Полная версия
За порогом были Обри с Элеонорой. Они жались друг другу, как будто вместе пришли из теплого насиженного местечка. Элеонора улыбалась своей милой улыбкой, вскинув брови под рваной челкой. Подле нее стояла Обри, как всегда с непроницаемым лицом, мягким и невыразительным, как сон. У нее была теперь ошеломительно короткая прическа, с левой стороны вообще под ноль. Выглядела она беззащитной и бесстрашной одновременно.
Я избегала смотреть ей в глаза, ожидая, что Элеонора сейчас набросится на меня, как и Роза, но этого не случилось, и между нами будто пролегла непреодолимая траншея.
В конце концов Элеонора нарушила тишину. Она процедила сквозь стучавшие зубы:
– Впустишь? А то на улице просто дубак.
Я взмахнула рукой, приглашая их на нейтральную территорию. Элеонора переступила Рубикон, стряхивая кожаное пальто и лакированные черные каблуки, словно выплясывая джигу. Она с облегчением фыркнула и закатила глаза.
– И зачем мы сами себя этим мучаем, Ноз?
Я закрыла глаза на лужу, образовавшуюся под кучей обуви.
– У нас свободная от обуви территория. Бинтование ног не потребуется.
– Вот уж спасибо. Так, ладно. Где виновник торжества? Где этот мужчина, приручивший нашу дикую Нору?
Я указала Элеоноре на кухню и приготовилась держать удар. Обри. Если сперва она пристально следила за мной, то сейчас уже осматривала вешалку, будто изучая место преступления. Мы не виделись восемь месяцев, впервые так долго, и вот стоя ли, не желая сделать первый шаг друг другу навстречу. А ведь она радоваться должна, что я ее пригласила, что согласилась принять ее в свой дом, но она не выказывала ни малейшей признательности. Только любопытство.
Мне не стыдно признаться, что я была в ужасе, когда Элеонора сказала, что Обри тоже придет, но завидев ее на пороге, съежившуюся под леденящим ветром, с покрасневшими от холода ушами и носом, я немного растаяла. Даже ощутила радостное волнение. Учитывая все, что между нами было, это просто феноменально. Бывают такие друзья – как временные петли.
И все же, стоя в этом коридоре, неважно, с холода или нет, мы никак не могли воссоединиться. Как масло с водой. Мне нужно было что-то предпринять. Сказать что-то безобидное? Чтобы не возникло вопросов. А что, если она сболтнет Арту про Люка?
Так, не усложняй. Давай самое скучное.
– Так вы вместе на такси приехали?
Обри кивнула.
– Мы заехали выпить. Элл сказала, у нее был тяжелый день на работе, и она хотела встряхнуться перед… этим всем.
Может, они обсуждали меня? Наверняка. Ведь я сейчас была последней сенсацией. Я не вынимала руки из карманов платья.
– Заходи, выпьем чего-нибудь и тоже поболтаем, наверстаем упущенное.
Я проследовала на кухню в надежде, что она пойдет следом. Элеонора сидела на табурете, держа в руках наше фото с той фотосессии, и вопросительно смотрела на Арта. Я сразу поняла, что он, похоже, отмочил свою типичную шутку, судя по озадаченному выражению лица Розы и тому, что сам он стоял, расставив ноги, чуть ли не приплясывая с пальцами врастопырку.
Элеонора брызнула:
– Да ладно, серьезно? Ни фига себе, ну дает.
Мой выход. Пора войти в роль.
– Вы случаем не обо мне?
Я вошла в гостиную, задрав подбородок, словно боевой меч. Наготове. Но все должно быть не так. Мы же с Артом команда, мы на одной стороне. Надо показать им, что мы на одной стороне. Арт обошел Элеонору и приобнял меня за плечо.
– Я тут рассказывал, как ты когда-то притворялась, что читаешь мои книги.
– Какие-то я правда читала.
Элеонора довольно заметила:
– Ноз вообще отличная притворщица. Ну а я бы с радостью позаимствовала книжку. Или посоветуй мне, что взять, и я куплю. Поддержу местных книготорговцев, так сказать.
Она помахала передо мной фотографией и, подняв брови, сказала:
– И кстати – форменный ужас.
Я вдруг явственно ощутила присутствие Обри, молчаливо стоявшей в дверях гостиной. Мне тут же захотелось выхватить у Элеоноры фотографию и сжечь. Но вместо этого я повернула Арта к ней лицом.
– А вот и Обри.
Я уже рассказывала Арту про Обри, но далеко не все. Больше о нашем прошлом. А он не спрашивал, почему истории о ней кончались на моменте нашей с ним встречи, и не знал, что я с ней ни разу не виделась с тех пор, что мы с ним знакомы. Ему я сказала, что наши пути разошлись (это, по сути, так и было) и что мы не разругались, и вот тут я соврала.
Он знал, что ее будет сложнее всего очаровать, поэтому он протянул ей руку, а не заключил в могучие объятия. Она со скупой улыбкой подала ему руку, пристально его рассматривая, как манекен на поезде-призраке или в психушке, который может внезапно на тебя наброситься. Я уже видела у нее этот взгляд. Она смотрела на него, как на животное.
Арт как будто даже не заметил.
– Я уже наслышан, не то, что об этих неудачниках.
Элеонора притворно ахнула от обиды и отпила из бокала вина, оттопырив мизинчик. Роза смотрела то на Арта, то на Обри, и так прикусила губу, что та аж побелела. На долю секунды мы замерли, точно в стоп-кадре, ожидая, что вот-вот разразится скандал. Обри резко вздохнула.
– Я тоже наслышана. Принесла вам подарок.
Метнув на меня взгляд из разряда «проморгаешь в два счета», Обри вручила Арту фиолетовый подарочный пакет с биркой «новоселье». Арт запустил туда руку и вытащил небольшое растение в горшочке с мясистыми розовыми лепестками, распластанными по земле.
– Это эхеверия, суккулент, – сказала Обри. – Самые живучие домашние растения. Без лишних заморочек.
Арт передал мне эхеверию и обнял Обри: «Лучше не придумаешь». Она далась в объятия, но сама не пошевелила и пальцем, непреклонная, словно дубовая. Кактус в моих руках пронзительно кричал и молил о воде, но слышала его только я одна. Я потыкала сухую хрусткую землю. Чтобы отвлечься от нехорошего чувства внизу живота, я подошла к раковине и пустила холодную воду, подставив под струю горшок. Обри заглянула Арту за плечо и, увидев, что я делаю, оттолкнула его.
– Не заливай его, не надо – они любят сухость.
Черт. Я быстро вынула горшок из-под крана, но почва уже пропиталась насквозь. Я поверить не могла, что я натворила. Как я могла так сглупить, предположив, будто знаю, что делаю? Я уже, наверное, угробила его, а всего-то пару секунд подержала. Арт прижал землю пальцами.
– Порядок, нужно просто ее просушить. Сунь горшок на подоконник, а я пока проведу вам экскурсию. В качестве гида, конечно.
– Сейчас, минуту. Я все исправлю.
Я перевернула горшок и выжимала воду до последней капли, насколько хватало сил, пока у меня самой не полилась вода из глаз. Но они все вчетвером пошли вперед. Мясистый розовый лепесточек глухо шлепнулся о раковину.
Я поставила кактус по центру кухонного подоконника и выкинула листик в компостный ящик. Повернулась спиной к пустой кухне, вытерла подтеки под глазами и прислушалась к смеху Арта, доносившемуся сверху из кабинета.
* * *Когда Арт привел всех обратно в гостиную, я уже накрыла стол – разложила домашнюю закуску и зажгла свечи, те самые с розовым пламенем. Мое гостеприимство, похоже, всех впечатлило, так что я немного воспряла духом и, обходя всех по кругу, экстравагантно наливала вино, как это делают дворецкие в кино – легким поворотом запястья. Отказалась только Обри, которая все жалась к стенке, теребя воротничок рубашки.
Мы сидели в романтической обстановке, при свечах, и говорили все по очереди. Рассказывали в основном истории про «бардак на работе» или перипетии в жизни друзей, всегда забавные, когда они тебя не касаются. Болтали о пустяках, и реплики бойко скакали, словно камушки по глади пруда. Я спрятала левую руку под стол, приберегая свои камушки для стратегических бросков. Мы как будто предавали правду вещей, сотрясая воздух чепухой, а всю подноготную пряча под дубовым столом.
Обри смеялась вслед за Элеонорой и Розой, но так и сидела, откинувшись на спинку стула, спрятав руки, как и я. У меня не получалось даже перехватить ее взгляд, но Арт тем временем не оставлял попыток заарканить ее вопросами обо мне, о том, какой я была в университете или когда мы жили вместе. Обри ни разу не ответила грубо, коротко или резко, но каждый раз умудрялась пресечь разговор парой ласковых слов. Надо отдать должное ее умению сочинять такие ответы, на которые сказать просто нечего, но мне это казалось ужасно несправедливым. Я знала, что для нее все это будет непросто, но Арт не заслужил такой желчности. Вот в чем вся соль, и я испробовала горечь ее обиды на самом острие.
Делиться последней новостью было бы уже чересчур. Я и сама еще не отошла от шока. Это кольцо перенесло меня в один весенний вечер прошлого года, и на сей раз у меня просто не было сил спорить. Особенно при всех. Когда мы все, по-хорошему, должны думать о будущем. Новый год, а значит, новое начало. Ну, нет. Пусть снег идет спокойно этим вечером.
Я подняла глаза и сразу же поймала взгляд Розы; глаза у нее слегка покраснели. Она подняла бокал и слизнула последние капли губами, дрожавшими, как будто с них вот-вот сорвется слово. Но вместо этого Элеонора выпалила в нашу сторону:
– Ну так что, когда придет ваша коробочка счастья?
И только слова слетели с языка, ее как будто… перекосило.
Я вопросительно посмотрела на Арта.
– Во второй неделе января. Через девять дней, выходит? Ну, мы вроде бы готовы. Но не забегай вперед. Коробкой счастья это вряд ли назовешь.
Элеонора легонько кивнула.
– Но в некотором смысле это же все-таки счастье? Я никогда не видела своего дядю таким счастливым, с тех пор как он ее получил. Это принесло ему такое облегчение.
– Облегчение? – пискнула Роза.
– Именно, – кивнула Элеонора. – Полнейшее расслабление. Он пережил уже три увядания. И в целом стал гораздо меньше нервничать. С этой точки зрения почти никто нигде не пишет. Но это же ужасно важно. Он зовет ее своей вещественной коровкой. Как-то странно.
– Да, – Роза хихикнула. – Странно. Если честно, я об этом обо всем вообще мало знаю. – Она подняла бокал. – Может, как раз наведу справки.
Я задумалась, что можно ей рассказать, а что нет. Я на автомате перебрала в уме все пособия, контракты и буклеты. Насколько конфиденциально было то немногое, что я знала сама? Арт взглянул на потолок и мечтательно кивнул.
– Н-да. Все идет полным ходом, теперь уже официально. Нам с Норой теперь придется работать над отношениями вдвойне. Ведь от этого теперь зависит чья-то жизнь.
Оставшаяся часть застолья прошла так гладко, что на лучшее я и надеяться не могла; а запеканка у Арта вышла вкусная и сочная. Обри помалкивала, и мое беспокойство, что она заговорит про Люка или скажет что-то неуместное, понемногу развеялось. Я совсем осмелела. Все пыталась перехватить ее взгляд, но она уворачивалась, упорно глядя на губы Элеоноры, когда та говорила, или на пальцы Розы, поглаживавшие ножку бокала. Я превратила это в игру и взглядывала на нее, когда она этого меньше всего ожидала. Но прочесть ее оставалось неизменно сложно. Она почти все время сидела как будто со скучающим видом.
Никто не заметил обручальное кольцо, когда я подавала блюдо за блюдом – во всяком случае, все дружно промолчали. Чем дальше, тем меньше казалось, что они его не видели, и тогда я задумалась – вдруг они заметили, но просто не хотели поднимать эту тему? Одну гору свернули, и хватит на сегодня. Я то и дело ловила на себе взгляд Арта, который чуточку вскидывал брови и, указывая головой на мою руку, как бы говорил: «Сейчас? Решение за тобой».
Может, это вино ударило в голову, но меня немного опьянил этот секрет, ведь никому из них не довелось такое испытать. К счастью, Арт на меня не давил; он понял, что я погрузилась в свои эмоциональные переживания, и вышел из игры, поддерживая образ «хорошего парня».
Я неустанно подливала вина, но, когда лица у всех раскраснелись, я не спускала глаз с тех, кто пил больше других. Я старалась подражать Арту, который, казалось, беззаботно окунулся в свою стихию и ни о чем не беспокоился.
Когда я сходила проверить десерт и вернулась с очередной закупоренной бутылкой вина, всеобщее внимание было приковано к Элеоноре. Сама она уставилась на дно пустого бокала, и взгляд был какой-то отсутствующий.
– А почему в итоге пошла? – спросила Роза и подперла рукой голову.
Элеонора повесила голову и скрючила пальчики в когти.
– Ну, я все-таки не молодею. Раз уж хочется цыпленочка, не помешает яйца подсчитать.
Мы все одновременно покачали головами и закивали.
– К тому же, – продолжила она, – я знаю, что проблемы есть. Вот и хочу узнать, какие именно.
Обри потянулась к ней и пожала ей запястье.
– Скрестим пальцы. Скрестим все, что только можно.
Элеонора подмигнула ей и вскинула взгляд на меня. Взгляды наши пересеклись, и пару секунд спустя она рассмеялась и сказала:
– Глупо звучит?
Я помотала головой. Арт смотрел на нее как-то странно и беспомощно. Мне так хотелось, чтобы он что-нибудь сказал ей, успокоил. За что бы я могла им гордиться. Но Арт просто сидел, склонив голову и нахмурив брови. Но когда я отвела взгляд, то поняла, что остальные все смотрели на меня.
Роза вздохнула.
– Что дальше?
– Анализы крови. УЗИ. Потихоньку, потихоньку, мелкими шажками и в сплошных очередях. Все через службу здравоохранения, конечно – но за убийственные деньги. Я чуть кредитку свою не прожгла.
– Ты рождена для этого, Элл, – сказала Обри. – Нас миллионы, и все в одной лодке. Даже если тебе понадобится помощь, наверняка они что-то придумают. Ты вспомни, что показывают по телевизору! Если даже палец могут вырастить в пробирке, как морковку, так тебе уж точно помогут исполнить твое предназначение.
Элеонора снова шумно выдохнула.
– Но ведь это разные вещи.
Тут зазвенел кухонный таймер. Пирог готов.
Я встала из-за стола и сознательно поручила Арту сменить тему. Деликатности ему не занимать. И мягкости в обхождении.
Немного за полночь Элеонора заикнулась о том, что ей уже пора бы рвать когти. Она пошла в коридор вызвать такси себе и Обри, а следом за ней, хлопая ресницами, вышла Роза с твердым намерением убедить их взять ее в долю.
Я осталась наедине с Обри и Артом, которые застряли в молчаливом противостоянии над остатками вечернего пиршества. Обычно я сказала бы что угодно, лишь бы нарушить неловкое молчание, но мне уже осточертела эта миротворческая деятельность, и я даже хотела посмотреть, как они сцепятся. Да и соблазн уронить голову, зарывшись в руки лицом, был слишком велик. Всего на минутку. Может, никто не заметит.
Но я и моргнуть не успела, как Обри уже сидела в фиолетовой парке, застегнутой на молнию до самого подбородка. Еще раз медленно моргнула – и таксист уже звонит в дверь. Несмотря на тяжесть, я поднялась со стула помочь Розе с Элеонорой, которые возились у двери, надевая пальто и свои шерстистые прослойки. У Розы волосы застряли в молнии, и она издала писклявое «И-и-и-и-и».
Когда я ее высвободила, она крепко обняла меня и Арта. Элеонора наклонилась и поцеловала Арта в щечку, прошептав мне мимоходом на ухо:
– Когда все пойдет под откос, скажи ему, пусть мне позвонит. Мужчина завидный.
Она подмигнула мне вполоборота и с важным видом исчезла в ночи.
Обри выходила последней: кивнула Арту на прощание и скользнула за дверь. На меня даже не посмотрела. Я не могла все так оставить, просто не могла. Я резко подалась вперед, схватила ее за запястье и повернула лицом ко мне. Обри тут же обернулась, глянула на меня во все глаза, сперва на руку, а потом в лицо, как будто я неуправляемая. Это я-то. В тот момент я сказала бы что угодно, только бы все исправить и вернуть все, как было. Я не хотела, чтобы она ушла безвозвратно, и я как чувствовала, что это мой последний шанс объяснить ей.
– У меня все хорошо. Правда, все хорошо. Я счастлива. Все будет в порядке, – еле слышно прошептала я.
Она как будто задумалась над тем, что я сказала, и приоткрыла губы, готовясь ответить.
– Как Люк?
Я замерла от ужаса, ведь Арт мог все услышать с кухни. А Обри даже голос не понизила. Как я могла ответить ей, здесь?
Она заговорила опять, но теперь уже тише: – Знаешь, я его видела. Совсем недавно.
Внутри у меня все перевернулось, перед глазами вспыхнула какая-то тьма. Я отпустила ее руку и отпрянула. Ладонь мою как будто замарали.
Я стояла молча, но тут она протянула руку, сжав мое запястье, и так посмотрела, что у меня вдруг живот свело. Она ворошила тлеющие угольки, которые я закопала в золу, и она это знала. Я отвернулась, и меня тотчас же охватил страх остаться в неведении.
Обри тихо покачала головой и скрылась.
Никогда не забуду, как она на меня тогда посмотрела и как быстро все поменялось. Как она смеет осуждать меня? Нас. Она-то даже не пыталась.
Я закрыла входную дверь и прислонилась лбом к прохладному дереву, издав глубокий протяжный стон. Арт подошел со спины, и его дыхание защекотало мне шею.
– Почему ты им не сказала?
Я не нашлась, что ответить. Что бы его не расстроило. Если честно, я просто была не готова играть роль невесты. Конечно, я была счастлива, как же иначе, но меня бы засыпали вопросами, на которые нужны ответы, причем не инстинктивные и сумбурные. Я бы все испортила и подвела бы его заодно. Он этого не заслужил. Только представьте, каково это, когда ты сделал предложение, а твоя невеста как бы не уверена.
Я повернулась к нему, изобразив мою коронную игривую улыбку.
– Просто захотелось, чтобы это был наш маленький секрет.
Я прижалась к нему и обвила руками его спину. Чуть помедлив, он обнял меня за талию. Между нами витал запах его дыхания с ноткой вина и присущим только Арту древесным ароматом.
– Мы еще сто раз успеем всем рассказать. А пока он только наш с тобой. Наш секрет.
4
Нат привезли в белой коробочке без опознавательных знаков из обыкновенного гофрокартона. Арт нес ее, словно новорожденного младенца в люльке, а я семенила за ним с радужным веером пластиковых папок в руках. Атмосфера в доме ощутимо изменилась.
За день до этого мы сняли наши скудные рождественские украшения (и вешали-то их, чтобы принарядить дом по случаю вечеринки), и, хотя из дома будто высосали краски жизни, странно было не это. В коридоре стало как будто светлее, и двери стали дальше, словно я физически раздвигала пространство комнаты, остерегаясь острых предметов и опасных нагромождений. Я оглядывала пол тысячей глаз, наэлектризованная так, что вот-вот грянет молния.
Я кинула папки у подножия лестницы и отшвырнула в кучу обуви насквозь промокшие ботинки. Мы с Артом переглянулись и начали взбираться по лестнице. Арт бережно держал в руках коробку, стараясь ее не раскачивать. У меня рука все время соскальзывала с перил, и то ли от нервов, то ли от холода онемели ноги.
Забравшись на второй этаж, я приподнялась на цыпочках и ухватилась за свисавший с потолка длинный белый шнурок. Я легонько потянула на себя, и сверху откинулась стремянка, глухо ударившись о ковер. Арт пошел вперед, крепко прижав к себе коробку, так, что у него побелели костяшки. Я это уже репетировала: вслед за ним я взобралась на чердак и сомкнула квадратом вокруг люка защитный детский барьер. С двух углов я защелкнула дополнительные замки и опробовала петли – на третьем углу они визгливо скрипнули, хотя все оборудование было новое и по идее не требовало починки.
– Зато мы точно услышим, если она задумает устроить побег, – прошептал Арт. Он сел на полированный пол рядом с белой коробкой и посмотрел на меня, одной рукой опершись о колено, а другой поправляя воротничок. Я подсела к Арту и взяла его холодную руку в надежде успокоить, хотя, надо признать, у меня самой волосы вставали дыбом от предвкушения новой жизни. Мое будущее – хотя нет, наше будущее, – во многом зависело от этого комочка, свернувшегося в самой что ни на есть обыкновенной коробке. Нат должна была стать символом нашей совместной жизни, нашей обоюдной клятвой верности в пушистой обертке. Наш маленький комочек счастья.
– Вот и оно.
– Я знаю. Я готов.
Арт взял маникюрные ножницы и аккуратно срезал защитную пластинку. Потом убрал их в задний карман и стал по очереди открывать клапаны на крышке коробки, освобождая лист картона, который удерживал передние панели. Я наблюдала, закусив кулак, как Арт вскрывал один слой за другим, пока последняя часть коробки не упала перед ним, точно подъемный мост через крепостной ров.
Тишина.
Коробка была повернута так, что я не могла заглянуть внутрь; слова застревали в горле, поэтому я во все глаза смотрела на Арта, который уткнулся лицом прямо в полость. Он сидел без движения, уставившись на что-то, словно забыл, что искал, или вдруг потерялся.
– Что такое? Что-то не так?
Я не узнала свой голос, такой он был осипший.
Арт выдохнул и быстро запустил руку в коробку, шаря пальцами по дну, точно имитировал бег паука или какого-нибудь лилипута. Он начал странно цокать языком – как делают люди, подзывая животных или детей. Я сама так же цокала, когда мы с мамой ездили в зоологический музей. И не важно, смотрели мы на попугаев, сурикатов или выдр, мы обе тихонечко цокали, прищелкивая языком по небу: «Тц-тц-тц-тц». Я и по сей день не знаю ни одного животного, которое издавало бы похожий звук, так что я понятия не имею, зачем мы так делаем. Конечно, это привлекало внимание, но ведь животные никогда не цокали в ответ? Вдруг мы все это время заблуждались. Главное, мы добивались ответной реакции, остальное нам безразлично. Интересно, мама так же общалась с Батшебой и Барти? Она говорила о них как о членах семьи.
Мне невольно хотелось одернуть Арта. Откуда ему было знать, что она не воспримет это как агрессию? Я не нашла нигде информации о том, какие звуки она может издавать. Но все-таки это его цоканье завораживало. Из коробки не доносилось ни звука.
Арт отполз по полу назад, чтобы освободить ей пространство. А что, если она мертва? Вдруг она уже ужасно изуродована и насквозь больна оттого, что пробыла у нас каких-то пять минут? Что, если у нас ничего не выйдет? Что тогда станется с нами?
И тут я увидела ее.
Маленькая ножка, не больше лапки, высунулась на картонный мостик. Она была не больше клубнички – круглая такая, с подушечками, и ступала совершенно бесшумно. Потом высунулась еще одна лапка – и вот она вся выползла, спотыкаясь, как новорожденный ягненок. Еще мгновение, и за ней потянулся в этот мир легкий сладковато-прелый запах.
Я даже не знала, чего ожидать, пока не появилась Нат. В технической документации говорилось, что малыши все разные, ведь в каждом помете бывают и атлеты, и заморыши. Нат была не из заморышей, но и крепышом ее никак не назовешь. Я увидела ее сбоку, и тельце у нее оказалось длиннее, чем я думала, а сзади свисал длиннющий изогнутый хвост с черным кончиком. На спине у нее выпирали два горбика, как у муравья, только покрытые жирком. На макушке подрагивали трепетные круглые прозрачные ушки, которые прислушивались к скрипу деревянного паркета под моими коленями. С головы до ног ее покрывал легчайший пушок, который под лучами солнца отливал лавандово-сизым оттенком. Она напоминала мне зверушек из музея, когда-то населявших планету, но в наше время им было не место, и я тут же задумалась, что бы о ней подумал Люк и как погладил бы ее по спинке, как стал бы рассматривать ее пальчики. И понял бы, что сердце у нее совсем как мое и никакое не инопланетное. Я представила, как он дотронулся бы до ее груди, проверяя биение сердца. Но тут же на себя разозлилась и выбросила его из головы, как призрак прошлого.
За всю мою жизнь я ни разу не подходила так близко к чему-то животному. У Нат было четыре лапы, хвост и мех. Она воплощала в себе всех маминых кошек и вообще всех домашних питомцев, которых люди заводили, пока это не вышло из моды. А теперь животных и в дикой природе не встретишь. Мама говорила, что небосвод расширился и птицы потеряли ориентацию, а все наземные животные попрятались от нас под землей. Довольно долго я в это верила, и пока она высматривала в небе пернатых, я часами сидела в саду на заднем дворе с пластиковым ведерком и лопаткой, выкапывая ямки в земле и каждую тростинку, каждый корень принимая то за змею, то за хорька или геккона.
Но Нат было не место в дикой природе. Она принадлежала мне и Арту, нам двоим. Единственное, что мы с ним разделяли. У каждого из нас была своя машина, свои бесчисленные побрякушки, расставленные по всему дому, – сплошь личные вещи. Книги принадлежали либо мне, либо ему. Но Нат нельзя было поделить.
На ближайшее будущее мы обустроили ей дом на чердаке, обставив комнату согласно всем официальным рекомендациям, инструкциям и всевозможным исследованиям с просторов «Гугла». Благодаря барьеру она не провалится на нижний этаж через люк, и его можно всегда оставлять открытым, чтобы поступал чистый воздух, а мы могли держать ухо востро. Миски для еды и воды были поставлены у самого люка, и не считая лотка, кроваток и длинных скамеек вдоль стен, мы оставили чердак пустым. Меньше рисков. Меньше возбуждающих факторов.
