут сомнения?

Анастасия Марковна кивнула.

– Во-вторых, мы с Дашей приходим в эту школу, теперь уже можно говорить «нашу школу», в статусе «новеньких». И не просто «новеньких», а новеньких – одиночек. У которых нет никого из знакомых в новой школе.

Честно говоря, это и было причиной того, что я перешёл в эту школу. И у меня были на то свои причины, как и у Даши, как я догадываюсь. Но дети, подростки в особенности, они, знаете ли, особой деликатностью в этом плане не отличаются. Так что «входящие конфликты» практически неизбежны. А тут и поддаться нельзя; иначе придётся два года, фигурально выражаясь, извините, «под партой» провести, но и непрерывную войнушку вести нет желания. Это и на учёбе скажется, ну и вообще на жизни.

По мере того, как я говорил, лицо Дашиной мамы принимало всё более изумлённый вид. Она явно не рассчитывала на такие речи от 14-летнего мальчишки. Но мне уже надоело притворяться, и я решил, что буду таким, какой я есть; нравится это кому-то или нет.

Анастасия Марковна посмотрела на дочь, и Даша поспешила пояснить:

– Не обращай внимания. Кирилл часто говорит как взрослый. Он долго болел и мало общался со сверстниками

Анастасия Марковна кивнула, принимая пояснение, и показала, что готова слушать дальше.

– В лагере же мы обретём если и не друзей, то по крайней мере несколько десятков знакомых из старших классов. Что нам сильно облегчит жизнь и вхождение в новый коллектив. По сути, изменит наш статус.

В третьих; когда выпадет такая возможность ещё – побывать на море летом? Следующее лето слишком далеко, да и что измениться через год по сравнению с этим годом? А там и вовсе выпуск, студенчество, всевозможные практики…

Так какие препятствия? Если они есть, то я готов в меру сил помочь их преодолеть.

Мама Даши долго молчала, глядя на меня. А затем медленно сказала:

– Дарья поведала мне о твоём предложении насчёт денег, но ты же понимаешь, как это выглядит с нашей стороны?

– О, ещё как понимаю! Дарья Михайловна изволили выразиться крайне определённо, гордо заявив: «МЫ НЕ НИЩИЕ!».

Мне пришлось долго извиняться.

Даша вспыхнула, но промолчала

– Анастасия Марковна, не знаю, говорила ли Вам Дарья, но эти деньги – это деньги – мои собственные, заработанные лично мной, а не полученные от родителей или ещё кого-то. Возможность потратить заработанные собственным трудом деньги по своему усмотрению, в том числе и на подарок понравившейся ему девушке – это часть самоуважения для любого мужчины. Это его мотивация и его самооценка. Отказываясь по каким-то причинам от подарка, женщины, по сути, обесценивают сам труд мужчины, и лишают его права на принятие мужских решений.

Я помолчал и добавил:

– И это очень обидно. Тем более, когда подарок делается без каких-либо задних мыслей и от чистого сердца. Пусть даже под влиянием момента, но от всей души.

На этот раз Анастасия Марковна молчала ещё дольше, с ещё большим удивлением глядя на меня. Поймав её взгляд, Даша лишь пожала плечами, как бы говоря: «так я же предупреждала»

Наконец мама Даши сказала:

– Ты сказал всё верно, – и усмехнулась, – Меня впечатлило. Но сумма, – развела она руками, – сумма как-то не очень тянет на «просто подарок», говоря по правде, малознакомой девушке. Тебе не кажется?

– Вовсе нет. Но хорошо, давайте просто посчитаем.

Анастасия Марковна пожала плечами

– Скажите, может ли мужчина, некий абстрактный мужчина, пригласить понравившуюся ему девушку в кино?

Анастасия Марковна кивнула – может.

– Билет – это 50 копеек. А на двоих – целый рупь!

– Идём дальше. А может ли этот абстрактный мужчина купить девушке цветы? Это же нормально? Нет вопросов?

Но букет будет стоить уже два- три рубля.

А если этот мужчина пригласит девушку в кафе и угостит кофе с пирожным? Это ведь не какая-то чрезвычайная трата?

Мама Даши уже поняла, куда я веду, и досадливо поджала губы, в отличии от Даши, которая вовсю веселилась.

– Теперь представим, что этот абстрактный влюблённый кавалер пригласит свою девушку на концерт.

Это ведь нормально, пригласить девушку на концерт, купить ей букет цветов, угостить её в кафе и отвести на такси домой?

Билеты в театр обойдутся в пятёрку, столько же будет стоить такси…

– Всё, всё, остановись пожалуйста. Я поняла уже. Ты прав. – Анастасия Марковна помолчала, – И ты ведь не успокоишься? Я правильно понимаю?

– Анастасия Марковна. Поймите и Вы меня правильно, пожалуйста, – я помолчал, прикидывая, как лучше донести свою мысль.

– Нормально дарить подарок, сделанный своими руками, какова бы не была его стоимость. Не правда ли?

А если у меня нет таланта сделать этот подарок – нарисовать картину, связать свитер – но есть другие умения, с помощью которых я могу заработать деньги, купить эту картину и свитер и подарить их? Тогда, есть ли разница? У нас почему-то принято с подозрением относиться к деньгам, как к таковым, но ведь деньги, по сути, лишь посредник между нашим трудом и нашим подарком. Лишь средство, способ. А не сам подарок.

Я хочу подарить Даше вовсе не деньги; я хочу подарить ей юг и море. Я хочу подарить ей новые впечатления и новых друзей. Подарить решение её будущих возможных проблем. Вот, что я хочу ей подарить. И для меня очень важно сделать этот подарок. Важно для меня самого. Понимаете? Поэтому, я очень прошу Вас: не обижайте меня отказом от него.

Она помолчала и задумалась, глядя сквозь меня.

Я понял, что это критический момент. Критический не просто в плане поездки, а в плане наших дальнейших отношений вообще. Поняла это и Даша, буквально замерев.

Я с грохотом бухнулся на колени:

– Матушка родимая, Настась Марковна! Христом богом прошу и Троицей Святой заклинаю! Дозвольте же нам с Дарьей Михайловной поездку сию. Вечно молить о здравие Вашем буду Богородицу, Деву пресвятую – Заступницу! Ведь лишь о благе дочери Вашей пекусь, имея помыслы чистые. В чём готов на поклясться хоть и жизнью самой.

Я попытался ухватить и поцеловать руку Дашиной мамы, которая в испуге отпрыгнула и спрятала руки за спину.

– Дарьюшка, голубушка! Что же ты стоишь? Пади, пади маменьке в ноженьки-то! Проси её!

Я схватил за руку тут же бухнувшуюся рядом Дашу.

– Настась Марковна, матушка! Вот два сердца чистых пред Вами милости Вашей взыскуют. Неужто глухи Вы к мольбам и слёзам нашим пребудете?

Я посмотрел на Дашину маму и из глаз моих покатились слёзы.

Она же смотрела на меня чуть ли не в панике.

– Дарьюшка, сердце моё! Неси же скорее иконку малую. Даст Бог и смягчится матушка. Сердце-то материнское- чай не каменное. Даст нам матушка благоволение своё на труды для тела и души спасительные.

Даша тут же вскочила и заметалась по кухне с причитаниями.

– Прекратите, да прекратите же оба этот балаган! – пыталась урезонить нас Дашина мама. – Устроили здесь дурдом какой-то!

Но выйти из образа бывает труднее, чем в него войти. Я чувствовал, что сам нахожусь на грани истерики, затягивая туда и Дашу с мамой. Та, видимо, почувствовала что-то, и наконец, сдалась:

– Да чёрт с вами, клоуны несчастные! Поезжайте уже куда хотите!

Даша радостно взвизгнула и бросилась обнимать маму. Я же медленно поднялся с колен и, шмыгнув носом, поплёлся в ванну, прекрасно понимая, что на самом деле разговор ещё не окончен.

Я умылся, и немного постоял, глядя в зеркало; глаза мои всё ещё оставались красноватыми. Я был сам немного шокирован своими слезами, но это произошло как-то само собой. Я пытался разобраться в себе, но мозг явно сбоил, отказываясь строить даже самые простые логические цепочки. Я решил положиться на интуицию, и, собравшись с духом, наконец вышел из ванной.

– А вот и наш главный «переговорщик»! – с усмешкой поприветствовала меня Дашина мама, – Никогда не сдаёшься, да? Победа любой ценой?

– Игнатий Лойола никогда не был для меня кумиром, Анастасия Марковна, осторожно ответил я.

Дашина мама изобразила на лице кривую улыбку

– Ничего не скажешь; умеешь ты убеждать, Кирилл. – Как уверяла меня Даша, «чистой логикой», – саркастически посмотрела она на дочь. Даша смущённо хихикнула.

– Знаешь что, Даша, – сказала Анастасия Марковна, – у нас тут совсем не осталось хлеба в доме. Может ты сбегаешь? Вернее, сходишь. Неспешно. А мы тут с Кириллом пока потолкуем. О жизни.

– Ну ма-ам… – недовольно протянула Даша.

– Иди-иди, «сердце моё», – метнув на меня взгляд, насмешливо сказала её мама.

Я смущённо посмотрел на Дашу и слегка кивнул. Это не укрылось от Дашиной мамы, но она лишь качнула головой и ничего не сказала. Когда хлопнула входная дверь, Анастасия Марковна села за стол, устало положила на него руки, и, указав мне на стул напротив, очень серьёзно сказала:

– Давай, Кирилл, поговорим теперь как взрослые люди.

Я кивнул и осторожно присев, выжидательно посмотрел на неё. Анастасия Марковна молчала, подбирая слова.

– После того, как Дарья …м-м… осталась без отца, – тут голос её слегка дрогнул и это не укрылось от меня. Анастасия Марковна это заметила, и словно решившись, продолжила более уверенно:

– То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться строго, между нами, хорошо?

Я вновь кивнул и приложил руку к сердцу, не решаясь сказать хоть слово.

– Дашин отец – не был её родным отцом. Её настоящий отец погиб ещё до её рождения. Её вырастил другой человек. Отец Киры – сестры Даши. И который теперь тоже умер.

Она немного помолчала и добавила:

– И умер он в заключении.

Я замер. Мы оба понимали, какой неизбежно должен последовать мой вопрос, но я его принципиально не задавал.

Наконец Анастасия Марковна вздохнула и сказала:

– Спасибо Кирилл. Я рада, что не ошиблась в тебе.

Дочь рассказала, как ты вступился за неё в школе, я благодарна тебе за это. Как и за твою деликатность. За то, что ты ни разу не спросил Дашу об отце. Она сказала и об этом. Но я тебя буквально заклинаю всем, чем могу; если ты не хочешь потерять дружбу с Дарьей, если она тебе нравится, то никогда, ты слышишь – НИКОГДА-НИКОГДА, ни под каким видом, ни по какому поводу, даже намёком не упоминай о нём при Даше! Не спрашивай её ни о чём, и не говори ей о том, что я тебе рассказала. И, разумеется, никому другому. Иначе ты станешь ей врагом, Кирилл. И для Даши, и для меня.

Мы оба помолчали ещё некоторое время.

– Отчим Даши оказался плохим человеком. Но после того, как его не стало, в Даше словно что-то надломилось внутри. Исчезло что-то, что было ей присуще до всего этого…, – она запнулась, – словно боялась сказать что-то лишнее, – после всего этого кошмара.

Что-то, что составляло очень важную часть её натуры.

Дарья, наверное, сказала тебе, что занимается в театральной студии?

Я вновь кивнул

– Когда она проживает, и пусть лишь в игре, какие-то другие жизни, становится, пусть и на время, как бы другим человеком, ей легче возвращаться в эту реальность.

От этих слов моё сердце явственно сбилось с ритма, и я судорожно сглотнул.

– Есть и ещё один незаявленный аспект этих занятий; Дарья может казаться тем, кем хочет казаться, а не той, кем является на самом деле. Потому, что на самом деле, она очень доверчивый и открытый, возможно в чём-то даже наивный человек.

Была, – добавила Дашина мама после паузы, и голос её снова дрогнул. – Была раньше.

Она даже страдала из-за этого от сверстников. И это одна из причин, почему она выбрала другую школу в старших классах. Подозреваю, что у тебя есть схожая причина, – она вопросительно посмотрела на меня.

– Нет, я никогда не страдал от одноклассников, – лаконично ответил я. – Хотя причина, разумеется, есть.

– Ладно, не хочешь – не рассказывай.

Так вот; Даша может обмануть чужого человека, но не меня. И я вижу, что с ней происходит на самом деле. И я вижу, что несмотря на смехотворный срок вашего с ней знакомства, в ней словно оживает то, что, казалось бы, исчезло уже совсем. Та позитивность, та детская открытость миру, интерес к нему.

– Но мир детей, Анастасия Марковна, и мир взрослых, очень отличаются друг от друга. Дети – это объективно, уж извините, маленькие и глупые существа. И детская открытость, о которой Вы говорите, может сыграть в жизни слишком задержавшегося в детстве, очень плохую роль. Дети неизбежно должны взрослеть, даже если их родителям и хочется, чтобы они подольше оставались детьми.

Мама Даши с изумлением уставилась на меня, словно увидела впервые.

– Сколько тебе лет, на самом деле, Кирилл?

– Я уже не первый раз слышу этот вопрос, Анастасия Марковна, – усмехнулся я. – И отвечу Вам так же, как ответил и Даше: моё «Свидетельство о рождении» подлинное.

– Да-а… – протянула мама Дарьи. – Дочь меня предупреждала, но видимо, я её не поняла до конца. Но ты, безусловно, прав. Взрослеть придётся всем. И мне очень хочется, чтобы в это время рядом с Дашей был НАСТОЯЩИЙ ДРУГ. Тот, кому и Даша и я могли бы доверять полностью и без оглядки. Тот, кому я могла бы доверить саму Дашу, понимаешь?

Я снова кивнул, избегая слов.

Я понимал.

Я не понимал почему, но понимал, что Даша вдруг и стала тем «якорем», за который я мог бы зацепиться, чтобы вновь обрести самого себя. И, возможно, я сам был таким «якорем» для Даши. Что и объясняло столь стремительную нашу дружбу, и то, почему мы так отчаянно вцепились друг в друга, словно двое выживших при кораблекрушении в открытом море.

– Анастасия Марковна, говорят, что разбитую чашку уже не склеить; швы всё равно будут видны. Не знаю, можно ли собрать заново душу, но лучше пусть она будет хоть и со швами, но цельная, чем от неё останутся одни осколки.

Дашина мамы долго молчала, а затем сказала:

– Я рада, Кирилл, что поговорила с тобой. И рада, что Дарья встретила именно тебя. И даже, вопреки всему своему материализму, думаю, что может ваша встреча и не была такой уж случайной. Я отпускаю Дашу с тобой не потому, что вы мне устроили тут цирк с конями. А потому, что вижу, насколько идёт Даше ваша дружба на пользу. Уж извини, но я как мать думаю в первую очередь о своей дочери. Я вижу, как Даша доверят тебе, а это многого стоит, поверь. Её прежде нередко обижали из-за её открытости, и она научилась хорошо считывать людей. Разбираться в них. Она тебе доверяет, и это для меня серьёзный аргумент. И я знаю, КАК вы купались! – её лицо и голос вмиг стали строгими, – Вы, молодой человек, держите свои руки и дальше под таким же контролем. Ну и за другими приглядите.

– Это не будет проблемой, Анастасия Марковна, обещаю.

– Верю. Точнее, доверяю. Да я и сама не слепая; я же вижу как вы общаетесь с Дашей, как вы «подхватываете» друг друга, ваши невербальные знаки. Да хотя бы то платье, в котором сегодня была Даша. Дарья рассказала тебе?

Я кивнул.

– У вас уже даже свой язык появился, – развела руками Дашина мама. – Наверное, так и взрослеют дети… – внезапно в её голосе послышались печальные и даже горькие нотки.

Я протянул руку и дотронулся до её руки

– Я обещаю, Анастасия Марковна. Я обещаю.

И добавил чуток спокойствия на нужную волну.

Анастасия Марковна накрыла мою руку своей, и чуть помолчав сказала:

– Я разрешаю тебе, Кирилл, заплатить за билеты для Даши.

––

Я встал, слегка поклонился и крикнул:

– Дарья Михайловна! Да заходите уже. Право слово, не красит Вас подслушивать под дверью!

Дверь немедленно открылась, впуская Дашу, которая сердито буркнула:

– Ничего я не подслушивала. Я только что пришла. Просто вы так кричите…

– Даша! – ахнула её мама, – неужели ТЫ ПОДСЛУШИВАЛА?! Кто тебя этому научил?

Даша сделала "poker face", и вместо ответа, якобы незаметно, указала пальцем на меня.

И довольно улыбнулась.

Глава 14

Последующие дни ничего сверхординарного не происходило; мы почти каждый день встречались с Дашей. Ещё два раза ездили купаться за город, несколько раз сходили в кино. При этом то я, то Даша громко просили дать нам «места для поцелуев», вызывая некоторую оторопь у присутствующих, и практически всегда устные комментарии в свой адрес.

Нас это смешило, и мы постоянно придумывали новые способы эпатировать окружающих.

Вообще-то, для подростков того времени такое поведение было не совсем типично. Легко рассуждая на темы любовных перипетий, скажем литературных персонажей, или даже их авторов, любой подросток отчего-то впадал в оцепенение или напротив – экзальтацию, как только речь заходила о нём самом. Сказать кому-то «ты мне нравишься» было для него тяжелее, чем прыгнуть с десятиметровой вышки в бассейне, а уж заявить публично о своих чувствах – так и вовсе немыслимо.

Проще умереть.

Я, в силу известных обстоятельств, несмотря на гормональную бурю своего возраста, изжил эту подростковую рефлексию давно. А Даша, то ли в силу занятий актёрством, то ли по характеру своему, но составила мне вполне достойную в этом плане компанию.

Даша вообще предпочитала решать все проблемы методом «клин клином». Например, чтобы избавиться от своей рефлексии по поводу немного оттопыренного одного уха (я так понял, что дети в прошлой школе дразнили её за это) она, вместо того, чтобы пытаться скрыть это за длинными волосами, напротив – сделала короткую стрижку и более того – выстригла эту сторону особо коротко, выставив своё ухо напоказ. (Которое, повторюсь, на мой взгляд нисколько её не портило, а напротив – придавало своеобразное очарование).

Ну и в общем-то, способ работал; она могла теперь совершенно свободно говорить о своих ушах, и презрительно фыркала на попытки её задеть, а не бежала рыдать, как прежде. Убедившись в эффективности данного метода, она стал его применять по любому поводу. Поэтому мы могли совершенно спокойно говорить с ней практически на любую тему, без обычной для этого возраста стыдливости и иных условностей и ментальных блоков. Из-за этого в том числе наши отношения с Дарьей развивались, можно сказать, семимильными шагами, причём не только «вширь», за счёт охвата тем разговоров, но и «вглубь», за счёт погружения в эти темы. Я старался сильно не «умничать», всё больше осваивая стиль обычной подростковой речи, и старался вести себя адекватно «паспортному» возрасту. Разве что, не считая тех «спектаклей», которые мы с Дашей порой разыгрывали на публике. Например, используя своё свободное владение английским языком, я, одевшись как-нибудь вычурно, и обняв для антуража пару бутылок кефира с батоном, изображал из себя потерявшегося иностранца, а Даша – простую советскую школьницу, которая пыталась мне помочь, собирая вокруг «потеряшки» небольшую толпу.

Однажды мы так заигрались, что с трудом удрали от родной милиции, прибывшей на помощь «иностранцу» по «сигналу» добрых советских граждан.

Кроме того, я устроил Даше небольшую, но необычную фотосессию. Объяснив всё необходимостью якобы выбора платья для предстоящего спектакля, я немного поснимал Дашу в салоне свадебных нарядов, подкрепив нашу версию для продавцов небольшой зелёной купюрой, благоразумно скрыв этот момент от Дарьи. Что делать с этими фотографиями в будущем мы ещё не придумали, но сошлись в том, что показывать их родителям – это отправить их прямиком на больничную койку, а нас – в противоположные части нашей большой и великой Родины.

Рассматривали мы и сюжет с «брошенной у алтаря» невестой и не явившимся женихом, но по зрелому размышлению отказались от его реализации. Памятуя неудачный опыт с милицией.

Ещё я предлагал, как иллюстрацию своих «мизантропных взглядов» (как выразилась Даша), пойти в качестве гостей на любую свадьбу, и, либо поесть там чего вкусного, либо разыграть сцену «дети случайно уехали не на ту свадьбу». Но Даша запретила «портить самый важный день» жениху и невесте, и я не стал ей перечить.

В общем, время мы проводили задорно и весело.

Даша съездила с мамой в лагерь к сестре Кире; с большим трудом и слезами уговорив её остаться в лагере ещё на одну смену. За это Кира выклянчила обещание купить ей необычное школьное платье – с плиссированной юбкой. А поскольку такие платья купить можно было лишь в Эстонии, то хитрюга, по сути, выпросила себе целую поездку. И было понятно, что одним платьем дело там не ограничится. Чувствуя себя в какой-то степени причастным и виновным, я заручился у Анастасии Марковны обещанием принять мою посильную помощь в этом вопросе.

Практически ежедневно провожая Дашу домой, я несколько раз заходил к ней «на чашку чая», наладив неплохие отношения с её мамой, которая, я это чувствовал, всё более проникалась ко мне доверием. Правда, «свадебные» фотографии Дарьи мы ей всё равно пока показывать не стали. Да и я их, собственно говоря, пока и печатать-то даже не рискнул!

Занимаясь фотографией, я, естественно, освоил и самостоятельную проявку плёнки, и самостоятельную печать фотографий. Дома у меня был фотоувеличитель «Ленинград-2» и все прочие необходимые аксессуары. (А мечтал я о польском «Krokus» для цветной печати, но пока не мог себе его позволить, позволяя зарабатывать на себе государственной лаборатории).

Показать эти Дашины фотографии своим родителям, я тоже не решался, не зная, как они отреагируют на такую «шутку». Особенно после того, как мой старший брат ушёл из дома явочным порядком жить, как сейчас сказали бы, «гражданским браком». И это была уже наша семейная драма. Потому, что брат из-за этого рассорился с родителями, дома показывался крайне редко, и всегда лишь один. Его «жену» родители не приняли категорически, и в дом не приглашали. Так что представить им Дашу в свадебном наряде после того, как мы пропадали целыми днями вместе, было опасно.

Родители не препятствовали нашим встречам, но в них явно ощущалась какая-то настороженность. Мама, правда, как-то высказала идею пригласить Дарью к нам домой, но я счёл это несколько преждевременным. Я не мог предугадать эмоциональную реакцию матери на Дашу, совершенно уже для них очевидно, не «просто одноклассницу», а подвергать из-за этого риску наши с Дашей отношения, я не собирался. Фотографии же Даши, сделанные мной ещё в Кавголово, родители рассматривали долго, и чуть ли не с лупой. Хорошо ещё, что на чёрно-белых фотографиях не было видно цвета её волос.

– Худенькая какая-то, – сказал отец, полагая, что я их не слышу.

– И ноги худые, – добавила мама, – хотя вид у них спортивный.

– Стройные, – поправил папа.

– Конопатая, – проявила наблюдательность мама.

– Немного веснушек, практически незаметно – опять смягчил папа.

– Лопоухая, – строго отметила мама.

– Совсем чуть-чуть, – вновь «откатил» отец.

– В общем – обычная, – вынесла вердикт мама.

– Но милая, – нашёл папа компромисс.

– Однако, наш сын, кажется, всерьёз увлечён этой девочкой, – задумчиво отозвалась мама. – А наш сын – не простак, и ты это прекрасно знаешь. Значит он видит в ней то, чего не видим мы.

Перед сном, когда отец возился в ванной, я зашёл к маме в комнату, чтобы забрать фотографии.

– Скажи, Кирилл, – обратилась ко мне мама, глядя на Дашину фотографию, которую держала в руках, – ты в самом деле настолько всерьёз увлечён этой девочкой? Чем она тебя так пленила, что занимает все твои мысли и всё твоё время?