Время нашей беды

– Вадос. А то, что Дымов вписался, – это ты от него узнал? Или тебе по секрету всему свету шепнули?

– Тема верная…

– Ты видел, сколько оппозиция на выборах получила? Ты за что стоишь?

– Да пофиг на оппов. Дело реальное, с ЕС договорились. Амеры не знают, но им ничего не остается. А Европе – вместе с нами жить, они понимают…

– Вадос, въезжай! Какая Европа?!

– Сань. Иногда надо рискнуть. Не один я рискую. Мне сказали – верняк. Я на Манежке – не последний человек в Самообороне сейчас. Ты видел, как в Киеве все провернули? Кто был никем, тот станет всем. В один день причем. Люди за сутки полканами становились, генералами – а то и министрами. Мне уже в ментовке знаешь какой пост пообещали?

Мне хотелось двинуть моего старого друга в морду. Или встряхнуть и заорать: «Ты чего несешь, е…! Какая ментовка, какая самооборона?! Ты охренел совсем, какая, в дупу, ментовка?» Но вместо этого я сказал:

– Вадос, ты себя услышь, друг. Ты чего несешь? На Украине гражданская война началась!

– Это потому что они мудаки были. У них свои терки с донецкими там… вот и началось. У нас такого не будет… ну с кем нам тереть? А дело верное, кто сейчас рискнет, тот в дамках будет. Сечешь?

Я понял – бесполезно.

– Вадос, ты дурак. Осел безмозглый, ты себя слышишь?

– Я, кстати, с украми говорил, у нас они тоже есть. Им тоже это на фиг не надо… надоело все. Они мира хотят. Ты тоже, если хочешь… у меня голос есть, сразу десятником поставлю, потом сотником станешь…

Я встал.

– Мудак. – Припечатал.

Вадос криво усмехнулся.

– Как знаешь. Мое дело – предложить…

– Слушать не хочу. Деньги забери…

И в этот момент на улице раздались приглушенные хлопки… в которых я опознал выстрелы…

Как звучат выстрелы, я хорошо знал…

У каждого человека должно быть хобби, и я обзавелся таковым. Сначала мое хобби было писать книги, начал с небольшого рассказа, потоми пошло… пошло… и так стало второй профессией. Вторым хобби была стрельба, у меня в доме стояло аж три сейфа, и все они были полны. Стрелял я много, нередко тратя большие деньги на прицел Eotech или пятидиапазонный лазер от «Зенита». Ну и сами стволы были… приличными, большая часть собрана по заказу или отлажена в оружейной мастерской.

Что так стреляет – я знал. Двенадцатый «Вепрь» или «Сайга» с подавителем. Законодательство оружейное у нас не совсем умное, и такую вещь, как штурмовой «Вепрь-12» с коротким стволом, можно купить сразу, пройдя довольно несложные процедуры, а вот однозарядную винтовку двадцать второго калибра надо ждать три года. И то дело, раньше ждали пять. Купил на черном рынке подавитель и барабан на двадцать пять патронов – и вот у вас в руках оружие, на ближней дистанции опаснее автомата и, в отличие от нареза, неидентифицируемое. То есть привязать картечь и даже пулю к гладкостволу – сложно, а картечь почти невозможно. Подавители были сейчас у многих вепреводов, они проходили как ДТК – дульные тормоза – компенсаторы. И вот именно их я и услышал.

Бросил взгляд назад… не видно, где выход. Если какой-то козел сюда заскочит – то всех нас положит.

И тут Вадос, матерясь и опрокинув чей-то стол, ринулся на выход. Совсем с дуба рухнул, блин…

– Вадос!

Бросил сумку на плечо, ломанулся за ним.

– Вадос, стой!

Да тут что – все с ума посходили?..

Вадос выскочил первым, я следом. Увидел, как мимо идет старая белая «Нива» с поднятой вверх дверью багажника… из нее и стреляли. Впереди, там, где стояли вованы на защите Старой площади, было какое-то движение, неуклюже разворачивался «покемон».

– Вадос, стоять!

Вадим будто не слышал меня – развернулся в сторону уходящей «Нивы», и тут, в оглушительной (или мне кажется) тишине, он с размаху упал на брусчатку… звук был такой, как будто бы упал большой мешок…

– Вадос, блин!

Я в этот момент находился на ступенях, ведущих вниз, в полуподвальное кафе, – меня почти не было видно, ни внучкам[2], ни с той стороны, куда ушла «Нива». Вадос был рядом, я схватил его за ногу и затащил внутрь, на ступеньки. С первого взгляда понял – худо дело. Попытался зажать рану… куда там. Пульса уже почти не было, у меня все руки были в крови…

Вадос, Вадос…

В чем я был сто пудов уверен – стреляли не из гладкого. АКМ, СКС, а скорее всего – СВД. Я все-таки охочусь, видел раны и от нареза, и от гладкого.

Вадос, блин…

Внучки были совсем рядом – они бежали по круто уходящей вверх улице – и на моих глазах так же упал с размаху сначала один, потом – другой. Полетела, покатилась вниз разбитая каска, я видел кровавое облачко там, где только что была голова. Ревя мотором, пер по улице бронированный «покемон».

Снайпер, сволочь.

Ломанулся назад. какая-то телка, увидев меня, страшно, почти на ультразвуке завизжала.

Самому хреново…

Схватил официантку, заорал в лицо:

– Где выход?! Убью!

В сумке, которую я нес Вадосу, было двести штук. Двести тысяч долларов наличными. Плата за кое-какие услуги…

Руки я вымыл, как смог, в грязном снегу, перед этим пробежав сколько-то. Даже тут были слышны отдаленные хлопки… то ли фейерверки, то ли выстрелы.

Так, спокойно.

На руках оставалась какая-то розовая слизь, я никак не мог ее смыть. Грязный, со льдинками снег мерзко царапал руки. В принципе меня можно было брать сразу, что первый ментовский патруль и сделает…

Достал из сумки чистый листок бумаги… я всегда носил несколько. Вытерся, как смог… достал еще один.

Успокойся…

В супермаркете – первой попавшейся на пути «Пятерочке» – купил большую бутылку воды, батон белого хлеба, упаковку салфеток и три дой-пака с жирным майонезом. Когда расплачивался, кассирша на меня не обратила никакого внимания… и то хорошо. Сумку с двумястами тысячами долларов я оставил в ячейке, но ее никто не спер.

Поймал себя на мысли, что у мясной витрины меня стало подташнивать…

Когда выходил – осколком стекла по нервам резанул вой сирен. По дороге пронеслись одна за другой несколько «Скорых» с включенными мигалками и сиренами, они направлялись в центр города…

В одном из дворов я привел себя в порядок, использовав салфетки и часть воды, после чего откусил хлеба и затолкал в себя полпакета жирного майонеза. В горах, во время выходов, люди целыми днями питаются этим майонезом. Тошнило, но я держал себя в руках.

Что, блин, теперь делать?

Интересно, авиарейсы отменены или нет? Понятно, что начался майдан – по-настоящему начался. Вадоса убил снайпер, не пуля одного из внучков – он стоял лицом к уходящей машине и… да чего там – я сам видел, как застрелили двоих бойцов Нацгвардии… это не шутки. Я сильно сомневаюсь, что наша власть такая же размазня, как Янык, и, значит, будет большая кровь. И кровь – спровоцированная.

Твари… какие все-таки твари… гниды конченые. И как только Вадос с ними связался. У него что, мозги отшибло… должность ему предложили в МВД…

Второй вариант – на вокзал. Тут относительно недалеко, можно пехом дойти, на Ярославский. Я дорогу знаю.

Решил все-таки в аэропорт. Хрен с ним, поймаю такси – и…

Рейсы пока не отменили, аэропорт не закрыли.

Бросалось в глаза большое количество корреспондентов, их можно было определить по аппаратуре, они ругались с таможенниками. Все экраны в зале были включены на Первый, передавали экстренное сообщение. В центре столицы провокации, есть убитые и раненые, была попытка теракта на Старой площади, пресеченная. какой-то эксперт говорил о возможности введения в стране чрезвычайного положения.

Мне – пофиг, мне улететь дайте…

Улетел.

В Перми приземлялся уже ночью, друг – Иван его зовут – встречал меня. Глаза – с пятирублевую монету…

– Видел, не?..

– Вань… чего я должен был видеть?

– Телик включи…

У меня в машине был телик, автомобильный, я включил. От увиденного в осадок просто выпал. Зарево на полнеба, драки… палками, арматурой мочат, мочат не по-детски. Не похоже вообще ни на что – где полиция, где Национальная гвардия… тут все в одной куче.

Как я понял из сбивчивого комментария, ведущая, видимо, тоже была в шоке от происходящего – ближе к ночи сторонники Антимайдана прорвали кордоны полиции и Национальной гвардии (я так подозреваю, гвардейцы не особо и сопротивлялись) и атаковали сторонников демократии на Манежке. Там – помимо обычной московской хомоты[3] – кого только не было: там и приехавшие в поддержку украинцы, и какая-то подозрительная самооборона, и белорусы из «Хартии-97», и футбольные фанаты, и часть националистов, которые раскололись после украинских событий. Их атаковали собранные правительством отряды молодогвардейцев, националисты, рокеры… в общем, лоялисты всех родов и видов. Полиция и гвардия – после дневной провокации – судя по всему, вмешиваться не торопилась…

Изображение было неровным, прыгающим. Было видно, что летят и плескают огнем на людей бутылки… в общем, трудно описать словами, что там было видно.

Я как-то отстраненно подумал: сотка трупов завтра, не меньше. Я в свое время беду в Одессе предсказал – как днем стали сообщать о столкновениях, подумал – худо дело, будут трупы. Вспомнил распад Югославии и знаменитый матч ненависти в Загребе. Утром – как помню, выходной был – встал – точно. Несколько десятков человек сожгли…

И тут – плохо дело будет…

Чувствую – плохо…

– Переночуешь у меня?

– Вань. Мне домой надо…

Уральск, Россия

Ночь на 21 февраля 2017 года

В свой родной Уральск я прибыл, маханув из Перми, уже глубокой ночью, пробыв в дороге часов пять. Припарковал машину во дворе родного дома… сна не было ни в одном глазу, я, конечно, энергетика хапнул полторы банки, чтобы за рулем не заснуть, – но дело было не в этом.

Привычная дверь… лифт, едва тащащийся наверх… еще дверь.

Привычная темень длинного коридора, дверь в темную… стиралка на ходу мешается…

Дом… милый дом.

Итак… я был дома.

В это было сложно поверить – но я был дома.

Первым делом я прошел не на кухню. Бросил сумку, прошел в спальню – там стоит один из сейфов, их у меня два. Отомкнул дверцу… все было на месте… сталь и черный пластик автоматических винтовок, сине-красные пачки с патронами. Все было на месте, и всего было столько, что прямо сейчас можно устроить небольшую Курскую дугу…

Так, стоп.

Вот так вот крыша и съезжает. А потом – оказывается, что ты прямой последователь юриста Виноградова…[4]

Оставив в покое стволы, я прошел на кухню. Но перед этим я вытащил из креплений и бросил на кровать автоматический «Вепрь-15»…

Что бы ни случилось дальше – теперь меня просто так не возьмут. Я, блин, уральский. И в бараний рог согну кого угодно…

Прошел на кухню, поставил на огонь чайник, сел за стол. Чайник у меня простой, старый, его надо на газу кипятить. Чай тоже предпочитаю по-простому заваривать, никаких пакетиков. От пакетиков вкус какой-то синтетический…

Пока закипало – тщательно, с мылом, вымыл руки.

Бежать?

Смысл? На меня ничего нет, я в лучшем случае свидетель. Правда, свидетель такого, что не приведи господь.

Как-то холодно, отстраненно подумал: начинается… Вот и за нами пришли…

Чайник вскипел. Сыпанул чая, заварил…

Что делать? Я почему-то ни разу не сомневался уже тогда – кончится худо. И надо быть готовым ко всему.

Пока чай настаивался – вышел в коридор, поднял сумку, вжикнул молнией. Деньги были на месте – двести штук, двадцать пачек стодолларовых. Учитывая, что товар за них я привез, а Вадосу деньги были не нужны, получается, деньги теперь мои…

Куда их девать?

Так я и стоял какое-то время в коридоре с сумкой. Потом вернулся на кухню, налил чая, глотнул… и вот тут меня вывернуло. Вывернуло капитально, я едва успел добежать до раковины. Так и стоял, держась за край кухонного гарнитура, – а меня рвало и рвало какой-то слизью…

Проблевался, простите, потом кое-как привел себя в порядок, смыл это все, прополоскал рот. Сел на табуретку – и сидел, думал… только потом хоть убей, не вспомню, о чем. Потом прошел на лоджию… несмотря на то что у меня не видовой пентхаус – этаж высокий и вид с балкона просто шикарный.

Город спокойно спал, горели в ночи одинокие окна… и никто не знал, что в страну пришла беда… и в наш город тоже пришла беда.

Немного лучше стало… по крайней мере не тошнило – и мне пришла в голову еще одна мысль: будет война. Настоящая, большая война. Которая затронет всех нас, затронет и мой родной город.

Мы ведь непуганые… непоротые. В моем городе последний раз война была в восемнадцатом году, да и то ненастоящая, гражданская. А настоящей войны и настоящего врага не было… я даже не знаю, сколько лет не было. И мы не одни такие – подавляющая часть территории России не знает, что такое война, уже сотни лет. Выросли люди, для которых война – это пустой звук, отсутствие войны – само собой разумеющееся. То, что не представляет ценности, потому что это так и должно быть. Страх перед войной атрофировался в поколениях. Вот и Вадос, с которым мы выросли в одном дворе, когда связался с этой Манежкой… он не подумал, что может быть война. Даже после той войны, в которой он участвовал. Он не подумал, что война может прийти в Москву – и он сам открывает ей двери. И словил башкой пулю – одним из первых…

Война…

Город лежал передо мной… трамваи уже не ходили. И город – некому было защитить, кроме нас самих.

А защищать – придется…

С этой мыслью я вернулся в комнату, оставив дверь на лоджию открытой. Поставил компьютер грузиться…

Первый же информационный сайт, на который я зашел, сообщил, что на Манежке больше ста погибших. Текст статьи был откровенно истерическим.

Понятное дело, теперь вся либеральная тусовка на рога встанет…

Сна по-прежнему не было ни в одном глазу. Смысла даже ложиться нет, ворочаться… не засну. А потому я прошел в спальню, достал из сейфа «Моссберг» и зарядил его картечью, поставил у шкафа. Потом начал набивать патронами автоматные…

Москва, Россия

Ночь на 22 февраля 2017 года

В одной из армейских палаток, стоявших на Манежке, сидели министр иностранных дел и премьер-министр России и, обжигаясь, глотали кофе, держа одноразовые стаканчики закоченевшими руками…

Хотите сказать, такого не может быть? Министр иностранных дел и премьер-министр должны пить кофе в Белом доме, или в Кремле, или на Старой площади, но никак не в прорезиненной армейской палатке на шестьдесят мест? Что такого не может быть, потому что мы не проиграли войну, у нас есть нормальная власть, и она обитает не в палатках на морозе, а в Кремле и тому подобных присутственных местах…

Увы… войну мы проиграли, хотя даже не заметили этого.

И министр иностранных дел, и премьер-министр были не настоящими, а из теневого правительства, созданного Координационным советом оппозиции, главным легальным органом, организовавшим это стояние на зимней Манежке. Конечно, за координационным советом стояли другие, и весьма конкретные, непубличные люди и организации – но сам координационный совет должен был в будущем стать заготовкой для правительства новой России. Обновленной России. Европейской России. Такой России, которую видели и о которой мечтали собравшиеся здесь, на Манежке, люди…

Людей было немного. Оппозиция регулярно заявляла о тридцати тысячах человек, но по факту основной костяк составляли пять-семь тысяч человек, находившихся на площади постоянно. Еще столько же приходили время от времени, в основном по выходным. Среди постоянно находящихся тут протестующих немалую часть составляли граждане Украины, также были и белорусы из «Хартии-97». Русские в основном представляли собой либо часть националистического движения, которая после начала событий на Украине переметнулась на украинскую сторону, либо студентов, из числа самых отмороженных.

Оппозиционеры, митингувальники и протестувальники возвели из чего придется баррикады, установили сцену с дорогой аппаратурой и палатки, они всячески пытались копировать украинский Майдан, но получалось копировать откровенно плохо. Любой, кто был на украинском Майдане в 2014 году и теперь смотрел на Манежку, сразу видел разницу.

Во-первых, отношение к людям и сам состав тех, кто собирался здесь и кто был здесь. В Киеве на Майдан приходили все, и стар и млад, как говорится, были женщины. Здесь женщин практически не было, стариков – тоже, в основном молодежь и мужчины среднего возраста. Почти не было студентов – в отличие от Киева, занятий в вузах никто не отменял, и студенты если и приходили, то только по выходным.

Пропускная система тут тоже была – но работала она много жестче, чем в Киеве. Если в Киеве через весь Майдан можно было пройти, то через Манежку – просто так, не по делу, пройти было нельзя. Если в Киеве на Майдане было дело, что и кормили, и лечили бомжей, то тут бомжей отправляли пинком – подальше. Питание, лекарства и все необходимое для Манежки в основном завозилось централизованно, москвичи тоже что-то привозили, но немного. Намного меньше, чем в Киеве. Манежка и Москва в основном были чужими друг другу, и это чувствовалось…

Активных наступательных действий Манежка не предпринимала. Возможно, потому что совсем недалеко, на Красной площади, бушевал и бесновался Антимайдан численностью никак не меньше, чем Манежка. Здесь палаток было меньше, антимайдановцы были устроены куда лучше, и спали они в теплых помещениях, кто-то даже говорил – в Кремле. Но они были опасны, не менее опасны, чем сама Манежка. Белоленточно настроенные корреспонденты развлекались тем, что брали интервью и делали групповые фото участников Антимайдана, делая акцент на азиатских лицах и говоря о том, что Антимайдан носит проплаченный и заказной характер. Это, конечно, было так, но не в большей степени, чем сама Манежка. На Антимайдане было немало людей, которым никто и ничего не платил. Некоторые из них были украинцами, которые помнили, что произошло в их стране, и не хотели повторения. Интервью с одним таким украинцем, уже получившим российское гражданство, показал Первый канал.

Но вернемся в палатку к коротающим время двум государственным мужам. Говорили они, как водится, о судьбе России, а конкретно – о Крыме.

– Гарик, ты приди в себя, – сказал министр иностранных дел, грея руки о почти полный стаканчик с кофе, – Крым отдавать нельзя, несмотря ни на что. Ты же понимаешь, нам нужно хотя бы минимальное общественное согласие. Отдадим – нас же потом прямо в Кремле вздернут.

– Сань, – ответил будущий премьер, – так не получится. Ты хочешь все поменять, ничего при этом не меняя. Крым надо будет отдать. С переходным периодом… не знаю как – но отдать. Это – ворованное. А с ворованным в Европу не принимают.

– Турцию приняли… – с сомнением сказал будущий глава МИД. – А у них сам знаешь, какие проблемы с турецким Кипром.

– Турцию не приняли.

– Но в НАТО же приняли. И никаких санкций против Турции нет. Думаю, конкретно по Крыму договориться можно будет. Проведем референдум, там то, се. У ЕС, как и у США, аллергия на Пу. Не будет Пу – это само по себе положение облегчит.

– Неправильно рассуждаешь.

– В чем?

– Почему в девяносто первом не удалось? Ты никогда не задумывался?

– …

– Потому что тогда тоже решили на поводу у народа пойти. А надо было через колено ломать, как в Польше. Создать институт люстрации, начать уголовное преследование коммунистов, запретить компартию. Одного посадили – публично, как положено, не таясь, – сто затихарились. Но сажать надо было!

– Гарик, тогда бы все уже через год на осине висели.

– Не висели бы! Ты кого боишься? Эту быдлятину, что через дорогу? Да они первые будут хлопать за безвизовый въезд и то, что через какое-то время будут деньги нормальные, а не деревянные. Если что – США помогут, Европа поможет, – введут персональные санкции, арестуют счета тех, кто возбухать будет. Может, и войска введут.

– Ага. Ввели в Украину…

– Россия – не Украина! Ставки больше, это все понимают! Я уже говорил кое с кем. Все это понимают. И готовы рисковать. В разумных, конечно, пределах.

– В разумных? Гарик, а на хрена нам с ходу так восстанавливать против себя большую часть населения страны? Ты прекрасно знаешь, какое мнение по Крыму. С хохлами этим Крымом мы все равно не замиримся, им Крыма мало будет, они репарации потребуют. А здесь мы против себя автоматом полстраны настроим.

– Сань, ты не врубаешься? Если надо заплатить репарации, значит, заплатим. Вопрос – с кем мы. На чьей мы стороне. И нашим и вашим в этот раз не получится. Надо определяться. Крым – это вопрос такой, он сразу позволит определить, кто с нами, а кто против нас. Кто против нас – тот сразу возбухнет. И можно будет действовать.

– Как – действовать?

– Там посмотрим. Главное – разом сжечь все мосты. Показать Западу, что мы решительно изменились…

Будущий премьер понизил голос:

– Я тебе больше скажу. Я был в Вашингтоне, на симпозиуме, потом пригласили на деловой завтрак в Госдеп. Там – тоже не дураки сидят. Мне конкретно дали гарантии. Если мы продемонстрируем добрую волю и обеспечим управляемость – никто нас щемить не будет. Наоборот, есть мнение, что в этом случае весь постсоветский регион и часть Ближнего Востока постепенно отдают нам.

– Это – как?

– А так. Врагам никто не отдаст, это понятно. Но если мы продемонстрируем, что мы не враги… В Госдепе недовольны происходящим на постсоветском пространстве. Особенно Украиной. Вложенные бабки пошли впустую, четкой ориентации добиться так и не удалось, а моральные издержки от публичной поддержки такого режима превышают все возможные пределы. Короче, если мы продемонстрируем, что мы лучше контролируем ситуацию, то Украину передают в управление нам, деньги пойдут через нас, указания – тоже. По Грузии – пока такого решения нет, но по Украине – оно уже созрело. Дело за нами.

– Украина… – с сомнением протянул министр иностранных дел, – они там как с цепи сорвались. Контролировать их невозможно. Тем более – нам. Они же нас ненавидят…

– Какая разница, ненавидят… МВФ придушит – завтра они к нам приползут на коленях, будут ж… целовать. Против Америки они не пойдут…

Разговор прервало появление в палатке нескольких людей в одинаковом камуфляже и масках. Маски на Манежке нельзя было носить никому, кроме самооборонцев…

Вообще, интересные люди были эти самооборонцы. Они были разные… была, например, сотня, которая использовалась, когда надо было дать картинку для интервью или что-то в этом роде. Там были только москвичи, умеренной степени быковатости. Ну и… из Подмосковья. Главное – более-менее нормальный язык и нормальная русская ряха. Были сотни, набранные из гастарбайтеров, из людей, присланных этническими мафиями. Наконец, были сотни, которые появились как бы из ниоткуда, в них была железная дисциплина, и их можно было опознать по ношению масок – они почти их не снимали. В этих сотнях команды отдавались на русском, но иногда проскакивали и другие языки. Украинский, белорусский, литовский, грузинский…

Эти сотни были опорой, силовым каркасом Манежки, и их по сравнению с киевским Евромайданом было много… непропорционально много по сравнению с численным составом обычных протестующих. Жили они в палатках, не армейских старых на шестьдесят душ – а нормальных, утепленных…

– Выходим, – сказал старший из самооборонцев в глухой черной маске.

– Что происходит?

– Нужно идти. Прямо сейчас.

– Почему?

– Жора передал привет.

Эти слова для министра иностранных дел и премьер-министра России оказались решающими, они встали.

– У меня вещи в палатке…

– Жора сказал – нет времени.

Жору на самом деле звали Джордж, и он был представителем Фонда развития демократии и гласности, со штаб-квартирой в Вашингтоне, округ Колумбия. Он давал деньги на протесты и более того – каждый день он сбрасывал на оговоренные телефоны части базы данных. Соединив их вместе, они получали что-то вроде разведывательной сводки, из которой узнавали, что собираются предпринять против них в Кремле. Распечатки переговоров, иная информация. Все это передавалось раз в день, куски баз данных сшивались специальной программой, и если хоть одной части не было – базы также не было.

Это держало их вместе…

– Хорошо.

Министр иностранных дел поежился. У него не было зимней шапки на голове, а на улице мороз, и вряд ли уместно сейчас идти за шапкой…

Боевики самообороны профессионально взяли их в кольцо и повели. Они шли мимо палаток, мимо охапок дров и мешков с углем из супермаркетов, мимо газовых баллонов, мимо мешков с макаронами и крупами, мимо выглядывающих из палаток пузатых емкостей с питьевой водой – их держали в палатках, чтобы не полопались. Шли быстро. Кто-то узнавал их, кричали «Слава России!», и они машинально отвечали в ответ. Народу на Манежке в зимний ночной час было совсем немного, Москва – не Киев, тут зимой не помайданишь. Они даже предлагали перенести Манежку на лето, доказывали, что так придет больше народа, – но американцы были непреклонны. Или сейчас – или никогда. В смысле – денег не будет, и организовывайте все сами. Как хотите.