Когда завтра настанет вновь

Я опустила взгляд на бумажный пакет у ног, скрывавший мой графон.

Я могла достать его и позвонить маме. Прямо сейчас. Хотя бы попробовать. Проверить, возьмёт она трубку или нет.

…а если нет?..

Сзади послышался странный шум. Следом – сдавленный стон. Обернувшись, я невольно попятилась ближе к воде: на траве крючился некто в джинсах и чёрной футболке, пока нависший над ним сид отряхивал руки.

– Он подкрадывался к тебе, – бесстрастно сообщил мой хранитель. – Видимо, преследовал вас от самого Мулена. Кажется, ты его знаешь.

– Не то что… кха… – Лежавший закашлялся. С трудом поднял голову, прижимая руки к животу, явно недавно встретившему чужой кулак. – Не то чтобы знает, но видела.

– Ты? – Потрясённый выдох сорвался с моих губ почти стоном. – А ты что здесь забыл?

Под пристальным взглядом сида пришелец кое-как поднялся на одно колено. Склонил голову, словно присягающий рыцарь.

– Я узрел даму в беде, – серьёзно проговорил знакомый продавец из лавки камней, – и не смог остаться равнодушным. – И поднял лукавый мятный взгляд на моё лицо. – К слову, меня зовут Питер.

Когда-то

Солнце золотит верхушки деревьев, зелёным оазисом примостившихся посреди города. Над ними – сияющее стекло небоскрёбов, греющихся вдали, под ними – шелест фонтанов, воркование влюблённых, радостная беготня и весёлый шум: от детского смеха в парке весело и шумно почти всегда.

По одной из аллей идёт сид в сопровождении девчонки в кедах, джинсах и футболке – странная, неуместная пара. Прохожие то и дело оглядываются на них, застывают, задумываются о чём-то; затем трясут головами, словно псы, вылезшие из воды, и продолжают путь – чуть более растерянные, чем прежде.

– Ты же магией это делаешь, верно? – едва слышно спрашивает девушка, когда очередной встречный замирает, осоловелыми глазами глядя им вслед. – Заставляешь их не обращать на тебя внимания?

– Одни принимают меня за полукровку, – отвечает её спутник. – Других нетрудно убедить, что я им неинтересен.

Ради прогулки сид облачил ноги в лёгкие замшевые туфли, но облик Коула всё равно кричит о его нездешности. Запахи леса, гор и мха шлейфом струятся за его спиной, перебивая ароматы города и сластей, ждущих покупателей в передвижных ларьках; асфальт под его ступнями смотрится так же неуместно и почти дико, как если бы оба они босыми шли по стеклу.

– Лучше бы в призрачной форме рядом шёл.

– Лишь в телесной оболочке чувствуешь себя живым в полной мере.

Девушка молчит. Только ни в чём не повинный камушек, подвернувшийся под ноги, досадливо отлетает от мыска её кеда.

– Ваши музеи великолепны, – говорит Коул с улыбкой, солнечным зайчиком скользящей по его губам, – хоть мне и жаль те вещи, что вы скрываете за стеклом. Вещами должно пользоваться, не любоваться на них.

– Обычно мы так и делаем, но тогда они быстро выходят из строя. – Девушка разъясняет это устало, но не с той усталостью, что в любую минуту грозит перерасти в раздражение. – Если не сберечь хотя бы по одному экземпляру этих вещей в сохранности, мы не будем знать, чем пользовались наши предки для того или иного…

– Вещи тоже жаждут чувствовать себя живыми. По меньшей мере нужными. В пребывании за стеклом жизни нет. А ваши картины… Скажите, вы не находите это жутким: любоваться на застывшее изображение вместо настоящих вещей? На неживые лица давно умерших людей?

– Какие-то вещи к нашему времени как раз и сохранились лишь на картинах. Эти люди, как ты сам сказал, давно умерли, а картины – память о них. Музеи – дань памяти, дань уважения и любви к прошлому. Разве это плохо, хранить память о чём-то?

– Мы храним живую память. Всё, что мы видели, живёт в наших мыслях. Всё, что отжило свой век, лучше отпускать с миром. Если вещь сломалась, от неё избавляются. Родитель всегда может рассказать своим детям то, о чём помнит сам.

– Вот только вы бессмертны, в отличие от нас. Думаю, в вашем мире очень мало вещей, которых старейшие из вас не видели лично.

Коул оглядывается – будто в поисках ответа. Неподалёку вокруг качелей и горок бегают дети, на лавках болтают счастливые пары и благостно щурятся на солнце старики; сид смотрит ещё дальше, и в его глазах росой блестит удивление.

– Это кони?

Проследив за его взглядом, девушка улыбается:

– Почти. Деревянные. И ездят только по кругу.

– Всё лучше, чем ваши железные повозки. Сопроводите меня к ним?

Она хмыкает. Первой направляется к карусели – круг с резными фигурками лошадей, украшенный пёстрой росписью, медленно вращается вокруг своей оси. Карусельщик скучает в будке: сейчас на аттракционе смеются несколько детей, но очереди из желающих поучаствовать в следующей поездке не видно. При появлении странных клиентов парень устремляет на Коула изумлённый взгляд, но пару секунд спустя изумление на его лице снова сменяет скука, и карту у девушки он принимает, не задавая вопросов.

Минутой позже сид и его спутница уже поднимаются на круг, занимая ближайшую пару лошадок: белых, в красных попонах, с умильными нарисованными мордочками. Что-то щёлкает, воздух наполняют перезвоны механической мелодии, словно кто-то открыл музыкальную шкатулку, и карусель делает первый оборот.

Коул сидит, глядя перед собой. Его лицо задумчиво, его взгляд – за грань настоящего, его мысли – не здесь. Девушка украдкой рассматривает его из-под длинной косой чёлки – и тоже молчит, и какое-то время металлическую музыку разбавляет лишь далёкий гул чужих голосов да шёпот воды, льющейся между каскадами далёкого фонтана.

– Сколько тебе лет, Коул? – спрашивает она наконец.

Сид встречает её взгляд, но не торопится с ответом.

– Ты же действительно молод, так? Я сперва думала… по вам же не поймёшь, и я думала, что мы только выглядим почти ровесниками. Но ты и правда немногим старше меня. Верно?

– Трудно сказать. Я вполне мог родиться, ещё когда под этим небом ходил ваш далёкий предок. – Он говорит так, будто размышляет вслух над загадкой, ключ к которой ему и самому хотелось бы найти. – Наше время течёт не так, как в Харлере. У нас нет поворотов Колеса, и природа не умирает, отсчитывая полный круг. Мы не считаем прожитые годы, ведь в этом нет нужды. Но да, по нашим меркам я мальчишка… по вашим, наверное, тоже.

Она кивает – едва заметно, но с таким удовлетворением, будто её наконец отпустило то, что терзало уже давно.

– Мы бессмертны, но это не единственное, отчего нам нет нужды в музеях, – произносит сид, словно они всё это время говорили на тему, начатую ещё на аллее. – Наш мир не меняется. Не так, как ваш. Я узрел сегодня, какими разными были людские города в прошлом столетии и в этом. Технологии… всё дело, верно, в них? Или в вас? – Он смотрит на собеседницу столь пристально, словно подсказка скрыта в её лице. – Жизни ваши коротки, и вы не можете тратить время на такие мелочи, как ткать себе одежду, греть воду, разводить огонь в очагах… охотиться на дичь, а не получать её готовой. Чтобы не расходовать минуты и часы попусту, вам приходится неустанно двигаться вперёд, изобретая машины, что сделают ваше существование проще.

– А вы всё делаете руками? Даже знать?

– У нас нет знати и бедняков. Главный наш слуга – магия. И духи – саламандры, ундины и сильфы, что похожи на мерцающие тени, отражённые в воде. Но даже Благая Королева не считает зазорным ткать рубашки своему королю и обращать мягкую паутину в шёлк своих платьев. Прислуживать ей за столом или приготовить её обед для любого из её свиты – не обязанность, но величайшая честь. Нам достаточно спеть дереву, чтобы оно загорелось, и попросить воду, чтобы она стала тёплой. Но в вашем мире такое, должно быть, всё равно бы не вышло… в нём работает лишь ваша магия.

– Почему?

– Железо. Вы окружили себя железом.

– Но у нас очень мало железа. И чугуна, и стали… по крайней мере, там, где их можно коснуться. Я думала, вам только они вредят. – В её лице расцветает смущение, словно девушке неудобно, что родной мир, в отличие от неё, не столь радушен к гостю из Дивной Страны. – Мы стараемся использовать медь, алюминий, свинец… Низших фейри железо ведь тоже обжигает, а они здесь повсюду. Не будешь же делать всё только для людей.

– Железо жжёт нас огнём, это верно. Но дело не в том. Для нас весь мир звучит, поёт, как музыка, и у каждой стихии – своя песня. Достаточно подхватить её мотив, и она подчинится тебе. Такова наша магия… истинная магия. Лишь железо молчит, и даже примесь его, невидимая глазу, обрывает чужую песню. Его бесполезно просить о чём-либо: оно безжалостно и глухо, а потому мир ваш – как та музыка, которая звучит сейчас, и петь в нём тщетно. – Он кивает наверх, будто над их головами или у крыши, разрисованной под облачное небо, можно увидеть механические ноты, звонким металлом разливающиеся в воздухе. – Впрочем, ни люди, ни низшие фейри истинной магией не владеют, и нет ничего удивительного в том, что вы предпочли железо и технологии.

Девушка сидит, держась ладонями за медный столб, колышущий лошадку под ней вверх и вниз. Она смотрит на профиль сида, тонкий, словно карандашный росчерк; мир за его лицом плывёт, размываясь в дымке жары и головокружения.

– Странный он, ваш мир… Чужой, непривычный, неудобный. Не для нас. Но его жители… вы, люди… вы меня восхитили. И мир ваш удивителен, как вы сами. – Когда Коул вновь поворачивает голову к своей спутнице, в его взгляде светится неотражённое солнце. – Вы такие хрупкие. Ваш век так недолог. Вы летите от рождения до смерти падающими звёздами, но за свою короткую жизнь свершаете столько, сколько иные фейри и представить не могут, и прокладываете дорогу к иному, собственному бессмертию. Память предков, что вы бережёте, творения, что вы оставляете после себя, знания, что вы передаёте из поколения в поколение… Это живёт в вас, таким образом не умирая. Может, потому люди, которые наведывались на Эмайн Аблах, и возвращались порой в Харлер много позже? Мы застыли в вечном безвременье, а вы… Время здесь никогда не стоит на месте – оно без устали идёт вперёд вместе с вами.

Она невесело улыбается – одновременно с тем, как стихает музыка и карусель тормозит, заходя на последний круг.

– Забавно. Всегда думала, что сиды считают нас ничтожествами.

– Если б кто-то из моих сородичей назвал вас ничтожеством, он поплатился бы за это так дорого, что до конца вечности едва ли осмелился бы сказать о смертных дурное.

Её улыбка переходит в усмешку.

– Странное чувство, – говорит она. – Ты всего три дня как мне на голову свалился. Мы с тобой из абсолютно разных миров. Но иногда мне кажется, что я тебя всю жизнь знаю. Будто ты – старый друг, с которым мы ещё в одной песочнице играли. Вот видишь… я даже говорю тебе это, хотя должна, по идее, свои мысли держать при себе. И с чего вдруг?

Сид отвечает ей одним лишь долгим взглядом, и пару секунд они смотрят друг на друга, не замечая, что мир вокруг уже перестал кружиться.

Затем, подчиняясь окрику карусельщика, девушка встряхивает головой – и соскакивает со своей лошадки, оставляя Коула смотреть ей в спину.

– Та истинная магия, о которой ты говорил, – произносит она, когда сид нагоняет её на центральной аллее парка, тянущейся под деревьями к площади впереди, где пенятся и искрятся на свету воды фонтана, – звучит интересно. Жаль, что нельзя посмотреть.

– Отчего же нельзя? Нужно только место подальше от города. Подобное тому лесу, где я встретил вас.

– Правда? Тогда можешь… однажды… показать мне что-нибудь? Хотя бы безобидный фокус?

– Когда придёт время, буду к вашим услугам.

– А когда оно придёт, видимо, ты решишь сам?

Коул ничего не говорит. Лишь улыбка его в который раз отвечает ей без слов. И пока они идут по широкой аллее, поросшей дубами и буками, мимо прохожих, старательно глядящих сквозь них, даже слух фейри едва смог бы разобрать досадливое девичье бормотание:

– И почему мне попался такой невыносимый гость…

Нынешнее время

Продавец камней смотрел на меня снизу вверх, стоя на одном колене в летней ночи, но я только хмурилась.

Ни красивые жесты, ни красивые слова о даме в беде не могли купить моё доверие. Тем более сейчас.

– И как ты нашёл нас здесь, Питер?

Тон мой сочился таким же скепсисом, какой я привыкла слышать от Эша.

– Воспользовался обеденным перерывом и проследил за тобой до гостиницы. – Значит, мне не чудилось!.. – Потом вернулся, дождался конца рабочего дня… к счастью, мы рано закрываемся, а то не успел бы… запер магазин, решил снова прогуляться до твоего отеля и увидел, как вы садитесь в мобиль. Я сел в другой и поехал за вами. Вот и весь сказ.

– Ты же пешком шёл до отеля, – заметив несостыковку, цепко уточнила я. – Откуда тогда мобиль?

– От одного милого человека, который как раз парковался неподалёку от «Мельницы». – Парень отвечал на мои вопросы так охотно, точно для него не было в этой жизни большего удовольствия. – Он согласился мне его одолжить. Сейчас его металлический конь ждёт меня на шоссе.

– Одолжить? А ты случаем не с помощью эмпатии об этом просил?

Питер пожал плечами с восхитительной невозмутимостью.

– Если откажешься взять меня с собой, поеду обратно в Мойлейц и верну мобиль туда же, откуда взял. Если нет – брошу его здесь. Он подключён к сети, его быстро отследят и найдут. Владелец ближайшую неделю будет любить меня, как родного сына… правда, на всякий случай я излагал просьбу со спины и не показывал ему своего лица… так что, полагаю, он окажется не в обиде.

– Ты угнал мобиль?!

– Не угнал, а одолжил, говорю же. Я ведь не собираюсь оставлять его себе или продавать – просто у меня не осталось времени бежать до дома за собственным. Тебе нужна была помощь.

– Мне? И что же навело тебя на эту мысль?

Если б не сид, стоявший рядом немым стражем, я бы вряд ли решилась на подобный допрос. Скорее бы уже вырубила пришельца и неслась к Французику, чтобы будить Эша и сматываться.

Но в его присутствии мне едва ли стоило бояться одного безоружного парнишку.

– Не обижайся, но вид у тебя, как у типичной девочки в беде. Бледная, решительная, пришла одна, с полным кошельком наличных… да ещё купила амулеты для иллюзий, а такие штуки просто для красоты не носят. И кости… Тут даже эмпатии не нужно. Но то, что я успел считать, мне не понравилось.

– Не этот ли самый полный кошелёк тебя заинтересовал? – спросил сид бесстрастно.

Взгляд, которым Питер одарил моего хранителя, был далёким от дружелюбия:

– Ты у нас, видимо, с Эмайна явился? Так вот, гость из Дивной Страны, ты ничего не знаешь о людях. А обо мне тем более.

– Одно я знаю точно: людям редко свойственен… альтруизм? Кажется, вы так это называете?

– Это не альтруизм. Скорее искупление. – Зелёные глаза, в свете волшебного фонарика искрившиеся почти так же ярко, как камни, которыми торговал их обладатель, вдруг опустились. – Просто… однажды ко мне в лавку уже заходила такая же девочка. Этот вид… как будто за спиной горят все мосты, которые могут сгореть, а ты из последних сил держишься, чтобы не обернуться. И эмоции… я же эмпат, я их чувствую. Боль. Отчаяние. Ровно то же, что у тебя. Она тоже покупала амулеты и карты для самозащиты. Я понял, что ей нужна помощь, но промолчал, и она ушла. – Когда Питер вновь поднял взгляд на моё лицо, всё лукавство из него исчезло безвозвратно. – Через месяц я прочитал в новостях, что стража нашла её обезображенный труп.

В его голосе даже сейчас без труда читалась вина – и меня передёрнуло неловким, пугающим ощущением, какое порой чувствуешь, когда смотришь на чужую рану.

Ладно, это многое объясняло.

– И ты до сих пор переживаешь из-за гибели той, кого даже не знал? – не смилостивившись, произнёс сид.

– Какая разница, знал или не знал? Мы так часто проходим мимо незнакомцев, которые нуждаются в помощи, просто потому, что не хотим лезть не в своё дело. Или не хотим, чтобы их проблемы стали нашими проблемами. Они скрываются из виду, мы мгновенно их забываем, и если б я забыл ту девчонку, сейчас я лежал бы в кровати у себя дома и видел десятый сон. Но я не забыл. – Питер посмотрел на моего хранителя так дерзко, будто из них двоих не он стоял на коленях, джинсами собирая росу с густой травы. – И тебя вряд ли забуду. – Когда он снова встретился со мной взглядом, в мятных глазах светилась обезоруживающая открытость. – Я не хочу увидеть новость про ещё один знакомый труп, которого могло бы не быть, если б я помог.

– Почему ты ничего мне не сказал? Ещё там, в лавке? – вымолвила я. – Почему преследовал меня тайком?

– Если бы я спросил, нужна ли тебе помощь, ты бы наверняка ответила «нет» и добавила бы, что у тебя всё прекрасно. Скажешь, неправ?

Я отозвалась молчанием, которое в данном случае абсолютно верно истолковывалось знаком согласия.

Скорее всего, мне бы очень захотелось ответить «да». Только я бы не осмелилась.

– Я не знаю, что или кто тебе угрожает, – продолжил он, – но тебе нужна защита. Если я смогу помочь тебе своим даром вместо того, чтобы растрачивать его на охмурение клиентов, я буду рад. И готов защищать тебя, пока ты не окажешься в безопасности.

– Чтобы нагнать Лайзу, тебе пришлось преодолеть немало трудностей. И предстоит ещё больше, если она соблаговолит избрать тебя своим спутником, – невыразительно заметил сид. Что верно, то верно: даже если забыть о чёрной твари, Питер сорвался за мной с одной лишь маленькой кожаной борсеткой – возможности заглянуть домой за вещами ему, как и Рок, не предоставили. – Люди, о которых я ничего не знаю, всегда готовы пойти на такое ради спасения незнакомых дев?

– Тебя бы поедом совесть ела последние пару лет, может, ты бы меня и понял.

Сид лишь моргнул: длинные ресницы блеснули в лунном свете крыльями серебристых мотыльков.

– Тебе решать, Лайза, – сказал он, глядя мимо моего лица.

Слышать своё имя из его уст было странно – словно зов кого-то родного. Близкого. Знакомого тебе всю жизнь, и даже не одну.

Треклятая магия сидов…

– Значит, хочешь меня защитить? – когда я перевела взгляд на Питера, тот смиренно ждал вердикта. – Не зная, куда я направляюсь и что за опасность мне грозит?

– Вряд ли она опаснее той, что способна превратить юную симпатичную девушку в обезображенный труп, – криво улыбнулся он.

– Но меня уже есть кому защищать. Например, ему. – Я кивком указала на сида, внимавшего диалогу с восхитительным равнодушием. – И брату. И одной баньши, которая сегодня тоже увязалась с нами.

– Я заметил. Видел вашу встречу в парке. Но у той девчонки тоже могли быть спасатели, которые ей не помогли, так что для меня разницы нет. – В его взгляде разливалась почти смертельная серьёзность. – Слушай, это действительно только тебе решать. Я прекрасно понимаю: свалился какой-то странный парень на голову, а у тебя и так горе, и каждой тени боишься… Не отрицай – я всё это чувствую вместе с тобой. Если ты скажешь «нет», я поеду обратно в Мулен, верну мобиль владельцу и завтра утром выйду на работу. Но… возможно, ты подумаешь, что я сумасшедший, но… просто знай: если возьмёшь меня с собой, я лучше умру, чем дам тебя кому-то в обиду. Кто бы там тебя ни преследовал.

Тоже мне, рыцарь нашёлся… Нет, всё же он очень странный.

…или просто удивительный.

– Тебе что, настолько жизнь не дорога?

– Ни родных, ни друзей, ни семьи – чем тут дорожить? Я знаю одно: если помогу тебе, наконец прощу сам себя. А если не помогу… хотя бы попытаюсь. Всё лучше, чем жить, считая себя трусом и тряпкой.

Я смотрела в прозрачную зелень его глаз, встречавшую мой взгляд подкупающей смелостью.

…да, если подумать, трогательная история с умершей незнакомкой могла оказаться ложью, а менее подозрительным его внимание ко мне от этого не делалось, но было в Питере что-то, отчего ему очень хотелось верить. Даже без внушения: единожды распознав его магию и поставив блок, мне не было нужды его возобновлять. И, в конце концов, сорвалась же Рок с нами лишь из смеси сочувствия и журналистского интереса.

Что я теряю, в самом деле? Даже если он не тот, за кого себя выдаёт, сид всегда рядом, чтобы меня защитить. В противном случае иметь под рукой сильного эмпата совсем неплохо.

Хотя бы на случай, если нас всё-таки нагонит стража.

– Должна предупредить, что мы едем в Фарге… а это, мягко говоря, далеко от Мулена… и за мной охотится одна тварь, которая очень опасна. Нечисть. Порождение Дикой Охоты, – решившись, честно сказала я. – Если тебя это не пугает, добро пожаловать в команду.

Когда Питер поднялся с колен, широкая улыбка светилась на его лице, казалось, ярче моего фонарика:

– Нечисть не так страшна, как люди. Люди умные. – Загорелая ладонь потянулась ко мне, без труда скользнув сквозь прозрачную стену защитного контура. – Рад знакомству, Лайза. Я еду с вами.

Сид немым поручителем наблюдал, как мы жмём друг другу руки. Когда чужие пальцы, сухие и тёплые, отпустили мои – прохладные, чуть влажные от волнения, – отступил к ивам.

– Раз вы поладили, я вас оставлю, – резюмировал он без тени эмоций: даже попытка понять, осуждает он или одобряет моё решение, была бессмысленной. – Я буду неподалёку.

Лунная тьма поглотила его ещё быстрее, чем дневной свет в тот день, когда я впервые увидела его на перекрёстке. Вчера, это же было только вчера… Боги, почему у меня ощущение, что я пропалывала кабачки и шла в дом, чтобы услышать от мамы приказ уехать, вот уже месяц назад…

– Сид, чтоб его, – отплёвываясь от мошек, завистливо вздохнул Питер. – Хотел бы и я так перемещаться.

– Иди сюда, в круг. – Я села прямо на траву, скрестив ноги в кедах, словно собралась медитировать. Наконец вытащила из картонного пакета свой графон. – А то пока мы болтали, комары наверняка тобой и так знатно поужинали.

Уговаривать его не потребовалось.

– А ты, похоже, неплохая магичка, – констатировал Питер, изнутри окинув взглядом границы купола, очерченные бьющимися в них мошками.

– Так себе, но совершенствуюсь.

Прежде чем положить графон на траву перед собой, я повертела его в руках. Посмотрела на царапины на алюминиевой трубке и налепленный на неё стикер – потёртый рисунок длинной стеклянной колбы, внутри которой переливалась горстка серебристых звёзд. Лишь один из той кучи стикеров, что дарила мне Гвен.

Все мои фото, все видео, все документы хранились в облачном сервере. И всё равно я не могла прогнать ощущение, что вместе с гаджетом я уничтожу часть своей жизни. Той, в которой у меня ещё был дом. Подруга. Мать.

Мама в порядке, напомнила я себе, глубоким вдохом приглушая волну боли и страха, всплеснувшуюся где-то в животе. И, если уж на то пошло, ты не можешь быть уверена, что Гвен с родителями мертвы.

Если сид вытащил из дома маму, кто мешал ему проделать тот же трюк с Хайлинами? Кто мешал твари, явно наделявшей жертв сопротивлением к магии, заставить их прорваться сквозь Печать и покинуть дом до взрыва?..

– Как же ты бросишь работу? – спросила я, наконец опустив графон на землю.

– Легко. Я в этой лавке всё равно на испытательном сроке, полтора месяца отмотал на прошлой неделе. Как раз зарплату получил. – Питер сел рядом: не так близко, чтобы заставить меня отодвинуться, но и не так далеко, чтобы его достала мошкара. – Думаю, хозяин даже не удивится.

– Но, уверена, огорчится. Подозреваю, с твоим появлением продажи в его лавочке подросли. – Я уже чувствовала энергетические потоки, разлитые в воздухе: они текли сквозь мои пальцы и расправленные ладони, нависшие над графоном. Когда гаджет окутало сияние белее и пронзительнее, чем свет, собравшийся в шарик над моим плечом, сощурилась. – У тебя и правда никого нет? Ни семьи, ни друзей?

Мне не было нужды всерьёз контролировать потоки силы, которые я вливала в графон. В заклинаниях – тоже.

Разрушать всегда легче, чем создавать.

– Мать погибла, когда мне было пять. Отец умер тремя годами позже. Меня воспитывала бабка, но её не стало несколько лет назад. В Мулен я переехал недавно, так что друзьями обзавестись не успел. Во всяком случае, такими, которые стали бы обо мне беспокоиться.

Наблюдая, как светящееся марево гаснет, будто впитываясь в графон, я сжала пальцы в кулаки.

Молодец, Лайза. Тактичность уровня «бог».

– Извини, – сказала я – как могла мягко. – Не хотела давить на больное.

– В твоей ситуации вопрос естественный. – Питер только плечами пожал. – Я понимаю, что это кажется странным – с моими-то талантами… и внешностью. И скромностью. Но это правда: мне нечего терять. Потому я и сорвался вот так за тобой.

Алюминиевая трубка пошла мелкими трещинами. Секундой позже гаджет распался на кусочки, рассыпав по земле чипы, осколки аккумулятора и материнской платы; следом всё это обратилось серой пылью, затерявшейся в густой траве.

– И не жалко?

– Жалко. Но мы лучше купим новые. – Я вытащила из бумажного пакета графон Эша. – По этим нас с братом будет искать стража.