Попаданка для лорда

И снова застыла.

Я лежу на скамье, руки привязаны к ее краю, на ногах сидит матушка. Болит прокушенная губа, горит спина. Свист— я сжимаюсь прежде, чем плеть касается кожи. Обжигающая боль. Наверное, надо бы кричать и плакать пожалостливей, не отец, так мать смилостивится, но я стискиваю зубы так, что начинают ныть челюсти.

– Ты за него выйдешь!

Мотаю головой. Если раскрою рот, то разрыдаюсь. Всхлип все-таки прорывается, и я до боли закусываю губу.

– Ты не опозоришь наш род, пойдя против воли короля!

Батюшка подходит ближе. Я всегда его боялась, а сейчас ненавижу. Только и твердит – наш род то, наш род сё. А у самого нет ничего, завтра кончится королевская милость – и останется только седлать коня и убираться в Аргинак. Только и там ни он, ни мы никому не нужны.

Наш род остался там, в Аргинаке, который я никогда не видела. Батюшка был наследником престола, но его отец, мой дед – которого я видела лишь несколько раз, когда он приезжал к соседям с официальным визитом – решил как-то отвоевать у соседей спорные земли. Это едва не стоило ему короны. И когда заключали мир с соседями— потеряв не только те спорные земли, но и пару соседних провинций – король Беркива, отец нынешнего, пожелал сам воспитывать наследника Аргинака.

Тот же обычай, по которому сыновей отдавали в пажи, а потом – в оруженосцы сюзерену или соседям.

Чтобы король Аргинака трижды подумал, стоит ли снова зариться на соседские земли.

Отцу тогда было пятнадцать. Черед два года его женили на какой-то из королевских кузин. Домой он так и не вернулся, на трон Аргинака после смерти короля сядет младший брат отца. Так что плевать мне, что там скажут про наш род. Это мужские игры, и отец игру проиграл. Будь у меня братья – может, для них это и было бы важно. Трое из четверых моих братьев не дожили и до десяти лет. Четвертый погиб на охоте, когда ему было семнадцать. Погнался за оленем, опередил остальных. Его величество подарил ему быстрого коня.

Обглоданную тушу оленя и изувеченное тело брата нашли через неделю, леса вокруг столицы были глухие… Следопыты сказали, что он нарвался на волчью стаю и не смог ни отбиться, ни уйти. И чары не помогли.

Мать винила в его смерти отца. Впрочем, она во всем винила отца. Сколько я себя помню, родители друг друга ненавидели. И почему это я никогда не рвалась замуж?

Я бы сделала исключение только для одного человека. Но тот, на кого я не могу наглядеться, тот, без кого я не могу жить, женат. А никому другому я принадлежать не буду.

Говорят, тот, за кого меня сватает его величество – достойный человек. Но это мужчины меряются достоинством, а женщине что с того? Какая мне радость в том, что он храбро сражался на последней войне с Наровлем? Что когда рыцари-чародеи Наровля пробили строй Беркива – я не могла думать «наших», отец всю жизнь твердил, что мы здесь чужие, что настоящее наше место в Аргинаке – и прорвались к его величеству, лорд Ривз был одним из тех, кто остался рядом с королем и сражался, защищая своего господина и повелителя. Не надеясь на победу, не зная, сумеют ли остальные справиться с противником, развернуть строй и прийти на помощь.

Говорят, когда помощь все же подоспела, от двух дюжин рыцарей-чародеев королевской гвардии осталось лишь пятеро. И трое рыцарей свиты. Лорд Ривз был среди тех, кто уцелел. Израненный, едва державшийся в седле. Едва не выжегший себя чарами. Говорят, никто не надеялся, что он выживет. Подняться с постели он смог лишь через полгода после той битвы, напоминая лишь бледную тень того рыцаря, что был до войны.

Что мне с того, что он доблестный воин, изысканный придворный и вообще воплощение всевозможных достоинств, если дамы при дворе шепчутся, дескать, первую жену он уморил, ведь она так и не родила ему наследника? Уж очень удачно умерла леди Маргарет – за три дня до отъезда мужа на войну. Где это видано, чтобы холера была такой избирательной и вовсе не коснулась ни лорда Ривза, ни его отряда? Но во время войны всем было не до выяснения правды, а после и вовсе никто не посмел бросать тень на репутацию героя, спасшего жизнь его величеству.

И мне идти за него замуж? Да лучше в монастырь!

Воспоминания были настолько яркими, что я на миг перестала понимать, кто я и где. Очнулась, лишь когда Бет, вскрикнув, встряхнула меня за плечо. Проморгавшись, я обнаружила, что снова едва не ушла в воду с головой, а миска с желтками плавает у моих колен. На несколько мгновений я стала леди Кэтрин, и ее страх, отчаянье и ненависть стали моими.

А лорд-то каков! Неужели это он помог мне… точнее леди Кэтрин слететь с лестницы в день свадьбы? Я попыталась мысленно вернуться в прошлое и оглянуться, посмотреть, кто там был у меня за спиной. За что зацепился подол, ведь если бы не это, я бы не упала.

Память молчала. Зато услужливо подкинула кое-что другое.

Рыцари-чародеи? Чары не помогли?

Чары???

Это что, такая особая форма мазохизма – носить воду ведрами, топить дровами, жечь свечи и полгода выздоравливать после ран, когда в мире есть магия? Да была бы у меня магия, я бы так развернулась!

И снова память молчала, а спросить было не у кого. Разве что лорда отловить и допросить с пристрастием… И про магию, и про первую жену. И про лестницу… В особо извращенной форме допросить…

– Миледи! – снова окликнула меня Бет. – Я сбегаю за нюхательными солями.

– Нет! Я прекрасно себя чувствую. – И незачем совать мне под нос всякую гадость.

– Тогда позвольте, я вам помогу. – Бет коснулась моей головы, и я снова зашипела.

– Простите, миледи! – ойкнула она.

– Ничего, пройдет. Так о чем мы там говорили?

А то опять задумаюсь и тогда точно утону. Да и вообще, пора заканчивать водные процедуры. Впереди утренняя гимнастика: беготня по лестницам и прятки от лорда.

– Так вот я и говорю… ой, слуги говорят, что лорд обошелся с вами сурово… Ладно бы служанку не разрешил взять, свои слуги – проверенные, вышколенные, а чужие – кто их знает. Но ведь ни сорочки не разрешил забрать. Ни ниточки. Перед венчанием велел мне снять с вас все и переодеть в его вещи. А ваши вернуть родителям.

Интересно. Очень интересно, я бы сказала.

– В его вещи? Или в вещи первой жены?

– Простите, миледи…

Значит, лорд не только хам трамвайный, но еще и гад мелочный. Интересно, это потому что он жмот, или просто захотел поставить миледи Кэтрин на место? Дескать, нет у тебя здесь ничего своего, а будешь ерепениться – и не появится? Этот может…

Бет взялась за ковшик, начала ополаскивать мне волосы. Самое время бы понежиться под теплыми ласковыми струями, но мозги отключаться не собирались.

Надеюсь, платья предыдущей леди хотя бы постирали после нее? Повторять подвиг леди Годивы мне как-то не хотелось, но и надевать чужие грязные вещи… Даже если разум подсказывает, что за два года все микробы уже передохли. Впрочем, те кружевные штуки, в которые Бет облачила меня утром, пахли свежестью и солнцем, а вовсе не тем затхлым духом, который появляется у долго лежавшего нестираного белья. Так что чистые, наверное…

А лорду это с рук не сойдет. Я тоже умею пакостить с честным лицом. Главное делать это аккуратно, чтобы не нарваться на местные методы воспитания.

– Что стало с первой женой лорда? – спросила я.

Холера, говорили все. И вряд ли Бет скажет что-то новое. Но вдруг?

Она вздохнула.

– Леди умерла от холеры. Сгорела за два дня.

А, может, те придворные слухи были правдой? Отравление мышьяком выглядит очень похоже на холеру. Может быть, сам лорд помог убраться на тот свет жене, так и не принесшей ему наследника? Разводы ведь здесь не приняты.

– Лорд долго горевал…

Горевал? Это трамвайный хам умеет думать о чем-то – о ком-то – кроме своего драгоценного достоинства?

–…он был добр ко мне: не прогнал, хотя без хозяйки я была ему не нужна. Приставил помогать экономке…

А вот это хорошо, значит, Бет знает, как тут ведутся дела.

– Но я рада, что в замке снова появилась хозяйка. Лорд Ривз, хоть и добрый в глубине души…

В очень глубокой глубине, я бы сказала.

– …человек суровый и неприхотливый, и без хозяйки замок начал превращаться в военный лагерь, простите.

В средневековый военный лагерь? Где за войском тащился обоз с девицами легкого поведения? И ведь не спросишь. Я же теперь леди, я знать не знаю о существовании подобных женщин. Даже если спрошу прямо, Бет не ответит, только шокируется до глубины души. А я и без того, чувствую, дам ей немало поводов для удивления. Вот же занесло…

– Вы ведь сможете принести в замок тепло и уют, правда?

Я? Уют? Да мой дом был чем-то средним между казармой и операционной! Никаких милых сердцу безделушек, все убрано в шкафы и ящики. Ненавижу уборку, а так – прошлась тряпкой по всем поверхностям, и чисто. А когда дело доходит до мытья посуды, я начинаю думать об убийстве. Живи я не одна – купила бы посудомойку, но одну тарелку и одну кружку помыть вроде нетрудно, а заодно – кастрюлю, сковородку, саму плиту… бесит неимоверно. Какой там уют! Единственное, что я люблю и умею из того, что должна уметь настоящая женщина – шить, вышивать и вязать. Да и то, шью и вяжу больше в чужих внутренностях, а это уже не совсем про уют история.

Стоп. Как это без хозяйки?

– А леди…

Как там бишь ее? Совсем из головы вылетело. Слишком много на нее, бедную, свалилось.

– Леди Оливия? – Бет вылила последний ковшик воды, в этот раз отчетливо пахнущей уксусом – чтобы волосы блестели – и начала бережно отжимать мокрые пряди. – Она уже не слишком молода и не поспевает за всем. И все же приживалка, а не хозяйка.

И относятся к ней соответствующе.

– А что про нее говорят слуги? – спросила я, заворачивая волосы в поданную Бет простыню.

– Мне не подобает сплетничать о господах, – отрезала девушка.

Но она только что с удовольствием сплетничала о лорде. Похоже, ничего хорошего Бет сказать не может, а плохого говорить не хочет, чтобы, не ровен час, не дошло до других господ. Значит, леди Оливию здесь не слишком любят. Только ли за то, что она приживалка? Или у тетушки характер еще хуже, чем у племянника?

Хотя куда хуже-то…

Бет тем временем помогла мне ополоснуться и выбраться из ванны. Снова облачила во что-то кружевное – в жизни не скажешь, что секонд-хенд. Провела обратно в спальню. Там на кровати уже была разложена сорочка, рядом – зеленое платье и чулки. Не вязаные, со швом и тесемочками.

Но Бет не торопилась помогать мне одеться – усадила у горящего камина и принялась расчесывать мои волосы костяным гребнем. Кажется, я начинала понимать, за что ее любила прежняя госпожа: рука у девушки была легкая, почти не дергала волосы. Я вспомнила, как когда-то собиралась в садик, и мама второпях заплетала мне косички, мука мученическая каждое утро.

Мама… получается, теперь я не приеду к ней в гости? Никто не будет уговаривать меня «съесть еще немножко, а то с этой работой одни глазищи остались»? Никто не будет звонить и спрашивать, как дела?

Так, не сметь реветь! Не сметь, я сказала! Мама одна не останется. Брат недавно вернулся на «гражданку» – тоже хирург, к слову. Военный. Девушку завел. Женится, детей нарожают, будет маме с кем нянчиться. Да и будет кому за ней присмотреть без меня. Бертик взрослый. Все, кто там остался, прекрасно проживут без меня. И я уже большая девочка. а большие девочки не ревут. Так что…

Снова распахнулась дверь, едва не шарахнув об стену. Лорд шагнул в комнату и просторная спальня вдруг показалась маленькой. Может, потому, что двигался он стремительно, размашистым шагом, ну точно Петр первый на той знаменитой картине, где он несется куда-то, глядя в неведомую даль, а следом в полуприседе семенят придворные.

Хотя на пучеглазого круглолицего Петра лорд Ривз походил разве что ростом да темными волосами. Широкоплечий, поджарый, профиль на монетах чеканить впору. А глаза… мамочки, какие глаза! Вовсе не черные, как мне показалось утром. Темно-синие. Вот, спрашивается, зачем мужику такие глаза?

Бет присела, склонив голову. Я встала: не хотелось смотреть на него снизу вверх, точно собачке. Хотя все равно получалось снизу вверх.

– Я забыл сказать, что его величество захотел поохотиться, поэтому большого обеда не будет. Леди Оливия и Эмма предупреждены. Если хотите, вам принесут еду в комнату, или пообедайте с дамами, как вам будет угодно.

Так вот что его с утра ко мне понесло! Вовсе не поглазеть, как я было решила. Но с чего такая забота? Боится, как бы я чего не выкинула, обнаружив, что супруг не вышел к обеду? Или не хочет, чтобы мы зря готовили на целую ораву гостей? Хотя все равно придется… Какое счастье, что готовить – не мне.

– Благодарю за предупреждение, милорд. Я пообедаю у себя. Бет принесет.

– Как вам будет угодно, – повторил он. Помялся, точно ему что-то было от меня нужно, но не хотелось просить.

Я молча ждала. Вовсе не собираюсь ему помогать.

– Его величество желает отправиться только мужской компанией, поэтому вас я на охоту не зову, – сказал, наконец, лорд.

Как будто ты бы меня позвал, если бы компания была смешанная. Впрочем, я бы сказалась нездоровой. Ни разу в жизни не ездила верхом.

– Но я бы хотел, чтобы вы проводили меня до порога. Как подобает жене. Что бы вы ни… Что бы ни происходило между нами, не следует давать повод для сплетен, их и без того немало. Вы согласны?

Ага, значит, я должна изображать примерную жену, спасая твою репутацию. А мне что с того, как говорила леди Кэтрин?

– И… – У него в руках появилась плоская шкатулка. – Наденьте. Эти изумруды будут хороши к вашим глазам, а гранаты оттенят белизну кожи. Пока я на охоте, решите, какое платье наденете вечером, и пришлите ко мне служанку, когда вернусь. Подберем что-нибудь, в чем можно будет сидеть за одним столом с его величеством.

Лучшие друзья девушки – изумруды, значит? Только это я уже проходила. Тоже будешь заваливать меня дорогими подарками? На самом деле одаривая не меня, а принадлежащую тебе вещь, которую нужно украшать, чтобы она соответствовала твоему статусу. Которую можно выкинуть в один миг, если вдруг сломалась и перестала оправдывать ожидания. Тот урок я выучила хорошо. А потому – засунь ты эти изумруды… озарять твой внутренний мир.

– Это тоже обноски вашей первой жены? – прошипела я.

На лице лорда заиграли желваки, глаза потемнели. Вот теперь они действительно казались черными.

– Обноски я отдал слугам. Ни одно из тех платьев, что я прислал вам, она не надевала. И не вы ли сами выставили портного, которого я к вам прислал, заявив, что негоже невесте принимать подарки до свадьбы?

Блин! Надо же так оплошать. Ну спасибо тебе, леди Кэтрин, удружила. А мне теперь таскай чужие платья. Да еще и извиняйся.

– Прошу прощения, милорд. – Он прав в одном: если этой свадьбы хотел король, то жаловаться бесполезно. Как и прилюдно демонстрировать непокорность. Да и вообще, глупо затевать полномасштабную войну без разведки. Поосмотрюсь сперва, что здесь и как.

– Так вы согласны хотя бы прилюдно соблюдать видимость приличий?

Я присела в реверансе

– Как вам будет угодно, милорд.

Он глянул подозрительно – было заметно, что мое послушание его скорее встревожило, чем успокоило. Но сказал лишь:

– Тогда одевайтесь, у вас мало времени.

Он только глянул в сторону Бет, а та тут же метнулась куда-то в угол, где стоял длинный сундук. Здоровенный, в таком труп спрятать можно. Например, лорда, когда он меня окончательно доведет.

Я взялась за волосы – вряд ли здесь принято изображать русалку с мокрыми патлами. Заберу в косу и скручу в узел, как носила дома. Будет не слишком заметно, что они мокрые. Шпильки ведь тут наверняка есть.

Бет тем временем извлекла что-то бархатное, глубокого винного цвета, шитое золотом по обшлагам и подолу. Разложила это на постели рядом с сорочкой. Зачем, интересно? То зеленое, которое она спрятала обратно в сундук, на первый взгляд было тоже ничего. Разве что из практичного льна, а не бархатное. А, ну да. Соответствовать статусу. Женщина-трофей, украшение дома, шикарный аксессуар. Я стиснула зубы, пытаясь унять вскипающее бешенство.

Бет снова нырнула в сундук, извлекла оттуда туфли – еще одни шлепанцы на толстой подошве, теперь расшитые жемчугом. Бездонный он, этот сундук, что ли? Похоже на то, потому что Бет еще раз сунулась под крышку и вытащила оттуда шкатулку резного дерева. Внутри оказались шпильки. Длинные и острые, глаз выколоть можно, если придется. Украшенные жемчугом. Будто я не женщина, а новогодняя елка.

Вдох. Медленный выдох. Выдох, я сказала! Не время срываться, не время. В таком состоянии я совершенно перестаю соображать, что делаю. А терять голову нельзя, никак нельзя… Лучше косу плести, успокаивает.

Я закрепила волосы, тряхнула головой – шпильки держали нормально.

– Одевайтесь, – повторил лорд. – У нас не больше получаса.

Полчаса? Да я на операцию быстрее моюсь!

– Выйдите.

Он прислонился к стене и скрестил руки на груди.

– И не подумаю.

Еще один вуайерист нашелся.

– Не насмотрелись утром?

– От вас непонятно чего ожидать.

Чего от меня можно ожидать? Что улечу через каминную трубу верхом на метле? Я бы не отказалась, но увы.

– …так что нет, я не выйду, и не отвернусь. Пока мы не предстанем перед дяд… его величеством, я буду настороже. И ваши прелести сейчас интересуют меня меньше всего.

Лучше бы он этого не говорил. Потому что бешенство, которое я безуспешно пыталась сдержать последние минуты, все-таки прорвало плотину.

Не интересуют, значит, тебя мои прелести? А кто ко мне в ванну приперся? А кто смотрел так, словно готов безо всяких прелюдий нагнуть меня над краем этой самой ванны?

В том-то и дело, что тебя только мои прелести и интересуют. И то не мои, а леди Кэтрин. А на меня тебе наплевать, как было наплевать и на нее.

Я тебе покажу, как они тебя не интересуют!

Глава 4

Опустив взор, точно смутившись, я медленно потянула завязку на том кружевном чуде, в которое меня облачила Бет. Заглянула лорду в глаза, шагнув чуть ближе.

Не интересуют тебя мои прелести? Так не интересуют, что глаз отвести не можешь от груди, пока скрытой тканью? Я повела плечом, позволяя кружеву сползти, обнажив грудь почти целиком.

Вот только почему у меня самой перехватывает дыхание и слабеют колени под этим темным, полным желания взглядом?

– Вон, – сипло произнес лорд.

За спиной прошелестели шаги, открылась и закрылась дверь. Я не оглянулась. Не смогла отвести глаз от его лица. Словно его вожделение каким-то образом передалось и мне, смывая и злость, и стеснение. Ткань скользнула к ногам предвкушением ласки. Я переступила через нее, почти не замечая холода пола.

Упав, стукнула о камень шкатулка с украшением. Лорд словно не заметил этого, шагнул ближе. Под его взглядом заныла грудь, а сердце ухнуло в низ живота да там и осталось, растекаясь теплом. Да что же он со мной делает?

Да что же я делаю?

Я отступила на шаг, но лорд мгновенно оказался рядом. Сжал в объятьях, заглядывая в глаза.

– Зачем вы это делаете? Мое терпение не бесконечно.

Глубокий бархатный голос, хрипловатый от страсти, отозвался дрожью в теле, сметая остатки разума.

– Не знаю, – прошептала я.

Может быть, если мы займемся любовью не во сне, как мне тогда казалось, а наяву, я успокоюсь? Может быть, нет в этом лорде ничего такого этакого, а есть просто долгое воздержание – много лет я не позволяла себе и думать о мужчинах. Просто вожделение? Может быть, просто дать ему выход, и наваждение пройдет?

Его глаза, в которых желание мешалось с яростью – той же яростью, которая несколько мгновений назад заставила меня потерять голову – были слишком близко.

– Ни одной женщине не удавалось настолько меня взбесить. И настолько… сводить с ума. Как вы это делаете? Приворот?

Его дыхание щекотало губы, отзываясь мурашками вдоль позвоночника.

– Нет, – голос сорвался. – Это вы… – слов не хватало, дыхание перехватывало, – вы сами…

– Я вас ненавижу, – выдохнул он и впился в мои губы.

Подхватил под бедра, поднимая над полом, впечатал в стену, продолжая целовать. Холод камня, жар его тела, обжигающий, несмотря на одежду, жадные губы, настойчивый язык…

Да что же ты со мной делаешь!

Вздох превратился в стон. Лорд отстранился на миг, заглядывая в глаза. Я обвила руками его шею, притягивая к себе, сама потянулась навстречу, прижимаясь всем телом.

Делай что хочешь, только не отпускай. Не отпускай…

Он и не выпустил.

Прижал еще крепче – хотя ближе, кажется, было уже невозможно. Провел губами вдоль шеи, легонько прихватил зубами мочку уха, заставив меня всхлипнуть.

Отстранился на миг – не знаю, как ему удалось справиться со штанами, так и не поставив меня на пол – и снова двинулся навстречу, заполнив меня целиком.

Я ахнула, подаваясь к нему, обвила ногами его талию.

– Кричи, – рыкнул он, прижимаясь лбом к моему лбу. – Моя.

– Нет, – простонала я.

Это просто похоть. Просто долгое воздержание. Сейчас это закончится, и наваждение пройдет.

– Моя, – повторил он, двинувшись навстречу, заставив меня выгнуться, вырывая очередной стон.

– Нет…

– Нет? – повторил он. Замер, чуть отстранившись.

Я нетерпеливо дернулась навстречу, но он по-прежнему держал мои бедра, контролируя каждое движение.

– Может быть… – он качнулся медленно-медленно, так же мучительно медленно отстранился, и опять замер, и опять удержал меня, так что я едва не разрыдалась от нетерпения, – …мне остановиться?

– Нет! – я крепче обхватила его талию ногами, подаваясь к нему и в этот раз он не стал меня удерживать. – Не… останавливайся.

– Моя, – довольно выдохнул он, снова заставляя меня выгибаться дугой. – Кричи.

Я мотнула головой, прикусив губу. Мало ли, что там случилось ночью, тогда я была не в себе. А сейчас замок наверняка проснулся, а за дверью стоит Бет, ожидая, когда ее позовут обратно.

– Двери толстые, – выдохнул он, точно поняв, о чем я думаю. – Никто не услышит.

И я сдалась. Слишком уж было хорошо, почти невыносимо хорошо. Отдалась этому ритму, движениям лорда, его рукам, удерживающим меня так легко, словно я вообще ничего не весила, словно превратилась в одну сплошную волну наслаждения, напрочь смявшую разум, рвущуюся из тела с криком, пока, наконец, не обмякла, расслабившись.

Его движения стали неровными, резкими, еще несколько толчков – и он, застонав, замер, тяжело дыша. Выпустил меня из рук, и я едва не сползла по стене на подгибающихся коленях.

Что же ты со мной делаешь, зараза этакая?

Он обнял меня, переводя дыхание, я спрятала лицо у него на груди, чувствуя себя совсем маленькой в таких сильных и надежных объятьях. Сердце постепенно успокаивалось. Я глубоко вздохнула.

И обнаружила, что стою совершено без ничего, прижимаясь к едва знакомому – или, наоборот, теперь слишком хорошо знакомому – мужику, в комнате не слишком натоплено, а босые ноги и вовсе онемели от холода.

Я дернулась, выворачиваясь. Его руки на миг напряглись, прежде чем разжать объятья и выпустить. Лорд отвернулся, завозился со штанами. Я метнулась туда, где на полу все еще валялся пеньюар или как его тут называют, прыгнула на кровать, закутавшись в него и не глядя на… мужа, что уж теперь. Милорд муж. Я усмехнулась про себя, старательно глядя мимо него.

Он тоже не смотрел в мою сторону. Подошел туда, где утром стояли таз и кувшин, теперь накрытые полотенцем. Я обернулась на плеск воды.

Муж бросил в меня комок мокрой ткани – я поймала полотенце.

– Приводите себя в порядок и одевайтесь. У нас и без того было немного времени, а сейчас его и вовсе нет. Мне не… – он досадливо поморщился. – Теперь придется действительно торопиться.

– Если не хотите опаздывать, может быть, не стоит меня ждать?

Тем более что я понятия не имею, как обходиться со всем этим роскошеством, что разложено на постели. Провожусь невесть сколько.

– Хотите пойти на попятную, миледи? Ваши слова не весомей дуновения ветра? Хотя чего еще ожидать от женщины?

Я хочу, чтобы ты пошел вместе со своим королем… на охоту, в берлогу. Глубокую и темную берлогу. Говорить гадости женщине, которую… с которой только что…

– Впрочем, надо быть глупцом, чтобы всерьез поверить в вашу покорность.

– Покорность? Вот уж этого вы точно не дождетесь.

– Посмотрим. И не тяните время.

– Я и не тяну. Это же вы решили выразить свою ненависть таким странным образом, – усмехнулась я. – Да отвернитесь вы, наконец!

Он дернулся, как от удара. Медленно выдохнул, стиснув зубы.

– Не отвернусь. От вас можно ждать чего угодно, вплоть до ножа в спину. И перестаньте играть в скромницу, мы оба знаем, что ничего нового я не увижу.