Дело о полуночном танце

Игорь Евдокимов

Дело о полуночном танце

Санкт-Петербург

– А поутру Клавдия Петровича нашли лежащим у окна, что выходит в сад. Он едва дышал, был весь белый, словно погребальный саван. Глаза распахнуты, в них – страх какой-то неописуемый. Он прошептал: «Пляшет… Пусть она пляшет». Мы, было, спросили, кто, но он уже отдал Богу душу.

– А-а-апчхи! – вместо ответа оглушительно чихнул Корсаков.

Платон Константинович Репин и его матушка, Агриппина Юрьевна, повернулись к Владимиру – он с удивлением, она – раздраженно поджав тонкие губы. Даже в текущем, крайне скверном, состоянии Корсаков быстро усвоил, что хоть разговор и вел юный князь, но настоящей владычицей дома Репиных являлась именно надменная худая дама, стоящая рядом с сыном.

– Избибите, – гнусаво пробормотал Владимир, хлюпнул носом и уже разборчивей добавил: – Простуда.

– Да-да, конечно, – понимающе закивал Платон Константинович. Был он ровесником Корсакова и обладал на удивление открытой улыбкой и внимательным взглядом. Несмотря на юный возраст, князь успел снискать себе репутацию благотворителя, выстроив на деньги, доставшиеся от отца, несколько сиротских и вдовьих приютов в столице и окрестностях.

Корсакову очень хотелось домой. Лечь на мягкую перину, укрыться одеялами, обложиться носовыми платками и согреваться горячим куриным бульоном или чаем с молоком и медом. Более того – в любых иных обстоятельствах он бы так и поступил. Но… Когда тебя призывают Репины, один из знатнейших и богатейших родов империи, отказывать не принято. К тому же предки Корсакова были с ними дружны. Какая-то из представительниц семейства даже приходилась ему прапрабабкой. Словом, не откликнуться на приглашение Владимир не смог.

Поэтому сейчас они втроем стояли, укрывшись большими черными зонтами, в саду особняка Репиных. Фамильный дом построили в Коломне1, на берегу Мойки, и близость реки особенно ощущалась простуженным Корсаковым в этот промозглый осенний вечер. Окружающая картина это ощущение лишь усугубляла. В последние годы Репины разъехались, заняв не менее (а то и более) роскошные особняки в Петербурге и Москве. Дом в Коломне оставался вотчиной патриарха семейства, Клавдия Петровича. С недавнего времени – покойного. Чего и следовало ожидать: мало кто доживает до 92 лет. Старое здание и сад, казалось, увядали вместе со своим бывшим хозяином. Повернутая к небольшому парку сторона дома явственно нуждалась в подновлении. Сам сад разросся, будто давно не тронутый заботливыми руками садовника. Выложенные выщербленным от времени булыжником дорожки местами утопали в лужах. Деревья, большей частью сбросившие перед зимой листья, тянули в разные стороны острые изломанные ветви. Плющ почти полностью скрыл собой садовые шпалеры. Лишь фонари, похоже, работали исправно – по крайней мере все, что стояли вдоль главной аллеи, светились теплым оранжевым светом.

– И вы… Пардон… – Корсаков извлек из кармана носовой платок, высморкался и, скорчив приличествующее ситуации извиняющееся выражение лица, продолжил: – И вы хотите, чтобы я удостоверился в причине смерти Клавдия Петровича?

– Причина смерти нам понятна, – впервые вступила в разговор Агриппина Юрьевна. – Не будем ходить вокруг да около – мой свекор был феноменально старым и больным человеком. В том, что он скончался, нет ничего необычного. Дело в его завещании.

– А что с ним не так? – спросил Владимир.

– Понимаете, grand-père2, после смерти моего отца, все состояние завещал мне, – ответил вместо матери Платон Константинович. – При условии, что сохраню дом и сад, и перееду сюда жить. Чего мне, Владимир Николаевич, очень бы не хотелось.

Корсаков прекрасно понимал молодого князя. Тот недавно отстроил себе новый роскошный дворец на Миллионной улице. Перебираться из него в старый потрепанный дом в Коломне не захотелось бы никому.

– Дело не только в удобстве, – вновь сказала Агриппина Юрьевна. – Мы вызвали вас убедиться, что дом… Безопасен.

– И, я так понимаю, речь идет не о надежности стен и крепости полов, – не упустил возможности съязвить Владимир.

– Правильно понимаете, – процедила сквозь зубы Репина.

– Видите ли, нынешнее состояние дома – следствие того, что, в последнее время, нам с трудом удавалось найти слуг, которые согласились бы ухаживать за ним, – пояснил Платон Константинович. – И дело не только в том, что у моего деда, откровенно говоря, был отвратительный характер.

Молодой князь выразился мягко. Сказать, что у Клавдия Петровича был отвратительный характер – все равно, что сказать, что извержение Везувия немного потревожило жителей Помпей. Старого Репина ненавидели. Терпели, в силу знатности и богатства, но все равно – ненавидели. Причем, судя по тому, что ни Платон Константинович, ни Агриппина Юрьевна не выказывали ни следа скорби по почившему, членов его собственной семьи это тоже касалось. Людей вроде Клавдия Петровича в старые времена именовали просто – «дикий барин». За любую оплошность, сколь бы незначительной она ни была, и за любую мнимую обиду старый Репин стремился спустить с провинившегося шкуру. Иногда – буквально.

– С этого места, будьте добры, поподробнее, – попросил Корсаков. – Считаете, что вам достался нехороший дом? Право, я удивлен – слухи о том, что вас одолевают призраки, до меня не доходили.

Репины переглянулись, раздумывая над ответом. Слово взяла Агриппина Юрьевна:

– Они до вас и не должны были дойти. Мы щедро платили, чтобы эти россказни не просочились в свет. Нам нужно следить за репутацией. Поэтому, думаю, не стоит напоминать, что все, о чем вы узнаете, должно остаться между нами.

– Не беспокойтесь. Конфиденциальность – часть моей работы.

– Дедушкин дом всегда был… странным, – сказал Платон Константинович. – В детстве я чувствовал себя там неуютно, да и когда подрос легче не стало. У Клавдия Петровича всегда были правила. Странные такие. Например, комнаты со стороны сада стояли закрытыми для всех, кроме деда. Членам семьи и гостям дозволялось жить только в комнатах, выходящих на Мойку. Возможно, поэтому в доме всегда было холодно и гуляли сквозняки, распахивая и захлопывая незапертые двери. Кстати, еще одна причуда! Все двери запирались на ночь, без исключения.

– Клавдий Петрович как-то это объяснял? – уточнил Корсаков.

– Объяснял? – хохотнул молодой князь. – Владимир Николаевич, я еще раз напомню, что за человек был мой дед! Он никому ничего не объяснял. Он повелевал, а окружающие обязаны были беспрекословно повиноваться. Перед сном он лично обходил весь дом и следил за тем, что все двери действительно заперты.

– Любопытно, – протянул Корсаков. – А после того, как вы запирали двери, не происходило ли других странностей? Быть может, вы слышали чьи-то чужие шаги или голоса? Необычные звуки?

– Голосов не слышал, а что до звуков… – Платон Константинович задумался. – Не знаю, насколько их можно назвать необычными, но в коридорах по ночам действительно то и дело раздавались тяжелые шаги. Так не топал даже дедушка, а он был, скажем так, человеком массивным. Еще стук. Иногда в дверь, иногда – просто по стенам.

– Можете его описать?

– Тяжелый… Одним словом – тяжелый. Не легкое постукивание, а именно мощные удары. В детстве они меня очень пугали, но теперь я понимаю, что, хоть невидимый гость и стучал в двери, он не пытался их открыть или выбить. Просто три медленных глухих удара – тук-тук-тук. Потом шаги удалялись.

– Так было каждую ночь?

– Нет… – Князь покачал головой. – Иногда шаги и стук звучали раз в месяц, иногда – раз в год.

– Один раз… – начала было его мать, но голос подвел ее, а сквозь холодный фасад проступили черты совсем другой женщины, которая вспомнила что-то действительно личное. – Один раз, когда Платон был еще маленьким, какая-то сила разгромила один из коридоров. Окна, вазы, мебель – все разнесли в клочья. А на двери кабинета что-то выскребло одно слово: «Нет».

– Что произошло потом?

– Я не помнила свекра таким злым. Он просто рвал и метал. Но после того случая все странности прекратились на несколько лет.

– Это все? – спросил Корсаков, поежившись в безуспешной попытке унять болезненный озноб. – Быть может, вам запомнились еще какие-то фамильные истории? Предания? Или кто-то упоминал источник этих странных происшествий?

– Вы сейчас на него смотрите, – мрачно ответила Агриппина Юрьевна.

Да уж, не заметить сей объект было невозможно. На перекрестке двух садовых аллей, освещенный фонарями, располагался старинный фонтан. Ему, безусловно, досталось от непогоды и неумолимого времени, но венчающая его мраморная фигура впечатляла даже много лет спустя. Неизвестный скульптор искусно запечатлел балерину, застывшую посреди танца. Черты ее лица стерлись, однако поза казалась пугающе натуральной, как и застывшая у ее ног фигурная пена, символизирующая бурное море. При всей своей красоте, статуя внушала безотчетное беспокойство.

– Думаете, странные порядки вашего свекра, и звуки по ночам, связаны с этим фонтаном? – озвучил очевидное Корсаков.

– У меня всегда были подозрения, – ответила княгиня. – Особенно после того, как моего мужа нашли мертвым в этом доме. Смерть от естественных причин, как сказал доктор Клавдия Петровича. Но никто так и не смог мне объяснить, отчего его волосы были мокрыми после смерти…

– Приношу свои соболезнования, пусть запоздалые, – склонил голов Корсаков.

– Пустое. Мне кажется, что однажды Константин нарушил правила своего отца. И, возможно, увидел в фонтане что-то, чего не должен был. Что-то… Злое. Иначе зачем запрещать другим членам семьи находиться в комнатах с окнами в сад и запирать двери после наступления темноты? – спросила вместо ответа Агриппина Юрьевна.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Имеется в виду район Петербурга, а не одноименный подмосковный город.

2

Дедушка (франц.)