Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть пятая

«Ликуйте!» – вновь потребовала верноподданная медь, и двери бывшей приемной Рудольфа торжественно распахнулись, выпустив дюжину ноймарских кирасир. Двое верзил сразу замерли по обе стороны выхода, остальные с обнаженными палашами встали вдоль стен. По сравнению со зверенесущими гимнетами они выглядели очень прилично, почти как волкодавы.

Следующим выкатился незнакомый церемониймейстер, одаренный двойной порцией щек. Обойдя трон справа, он встал точнехонько под сверкающей люстрой, которой и пригрозил белым, увенчанным короной жезлом. Успевшие стянуться в Тронную дворцовые приставы согласно грохнули об пол своими палками.

– Его величество Карл! – рев церемониймейстера на мгновение спотыкался об очередной стук и несся дальше. – Ее высочество Октавия! Его высочество Рокэ! Его высочество Рудольф!..

2

На краю брошенного поверх ковра алого плаща Робер, как и было велено, пропустил спутницу вперед. Дочь Катари чувствовала себя заметно уверенней Проэмперадора Олларии, но сбежать уже не выходило, и Эпинэ двинулся за крупной светловолосой девочкой… принцессой к высокому креслу. Гремела музыка, впереди и внизу мельтешили разряженные люди, и казалось, что за стенами нет ни зимы, ни войны, хотя большая война и впрямь заглохла.

Взвыли и заткнулись фанфары, что-то гаркнул седовласый толстяк с жезлом, ему ответил слитный, почти военный выкрик. Краем глаза Робер заметил, как из-за синего регентского плеча высунулось что-то белое и почти сразу пропало. Повторный вопль объяснил: всё в порядке, это сел король.

– Его величество просит сесть свою возлюбленную сестру, – церемониймейстер орал четко и внятно, – и дозволяет всем, кому дарована сия привилегия, ею воспользоваться.

Принцесса сделала брату реверанс и заняла свое место. Эпинэ дождался, пока Октавия положит руки на подлокотники, поклонился и встал справа. Отсюда можно было разглядеть не только короля, но и Алву. Регент был один: Арлетту к креслу отвел Рудольф, поручив Георгию заботам Ариго. Младшие Ноймаринены до времени оставались сзади: одинокая Урфрида, молоденькая Гизелла и строгий Людвиг с черноглазой Леоной. Стань королевой она, Катари бы выжила и, возможно, нашла бы счастье, а Манрик с Колиньяром получили по лапам куда раньше! И уж точно у Талига был бы сейчас другой король. Фердинанд ли, его сын, но не этот белоголовый малыш.

Октавия чуть заметно завозилась, устраиваясь в своем кресле. Хорошо, что она походит на мать лишь светлыми косами, в которых алеют ленты, пусть у нее будет другая судьба… Со спокойной счастливой любовью.

Очередной стук, позабытые за без малого десять лет звуки гимна, темень и зима за окнами, но день растет всё заметней. В бывшем Агарисе уже что-нибудь бы цвело, а может, и сейчас цветет, на пожарище… Мориски с мимозами не воюют.

Плавные, полные былого величия звуки, множество чужих людей, несколько близких, таких, за которых тысячу раз умрешь, и память. О юности, глупости, бегстве и возвращении уже навсегда. Не важно, какой он, этот Карл Оллар, твое место здесь, а счастье… Может, и оно случится, Рокэ редко ошибается.

Белокурый мальчик встает с трона и делает шаг к подданным. Черный плащик оторочен белым седоземельским мехом, на голове золотая корона без камней, несовершеннолетний Фердинанд до коронации носил такую же.

– Наши любезные подданные, – четко и громко произносит сын Катари, – мы рады вас видеть и благодарим за проявленную в тяжкую годину верность. Обрушившиеся на Талиг несчастья лишь сплотили верных сынов отечества вокруг…

Сестра предлагала прочесть наизусть любой сонет Веннена, она заслуженно гордилась своей памятью, и в этом Карл удался в мать. Произнося взрослую речь, шестилетний король ни разу не сбился, отчего его стало жаль до невозможности. Робер честно вслушивался в серьезный голосок, но смысл ускользал, вернее, смысла почти не было. Его величество успокаивал, пугал, обещал, требовал, выражал уверенность, сомневался, благодарил, упрекал, а Иноходец непонятно с чего вспомнил первый в своей жизни отчет о лошадином ремонте. Потом он к бумагам привык, но ощущение тоскливой оторопи от превращения коней, которых он только что кормил яблоками, в нечто вроде бы и существующее, но при этом никакое, понятное лишь интендантам и писарям, осталось. С людьми, живыми людьми, говорят не так, даже когда врут, как врал Альдо, или бесятся, как бесился дед. Мальчик был слишком мал и не видел ни сражений, ни измен, ни верности, но те, кто его натаскивал? Вот! Именно натаскивал! Как Коко своих морискилл – долго, старательно, с удовольствием… Они с Алвой и Салиганом бродили по загаженной Олларии, а в Старой Придде, то есть в Ноймаре, маленький король уже вовсю бубнил чужие слова. И когда в призрачном городе собиралась гроза, и когда на солнце вспыхивали алатские клинки, и когда Ариго закусил губу у гроба фок Варзов…

Многосмертный барон творил для удравших; здесь же сочинили речь для вернувшихся к корыту и заставили ребенка ее затвердить. Будь на то воля Робера, он бы прервал это всеобщее унижение, но главным был Алва, а он молчал. Почему?! По словам Эрвина, Рокэ исполнял приказы Фердинанда, чтобы все знали: в Талиге решает король, но Карл начнет править лет через пятнадцать, не раньше, так зачем эта комедия? Ради кого?! Стоило прорубаться сквозь полк к эшафоту и задыхаться в Багерлее, чтобы опять…

– …воздать по заслугам нашим верным воинам… исполняющим свой… и Талигом…

3

Втянувшийся в наземные дела Вальдес проэмперадорствовал с размахом и, кажется, с удовольствием. Альмиранте наводил страх на чиновников, волновал женщин и, как мог, смущал умы. Не видавшая прежде ничего подобного провинция бурлила и пузырилась, а разъяренный Заль тряс ушами и вовсю барабанил, то есть рассылал рескрипты с требованиями не подчиняться беззаконным приказам и давать самозванцу всяческий отпор. Отпора не давали, и заячий генерал, отгуляв праздники, прыгнул; для начала – не слишком далеко. Истосковавшийся Вальдес шарахнулся в сторону, ворвался в Бриско, где вздернул заячьего коменданта и признавшее оного властью городское начальство, после чего турнул к Залю его же собственных фуражиров, разумеется, без фуража и даже без телег. После этого заяц, как и ожидалось, двинул на обнаглевшего адмирала чуть ли не все свои силы, а Ли взгрустнул о сгинувшем плане, который, теперь это стало ясно, должен был сработать.

Савиньяк предпочел бы прогнившую армию утопить, но мало ли что он предпочитал, спасибо, хоть у Салигана шло как по писаному. Объявившийся позавчера Джанис подтвердил, что делегация дуксии вот-вот будет у Заля, и Жан-Поль Салиг лично ручается как за наживку, так и за крепость лески. На прощание пока обходящийся без подданных король висельников положил на стол записку без подписи, украшенную разухабистыми данарскими ворóнами: аноним в присущем некоему маркизу стиле сулил свалиться некоторым на голову в самом недалеком будущем.

В свободном дуксе Лионель не сомневался, в своем корпусе – тем более, но повод для раздражения все же имелся. Гюстав Шарли с новонабранными «вороными», которым следовало окончательно уверить кадельцев в подходе Северной армии, словно сгинул. Отписался о выступлении – и как корова языком, хотя должен был подойти уже неделю назад, даже проделав всю дорогу из Эпинэ медленной рысью и шагом.

Загулявшего барона искали и парни Рединга, и драгуны показавшего себя отличным – хоть сейчас в «фульгаты» – разведчиком Бертольда. Без толку: «нет», «не видели», «такое бы заметили». Что ж, если в ближайшие дни «вороные» не обнаружатся, обойдемся без них. «Маршалу Лэкдеми» придется предъявить себя ойленфуртцам и спросить, намерены ли они расквитаться за своего полковника или предпочитают быть расстрелянными вместе с Залем.

– Умеешь ты скучать, – фыркнул пробудившийся от дневного сна Вальдес. – В том смысле, что сидеть, как кот у норы. А еще олень!

– На первый взгляд.

– А что не так с оленем? – Альмиранте оглядел комнату, как оказалось, в поисках мундира, с достоинством лежавшего на столе. – Странно, что чернила не разлились…

– Они сделали это вчера, а олень, похоже, родился конем. Когда короли и художники в угоду Агарису принялись отрекаться от чего можно и нельзя, моим предкам пришло в голову, что из астраповой молнии, если подобрать подходящий ракурс, выйдут оленьи рога.

– Я так и знал, – обрадовался Ротгер, – что ангелов клирики из наших «девочек» налепили! Кстати, об ангелочках и верноподданстве, в детстве я думал, что не верноподданный, а верный подданный, а ты?

– Вроде нет, но игра слов изящная.

– Ты всегда был сомнительным, – объявил Вальдес, застегивая многочисленные пуговицы. – Мы все сомнительные, беда, что несомненные с первым залпом куда-то расточаются, вот были, виляли хвостами, а вот уже и нет… У дриксов тоже так, только у них еще и Кальдмеер уверовал. Тебе «кровь»?

– Я сегодня пить не собирался.

– А придется, говорю тебе, как Проэмперадор Проэмперадору. В честь дня рождения его величества, и не ври, что ты забыл вертел Арамоны!

– Так вот почему ты с ангелочков к верноподданству прыгнул?

– Я? – Вальдес к единожды брякнутому возвращался не любил, а сегодня к тому же пребывал в смутном расположении духа. – Идет кто-то.

На всякий случай Ли отошел к окну, за которым угасал короткий серенький день. Разумеется, он помнил. И вертел Арамоны, и хныкающего принца, и то, как Фридрих Манрик требовал у дворцового врача дать Карлу успокоительное, дабы представление прошло должным образом. Лекарь – где он сейчас, кстати? – не то чтобы отказывался, но хотел получить четкий приказ если не от Сильвестра, то хотя бы от старшего Манрика, наследника ему было мало.

– Августейшая чета, – громко доложил вице-церемониймейстер, – следует в Триумфальный зал. Оркестр готов, все приглашенные в сборе. Остается три минуты.

– Господин Савиньяк, вы готовы принять его высочество? – задал глупый, но положенный вопрос Фридрих и, не дожидаясь ответа, протянул руки к принцу. Разряженный в белое Карл часто заморгал и не то пискнул, не то тявкнул, еще крепче прижавшись к необъятной в своем парадном платье няньке.

– Мэтр! – Лицо наследника Манриков пошло красными пятнами. – Приказываю… Дайте ему что-то, иначе… Если он разревется, я отправлю вас в Багерлее!

– Я… Господин Савиньяк, вы слышите? Я подчинюсь, но вы подтвердите… подтвердите, что мне было приказано…

– Нет. – В другом месте Ли бы сказал «не подтвердю», но дворец все же не балаган, хоть порой и похож. – Господа, церемония представления наследника раз и навсегда прописана Франциском Первым, и успокоительное для ее участников, любых, в ней не предусмотрено. Прошу простить, фанфары.

Это было не риском, всего лишь хорошо, хоть и быстро обдуманной резкостью. Ставший вовсе малиновым церемониймейстер с ответом промешкал, а Савиньяк отцепил от няньки тяжеленького принца и под нарастающий трубный рев понес в Триумфальный зал. Как ни странно, его высочество не заплакал, очень может быть, что от неожиданности.

4

Спать Жермон захотел сразу после начала королевской речи. Малыш говорил громко, время от времени заученно взмахивая рукой: так читают стихи о травке, солнышке и прочих ласточках. Ариго пытался вслушиваться, но голову словно бы заливало изнутри чем-то теплым и сладковатым. Оставалось прикусить щеку, что новоявленный маршал и проделал, но оголодавшие сплюшцы отставать не желали. Из последних сил сдерживая зевоту, Ариго уставился на внемлющих монарху подданных. Без толку. Разноцветные, сливающиеся в какой-то хвост фигуры не вызывали никаких чувств, вот лет двадцать назад зрелище наверняка бы вызвало у изгнанника злость, а когда злишься, не уснешь. Когда злишься, радуешься, волнуешься, размышляешь, когда мерзнешь и хочешь жрать, в конце концов! Увы, Жермон был сыт и при этом спокоен, как еловый пень, похоже, все оставшиеся после Кабаньего Лога чувства ушли на ночные посиделки с Людвигом. Старая дружба успешно пережила Излом, Ойгена, женитьбу и новую перевязь, настолько пережила, что друзья не заметили, как досидели до жиденького зимнего рассвета.

Ариго скосил глаз на страдавшего по ту сторону трона Людвига, тот вроде бы держался, но разобиженные сплюшцы наверняка донимали и его, а король продолжал старательно пищать. Маршал тоже старался: таращился на развешанные по стенам трофеи, сжимал и разжимал пальцы ног, прихватывал зубами то щеку, то язык, но сонные волны становились все выше, не помогло даже мысленное письмо Ирэне. Или помогло, потому что Ариго увидел серебряный от инея сад. На снегу синели узкие женские следы, тростники тоже стали серебряными и теперь не шуршали, а звенели. Тоненько и длинно, как алатский хрусталь, не идти на этот звон было нельзя, Жермон и пошел. К озеру, давшему свободу Ирэне, к спящему в глубине кольцу Савиньяка…

– Создатель, – рявкнул взлетевший к небу селезень, – храни Талиг и короля Карла!

Ариго тряхнул головой и уставился на воздвигшегося у подножия трона ликтора с раскрытой книжищей.

– В ознаменование великой и сообразной радости, – ревел тот, – коя в день рождения нашего доброго короля Карла охватывает сердца истинных талигойцев, и во имя справедливости, коя требует отдать должное преданности, разуму и умению…

Сплюшцы бросились врассыпную, последний, самый нахальный, удирая, успел сунуть хвост в маршальскую ноздрю. Удержаться и не чихнуть было непросто, но торжества Ариго все-таки не испортил.

Глава 6

Талиг. Старая Придда

1 год К.В. 7-й день Зимних Ветров

1

Занудство шло к концу, в подтверждение чего сверху красноречиво пиликнуло – музыканты готовились, пора было подумать о даме. Если, конечно, Рокэ так и останется с матерью, хотя почему бы ему не остаться? Мать не станет ни клянчить, ни заигрывать, за нее можно отлично спрятаться. Прячущийся Ворон… Подобное возможно лишь в процветающем королевстве!

Гася ухмылку, Арно уставился на млеющий по ту сторону зала цветничок. Негаданное освобождение от сыновних обязанностей порождало сложность, пусть и забавную. Виконт помнил, что, покончив с болтовней, августейше-регентская компания танцует кальтарин, к которому по ходу дела примыкают приглашенные, начиная с ближайших к трону, причем пар будет ровно столько, сколько наберется дам. Не участвовать нельзя, разве что поблизости не останется ни одной свободной каракатицы. Дамы, в свою очередь, не могут отказать ухватившим их кавалерам, но последнее капитана Савиньяка волновало мало. Ничего против того, чтоб прогуляться под музыку среди трофеев, он не имел, оставалось решить, с кем.

Веселее всего было бы ухватить тетку Анну, но вокруг нее вертелся кузен, который наверняка бы счел приглашение поводом для общения, а подавать трусу руку не тянуло. Замужняя кузина тоже не вдохновляла, а девиц на выданье Арно обещал не полошить. Виконт честно пробежался глазами по личикам, лицам и рожам, уперся взглядом в старуху Фукиано, подавил искушение перезарáзить Валентина, и тут на балконе взревело, а приставы грохнули своими жезлами.

– Его величество Карл Четвертый Оллар, – мордатый церемониймейстер явно чувствовал королем себя, – исполняя замысел своего несчастного отца, объявляет об учреждении ордена Белой Гвоздики, кавалерами коего становятся безупречные в своем служении и верности военные из числа дворян, чья личная доблесть…

Дамы, воспользовавшись негаданной отсрочкой, украдкой поправляли локоны и кружева, мордатый вещал, Арно лениво перебирал замужних и вдов, пока не вспомнил о семействе Хейл. Сестрички полковника Бэзила на женихов вряд ли бросались, так что все отлично устраивалось! Сперва, правда, следовало проскочить маркиз и графинь, и чем скорей, тем лучше. Виконт, крадучись, отступил к самой стене, намереваясь шмыгнуть в примыкающую к Тронной залу. Не успел – раздался очередной рев.

– Виконт Арно Сэ, младший брат графа Савиньяка, его величество ждет вас!

То, что он не ослышался, подтвердили взгляды оказавшихся поблизости гостей и распорядителей. С трудом представляя, чего от него хотят, виконт продефилировал мимо Лучших Людей, поднялся к трону и преклонил колено.

– Ваше величество, – доложил он хмурому малышу, – я в вашем распоряжении.

– Встаньте, – уныло и заученно потребовало величество, – друг мой.

– Слушаюсь, – подтвердил Савиньяк и поднялся. О таком его не предупреждали, Рокэ молчал, а вертеть головой было неприлично.

– Мы награждаем вас, – все так же уныло сообщил король, – Гвоз… орденом Белой Гвоздики в ознаменование вашей верности и доблести. Вы будете первым и проторите стезю новой славе. Мы возлагаем на вас большие надежды.

Благодарить за награды и перевязи, пусть и не королей, Арно доводилось, но хмурая мордашка, донельзя глупые слова и молчание регента внезапно взбесили. Арно вновь плюхнулся на колено, вскинул голову и отчеканил:

– Ваше величество, я недостоин быть первым из надевших белую – а белую ли? – ленту! Есть люди, у которых заслуг много больше, чем у меня, умоляю избрать одного из них.

– Кого? – король очнулся и захлопал длинными ресницами. – Кто? Тет…

– Генерал фок Дахе, – почти крикнул виконт, не давая Карлу воззвать к тетке. – Фок Дахе всю жизнь служил Талигу и его королю, бескорыстно, без всяких наград. Он потерял… почти всю семью, вернулся в армию, дрался рядом с маршалом фок Варзов в его последней битве, а потом пожертвовал собой, чтобы… сражение пошло по плану маршала Лэкдеми. Фок Дахе уцелел чудом, он снова будет служить, не думая об орденах и деньгах, но если таких не награждать, мы опять нарвемся!

– В этом есть смысл, ваше величество, – подал голос Ноймаринен.

– Да? – король опять моргнул. – Я… Мы согласны. Орденом Белой Гвоздики в ознаменование вашей верности и доблести…

– Будет награжден генерал фок Дахе, – закончил невидимый Ноймаринен, – но капитан Савиньяк тем более достоин награды.

– Мы согласны, – повторил король. – А чего ему надо?

– Пусть виконт выберет сам, – а это уже Рокэ, вечно он…

– Давай… Виконт, мы слушаем.

– Ваше величество… – Что же ему такого… Ага! – Прошу вас… отдать высочайший приказ Академии! После сражения лучшим разведчиком нашей армии, – именно лучшим, а Уилер может хоть на голову встать! – капралом Кроунером был пойман гигантский жук, возможно, доселе неизвестный…

– Жук?! – глазища Карла стали внимательными и круглыми. – Большой?

– Очень, ваше величество.

– Какой? – король растопырил пальцы. – Такой?

– С мою ладонь, – для пущей убедительности Арно показал. – И с очень длинными усами!

– А… Можно посмотреть?

– Конечно, ваше величество. Жук находится в моих вьюках.

– Ваше величество, – в голосе Ноймаринена угадывался смех, – если вы назначите виконту аудиенцию, то все увидите сами.

– Мы назначаем аудиенцию, – король улыбнулся во весь рот, и Арно увидел, что у него не хватает верхнего резца. – Завтра. С жуком!

– Благодарю, ваше величество, – Арно вскочил и оказался лицом к лицу с принцессой, яростно выдирающей из косы ленту.

– Капитан, – выпалила она, – мы выбираем вас… нашим рыцарем… это вам! Мы дарим вам свое расположение.

– Благодарю, ваше высочество. – Выпутанная лента была слегка мятой, наверняка ее нужно было поцеловать, и Арно поцеловал, после чего по наитию наскоро привязал к эфесу.

2

Отличившееся детище скромно стало за креслом Октавии, сменив улизнувшего под шумок Ро, и наверняка подмигнуло ожившему королю, иначе с чего бы тот разулыбался? Улыбки шли обоим – и брату, и не терявшей времени зря сестрице. Глядя на белокурых Олларов, заподозрить Рокэ в отцовстве было трудно, вот Ли… Догадайся кто пустить такую сплетню, могло со временем стать весело. Несмотря на черные глаза.

Октавия быстро тронула присвоенного кавалера за руку и принялась что-то шепотом объяснять, Георгия покачала головой, ее руки спокойно лежали на подлокотниках, но что-то негромко щелкнуло. Похоже, для Карла это было сигналом.

– Мы, – вновь поскучневшим голосом забубнил тот, – повелеваем огласить…

Кресло графини Савиньяк было слишком далеко, чтобы разглядеть лица расставленных и рассаженных вдоль стен гостей, но словно бы пробежавшая по пестрым рядам рябь очень напоминала переминание с ноги на ногу – верные подданные явно начинали уставать, и немудрено. При первом Франциске в церкви сидели, перед королем стояли, но сами церемонии были короткими. Франциск Второй дозволил сидеть свите жены – всей! – но раздул прежде необременительные королевские выходы до дриксенских размеров. Алиса во время своего регентства прибавила новых красот, главной из которых стало воскрешение кальтарина. Когда регентшу отстранили, всеобщее стояние вернули, однако урезáть алисианские выдумки с прохождениями и речами не стали. В итоге дворцовые торжества, по крайней мере в начальной части, превратились в почетную пытку, которую немало усугубляли придворные одеяния. Георгия, надо отдать ей должное, положение частично исправила, расставив для наиболее благородных дам кресла. На мужей то ли не хватило достойной августейшей резиденции мебели, то ли в герцогиню слишком въелись материнские понятия о рыцарственности.

– …и да станет так с сего мига и впредь!

Ликтор, закончив с оглашением того, что все и так уже знали, попятился, освобождая место церемониймейстеру и его палочникам. Теперь или конец, или, если Георгия истинная дочь своей матери, сюрприз.

Украшенный короной жезл отсалютовал люстре, в ответ взвизгнула труба, словно кошка отругнулась. Георгия возрождает двор, причем на свой лад, а Рудольф ей не мешает, хотя сам вряд ли в восторге. Не хочет дразнить курятник? Не считает важным – или, что гораздо хуже, согласен с женой?

На хорах затихло. Арлетта повела затекающими плечами, ожидая столь любимого Алисой разноцветного бумажного дождя, и не угадала. Застоявшиеся подданные опять зашевелились, и вновь зря. Герцогиня поднесла руку к диадеме, и Октавию прямо-таки сдуло с кресла.

– Мой брат и король, – принцесса сделала взрослый реверанс, – разрешите ли вы высокородным дамам представить мне находящихся под их покровительством девиц, кои, если на то будет ваша монаршая воля, станут моими милыми подругами?

– Прошу вас, любезная сестра, – послушно оттарабанил Карл и завозился на троне; он знал, что вставать не скоро, вот и устраивался поудобней, а внизу началось неподдельное оживленье. Сюрприз удался и был очень, очень неглуп. Девицам нужно искать любовь или хотя бы женихов, родителям – скреплять союзы, властям – прикармливать подданных, а королевы нет, даже вдовствующей. Регент упорно холост, Георгия Оллар – всего лишь супруга герцога Ноймаринен, но у малолетнего короля есть сестры! И пусть Октавия не выросла из детских платьиц, а Анжелика только-только выучилась говорить, они принцессы, а принцессам нужен свой двор.

– Друг мой, – Октавия уже совала в руки Арно перевязанный алой лентой свиток, – окажите мне услугу.

Кровь экстерриоров не подвела! Малыш не принялся ничего разворачивать и зачитывать, а, почти спорхнув с возвышения, вручил ликтору будущие свадьбы и склоки, после чего вернулся к принцессе. Если сам догадался, у Придда лет через пятнадцать будет не только друг Савиньяк, но и союзник Рафиано.

3

– Известные как своим высоким положением, так и своим благочестием, добродетелью и преданностью дому Олларов дамы, – завел ликтор под уже привычный деревянный стук, – счастливы представить своему государю юных девиц, чья чистота и прелесть да станут украшением двора ее высочества Октавии, а в не столь отдаленном будущем – счастием достойных отпрысков Лучших Людей Талига.

Ручательницы отвечают за благонравие и скромность будущих подруг ее высочества, кои будут названы друг за другом сообразно титулам ручательниц и заслугам их фамилий перед Создателем и наместником Его…

– …а также, – пробормотал под нос Валме, сожалея, что его не слышит хотя бы Давенпорт, – «сообразно их воинским успехам и прилежанию».

Лентяй, сочинявший оглашаемую муть, явно содрал ее с Фабианового списка, но унаров хотя бы расставляли по местам, имея в виду их собственные достижения, а не породу.

– Это будет обидно капитану Гастаки, – с ходу решил Марсель, —

Ибо юные девы отнюдь не собаки.

В ответ наверху запиликали виолины, и на добродетельных дам и отважных кавалеров посыпались бумажные цветочки – розовенькие, голубенькие, беленькие… Поскольку о девах заранее не объявляли, то и правил никаких на сей счет не предписывалось, и Марсель счел возможным поймать парочку розовеньких, видимо, анемонов. Томный цветочный запах живо напомнил об ароматической воде, коей граф Ченизу щедро орошал письма «принцессы Елены». А ведь урготскую ласточку сегодняшнее представление оскорбило бы! То, что люди, полагающие себя умными, делают в расчете на тех, кого опрометчиво полагают безмозглыми, всегда обижает, а то и злит. Графиню Арлетту и вовсе разозлило на всю жизнь.