Карина Кузнецова
DEATH
Посвящается моим друзьям
Сеть
Я увлёкся сталкингом в сети. Ничего криминального, просто огромные форумы, которые ищут пропавших людей и животных. Там выстраиваются целые цепи об исчезновениях. Люди ищут зацепки по малейшим уликам, раскапывают дела, которые забросили копы, и анализируют тонны информации каждый день.
Это может показаться вам странным: сотни людей тратят своё время на поиск таких же неизвестных людей. Да, вы правы, это чертовски странно. Но кто, если не мы? Когда я прошёл всю нужную проверку от администраторов одного из форумов, меня добавили в чат, где каждый делился подробной найденной информацией. И среди всей кучи нераскрытых дел меня привлекло только одно: осенью, два года назад, пропала маленькая девочка. Весь каламбур для меня состоял в том, что кто-то забрал её из детского сада. Кто-то – не её отец. Догадки в папке с названием "Аврора" были разными, размытыми и довольно туманными, чтобы сделать какие-то выводы. Я негодовал: как няньки и воспитатели могли отдать ребёнка не тому человеку? Последняя дата обновления данных – 28 июня. Три дня назад.
Какой-то тип с ником Лиса233 писал, что видел маленькую Аврору совсем недавно. Под сообщением была размытая фотография паршивого качества, но его аргументы и доводы довольно быстро отмели. Я перерыл кучу информации по делу, читал вырезки из газет и доклады из личного дела – ничего. Мною овладело желание во что бы то ни стало докопаться до правды. Я не понимал, почему жизнь ребёнка так просто исчезла с радаров города. Но ещё больше я не понимал, почему копы просто отложили это дело в грёбаный архив и благополучно о нём забыли.
Через три дня к обсуждению о пропаже Авроры подключился ещё один пользователь. Профиль был новым, без аватарки и каких-либо данных о юзере, IP-адрес был скрыт.
"Йоу, я, кажется, в курсе, кого вы ищете."
"Аврора Йовович, она жила только с отцом?"
"Это я её похитил. Она жива, не переживайте, с ней всё хорошо."
Я тут же ответил ему, чтобы он прекратил прикалываться и не мешал искать пропавшего ребёнка. Меня поддержала одна из администраторов форума, и загадочный ноунейм утих ровно на два дня. А потом он просто скинул в чат обсуждения фотографию Авроры. Сейчас ей было шесть лет. Фотография была чёткой, и Аврора была жива. Девочка сидела на полу в неузнаваемой комнате, на ней было розовое платье и белые носки, в руках она держала соломенную куклу. Она не смотрела в камеру – была увлечена своей игрушкой. Но это точно была она.
"Привет, чуваки, я говорил вам, что Аврора жива!"
"Слушайте, её отец дичайше бухал после того, как от них ушла мать Авроры. Я забрал её, чтобы у неё всё было нормально."
"Не пытайтесь искать меня и её – это бесполезно. Вы должны понимать, что если я смог её забрать, то и скрываться дальше я смогу тоже."
"И лучше бы вам послушать меня и прекратить поиски прямо сейчас, пока!"
Мой интерес к этому делу вырос ещё сильнее. Я никак не мог понять, шутка ли это или он действительно был настолько ненормальным, чтобы после похищения девочки выходить на связь. Я продолжал искать информацию: где было куплено платье? Какой марки её носки? Из какой ткани одежда? Где производят такие игрушки? Вопросов было уйма, ответов и информации – тоже. Я засиживался до поздней ночи, звонил в полицию, чтобы они обратили внимание на эту фотографию, проверил снимок на наличие фотошопа или фильтров. Через неделю у меня была вся интересующая меня информация, которой я поделился на форуме в обсуждении. Ещё через сутки снова объявился аноним.
"Эй, Кевин, дружище, я ведь просил тебя не копаться в этом деле. Ты играешь с огнём. Думаешь, тебя тоже будут так упорно искать, если вдруг ты пропадёшь с радаров?"
Сообщение напугало меня до чёртиков. Меня зовут Демо, но семь лет назад я поменял своё имя. И когда-то меня действительно звали Кевин. Я не верил в совпадения, но верил, что при достаточных знаниях можно добыть любую информацию. Я не стал отвечать, а пошёл выполнять все пункты безопасности в сети: поменял номера, сменил адрес локальной сети, провайдера. Создал новую страницу, а потом снова вернулся на форум, чтобы продолжить свои поиски.
В обсуждении после сообщения со скрытой угрозой висела гробовая тишина. Словно предупреждение было адресовано не только мне, но и всем остальным, кто пытался раскрыть это дело. Я редко выходил из дома, часто питался покупной едой из супермаркетов и чертовски мало спал. Но мы нашли достаточно, чтобы анонимные звонки в участок по этому делу стали поступать всё чаще. Непонятный вброс с фотографией оставался актуальным. Люди искали похитителя и малышку Аврору. Всё дошло до того, что какие-то чуваки даже узнали, какой марки ковер на фотографии и где такие производят. Я был одновременно в восторге и ужасе от того, насколько умело люди могут добывать информацию. И насколько все мы были как на открытой ладони.
Я завёл личный дневник. Начал заносить в архив всё, что происходило каждый день. Записывал все факты, имеющиеся зацепки и свои доводы по поводу дела. Дневник я начал вести не из-за большого желания сохранить все данные и упорядочить факты. Угрозы от анонима стали поступать всё чаще.
"Привет, Кевин! Ты правда думал, что, сменив страницу и номер, ты сможешь и дальше заниматься этой хернёй?"
"Слушай, мы с малышкой Авророй очень расстроены твоим поведением. Поэтому это последнее предупреждение, а потом мы начнём свою охоту."
Я одновременно верил и не верил в то, что этот кретин заявится ко мне домой в попытке остановить это дело. Я испытывал страх, но больше всего мною двигало желание поймать этого типа. Понимание было чётким: если мне это удастся, все газеты, сайты и новости будут пестрить моим именем. Это отличный повод заявить о себе и прижать похитителя спиной к решетке его же камеры. Я стал вести дневник каждый день и сделал его публичным, чтобы все могли читать и следить за каждым этапом моих поисков.
Сегодня двадцатое июля, я в тупике. Мы так и не нашли Аврору, все зацепки стремительно заканчивались. Идеи для поисков и личность похитителя – тоже. У меня стали возникать мысли о том, чтобы забросить это дело и прекратить свои бестолковые скитания по паутине. Всё, что у меня было, – это угрозы. Они продолжались стабильно, даже когда я перестал вести свои заметки по делу. Я устал, был вымотан и напуган. Мне было страшно. Я увлёкся сталкингом в сети. И если вы читаете эти сообщения, значит, я уже мёртв.
Важность успеха
Я дочь богатых родителей. Я знаю, как отличить качественный парфюм от подделки, как покупаются акции и как выбрать лучшее вино для ужина. Мама лично учила меня этикету, нанимала репетиторов и учителей по музыке. Я умею играть на фортепиано, знаю три языка и к восемнадцати годам объездила больше сорока стран мира. Благодаря отцу я знаю, что такое финансовая грамотность и боевые искусства. Он говорил мне, что нет ничего важнее семьи, денег и силы. У вас может сложиться впечатление, что они растили свои идеалы во мне, но это не так. Я была любимой дочерью, ко мне относились с уважением, никогда не повышали голос, учитывали мои желания. Родители растили не идеальную дочь, а хорошего человека. И у них всё получилось.
Я не та избалованная девица из романов, которая сорит деньгами своих родителей. Я – это я. Меня зовут Мишель, мне двадцать пять лет, и я знаю, чего я хочу от жизни. У меня есть друзья, я веду светскую жизнь, мои родные не вмешиваются в мои личные взаимоотношения. Если мама просит меня приехать в воскресенье на ужин, я приезжаю и привожу её любимый пирог из кондитерской. Если отец хочет, чтобы я подготовила презентацию или итоговые отчёты, я меняю приоритеты и еду ему помогать. Я помню его слова: семья и успех – это важно. Я могу держать в балансе всю свою жизнь и построить всё, чего захочу. Кроме личной жизни.
Высокий уровень интеллекта, загруженность делами и приоритеты напрочь вытесняют из моего графика романтические отношения. Я бы солгала вам, если бы сказала, что мне не хочется. Я хочу, но не настолько, чтобы бросать всё и бежать в объятия всех тех, кто засыпает мой телефон сообщениями о личных встречах. Я ничего не скрываю от родителей: так проще выстраивать любую коммуникацию. Да и знаете, я ещё не видела ни одного ребёнка, способного обмануть своих родителей так, чтобы ему действительно поверили. Но речь не об этом. Я хочу сказать вам, что кое-что остаётся только моей тайной и ничьей больше. Когда мама спрашивает меня о свиданиях, я делаю непроницаемое лицо и небрежно отмахиваюсь, говоря, что у меня много дел. “Мам, ты же знаешь все мои расписания. Я занята”.
В одну субботу каждого месяца я уезжаю в “Гарден”. Это частный клуб с высоким статусом безопасности и анонимности. Никто не знает твоего имени, не видит твоего лица, не запоминает твоего голоса. Я купила у них карту постоянного клиента по рекомендации моей подруги, она любительница таких мест. Как она любит говорить: “местечко просто улётное”, когда-то я привыкну к её лексике. Сначала мне прислали приглашение и правила посещения, у них есть дресс-код и строгая проверка по финансовым ступеням. В свои первые вечера я просто наблюдала. Я смотрела, как люди тонут в похоти, разврате, гневе, алкоголе и музыке. Я видела кровавые полосы на телах, ошейники, прилюдные сессии и танцы совершенно обнажённых нимф. Я видела дорогой алкоголь, много этажей и богатое убранство комнат. И это не вызывало во мне абсолютно ничего. Ни злости, ни отвращения, ни желания.
Пока не случилось одно “но”. Одна дама из администраторского состава увидела, как я скучающе верчу свой бокал с шампанским в руках, и предложила мне посетить один из нижних этажей их заведения. Наверное, они наблюдают за своими гостями, не зря у этого заведения был отличный статус и достаточно высокая планка к гостям. Каждый из нас проходил проверку и не единожды. “Может быть, вы ищете что-то особенное? Давайте я покажу вам”. Знаете, я никогда не испытывала ничего подобного. Такого восхищения, такого прилива адреналина и такого желания. Не зря мама говорила мне не злоупотреблять алкоголем, а отец – наркотиками. И вот я попалась на крючок такой простой, такой очевидной адреналиновой зависимости. Так легко, что сама не заметила, как мои поездки в клуб стали регулярными.
– Сегодня у вас маленький юбилей, Мишель. Я вас поздравляю! – хрупкая темнокожая помощница подаёт мне полотенце. Я не могу отдышаться, беру тряпку с её тонких пальцев. Сердце колотится о грудную клетку как ненормальное, а я всё не могу стереть самодовольную ухмылку со своего запачканного кровью лица. Меня переполняет удовольствие от осознания, какая власть в моих руках. Вся клетка в крови, на теле на стуле по меньшей мере около пятнадцати ножей. Я вытираю руки. Да, сегодня мой юбилей. Это уже моя пятая ночь в подвале “Гардена”.
Отец был прав. Деньги и сила – это чертовски важно.
Взрослые увлечения
Я гордо именую себя коллекционером.
Удивительно, но только во взрослом возрасте я полюбила кукол. Вся моя комната, полки и стеллажи уставлены этими красавицами. Многие говорят, что куклы бездушные. Я с этим в корне не согласна. У каждой вещи есть свое место и есть своя история. Их создают люди, вкладывают в них время и энергию, и именно так они обретают свою жизнь. Для меня создание кукол началось спонтанно. Однажды я увидела, как бабуля в небольшом магазинчике за углом сама изготавливает игрушки. Я была поражена: из нескольких материалов под руками мастерицы происходило настоящее волшебство. Сначала ничего не было, а теперь и глаза, и руки, и тело. И вот перед тобой кукла, у которой будет своя история. Может быть, она отправится в новую семью, а может, всё время проведет на полке этого магазина.
Мне компания кукол заменяла живых людей, я не очень любила разговаривать. Мне было достаточно тишины, которую я разбавляла шелестом ткани и стуком бусин.
Когда я была помоложе, моя матушка часто сетовала на то, что я не вышла замуж и не родила ей внуков. Что теперь она, пожилая женщина, вынуждена постоянно быть одна. Я не из тех, кто хотел себе полный дом детишек, кучу пеленок и выходные у друзей вместе с мужем. Я видела свою жизнь иначе. Пока я ценила уединение, моя мать твердила, что я умру в одиночестве. Что ж, если она думала, что это высшая мера наказания, она глубоко заблуждалась.
Я подолгу оставалась в мастерской, могла забывать о приемах пищи и сутками не выходить из дома. Меня устраивала моя затворническая жизнь, а соседи наговаривали моей бедной матушке при жизни, что я у нее со странностями. Я не возражала быть странной, если это избавит меня от компании ворчливых теток в нашем доме.
В таком образе жизни я находила много плюсов. Например, меня никогда не звали на эти дурацкие городские собрания, ко мне в гости не напрашивались соседи, и даже дети на Хэллоуин обходили мой дом стороной. Меня забавляло то, как они боялись подходить к моим дверям. Матери наговаривали им, что если они не будут слушаться, то я превращу их в кукол и они больше никогда не вернутся домой. Для поддержания своего имиджа “городской сумасшедшей” я всегда строила страшные рожи при виде детишек, а потом от души хохотала, когда они с криками разбегались по округе.
Мои куклы продавались не так хорошо, как мне хотелось бы, но на жизнь хватало. Я отправляла посылки в другие города, оставляла свои чудесные игрушки в магазине у дома. Тетушка Дафна была удивлена, когда узнала, что это благодаря ей и еë магазину я так полюбила свое дело. Она даже не брала с меня никакого процента за то, что я продавала свои игрушки на полках еë магазинчика. Тетушка Дафна была потрясающим учителем и собеседником. В редкие разы, когда я выбиралась из дома, я обязательно заходила к ней, потом за продуктами и обратно домой. Но когда я приходила в её мастерскую, мы обязательно пили чай, обсуждали новые материалы для изготовления кукол, она делилась со мной своими знаниями. Пожалуй, сейчас я с полностью уверенностью могу сказать, что она была единственным человеком, с которым я была искренне рада поговорить.
Тетушка Дафна была пожилой. Она причитала, что зрение становится все хуже, и говорила, что я должна буду присматривать за магазином после еë смерти. Я была не против.
Мне не нравятся люди, но если людям нравятся игрушки, я смогу с ними договориться. Я думаю, что оставлю тут всё так же, как и сейчас. Это место должно хранить свою историю, пока я буду бережно хранить игрушки, созданные в этих стенах. Важно оставить память о тех людях, которые были рядом со мной, а их было не так уж много. В последнее время я стала оставаться в мастерской все дольше, у меня прибавилось работы. Все полки и столы сейчас завалены частями тел, волосами и вычищенными до белизны костями. Пол в кровавом беспорядке, который я ужасно не люблю.
Я гордо именую себя коллекционером. В моей коллекции появилось две новые куклы. Одну я зову матушкой, а вторую – тëтушка Дафна.
Голос моей мамы
Сегодня очень особенный день – день моего рождения.
Я просыпаюсь от ласкового голоса моей мамы, которая будит меня ближе к девяти часам.
– Вставай, малышка Лили. – мама улыбается, поглаживая мои волосы. У нее прохладная рука и каждый день она носит одно и то же платье.
– Сегодня моему солнышку исполняется…
– Десять лет! – я обрываю маму на полуслове и рывком распахиваю одеяло. За окном вместе со мной проснулось утреннее солнце, лучи которого мягко путаются в шторе, которую мама приоткрыла лишь наполовину. Я спускаю босые ноги на прохладный пол и тут же морщусь – холодно! Почему мой день рождения зимой, а не летом? Все ребята летом всегда собираются в саду, а на день рождения Анны мы плещемся в большом надувном бассейне и объедаемся мороженым.
– Мама, почему аист принес меня зимой? Сейчас ведь так холодно. – голос у меня притворно обиженный, но на улицу мне и правда совсем не хочется.
Я не жду ответа, а сразу шлепаю на кухню, там меня всегда ждет папа и мой любимый морковный торт. Вы можете подумать, что я странная, ведь кто из детей в добром здравии может любить морковь? Но моя мама всегда готовила морковный торт очень вкусно, если бы вы попробовали хоть кусочек, то сразу влюбились в него так же, как и я.
Мой папа – инженер. Каждый день он придумывает всякие непонятные схемы, много рисует в планшете и громко болтает о своей работе. Он много времени посвящает своим делам и совсем немного мне, но вы не подумайте, я не жалуюсь. Я люблю папу, но они с мамой совсем не ладят и никогда друг с другом не разговаривают. Мама приходит к нам редко и всегда играет и разговаривает только со мной.
– Папа, ты все еще не хочешь поговорить с мамой? – мой голос звучит тихо, я знаю, что это самая нелюбимая тема для разговоров. Папа ловит меня на свои колени и щетинистой щекой прижимается к моей макушке.
– С днем рождения, малышка Лили. – папа улыбается и кивком указывает на торт, чтобы я задула свечи. Свечи мне нравятся, их ровно десять штук, они розовые, с мелкими блестками по всей поверхности. Я люблю розовый цвет, и папа всегда покупает мне много розовых платьев и бантов. В этот раз я загадываю желание вслух, чтобы папа тоже его услышал.
Он никогда не отвечает на мои вопросы и говорит, что я слишком мала для таких разговоров. Но когда я буду не мала? Мне будет одиннадцать или столько же лет, сколько и ему? Мне не нравится это слово “мала”, ведь я уже могу узнавать время на часах и пылесосить свою комнату. Я разбираюсь в своих книжках, которые папа мне дарит коробками и помогаю ему с завтраками. Поэтому я зажмуриваю глаза и как можно громче произношу заветную фразу.
– Хочу, чтобы ты помирился с мамой и она снова жила с нами! Фффф! – я усиленно дую на свечи, чтобы погасли все до единой и мое желание наконец-то исполнилось. Распахиваю глаза и смотрю, как от свечей тянется дымок, который всегда противно пахнет.
– Давай скорее есть торт, па! – я спрыгиваю с его колен и снова слышу тяжелый вздох. Так папа вздыхал, когда очень уставал на работе или у него пропадало настроение.
– Не говори мне этого снова, я не хочу сегодня слышать об этом! Ты мне врëшь, папа!
И тут я, повзрослевшая десятилетняя Лили, срываюсь с места и вихрем убегаю в свою комнату, снося со своего пути коробку с подарком. На мои глаза наворачиваются слезы от обиды. Почему он считает себя умнее меня! Почему не хочет даже слушать то, что я ему скажу! Противный, противный папа! Слезы застилают мне глаза, когда я безудержно и громко начинаю реветь. Мой голос и всхлипы заполняют всю комнату, а остановиться я уже не могу. Я все плачу и плачу, сжимая в руках подушку, и моя обида на папу становится все сильнее.
Я безутешна и очень одинока в своей комнате, наполненной солнечным светом и тяжелым плачем, на который скоро придет отец. Разве я так много прошу? Я всего лишь хочу, чтобы мои мама и папа были вместе со мной. Исполнись это желание, которое я загадываю уже третий год подряд, я бы стала самой счастливой Лили на всем белом свете!
Тихий стук папы в дверь прерывает ненадолго мои рыдания, я отрываю заплаканное и покрасневшее лицо от подушки и, надувшись, смотрю на опечаленное лицо моего папы, которое в такие моменты становится намного старше своего возраста. Мне не хочется с ним разговаривать, поэтому я молча и крепко обнимаю папу, стараясь успокоить всхлипы, которые всë ещë непроизвольно рвутся из грудной клетки.
Сегодня был особенный день – день моего рождения. Я часто просыпаюсь от ласкового голоса моей мамы, но папа всегда мне твердит, что моя мама давно мертва.
Дело о пропаже
Меня зовут Кайл, я работаю в отделе по розыску пропавших людей. По статистике ежегодно по всей стране пропадает больше семидесяти тысяч человек. При этом в течение первых месяцев мы находим восемьдесят процентов взрослых и девяносто процентов детей. В этом году наша статистика хромает на обе ноги, словно ей прострелили оба колена. Полгода назад у нас начали пропадать дети. Каждый месяц мы заводим новое дело о пропаже ребенка, когда у нас есть ещё шесть нераскрытых. Весь отдел спит по пять часов в сутки и работает в две смены без права на выходные. Знаю, у наших парней тоже есть семьи, дети и жёны. Чтобы они спали спокойно, я почти перебрался жить в свой кабинет. У всех отделов полиции и криминалистов сейчас нет ничего, кроме работы. Нет права на ошибки. И, что самое паршивое в этой истории, – у нас нет ни единой зацепки.
Я всегда гордился своей работой. Ещё полгода назад я чувствовал свою силу с каждым раскрытым делом, а сейчас у меня от усталости и отчаяния опускались руки. Наши ребята находили тела убитых детей, мы массово опрашивали свидетелей, у нас были тонны показаний, которые ни к чему не вели уже несколько месяцев подряд. Ни фотографий, ни отпечатков, ни следов от ботинок или шин. В конце сентября зарядил стабильный мерзкий дождь, который значительно усложнял нам поиски. Мои парни, хоть и падали духом, но упорно продолжали делать свою работу. Я с ужасом ждал, что в один из дней мне снова позвонят и сообщат о новом теле.
Помимо работы я очень любил свою жену. Семья всегда была моим приоритетом. И, как и любой коп, первые полгода я разрывался между домом и работой. Пока однажды я не приехал после суточной смены уставшим настолько, что Лилит нашла меня уснувшим в комнате в одежде. Наутро за завтраком у нас состоялся довольно простой разговор. Она сказала, что любит меня. Сказала, чтобы я прекратил метаться раненым зверем между тем, что мне дорого. Сказала, что всегда будет ждать меня. Сказала самые важные вещи на тот момент, которые позволили мне сконцентрироваться на работе и не чувствовать себя паршивым мужем. Сейчас я появлялся дома раз в трое суток, но всегда писал Лилит о новостях, спрашивал её дежурно о доме, интересовался её самочувствием. Я был безмерно благодарен ей за поддержку и понимание, не всем так крупно повезло с любовью всей жизни, как мне. Половина моих парней до сих пор ходила холостыми, а ещё треть уже была в разводе по понятным всем причинам.
К середине октября мы начали новое дело. Ещё одно тело, почерк тот же, улик – ноль. Отвратительность картины состояла в методах убийцы. А ещё никто из нас не понимал мотивов: следов сексуального насилия нет, только жажда бестолково кромсать тела людей, которым едва исполнилось пятнадцать лет. У нас в отделе была постоянная суета: рыдающие родители, адвокаты, криминалисты, каждый час поступали отчёты. Тяжесть ситуации давила на меня не хуже ледяной гранитной плиты: сегодня мы обнаружили тело дочери моей соседки. Соня воспитывала дочь одна, всегда из кожи вон лезла, чтобы обеспечивать своего ребёнка. Её девочка была красавицей: белокурая, вежливая, улыбчивая. Сначала мы нашли голову, отделённую от тела. Это была могила в северной части леса, на которой оставили голову ребёнка, а тело было погребено на глубине двух метров. Я сказал, что сам сообщу Соне.
Как и любой родитель, она долго отрицала случившееся. Но на опознании, когда она увидела грубый хирургический шов на шее мёртвой дочери, разрыдалась так горько, что я сам едва подавил ком в горле. Я держал Соню за плечи, а она кричала в исступлённой истерике, и я знал, что никому не успокоить мать, которая потеряла своего ребёнка. Я не мог понять Соню до конца, у нас с Лилит не было детей. И после многочисленных и безрезультатных попыток мы закрыли эту тему на неопределённое время. Я отвёз Соню домой, помог ей переодеться, пообещал, что Лилит зайдёт к ней, чтобы помочь с организацией похорон. Дождь не прекращался. Голова у меня отчаянно болела от количества дерьмовых новостей.
Следующие дни были поставлены на перемотку: Лилит всё время была у Сони, я постоянно был на работе, разгребая отчёты по уликам. Нашлось то, что напрочь лишило меня остатков сна. Нашлась улика. Всего одна, но она уже давала нам очень много. Отпечаток ботинка – ребята уже по следу искали марку, модель и точки продаж. Головная боль начала проходить, в дождях нашлись свои плюсы. Через несколько дней у нас была приблизительная картинка, а ещё через неделю мы начали собирать фоторобот, перебрав все показания свидетелей и записи с уличных камер. Я полностью сосредоточился на том, чтобы во что бы то ни стало найти психопата, который уже полгода терроризировал мой город. И я нашёл его.
Организация операции по захвату и задержанию произошла за один день. Вся центральная улица была перекрыта, выставили охрану, чтобы отгородить место от прессы и уличных зевак. Меня отстранили от дела и не дали присутствовать ни на одном допросе. Я остекленевшим взглядом смотрел на экран: велась прямая трансляция из допросной. На чёрно-белой записи в тюремной робе сидела она. Безумная улыбка на лице, руки в наручниках на столе.