ПочтиПочти что сплю. Луна почти над домом.Почти темно и дом окутал мрак.В густой воде с названием знакомымне успокоюсь что-то я никак.Почти светло. И лампа почти светит,мигая как слипающийся глаз.Разбросанные в суматохе детине раз ночами вспоминали нас.Не раз глаза двоили отраженьелуны – не знаю в небе или в нас.и падали в кровать в изнеможеньибоясь как первый, так последний раз.Холодный ветер всё уносит в поле,качая в сумраке сухой ковыль.Всё кроме памяти. Она без нашей волидни обнимает как деревья пыль.И мы принуждены ступать по светубоясь и вечно пробуя стрястиеё с себя. Я пью до беспросвету.Я успокоен. Я уже. Почти.Сложивши руки за спиною,противник радости натужнойидёт-бредёт рядом со мною -рассеянный и равнодушный -Неся плечом, как некий орден,листок, уже висеть уставший.Мечта – атавистичный орган.Не нужный, но и не отпавший.Всё лето провисев, мечтаяи просмотрев, как осторожнопересекают двор, летаягоризонтально-невозможнос цветка снимаясь, притворяясьто бабочкой, то мотыльками,решил и он лететь, срываясь.Но осень развела руками.Себя самих живой воды лишаяв пустыне лет увязнут эти дни.И солнце беспощадно иссушаяглядит как сухо корчатся они.Есть в мире неизбежней неизбежность.Но эта бесконечность красотыскребя в душе, в душе находит нежность.И неизбежны белые листы.Поспеть, успеть поспать, посыпать пепломсухие сколиозные мосты.Последние посты при свете блекломлетят густея в бездны пустоты.И неизбежно новое прощанье -совсем ненужный, лишний взмах руки -всё было встарь – как чьё-то завещанье,как крик с другого берега реки.Всё повторится снова. Скоро снова.Откуда столько верности словам,летящим мимо в ритме скоростного?И сладок нам… Конечно сладок нам…Разговоры о религии (1-й,2-й)1-й : Какая разница какомумы богу молимся во сне? -недалеко рассвет..2-й: Мы, верно, с вами не знакомы.Какому богу важно мне!Не безразлично, нет!Какая мысль нас разделяет -стеклянная, словно стеной -невидима и так тверда!1-й: Стена? Простите, так бываетсо всеми. С вами и со мной.Стена? Возможно, да!Но разве так необходимо,да и возможно ли разбитьеё своей рукой?2-й: И словом? Нет! НепостижимоСкорее в камень превратитьпод логикой такой.Всё правильно. Но только что женас может так объединитькогда не Он?1-й: Вот это более похоже.О чём мы можем говоритькогда со всех сторонодно и то же окружает.Кружит и лечит слабость душ?Несовершенных душ…2-й: Свои своим лишь помогают.Рабам – хозяин, женам муж.Один лишь только муж.Такое, в общем, впечатленьечто вы во власти помраченьяживёте на земле.1-й: А как же мысль о разделеньи?Вы принесли мне облегченьеи в нашей общей мгле…(расходятся, слегка пошатываясь от вина)Остынь, остановись,в себе сейчас останься,не рвись, не трепещи,и помощи не жди.Ведь мощь твоя в груди,в лучах протуберанцев,твой храм на двух ногах.Зажмурься и иди.Разобранных боговгниющие фрагменты,блюющие словацерковных доходяг,заполненные ипустые постаменты,сухие экскрементыиспуганных собак.Я знаю, что есть страх.Живя в холодном миреи чуя свой хребетчастицею оси,застывши в зеркалах,купаясь в грязном жире,забыв про циферблатпопробуй не струси.Но время без людейрискует оказатьсяединственным, чтоб смочьузреть черты лица.Конечно своего.Теперь пора поднятьсяв подъезд, на свой этаж,а там на небеса.В слепом зарамье ночь сгущается.Теряется несильный свет.Чернеется и получается,что мира там как будто нет.В стекле предметы отражаются.Следы от пальцев на стекле.И звуки плавно приглушаютсяи снова слышатся во мгле.А мы всё плачемся и хнычемсясебе в душевный свой жилет.И не надеемся, что сыщется…Не сыщется. Конечно нет.Летишь по дням иль ходишь пешимвсё в жизни сможешь ты своей,но только встретиться с умершимне сможешь до скончанья дней.Но и за ней, в ночной прохладе,когда отходит тихо жизньне подойдёт умерший сзади.Не спросит :"Как там? расскажи.."И исповеди не заглушитархангел, дудкою трубя.Поскольку слепы наши душии не узнает он тебя.И остаются разговорысо старой памятью своей.Живущие при жизни – воры.Они не думают о ней.У нас неряшливо. У насперед гостями убирают.Весь день был день. И день угас.И медленно он умирает.Вечерних далей светосиньсменяет оловянный задник.Сказать – не скажешь. А спроситьне одолеет палисадник.Сейчас готов разлиться япод эту синь, под птичий лепетпод дым и голос соловья.Да так, что и никто не слепит.Каждый тянет лямку своей сумки.Люди носят своитела.У подъезда в черном недоумкиобсуждаютчьявзяла.И простыми пассами рукамив направлении, где думал -бог,осеняет сонными крестамичеловек -задумчив,убог.Как чей-то ржавый мечсальериеву мукуунылым гордецомя вынул из ножон.Никчёмности залог,бездарности порука,Ненужности и скукитягостный загон.Во мне они сидяткак зависти отрада,как кирпичи от стени прутья от тюрьмы.Еще один моменти высунет оградана кладбище шипы -засим простимся мы.Скорей себя согрейкак пушечное мясовином из бурдюкаи сыром из корзин,и с другом заточизатупленные лясыо женщинах и обезумии мужчин!О творчествеЯ, кажется, сегодня воспою,как археолог, обожает костии может улыбаясь – "я стоюна этом месте. К динозавру в гостисегодня мы пришли как винни-пух"и прочую такую ахинеюнести, пока фонарик не потух,скажу сегодня, ежели посмею.Стремление немного говоритьсебя всегда укладывая в рамкивам может вдруг, внезапно подаритьизмятый вид прижизненной изнанки.Замечу мимоходом и торцом,что если говорить без скопидомствавам может показать всё налицовся жизнь, что твоя кака от потомства.Ещё поспорил бы с другим творцомпо праву проживавшего чуть дальшечто либо повезло ему с птенцомлесным и не было с соседом фальши -с тем соловьём-близняшкой, что в травеустраивает с братом перекличкии в перерыв в гнездо и на листвеусердно мечет гладкие яички,либо он с ветром рифме изменяли ради заводного благозвучьяхитрил и трелям всячески вменялв вину, что не ломают с треском сучья.Скорее с горбоносой соглашусь -откуда же когда не из отбросоввсе эти черви прут, сухи как гусьи перломутровы как сеть покосов -прозрачной паутины пеленас дрожащими от ливня жемчугами!Когда же снова выползу я набежевый луг и вновь уйду лугами?О Бренте снова что ли побренчать?Или начать с того, какие волны?Какая разница с чего и как начатьесли есть риск , что ты до края полныйвсей этой жизнью, как не высокозвучит уже. Не то чтоб до зарезу,а так, что и не ищешь Сулико.Не просишь официантского шартрезу.И в страхе перелиться за черту,на эту мысль с усердьем напирая,ты не находишь вдруг полоску туи понимаешь, что не будет краякак нет его у шара, пузырявсей детской жизнью выдутого в губыпод взглядом, наблюдающим моряна мыльной глади. Городские трубыи ветки отражаются в стеклерождённой вдруг сверхновенькой планетыдо коей далеко этой земле,на всё готовой дать свои ответы.Скорей всего, что разница в годах.Как в кольцах годовых. Создатель тожедругой. И не виднеется в нём страхза всё вокруг. Покой на детской роже.Пока ещё. Отвлёкся невзначай.Ведь не о шаре всё? Ведь не о шаре?О чём? Как знать. И это слово, чай,вопрос, а не ответ как на бульваре.Всё это зарождается всегдаи сквозь теплицу шпарит прямо к небу.И достигает неба иногда.Читатель ждет другую рифму,"фебу"?На вот возьми, хоть чорт тебя дери!Лишь не скучал бы, милый благодетель!Ешь, пей, жуй, спи, ебись. Потом умри.На пуговицы все найдётся петель.Слшком щедрые траты,слишком много утраты,слишком взнервлён толпойголос. И слишком слепой……и неизбежно этодикобезбрежное лето.И бесконечно многобудет тепла и света.Будет светло и пыльнои стороною тыльнойбудет тереть по кожеящик таща посыльный.Тело таща прохожий.Думать будет, что сильный.Верить будет, что можетстрах перед тьмой могильнойпревозмочь словом "Боже"…БабочкаЧем крепче сон, тем крепче нужен кофе.Себя готовя к внешней катастрофезастыли вещи живонеживые,как раны у пространства ножевые.Все добежав к тебе остановилисьи запыхались или удивились,но сразу в тесноте своей застылина своём месте, как в прибрежном иле.Живут двуногие – себя не слышат,лишь пьют, едят, сопят, шумят и дышат.Не слышат и друг друга, даже рядом.А время вьёт канаты шелкопрядом.Спросить бессмысленно о том, об этомзадать вопрос, не тяготясь ответоми не дождаться, ошибившись в сроке.А время сушит крылья на припёке.Пойти туда, чтобы назад вернуться,до самой смерти так и не очнуться,не удивиться, как мгновенье тает…А время, расправляя, улетает.РольНегоциант в кабак проносит пиво,оглядывая всё хозяйским взглядоми поправляя мимоходом скатерть.Немного чёрно-белых негативовв мозгах торчат, как новая заноза,как продолженье старого романа.А впрочем там, где автор ставит точкуна тексте, там берёт свой карандашнемного лапушанский режиссёр-и мы глядим как новый Эдельвейспересекает в питере границучтобы заснуть в сыпуче-тёплом снеге,и нос свой безразмерный потираяв будёновке на станцию бредёт…За окнами пакеты носят тётки.А вечером опять гулять идутнадев повеселее кольца, шмоткии выстроив поправильней редут.Опять ведут своих детей мамаши.Ведут туда же, куда их велиот обязательной и с маслом кашидо столь же обязательной сопли.Со страхом думаю, что жизнь проходит,что птицы режут брюхом небосвод.И кто-то побренчавключом опять заводитво ржавом механизме ржавый ход.Мелькание часов наоборот -к началу от конца – омега, альфа, бета .Но есть другой расклад. И алфавит. И этомне как всегда покоя не даёт.Как будто что-то может измениться.Как будто перевод двух стрелок в новый годрискуя подцепить шершавый край страницыеё перевернув и всё перевернёт.В преддверьи года алчущие лицачерез денёк идут, разинув нервно рот.И в горле ком застыл, и дикий глаз слезитсяузрев реальный мир, а не наоборот.ДетствоКакой-то летний день был. Много света.Тебе ещё нисколько. Ты никто.И ты нигде. Ты у себя. А то,что ты не знаешь где это и этонезнанье цифр тела – не беда!Тогда ещё не знаешь слов "тогда".Не знаешь ни единого поэтапоскольку сам поэт. И царь паркета.И время так же, как теперь – вода.Ты отблеск замечаешь вместо лет.Пылинку в свете и потоки света.Из своего смешного арбалетаты можешь изничтожить целый свет!И потому всё жить ты оставляешь.Пусть жизнь течёт, как ранее текла.К тому же у тебя одна стрела…И что с ней делать ты ещё не знаешь.Вот твоя раковина, городской моллюск.Ты зол, не весел, хочешь спать, обрюзг,устал, спешишь, не успеваешь, ешь,бежишь куда-то, чуть поправив плешь,ты должен, тебе надо, ты устал,ты будешь делать, хотя ты б не стал,ты б начал заново и если б смогты б был разумней в выборе дорог.Ты сожалеешь. Слово "бы" в тебекак эпилептикова пена на губе.Плюй слюни в раковину из брезгливых уст.Вот твоя раковина, городской моллюск!К ней приникай устами, шарлатан!чтобы услышать древний океан.И в ней ищи глазами среди утрпрекрасный и прибрежный перламутр.Как изменился Кай. И Герды не видать.Кай вынужден утрами лёд долбать.А Герда в параллельном переулкевесь день дворы готова подметать.Кай сыплет в душу ледяной скелет.В грязи его оранжевый жилет.Учитывая простоту решёткикристаллов льда – спастись надежды нет.А Герда, взявши веник, ошалев,из дома выйдя, еле протрезвевразмахивает вправо и налевораспугивая снежных королев!… весь день в бездействии глубокомвесенний, тёплый воздух пить.На небе чистом и высокомпорою облака следить.Бродить без дела и без целии ненароком, на летунабресть на свежий дух синели.Или на светлую мечту…Не спрятаться от рваного мирьяв бетонных и кирпичных коробах.Когда в последний раз, скажите мневы пялились хоть пять минут на небо?Когда устав от вашего враньяс осколком, как с речным песком в зубах,вы видели в заляпанном окнесереющую, тягостную небыль?В нём заводские, пышущие трубытельняжными пунктирами стоят,как старых маяковещё живые трупыдля местных моряковкоторый год подряд.Но море, даже если бы могловсхлестнуть хребты в сушёных этих землях,скорее бы людей разогналотаких ранимых и таких оседлых.Как пешки на доске без королейкурящие, тельняжечные трубысреди покинутых фигурами полейспокойно дуют дымв расслабленные губы.И выдувают из своих оковто бюст Бетховена, то бюст Вальтеракак вариант горячих облаковв разбитом этом храместойки периптера.Дрожащих птиц помехи без следапересекают выцветшее небо…Кто вам сказал, что выуйдёте все туда,когда землёй в землевы думаете – где бысебя похоронить. И на каком кладбищеместечко прикупить. И где поставить крест.На холм. На свою жизнь. И на какие тыщи.И хватит ли на всех весёлых этих мест.Проклятье каждому кто нажимал курок.моё проклятье. самое треклятое.кто только смог. кто лишь посмел и смог.проклятое. проклятое. проклятое.кто палец указательный согнулпо своей воле или своеволиюили приказу. тем кто не моргнулвам тысячу проклятий или более.Над этим местом всё ещё зима.Во встречных взглядах много беспокойства.Теория, лишившаяся свойстватеории, свела меня с ума.Что взявши в руки всякую валютукупив ничто идёшь спокойно на.Клыки растут помимо кабана.Томиться девушка в курилке душной,на пустыре ребёнок золотушныйпоёт как хороша моя страна.Печален север, радостен наш юг.В грязи застряла тётка деловито.Не Лизавета, но и не Лолита.Мужик в экране снова про каюк.Значки для упрощенья осложнений.Спина моста украшена слегкапрозрачной жижей. И под ним река.И голос из семнадцати мгновений.Коленки нравятся унылому уроду -он гоготнул и, видимо, сеанс.а взглядом проводивши дилижанс,как кажется, почувствовал природу.Как славно угодили в сети.Какой поднялся в жизни ветер.У жизни нет бельвью,Мы были счастливы на свете.Зачем, скажи, зачем нам этигаданья по белью?Нечеловеческое зреньеотбросив всякое прозреньеувидит в жизни дно.Вернее в жизни её бездну.А нам пытаться бесполезно.Нам не дано.Плач по любви, ведь умершего надо оплакать.Кликай пространство и мёртвого тщетно зови.Сухо на улицах. В голосе старая слякоть.Плач по любви.Горе в слезах – ничего не придумать смешнее!Мёртвые мысли в ещё не убитых глазах.Бедная девочка. Нам бы немного умнее…Горе в слезах.Как я устал. Скорей бы кончится февралю.С его мёрзлым асфальтом, истериками, фестивалями равнодушьяв вагонах метро – еду, сижу и сплю -с дымным запахом тамбуров в которых одно удушье.Соприкосновенье с чужими, жующими свою печаль,живущими с ней как с законной своей женою…Можно свихнуться, если продлится этот февраль.Можно почуять чужую печаль спиною.Что им надо? Что они силятся прочитать в лице-моём, опущенном, грустном, скрывающем своё горе,видящем только февраль, мечтающем о концефевраля, знающем, что не завтра, совсем не вскоре?!!Дом мёртв увы! Я распадаюсь в прах.С улыбкой равнодушия в зубахя сам себе шпион. И за собоюслежу, как-будто кто-то за стеною -но ведь не я! Поверить в очевидностьтрудней всего. Глаза остыли верить.И кран секунды в раковину льёт.как гвозди времени, которыми прибьётменя к кресту привычного пространства.Дом мёртв увы. Знакомого убранстване видит тело, мимо проходя.С ума уже единожды сойдяот крепкого мыслительного пьянства,теперь пьёшь время будто бы шутя.Это понятно. Где смеётся мудрыйтам глупый плачет над своей лохудрой -своей судьбой и глупостью своей.Всё в золоте. Но этого не видно.За пошлость горько, стыдно и обидно.Живи в себе, не поклоняйся ей!Ну, что ж, не без явного удивленияподнятой бровью мешая кашицув отношеньях и не без внутреннего давленияприходится признать – связей меньше, чем кажется.И большая часть – суть боязнь деленияу частиц, чья жизнь вдруг отдельной окажется.И подробности тоже и так же смажутсякак на белом белое в момент беления.Ведь душа и тело не черны, не беленыа цветны на фоне нецвета зимнего.И чужою скукой они наделеныв этот утра час с переходом к синемуи холодному небу. Чужим стяжаниемзаражённые души. Чужими тайнами.Резким хлопаньем двери в подъезд, случайным иключа в замке резким дребезжанием.Этот круглый треск, мёрзлопрорезиненыйподъезжающей тачки к подъезду новомудля неё незнакомому и хреновомув незнакомом районе, в ненужном инее -это всё напрягает слух. Не более.А душа не корчится, взывая к здравомусмыслу, допуская, что очень болен онтем, что он не знает не правого, правого…Случилось всё. Я снова, как всегдаслона в конце тоннеля не приметил.Весна опять. Я вновь оделся в ветер,опять вокруг усталая вода.Всё дождалось когда опять растает.И март вонючий гадость выпускаетиз-под октябрьских и декабрьских недр.И тополь посреди двора как кедрсреди сибири ждёт опять июня.Я вновь иду – забытый, грустный нюнясреди смешных, не радующих Федр.Я виноват во всём. Вина во мне.Я в ней. Она со мной. Я весь в вине.И лишь вина в желудке не хватает!И кажется внизу, на самом днелёд навсегда. Даже когда растает.родники пересыхают и это вероятновполне и каждый способен на свободуи каждый знает как б у д т окак это быть свободнымно дальше приходит времясмешное обычное времяи что нам делать с ним?(Мацуо Басё вольный перевод)Детство прошло, а запахи детства остались.Солнце опять слегка припекает затылок.Там, за столом, где мы с памятью как-то рассталисьпамять сидит, как коллекция винных бутылок,ныне пустых. Пересохли последние лета.Высохли дни. Этикетки событий поблекли.Стало легко. И неторопливо. И этослабо тревожит хорошим вопросом -"на век ли?"В памяти дни – словно мусора полны карманы -трудно нести, да и выбросить как-то не очень…И еженощно уходят по ней караваныгруженых кляч. Чтобы снова пройти так же точно.Среди груди уже не крик.И доживающий старикхромает через детскую площадку.Уже включили фонари,и воздух потемнел прозрачней.Неуловимей и невзрачнейпредмет снаружи, боль внутри.И самому владельцу не нужнакардиограмма собственного мозга,стенография мыслей, ощущенийи скурпулёзная их запись в ритме.О, лезвие тоски, да ты и впрямь обширно,и так заострено, что от оттенков жизниглаз воспаляется, как поражённый током.Я выеду в июле – я заехал в декабре.Застыл во времени, как муха в янтаре.Все птицы в клетках – и синица и журавль.Опять, как будто, проплывающий корабльсхватить пытаешься за мокрый бортв воде по пояс.ночью был наверное дождь. Мокрые крыши.вдоль по небу наверх не взойдёшьдальше и вышеошибешься и вниз упадешьслышишь?но хватает рука горизонтногу медленно ставитна о два и на жидкий азоти никто не заставитотказаться сознательно оти оставить.Дополняя Иосифа АлександровичаМузыка осы состоитне столько из звуков, сколько из пауз.Из того, что предстоитболее, чем из того, что осталось.Давай я прослушаю твойконцерт для виолончели с мыслямимухи, ещё живойокруженной мертвыми смыслами?Всё пройдет, помрет, расстроится,растеряется в верстах.Будут снова Будда с Троицейобъяснять мир на перстах.Всё расстанется, раскрошится,разойдется по рукам.Всё забвеньем запорошитсясловно время по векам.Всё расстанется, раскрошится,возвращаясь в отчий прах.Все складные жизни сложатся.Всё замолкнет на устах.Все своею датой свяжетсясловно ящик бичевой.Все забытыми окажутсявспоминая образ свой.Все прекрасные стремленияпрекратят срываться с губ.И почти как преступлениепрападёт твой скорбный труп.И вот ты сидишь, окруженный вещами.И целая жизнь у тебя за плечами,Осколки от смеха и плачи ночами.И платья и плачи и даль с парусами.И как это мы не заметили самикогда эту жизнь в колыбели качали?Когда восхищались ее волосамии дикозверино ночами кричали?Другого не надо. Другое не дали.Другое – другим. Мне и этого много.Достаточно мы слов на ветер кидали,прося пощадить неизвестного бога.Напрасно. И здесь успокоиться б надои больше не трогать озябшие души,пугая наличием рая и ада.И кто вам сказал что у бога есть уши?Люди идут.Да, они знают куда идти.Но мне невозможно,я не могу без тебя, прости,в этой слизи времени и пространства.Я, как кажется, говорю даже и не с тобой.И снова вру с завидностью постоянствачто не могу без тебя.Пусти.Так будет лучше? Так уже, кажется, лучше?Так или слышим или не слышим мы голос свой.Вчера были люди. Все раздавали свои оценки.Прости, но школа их испортила безвозвратно.До этого мы поигрывали в театр. Играли сценки.Временами неплохо, но в целом было отвратно.Я считаю – хотя это тоже, конечно, спорно -необходимо помнить зачем приехализ этой дали этот карандаш.И что он здесь хочет черкнуть так настойчиво и упорно?Слово? Точку? Пейзаж?Из того, что все это было я делаю вывод…-(вот еще одна фраза бессмысленно понеслась).Это ты была? Это жизнь стряслась?Это произошло ? Или снова пассаж?Или это и есть эта жизнь раз идет так живо?Прости, я, кажется, в этом и сомневаюсьбольше всего. Я знаю это не так.Если это она, то почему я так маюсь?Только ли из-за того, что такой дурак?Что сегодня в мире? опять повторяют вчера?Я сижу у окна и не собираюсь включитьсяв эту игру. Я знаю – это игра.Но есть и другие – я готов поручиться.За окнами голые, почти обнажившиеся дерева.Кошка зашла за одно и не собирается выходить.Видишь, могу – смотреть, видеть, хотеть,писать слова,Любить. Если одним словом – любить.Как некрасивы лица у цветочниц.Как затаённы сонные дворы.Как полны ещё спящей мишуры.Осколков сна, имён, фамилий, отчестви рук, всегда готовых на дарызахлопнуть клешни своих пальцев тотчас…Проспект в движенье светом светофоравдруг приведён и видно не унятьжелания машин себя гонять.Но как же удивительно – не скоро,неспешно улицу пересекатьили идти вдоль жёлтого забора!И, замеревши у пятнистых стенок,шуршание узнать карандаша.Почуять снова как твоя душаменяет свой трагический оттеноки как она проста и хорошаизбавившись от мусора оценок!Предуготовленного счастья не бывает.и жизнь твоя по капле убываети вновь течёт. А я уж далеко.Мне хорошо, легко и безопасно.В душе моей ты видно не напраснопогребена так глубоко…Я сегодня выпивоха-никуда я не пойду.Я способен, только плохок социальному труду.Не хочу я этой дури.Не хочу жить маятой.Мне струя светлей лазури.Мне луч солнца золотой.И я тоже вернулсяпроверить всё ли по местам.Там же эти деревьяи там же ли эти дома,где мы не замечаяльнули устами к устам,где текущая жизньсебя выгоняла сама.Словно ночь между днями,словно поверхность от губот мороза слегкашелушащихся непременно,Словно место осталосьу времени как бы в долгу.Словно место осталось -что в корне, конечно, не верно!Если веришь в часыбудь готов в ностальгию нырнуть,так как взглядом всё помнишь -поверхности, улицы, стены.И тогда твоя кровьстворожится словно бы ртуть.И скелетом застынуттяжёлые медные вены.Но когда всё течёти времени, в общем-то, нет,Но когда всё самособой, по себе происходит -смотришь в мир из себяи видишь не тьму и не свет,смотришь в мир из себяв обычном своём обиходе -то тогда ты – детальи капля, густая, как ртутьна поверхность которойлегло, словно звёзды вселеннойвсё, что было и естьи будет. И не повернутьничего. И не надо.Поскольку ничто и не тленно.вот как ткётся жизнь-из этих важныхникому не видных взглядовна фоне своего подобия.Вот как ткётся жизнь.Кто из нас живёт?Кто может прочестьв секунде взглядачто там, в другом конце коридора?И отчего так заколыхалась душа?Мечет дождь свои страдания.Я не воин – не боюсь.Что мне эти "до свидания"?Я не радуюсь не злюсь.Нет во мне недоумения -мол, на что сменяли мыТо сияние затмениятой горячечной зимы.Ничто не ясно, даже одному,как ты мечтала и как я когда-то.Любая точка – точка невозврата,как сердце зашептало вдруг уму.Твоим мечтам, увы, исход немыслим.А маску одиночки под плащом
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
