Свет погасшей звезды. Мифы о звездах и маяках

Они переглянулись, но разошлись в тот вечер молча, и настроение было таким, словно каждый из них проиграл большую, очень большую сумму денег, и надо было подумать о том, как вернуть этот долг, потому что долги всегда нужно возвращать.

6.

Кажется, огонь вспыхнул сильнее, когда в салоне, уж не помня в каком, он столкнулся с Грибоедовым. У него даже имя было то же самое Александр Сергеевич, но главное не имя, а тот отрывок комедии, который он читал в момент вторжения Учителя.

Тот как всегда опаздывал к началу, присоединился к слушателям, и угадал с первой ноты, с первого слова гения. Ему даже показалось, что писал Нерожденный.

Потом, когда все уже разошлись, он буквально вцепился в Чацкого, так хвали главного героя комедии, и так он стал называть автора.

Чацкий слушал внимательно, хотя насмешка мелькала в уголках губ.

– Да я и рад бы, – развел он руками, – но моя дорога лежит в Грузию, а оттуда еще дальше, какая поэзия, дорогой Василий Андреевич, для этого не надо быть дипломатом. -Тут должен быть литератор, а не дипломат, миф о Тициане так и остается только мифом, Мне жаль, но это не моя миссия в мире. А на том поприще я принесу значительно больше пользы, уверяю вас.

Он помолчал, видя как растерялся и обиделся собеседник, прибавил:

Может быть потом, на склоне лет, когда я уйду в отставку, но уж точно не теперь, – он задумался и повторил еще раз – точно не теперь.

– Нет, он не зажжет маяка – это точно, тут и талант и размах нужен иной, – бормотал Учитель по дороге домой.

Погасило внезапно вспыхнувшую радость в душе Учителя, он потерял то, что не успел даже отыскать.

.Все складывалось не очень удачно, и неудачи не способствовали его хорошему настроению, хотя он и без того был подвержен разочарованию и унынию.

Припоминая, сколько хлопот тогда ему доставлял Гений, теперь он страшно жаждал этих хлопот. Он бы терпел и прощал все, но некому было прощать, и терпеть нечего было, увы.

Ночами Учителю все чаще снился гаснущий маяк. Он пробирался к нему, он пытался закрыть огонь своим телом, но никак не мог этого сделать, и просыпаясь разбитым и страшно усталым, словно Сизиф, катил он в гору камень, а тот срывался и летел вниз. Но в нем было Сизифово упорство. В начале дня он с новыми силами брался за дело, хотя и не ведал где найти того единственного, кто заменит в этой реальности Гения

7.

Когда отгремела война с Наполеоном, и все немного успокоилось, с невероятными усилиями Учитель взялся за поиски нового таланта. Он отыскал Мишеля, тогда еще 5 —летнего младенца в старинной усадьбе, и стал упорно вспоминать, что же с ним такое будет связано. Как там он был связан с гением, и что сможет сделать один.

Тогда казалось, что это последний шанс не дать маяку погаснуть.

Не может быть это еще одним разочарованием, критики кричали о том,

что он сделает больше и пойдет дальше. И хорошо бы, если бы так, но чутье подсказывало, что он находится в свете Луны, а не Солнца, что это только отраженный свет. И всегда проще начинать (ему ли не знать этого), когда у тебя за спиной есть тот, кто уже проделал определенный путь.

– Он ярче, он талантливее, – твердил Учитель, заметив пристальный взгляд бабушки поэта – она была центром его внимания после внезапной смерти матери.

– О чем вы, голубчик Василий Андреевич, вы меня пугаете.

– Не пугайтесь так, ничего дурного я вашему внуку бесценному не желаю. В столь юном возрасте он пишет прекрасные стихи.

– А еще прекрасно рисует и на скрипке играет, и то и другое мне кажется менее опасным, чем стихотворения, – она протяжно произнесла последние строки.

– Не сгущайте краски голубушка вы наша

– Да нет, что вы, но он у меня один, дайте мне умереть спокойно, дорогой вы мой стихотворец.

Учитель понял, что с бабушкой трудно будет о чем-то договориться, но если дело того стоит, то он готов был на все. Должно все получиться на этот раз, не может быть, чтобы не вышло.

Вдруг тень поэта появилась в его уютном кабинете.

Учитель подпрыгнул, рассмеялся, прослезился:

– Ну как же так вышло, как мы все без тебя, дорогой вы мой.

– И снова не туда, не теряйте времени и силы. Лермонт – худший вариант, я все видел и не мог оставаться в тени на этот раз.

– Но что же мне делать, скажите, есть смысл ждать и искать?

– Конечно, есть, он появится, не переживайте так, дорогой Учитель, мне хочется, чтобы вы нашли и разглядели его. Пусть он займет достойное место в нашей поэзии. В прошлый раз этого не вышло, но тут можно что-то исправить, я в вас не сомневаюсь.

– Зато я сам в себе сомневаюсь, но где наша не пропадала.

Василий Андреевич заметил, что даже тень поэта вдохновляла и окрыляла, что говорить о его присутствии, хотя оно и стало несбыточной мечтой.

Маяк скорее тлел, а не горел. Ему надо было поторопиться, пока езе было время, но понятно, что его становилось все меньше и меньше.

8..

Два духа слушали разговор Учителя и Гения. Слушали молча, поглядывая на маяк, который они видели сквозь время и расстояние. Опечалился даже Мефи, а что говорить о Хранителе.

– А ведь Гений прав, мы погубили Мишеля.

– Мы погубили его, вероятно, но что сделано, то сделано. Ему не написать на этот раз «Смерть поэта», если оказаться на Кавказе то по другому поводу, а это уже совсем другая игра. Для него это совсем другая история, но главное, что мы уморили Учителя. Ему не придется провести пару ночей у постели умирающего, но он и сам не выживет от таких забот и хлопот

– А давай поможем ему, – не выдержал Ангел, – ты знаешь, что это за поэт, и где его искать?

– Не знаю, правда, даже представления не имею. Говорят, он есть, но я не вижу его ни среди живых, ни среди мертвых.

– А как же он сможет его разглядеть, если мы не видим? Недолго осталось нашему маяку гореть.

Они заглянули в старый сад, где Учитель сидел с Мишелем, тот был так мал, но так смышлен:

– Скажите, почем мне все время снится Маяк, я даже не понимаю, есть в нем огонь или нет, но мне кажется, что он потухнет еще до того, как я проснусь, и мир погрузится во тьму.

– Милый ты мой, мне уже много лет снится такой сон, но пока мы с тобой ничего или почти ничего не можем с этим поделать. Нам нужен поэт первый среди равных, тот, кто не позволит маяку погаснуть.

– Первым поэтом был Демон, – говорил ребенок.

– Нет, нет, только не это, я тебя умоляю.

– Моя главная поэма будет о Демоне, я точно знаю.

Учитель погрузился в раздумья, поговорив с Мишелем, он лучше понимал, о чем говорил ему Призрак совсем недавно. И в тот момент он готов был взвыть от отчаянья, но боялся напугать малыка, Тогда он не казался таким бесстрашным.

– Евгений- Петр, – Михаил – перечислял Учитель имена, тех, кто мог быть, но не стал Первым, – соперничество было напрасным, им не удалось разжечь тот огонь. Но он все равно появится, как когда-то из тьмы появился свет. И хорошо бы дожить до тех времен, я просто не могу уйти, пока этого не случилось. Хотя я устал, я очень устал, мне так хочется забыться и заснуть

– Но не тем глубоким сном могилы, я хотел навеки б так заснуть, – услышал он голос Мишеля и содрогнулся. Похоже, что тот умел читать чужие мысли.

И хотя ничего крамольного он не сказал, но дрожь прошла по всему его телу. Он быстро поднялся и удалился.

– Кажется, я чем-то обидел его, – говорил Мишель рыжему коту, сидевшему рядом с ним, – но не пойму чем, ведь я не сделал ничего дурного.

Кот пристально, молча взирал на него.

9.

А между тем была середина 1825 года, затишье, явно перед бурей. Умер император при каких-то загадочных обстоятельствах, мир жил в эпоху перемен. Если кто-то в те дни думал о поэзии, то только Учитель, остальным явно было не до того. Но и он потерял всякие надежды, столкнувшись с бунтовщиками лицом к лицу. И вдруг маяк замерцал и вроде загорелся сильнее.

Там, среди них был поэт Кондратий Рылеев, но он упорно смотрел в сторону главаря – Павла Пестеля. Туманные воспоминания прошлой жизни указывали именно на него.

– Почему вы на меня так смотрите, словно узнали кого-то другого? – возмутился тот.

– Узнал, конечно, узнал, я видел вашу тетрадь со стихами, и сам бес мне подсказывает, что вы могли бы заняться более важным делом, чем все эти заговоры – заговОры.

В глазах Пестеля появилась такая ярость, что он готов был броситься на Учителя, невероятных усилий стоило ему удержаться на месте, устоять.

Но тот упрямо стоял на своем:

– Не губите себя и других, это только убьет вас и всех, кто вам поверил.

– Пойдите прочь, вы уходящая натура, это нам жить и править в мире, и не приставайте ко мне с этим. Мне стишки писать не к лицу и не по чину. Я сын императора и хочу вернуть то, что у меня забрали.

Кажется, он перегнул палку, перед ним был настоящий зверь, и приличный вид только обман зрения.

Хотя Василий Андреевич провел столько времени с царскими детьми, что его мало что смущало и ничего не пугало. Но этот давно не был ребенком и юношей. И вся злость и все обиды века были в его душе. Гений рассказывал о встрече с ним, о несовместимости их характеров. Интересно, с кем-то у него есть хоть какая-то совместимость? Но ему нужны были эти люди для осуществления его мерзких целей. Учитель пожалел, что всего этого не было в его воспитанниках, да и быть не могло. Но от этого они оставались в страшной опасности. Есть типы, которым творчество противопоказано, а любовь для них, только умножение наследников, таких же свирепых безумцев, как они сами.

Василий Андреевич старался не думать плохо о людях вообще, особенно о тех, кто были в его круге, но есть же предел всему. И Пестель ясно дал ему понять, что он существует, не стоит заблуждаться.

– Мы еще встретимся, – пробормотал он.

Но споривший с кем-то вождь бунтарей не слышал, да и не собирался его слышать.

10.

И был метельный декабрь, вступление на трон нового императора. Казалось, что бунтовщики тогда исчезли, пропали. Они не успели свергнуть ненавистного императора. Но кто пойдет против еще не вступившего на престол? Они безумны, но не настолько, уверял он князя Петра, искоса на него поглядывающего.

Князь хотел понять, на самом ли деле Учитель не догадывается о том, что творится за спиной или это только чистой воды притворство. Хотя такие люди никогда не умели притворяться. Как же он мог воспитывать императоров, ведь кроме языков, словесности им надо давать большее, значительно большее, чтобы они могли противостоять всем бастардам, рвущимся к власти.

– Они арестованы, – произнес князь, когда Учитель влетел к нему с каким-то странным рвением, словно за ним гнались какие-то темные силы.

Никто за ним не гнался, ему просто хотелось понять, кто остался, на кого еще можно положиться, ведь там все и со всеми связаны. Как пришлось ему защищать Гения тогда от всех, а он словно играл с огнем.

Кстати об огне. Он взглянул на Маяк и увидел, что того не погас, когда было покончено с бунтовщиком. А что бы это значило? Тот, кто должен появиться, жив и здоров, и наверняка он не окажется на виселице и в ссылке. Хорошо, что Мишель был мал, бабушка стояла, заслоняя его спиной, да он просто не мог и при желании там оказаться.

Тешил ли себя Учитель надеждами или просто хотел сохранить его для грядущего, как знать, он в тот момент и сам этого до конца не понимал.

Вот что значит родиться вовремя и не оказаться на Сенатской.

Сам же он в тот метельный день отправился на Сенатскую, чтобы еще раз взглянуть на бунтовщика. Он должен был рассказать царевичам о нем, о том, как все это происходило. Больше некому.

Он сразу разглядел Пестеля среди тех, кто ему был менее интересен. Среди них оказался и поэт Рылеев. Странно, но он не тешил себя надеждами по его поводу.

Он приблизился к Бунтовщику. Тот усмехнулся снова увидев Учителя, вспомнил как тот пытался сделать из него поэта – салонную обезьяну и отвернулся

– Вы будете на это смотреть? – прошептал он

– Я же говорил, что мы еще встретимся. Вы добились своего, это то, что вы и хотели? Ты мог стать первым поэтом, а теперь тебя просто казнят, как разбойника с большой дороги.

Конвоир отстранил его от висельника, и тут Учитель услышал голос рядом, там, где никого не было:

– Он мог стать императором, и не нужно ему сочинительство.

– В аду нет императоров, но сколько людей погубил, мерзавец.

Учитель отошел, когда тела уже болтались на веревках, и метель кружилась вокруг них, исполняя какую-то странную пляску. С этим было покончено, но кто следующий. Ему куда идти. Где искать поэта?

11

Страсти постепенно улеглись. Бунтовщики разбрелись по всей стране, и там они жили не так и скверно, как хотелось бы тем, кто их наказывал. За некоторыми даже жены отправились на просторы Сибири. Но в столицах о них постарались забыть, как о страшном сне.

И вдруг Маяк вспыхнул. Это заметили все, кто был посвящен в историю, имел какое-то отношение к сочинительству. Евгений и князь бросились в дом к Жуковскому, они должны были поведать ему о странных переменах поговорить о самом главном.

Мишель в то время был в ссылке на Кавказе, он не хотел становиться придворным поэтом, прославлять новую императрицу не желал. Нашлись и другие какие-то грехи, и многие вздохнули спокойно после того, как он отправился в свое вынужденное путешествие.

– И вы тоже это видели? – вопрошал князь Учителя

– Да кто же кроме меня следил за всем этим? – растерянно усмехнулся тот, он почти смирился с тем, что огонь едва тлел и вдруг такое.

И что бы это значило? – спросил разочарованно Евгений, понимая, что всем им ровным счетом ничего не ведомо.

– Еще бы узнать, кто и откуда вернулся в Россию, мы так долго его ждали, но я ума не приложу, кто это может быть. Если вы найдете кого-то нового, дайте мне знать. Я пытаюсь вспомнить, кто тогда был кроме Гения, но память меня подводит, совсем стар стал, задержался я в этом мире

– И не говорите так, что же мы без вас делать станем? – раздался голос Евгения.

– Жить и писать как прежде.

– Как прежде не будет уже никогда, дорогой Василий Андреевич.

И вдруг атмосфера в этом доме изменилась, исчезла тревога и неопределенность, словно бы солнце показалось из-за серых свинцовых туч.

И все трое заговорщиков это почувствовали сразу. Они видели сердцем, не слишком доверяя глазам своим.

12

Появилась Поэтесса и положила на стол Учителю рукопись, все сразу оживилось, когда они начали читать кавказскую поэму.

– Разве не это вы искали так упорно? – улыбнулась она.

За столом, где сидели трое, повисло странное молчание, они прекрасно знали, как она относится к изгнаннику.

= Хорошо написано, – воскликнул Евгений.

– Ой, не к добру это, – отвечал князь.

– Да это же старая кавказская легенда, стоит ли везде искать подвох?

Учитель пристально смотрел на поэтессу. Она явно увлечена им, хотя это не мешает ей оценить то, что написано. Она хочет услышать восторг ни и похвалы и от него, это для нее почему-то очень важно. Может быть, ее послала бабушка или тетушка Мария, чтобы заручиться поддержкой.

И в молодые годы Учитель не доверял женщинам, а умные и знающие что такое творчество – вдвойне опасны. Даже если она не разрыдается, не станет платком вытирать слезы, от этого ему легче не станет

Слова его будут переданы всем, потому он должен быть особенно осторожен.

– А может он все-таки смог, написано-то великолепно для столь юного творца. Говорят он Демона пишет, – попытался заступиться за Прекрасную Даму сердобольный Евгений.

Он считал себя старшим товарищем для Мишеля и мог позволить такие вольности. Они только на миг сошлись в этом мире, и он уйдет наверняка раньше. Хотя как знать, кто и когда уйдет. Кто-то не доживет и до тридцати, а кто-то и до ста дотянет

Что-то подсказывало Евгению, что ненадолго, но Мишеля он все-таки переживет, как бы странно это не звучало – 14 лет, это не малый срок. Но он знал, он откуда-то о том знал.

– Даже если его Демон гениален, то его надо сжечь, нам хватить казненных бунтовщиков, – услышал он голос Учителя, увидел, как вздрогнула поэтесса, и понял, что он снова в очередной раз отключился от реальности. Он умел это делать с самого начала, и это помогало сочинять и не светских приемах быть в одиночестве, даже в окружении сотни людей.

А Василий Андреевич, произнеся эти слова, видел тень гения около окна, тот стоял, опираясь о подоконник и улыбался.

Ему легко наблюдать и улыбаться, тени вообще ни за что не отвечают, а вот что делать живым, как им быть, если маяк возьмет и завтра погаснет, что он тогда творить станет, где взять тот небесный огонь?

Наконец гости оставили его, видя, что он растерян и расстроен. Усталость и печаль тут же пропали без следа. Он мог, он, наконец, мог побеседовать со своим любимым учеником. Боялся, что он исчезнет раньше времени, но этого к его счастью не случилось.

Видя, как ему рад старый учитель, Гений заговорил первым:

– Я все вижу, прости меня за то, что у тебя нет ни минуты покоя. Я хотел только понять, как будет, если меня не будет. Да и та жизнь, которую ты нарисовал, я не хотел проживать ее. Но есть в этом и хорошее, – прибавил он, – гусар с его мраком и кошмаром не появится в этом мире, он не сможет до конца увести нас от света во тьму. Без меня он оказался не так силен – жертва была не напрасной. Только на моих плечах он мог стать тем, кем стал тогда, в другой жизни. И меня это страшно тяготило. Я заглянул туда. То, что старался не замечать при жизни, было чудовищно.

– Ты прав, сто раз прав, только что нам теперь прикажешь всем делать, годы идут, иных уж нет, а те далече, как князь Петр говорит, скоро маяк совсем погаснет. Может она права и надо принять Демона?

– Пусть лучше погаснет маяк, но ты не сделаешь этого, зачем тогда мы столько страдали и боролись, разве для того, чтобы этот дух торжествовал?

13

Прощаясь в ту полночь с тенью Гения, Учитель и не думал, что они увидятся так скоро. Но он ворвался к нему буквально через несколько дней, не дал и слова сказать

– Смотри, как горит маяк, там точно кто-то появился. Надо срочно пробежаться по салонам и посмотреть, кто из новеньких там сверкает и горит ясным пламенем.

Учителю показалось, что Гений знал, кто это был, но просто не хотел говорить. Но сам он в тот момент и представления о том не имел. Хотя с радостью отправился туда, но там были все те же, даже Мищель еще не вернулся из своей ссылки. Его ждали, о нем говорили, но пока его не было.

В полночь он зашел к княгине, скорее, чтобы передохнуть, до дома были далеко, а ноги казались чугунными. Он понял, что если не остановиться там, то упадет и умрет.

Она была восхитительна как всегда, но Василий Андреевич не успел ей ничего сказать. Он в первый раз не побоялся казаться невежливым

– Кто это? – воскликнул он

Княгиня не обиделась, она давно перестала обижаться на старого чудака, который если и искал в этом мире что-то, то вовсе не хорошеньких женщин.

– Это Федор Иванович Тютчев, вернулся к нам из-за границ, – почти ласково отвечала она.

– Я так и знал, Тютчев вернулся из своих заграничных миссий, а хотелось, чтобы был Грибоедов.

– Грибоедов не может быть, совсем скоро ты с ним здесь встретишься, – говорит бес ангелу. Там бунт страшный, и он уже погиб.

– Но он совсем не ценит свое творчество, все разбросанно в разных местах, он влюблен в ровесницу своей дочери. Как-то все еще хуже складывается, чем с нашим гением тогда

– Но маяк отреагировал именно на него. Другого здесь никого нет,. И это лучше, чем ядовитый гусар, этот философ и поэт, каких не бывало.

Княгиня улыбалась, а Учитель, наконец, поцеловал ее ручку и прошептал слова прощения, и тут же прибавил:

– Как же я не мог догадаться, что это именно он

Они услышали голос Гения:

– Я должен ему помочь, сохранить его творчество, заставить его больше писать и ценить написанное. Ведь и тогда он был опубликован в моем журнале

Бес поддержал своего любимца

– Чем черт не шутит, а вдруг все будет не так и страшно, маяк-то горит. Остальным придется смириться с этим.

А потом он слушал какое-то стихотворение о себе, о последних днях, Где его раздобыл бес, он спрашивать не стал, просто слушал удивленно:

– Они все помнят и все знают, невероятно.

– Ради этого стоило родиться, но что теперь о том говорить.

И больше ни звука, ни вздоха, ни взгляда,И мечется где-то в тумане Дантес,А кто это тут? И учитель лишь рядом,Таков ли финал им написанных пьес?Все было так странно, так зло и нелепо,Но это случилось, и адская больУносит куда-то в свинцовое небо,А им остаются тоска и юдоль.Их после охватит метель, завывая,Пока ж император печален и зол,Но только и он никогда не узнает,Как к огненным рекам в тумане я брел.Чего-то хотел и напрасно пророчил,Вдыхая болот неизменную хлябь.Покой? Но теперь и покоя не хочется,И ярость, и горесть, на Мойке сошласьТа публика, кто-то стоит у окошка.Зачем они здесь, в этом жутком чаду?Открой, пусть шумят, я побуду немножкоСредь них, а потом в неизвестность уйду.Но где же Данзас, да какая морошка.Мне холодно, жарко, и снова мороз,Впустите жену, пусть побудет немножко,Но только без воплей, без стонов, без слез.Мне Аннушка снилась, какая, не помню.И все-таки снилась плутовка опять,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.