Поместье Лейкседж

Линдалл Клипстоун

Поместье Лейкседж

Все растения в Лейкседже – эндемики.

В саду уж фиалки давно зацвели,Иди к ним – таинственным, темным.В лесу вечереет, качает цветыСеверный ветер холодный.Но вспомни меня – я пытаюсь найтиТу песню, что душу затронет.А сердце мое пронзают мечи,И броня их не остановит.– Д. Г. Лоуренс. Письмо из города: Серым Мартовским Утром

Lyndall Clipstone

Lakesedge

* * *

Henry Holt and Company, Publishers since 1866 Henry Holt® is a registered trademark of Macmillan Publishing Group, LLC 120 Broadway, New York, New York 10271 fiercereads.com

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2021 by Lyndall Clipstone. All rights reserved.

© Ускова К., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Первая глава

Монстры существуют. Они живут в лесу и выходят наружу по ночам. Ползут вдоль стен нашего дома. Проникают в грезы моего брата.

С последнего кошмара Ариена прошло больше недели, но я знаю, что сегодня они вернутся. Весь день меня преследовала уже хорошо знакомая тяжесть в воздухе. Я чувствую их приближение даже раньше, чем он.

Я долго не засыпаю. Свернувшись калачиком, лежу на узкой кровати в скромной маленькой комнате, которую мы делим с братом. Наблюдаю за ним. Жду. Уже за полночь. Даже с распахнутыми окнами этой ночью жарко и душно.

– Виолетта? – зовет он меня, вытянув руку. Его начинает охватывать тьма.

Тени текут сквозь его ладони широкими лентами и покрывают пол чернильным туманом. Его глаза стали полностью черными – они меняются, когда он грезит. Эти пустые глаза на его испуганном лице – словно ошибка. Ариен – нежный и милый. В нем не должно быть этой тьмы. Должно быть, он уже не в себе, и все же…

Пока над нами нависают заполняющие комнату тени, я придвигаюсь ближе. Сначала они похожи на дым, который сгущается все больше. Затем их становится так много, что весь свет гаснет, и остаемся только я, Ариен и густая тьма.

– Лета? – зовет он меня испуганным голосом, который вдруг меняется на протяжное рычание. – Лета, Лета.

Я беру его руку и начинаю дрожать. Ненавижу себя за это, но не могу остановиться. Тьма льется сквозь наши переплетенные пальцы, заслоняет лунный свет. Тени на коже ощущаются как мороз в суровую зиму, обжигающий холод.

Я вцепляюсь в Ариена, и шепчу ему: «Я рядом, рядом», и не отпускаю его, даже когда он злобно рычит и начинает меня царапать. Он царапает мне лицо, горло, руки. Я сдерживаю крики боли и, пока он не расцарапал меня еще сильнее, крепко его хватаю.

Дальше будет еще хуже. Я отталкиваю эту мысль и проглатываю ее до тех пор, пока во рту не появляется привкус меди и соли. Он мой брат. Он никогда, он не будет…

Появляются новые тени, более быстрые и жестокие. Пока они охватывают нас, я прижимаю Ариена к себе. Они как виноградные лозы, только с шипами. Я чувствую, как тьма накрывает меня, чувствую, как она скользит и скользит по моей коже. Мой живот сжимается от страха, в горле застревает крик. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь говорить спокойно:

– Ариен, любовь моя, все хорошо, все в порядке.

Эти слова я повторяю уже бессчетное количество ночей. С тех пор как начались эти грезы. С тех пор как мы переехали сюда.

Сейчас мое семнадцатое лето, а для Ариена оно тринадцатое. Мать нашла нас на дороге рядом с Вейрским лесом. Ариен был младенцем, а я – достаточно взрослой, чтобы назвать ей наши имена – Ариен и Виолетта Грейслинг – и сказать, что наши родители умерли, но больше не сказала ничего. Что же должно было случиться, что мы оказались в лесу посреди зимы… Я стараюсь не задумываться об этом.

Огонь, чтобы сжечь заразу. Искры, рассекающие ночное небо. Запах пепла. Деревья на фоне лунного света. Шепот в ветвях.

Я до сих пор помню, как рука Матери впервые коснулась моей щеки. Ее пальцы были испачканы краской с икон, которые она писала. Помню, как зимнее солнце сияло в ее волосах цвета кукурузы, когда она наклонялась ко мне. От нее исходил запах льняного масла.

Она взяла меня и Ариена за руки и отвела в свой дом.

«Это Леди послала мне вас», – сказала она однажды. Сначала это звучало совсем не грозно. Но прошло уже много лет. Теперь все по-другому.

Теперь все, что я знаю, это то, что я не могу позволить этой ужасной тьме захватить моего брата. Как бы мне ни было страшно, я должна защищать его.

– Это грезы, Ариен.

– Ты не сможешь остановить это, Лета. Ты не можешь…

Он выплевывает слова сквозь оскаленные зубы. Я еле сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Голос Ариена, то, как он борется со мной… это не он. Это не может быть он. Я должна помочь ему справиться с этим. Он должен вернуться. Я не позволю ему заблудиться в темноте.

– Это грезы, Ариен. Это не по-настоящему.

– Ты не сможешь это остановить.

Тени заполняют мой рот и легкие, я чувствую привкус дыма и пепла. Крепче обнимаю брата, вцепляюсь в него. Я отгоняю страх и представляю, что мы где-то в другом месте, снаружи, в нашем маленьком саду. Я думаю о солнце и цветах. Мои руки погружены в землю. Корзины полны вишни, которую я собирала всю неделю. Эта картина жива в моей памяти.

Я думаю об этом ради Ариена. Ко мне словно привязана веревка, другой конец которой держит его. Под моей кожей начинает разливаться тепло. Я думаю о садах и солнечном свете. Ни тьмы, ни теней, ни пустых, нечеловеческих глаза брата.

Медленно, медленно тени перестают исходить из его рук. Тьма расползается по углам комнаты. Я задерживаю дыхание, пока она полностью не исчезает, а затем с тяжелым вздохом опускаюсь на Ариена.

Он касается моего запястья и быстро отстраняется, когда чувствует опухшие царапины.

– Я снова сделал тебе больно?

Я закрываю царапины ладонью.

– Ты ничего не сделал. Я в порядке.

Низкая луна за окном еле видна между сгущенными облаками. Она тускло освещает коллекцию камней, которые я держу на подоконнике. Я провожу пальцем по камню с золотым отливом. Он гладкий и тяжелый, идеально вписывается в изгиб моей ладони.

Я заставляю себя дышать ровно, желая, чтобы мое частое сердцебиение замедлилось.

– Ты не причинил мне вреда, – говорю я снова, пытаясь успокоить Ариена, пытаясь успокоить себя. – Все кончено, любовь моя. Теперь ты в безопасности.

Он начинает плакать. Громкие гневные рыдания эхом разносятся по комнате, по всему дому.

– Прости, Лета.

Я обнимаю его.

– Тебе не за что извиняться, – говорю я. И добавляю, зная, что это необходимо: – Но ты должен быть тише.

Он прижимается ко мне головой, пытаясь заглушить звуки слез. Его волосы, рыжие, как у меня, падают ему на лицо. Я убираю их с его щеки.

Он сдавливает рыдания, а я тихонько шепчу ему на ухо:

– Пожалуйста, Ариен, тебе нужно остановиться. Она услышит тебя. Мать услышит тебя. Пожалуйста…

Он хватает мою руку, и я резко останавливаюсь. Своими пальцами он сжимает мои. Мы оба сидим тихо, но по коридору разносится эхо шагов и наша дверь распахивается с такой силой, что ударяется о стену. Мать врывается в комнату.

В отблесках фонаря она будто светится и отливает золотом. Ее кожа покрыта бледными веснушками, а волосы блестят от света пламени. Но ее красота резкая, полная острых граней. Какая бы мягкость ни была в ней, когда она впервые увидела нас – двух потерянных детей на дороге, – она давно исчезла. С тех пор как появились тени.

Она хватает Ариена за запястье, разводит его пальцы. Его руки все в черных пятнах. Тени, как всегда, прилипли к его коже. Отметки постепенно тускнеют и вновь темнеют, когда начинаются грезы. Их нельзя стереть, хотя Мать и заставляла его пробовать бесчисленное количество раз.

– Ариен.

Другой рукой она хватает его за подбородок и крепко держит до тех пор, пока он не встречается с ней глазами. На ее лице мелькает что-то похожее на грусть. Затем освещение меняется, и она вновь становится холодна.

– Только не снова.

Он пытается вывернуться из ее хватки, пока она тащит его прочь из комнаты. Я бросаюсь за ними.

– Отпусти его! Он ничего не может с собой поделать, ты же знаешь, он не может!

– Иди в постель, Виолетта, – бросает Мать через плечо.

В коридоре он пытается вырываться, и она крепче сжимает его руку. Я иду прямо за ними. Когда мы добираемся до кухни, его взгляд лихорадочно мечется между подвалом и входной дверью. В прошлый раз, когда это случилось, она заставила его спуститься вниз. Накануне она заперла его снаружи и оставила на всю ночь в саду.

Она думает, что если будет держать его в темноте, тени уйдут. Словно одна тьма уничтожит другую. Она перепробовала столько способов очистить его, но ни один из них не помог. Она убеждена, что его тени – свидетельство темной алхимии.

Но все, что я знаю о темной алхимии, – что она опасная и ядовитая и не может быть связана с Ариеном. Он – не зловещий мрак, не струящийся яд. Он мой брат, и я пойду за Ариеном, куда бы она его ни забрала. Я пойду с ним в темноту подвала. Я пойду в залитый лунным светом сад. Я останусь с ним и буду охранять его.

Но вместо того чтобы идти к выходу или к двери подвала, Мать тащит Ариена к алтарю Леди. Она выворачивает его руку, пока он не становится на колени, а затем зажигает свечи на полке. Они ярко вспыхивают одна за другой.

Леди создала мир. Она и есть мир. На всех картинах Матери она выглядит одинаково: золотая и блестящая, с бронзовой кожей и длинными распущенными волосами. На иконе изображена Леди, прижимающая пальцы к земле, растворяющаяся в свете, текущем через все сущее. Картина прекрасна. Но когда Ариен падает под иконой, по ней пробегает тень, и на мгновение золотые пальцы Леди кажутся когтями. Ее улыбка становится резкой.

Мать с силой подносит испачканные пальцы Ариена к огню свечей. Я хватаю ее за руку, пытаюсь отвести назад:

– Стой! Ты не можешь этого сделать!

Все происходит быстрее, чем вспыхивает фитиль. Она поворачивается ко мне, ее лицо напрягается, и она дает мне пощечину. Звук рассекает воздух, от внезапной боли мир вокруг исчезает. Я падаю на стол, прижимая руку к пульсирующей щеке.

Пока я пытаюсь избавиться от звона в ушах, Мать показывает мне почерневшие отметины на коже Ариена:

– Ты знаешь, что это за тьма, Виолетта. Подземный Лорд придет за ним.

– Нет, нет.

Свеча горит. Мать толкает Ариена вперед. Когда кончики его пальцев почти касаются пламени, он еле сдерживает крик.

Мать думает, что тьма в нем принадлежит Подземному Лорду – повелителю мертвых. Что тени призывают его к нам, словно к умирающей душе. Но Ариен такой добрый, такой хороший. Тени – всего лишь грезы. Он никак не связан с Подземным Лордом или магией Нижнего мира.

Я снова хватаю ее за руку.

– Он не какое-то отравленное поле, которое нужно выжечь!

– Лета, – тихо и отчаянно шепчет Ариен. – Лета, не надо.

Но я игнорирую его. Пусть Мать причинит мне боль – мне все равно. По крайней мере, тогда она оставит Ариена в покое. Я готовлюсь к новому удару и почти надеюсь на него, но вместо этого она отталкивает меня и прижимает руки Ариена к огню. Он закрывает глаза и шипит сквозь зубы. Я смотрю на них, чувствуя себя такой бессильной, такой злой.

Я должна что-то сделать. Она собирается жечь, пока его руки не очистятся. Она будет продолжать причинять ему боль, если я не заставлю ее остановиться.

На столе стоит стеклянное божество с горящей в центре свечой. Я хватаю его и с силой бросаю на пол. Оно разбивается на множество осколков, звук пронзает воздух.

Мать бледнеет, и ее губы сжимаются в резкую, яростную линию. С бушующим в глазах гневом она перешагивает через стекло и хватает меня за запястье. Ее пальцы впиваются в мою руку, оставляя свежие синяки на старых, оставшихся с последнего раза. Я позволяю боли захлестнуть меня, радуясь, что это я, а не Ариен.

Она толкает меня на пол.

– Вставай на колени.

– Что?

– На колени. Вниз.

Я смотрю на зазубренные осколки, брызги воска, дым от уроненной свечи. Ариен качает головой, выражение его лица одновременно и беспомощное, и разъяренное. По его щекам текут слезы, обожженные пальцы заправлены в изгиб рукава.

– Мама, стой!

Он запинается и, глядя на свечи, заставляет себя снова тянуться к огню.

– Я сделаю это, сделаю.

Как Мать может думать, что если будет причинять нам боль, то защитит? Если сейчас нам и надо от чего-то спасаться, то не от Подземного Лорда, а от нее.

Я чувствую себя такой же сломанной и разрушенной, как разбитое стекло под нашими ногами. Но я не отрываю взгляда от лица Матери. Прежде чем она может вновь заговорить, прежде чем Ариен может успеть двинуться, я опускаюсь на колени. Одно колено, затем другое. Первый порез приносит пронзительную боль. Я кладу руки на пол и пытаюсь не издавать ни звука, пока нависаю над осколками.

Я не могу этого сделать.

Но я должна.

Стекло пронзает мои колени ужасной болью, которая проникает повсюду: в кончики пальцев, кожу головы, подошвы ног. Я вздрагиваю, но гордость удерживает меня. Ариен защищен от огня и подвальной темноты, от всего.

Мать и раньше причиняла нам боль, но так сильно – ни разу.

Она наклоняется и кладет руку мне на щеку, ее ладонь неуместно нежно касается того места, куда она меня ударила.

– Я пытаюсь защитить его, Виолетта. Я пытаюсь защитить тебя.

Ее лицо и голос мягки, словно ей искренне жаль видеть меня такой. И есть ужасная, предательская часть меня, которая хочет опереться на ее руку, позволить ей успокоить меня. На глаза наворачиваются слезы, но я моргаю, и они высыхают. Стиснув зубы, я смотрю на Мать, пока в мои колени врезается множество осколков.

Она смотрит на меня, не двигаясь, а затем встает и проводит руками по юбке. Она пересекает кухню, и ее шаги глухо звучат по коридору обратно в комнату. Скрипит защелка закрывающейся двери.

Когда мы остаемся одни, Ариен быстро тушит алтарные свечи. В воздухе витает дым. Он помогает мне отойти от осколков, и я сворачиваюсь калачиком на полу возле печи, прислонившись спиной к стене. В комнате витает сладко-горький запах от кастрюли, полной вишневого варенья, которое я приготовила. На полке наверху есть пустые кувшины, которые можно наполнить, когда заготовки остынут, – это наш вклад в деревенскую десятину на завтра.

Ариен приседает рядом со мной. Он колеблется, как будто хочет прикоснуться ко мне, но боится. Тьма исчезла из его глаз. Они такие же серебристо-серые, как и мои.

– Лета, мне очень жаль, – торопливо говорит он. – Я должен был остановить ее. Я должен…

Я поправляю край ночной рубашки.

– Можешь принести мне какую-нибудь ткань?

Пока его нет, я наклоняюсь, чтобы разглядеть порезы. Глубоко вдыхаю и начинаю вытаскивать осколки, застрявшие в моей коже. Один за другим кладу осколки на пол. Покрытое кровью стекло сияет – мрачная пародия на мою коллекцию полированных камней.

Ариен приносит мне лоскутки льняной ткани. Он берет с печи чайник и наполняет таз теплой водой с солью, смачивает ткань и прижимает ее к моему колену. Она быстро становится багровой, и его лоб встревоженно морщится. Он полощет ткань, складывает ее, чтобы скрыть пятно, и снова прижимает.

Пока он вытирает кровь, я сижу неподвижно. За кухонным окном листья яблони шевелятся и дрожат, словно пятна краски на мрачном ночном небе: черное на черном. Я чувствую холод, хоть у печи и должно быть жарко – от углей исходит тепло.

Приходит нежеланная мысль. Хочу найти что-то более сильное, чем я, достаточно сильное, чтобы забрать весь мой страх и мою боль. Что-то неподвижное, вроде огромного дерева, царапающего мне щеку грубой корой, когда я прислоняюсь к его стволу.

Я хочу к моей маме. Я хочу к моему папе.

Я помню большую теплую руку отца, обнимающую меня. Его осторожные пальцы убирали волосы с моего лба. Мама напевала Ариену, пока он спал в своей колыбели.

Я скучаю по ним и испытываю от этого ужасную боль.

Но теперь есть только я, подавленная, печальная и опустошенная, словно оставшаяся после бури грязь. И если я не буду достаточно сильна, чтобы защитить Ариена, то его никто не защитит.

Ариен начинает обматывать мои колени двумя длинными полосками ткани, перевязывая порезы.

– Больше не спорь с ней, – его голос слабо раздается в тишине комнаты. – От этого только хуже.

Я беру его руку и осторожно осматриваю его пальцы. Они покрыты выпуклыми бледными рубцами. Я слегка дую на его кожу, и он сдерживает слабую улыбку.

– Я не позволю ей причинить тебе боль, Ариен. Ни так, ни как-либо еще. Неважно, что она со мной делает.

– Лета, прошу тебя.

– Я буду стараться, – говорю я, обнимая его.

Он упирается щекой в мое плечо и подавленно вздыхает. До сегодняшнего вечера я знала, как защитить его от материнского гнева. Теперь нам предстоят ночи, полные грез, теней и пламени. Я пытаюсь придумать какой-то выход. Куда бы мы могли уйти, чтобы избежать этого ужаса. Но есть наш дом и Мать, и есть мир, необъятный и неизведанный, и нет ничего безопаснее, чем это место. Здесь я, по крайней мере, знаю, каким будет завтрашний день.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить, как все теперь будет. Представляю коридор, полный запертых дверей, стены с бесконечными алтарями, на которых горит множество свечей. И в центре всего этого – я, мои руки раскинуты, а за моей спиной стоит Ариен.

Я приму все – страх Матери, ее гнев, огонь и кровь. Пусть все обрушится на меня. Что бы ни случилось, я больше никогда не позволю ей причинить Ариену боль.

– Я позабочусь о твоей безопасности, – говорю я ему. – Я обещаю.

Вторая глава

Греймер в день десятины гудит, будто пчелиный улей. Воздух словно искрится от парящей в нем пыльцы. Громкие голоса односельчан звучат как молитва. Мы с Ариеном идем сквозь толпу к деревенской площади. Все ждут, тяжело нагруженные мешками с зерном, корзинами с фруктами, рулонами аккуратно подшитой льняной ткани.

Мы занимаем свое место в конце очереди, и я наклоняюсь, чтобы поставить корзину на землю рядом с моими ногами. Выпрямляясь, я чувствую боль в коленях. Шиплю сквозь зубы, и Ариен смотрит на меня с беспокойством.

– Все хорошо. – Я смотрю на лежащие в корзине банки с заготовками. – Я в порядке.

Сегодня утром из порезов все еще сочилась свежая кровь. Осколков стекла было так много и они вошли так глубоко, что я не знаю, все ли я вытащила. Я перевязала колени и надела свои самые толстые шерстяные чулки, чтобы скрыть повязки.

На противоположной стороне площади я замечаю Мать. Она стоит у алтаря рядом с хранителем деревни. На земле расстелен холст, а рядом аккуратно разложены все ее кисти и краски. Она с благоговением водит ладонями по иконе, проверяя потертости. Мать будет работать весь день, чтобы отреставрировать ее, как делает это каждый сезон. Добавляет цвета, выравнивает, лакирует и облачает в деревянную раму.

Позже, когда солнце сядет, мы все соберемся в круг у алтаря, прижимая руки к земле – отдавая дань уважения Леди.

Ариен касается моей руки, чтобы привлечь внимание.

– Лета? Я тут подумал… – Он наклоняется и понижает голос: – Что, если после десятины мы не вернемся домой? Что, если мы никогда не вернемся назад? Ты же знаешь, Мать не сможет нас остановить.

Он трет свои покрытые волдырями пальцы, затем его взгляд падает на мои перемотанные колени. Я заставляю себя улыбнуться.

– Может, нам построить дом на самом высоком дереве в лесу? Я сделаю нам лоскутное одеяло из одуванчиков и приготовлю на ужин рагу из поганок. А птицы будут расчесывать нам волосы.

Ариен морщит нос, как всегда, когда я его дразню.

– Я серьезно.

– Куда мы пойдем, если сбежим?

Это слово странно ощущается во рту. Мы впервые произносим его вслух.

– Мы могли бы остаться здесь, в деревне.

Эта мысль вспыхивает в моей голове. Я смотрю на здания, окружающие площадь. Хижина целительницы с соломенной крышей и цветочными клумбами под окнами. Магазин с бочками муки и рулонами ткани. Мы могли бы в нем работать. Я бы взвешивала сахар, пока Ариен измерял бы ткань. Или могли бы помогать в саду целительницы. Ухаживать за ее цветами, собирать лепестки и листья, которые она использует для лекарств.

Когда я думаю о том, что чувствовала прошлой ночью, смотря на руки Ариена в огне, я хочу остаться в деревне. Хочу. Но все здесь относятся к нам с подозрением. Они знают, как Мать нашла нас и как наши жизни были омрачены смертями. Заметив тебя однажды, Подземный Лорд уже не забудет твоего имени. Это то, во что люди верят. И если бы они узнали об Ариене, о тенях…

Грезы Ариена не похожи на магию алхимиков, которые черпают золотую силу, принесенную Леди в этот мир. Их магия – свет. Его кошмары, полные оживающих теней, больше похожи на силу, исходящую от Подземного Лорда. Но Ариен не такой, он не темный и не ужасный… Тем не менее, как только кто-то услышит его крики или увидит, что его глаза темнеют, он именно так и подумает. Они назовут его отравленным. Они будут его бояться.

– Я обещала защитить тебя. – Я смотрю на свои потертые пыльные ботинки. Я не могу заставить себя посмотреть на Ариена, на робкую надежду в его глазах. – Я не знаю, будешь ли ты в безопасности в деревне.

– Тогда мы поедем куда-нибудь еще, куда-нибудь подальше.

– Не знаю. Может быть.

Ариен разочарованно вздыхает. Очередь начинает двигаться, и, когда мы идем вперед, я наклоняюсь, чтобы поднять корзину.

Из дома на другой стороне площади выходит женщина. Ее взгляд скользит поверх толпы, а потом опускается на землю. Она что-то достает из банки. Горсть соли. Женщина с силой швыряет ее на улицу, затем проводит по груди перемазанными в соли пальцами. Два пальца слева направо – по линии ее сердца. Символ Леди: защита от тьмы.

– Почему она это сделала? – осторожно спрашивает Ариен.

Я внимательно вглядываюсь в толпу. Но они не обращают внимания ни на нас, ни на что-либо еще. Ощущается смутное нервное потрескивание, в воздухе витает беспокойство. Как перед бурей.

Все одеты в самую лучшую одежду. Начищенные сапоги, льняные рубашки, заколки, платья с тонкой вышивкой. Мы собирались как на праздник. И так и есть. По крайней мере, так должно быть. Но в очереди, где мы стоим, люди тревожно перешептываются друг с другом. В домах по краям площади открываются новые двери. Другие люди тоже рассыпают соль над порогом. Целительница натянула на окна гирлянды из розмарина и шалфея.

– Ты слышала? – говорит девушка, которая идет вдоль очереди с листом пергамента и ручкой в руках. У нее дубово-коричневая кожа и облако красивых кудрявых волос, которые она убирает с лица, прежде чем нерешительно взглянуть на стоящих рядом людей. Ее голос переходит на шепот:

– Лорд Сильванан здесь. Он сам пришел за десятиной.

– Лорд Сильванан?

Меня охватывает нервная дрожь.

– Здесь? Он никогда не приходит на день десятины.

Последний раз мы собирались здесь на десятину шесть лет назад, когда настала наша очередь платить ее Сильвананам – владельцам всей земли в долине. Тогда бояться было нечего.

Лорд, приехавший на день десятины, был старше Матери. Он был высоким и красивым, с аккуратно завязанными назад темными волосами. Он помог людям упаковать все свою телегу, чтобы доставить обратно в поместье. Потом он медленно прошел по площади и с благодарностью посмотрел на деревню. В уголках его глаз появились морщинки, когда он улыбнулся Ариену и мне, пробегавшим среди кучки детей.

Но теперь у нас новый лорд. Его сын. Потому что сразу после нашего последнего дня десятины умерла вся семья Сильванан. Все, кроме него, нового лорда.

Потому что он убил их.

Его родителей, его брата, всю его семью. Он топил их одного за другим в озере за их поместьем.

Говорят, что его отца нашли лежащим на берегу, бледным и неподвижным, как будто из него вылили всю кровь. Горло его матери запуталось в осоке, натянутой так сильно, что она оставила порезы на коже.

– Да. Возможно, он уже здесь.

Девушка делает паузу и оглядывает толпу вокруг нас, а затем проводит пальцами по груди.

– Моя деревня находится рядом с его поместьем. У нас там для него есть особое имя.