Забытые боги: Пепельное солнце

– Что это такое? В груди? Почему так тяжело дышать?

Она с трудом перевела дыхание, по её смуглому лицу катились капельки пота, золотистые волосы выбились из тугого пучка и прядями спускались на плечи, плотно укрытые золотым металлом доспеха.

Забавное зрелище. Я, наверное, выглядел также, когда меня спихнули с Небесной Тверди и окунули лицом в грязь смертной Юдоли. Хорошо, что никто не встречал меня внизу, какой это был бы позор.

– А, ты про это. Привыкай, – усмехнулся я, пытаясь отделаться от её руки, но она словно прилипла ко мне. – Тело без божественной энергии слишком слабое и неповоротливое, ему всё время нужно отдыхать, а возможности его существенно ограничены. Я уже не говорю о постоянной нужде в еде, воде, сне и иных вещах, о которых я из вежливости перед женщиной упоминать не буду.

Свергнутая богиня уставилась на меня, словно на умалишенного, но затем до неё дошёл смысл моих слов и лицо её скривилось.

– Есть? Что есть? – спросила она срывающимся от недавнего бега голосом.

– Как что? Человеческую еду, что же ещё. Души твоё тело сейчас не примет.

– О боги, – она закатила глаза, наконец-то отцепилась от меня и утерла пот со лба. Она несказанно удивилась влаге, появившейся на ладони. Как дитё малое, честное слово. Хотя, чего говорить, сам долго привыкал к этой жидкости, которую так любит выделять смертное тело в огромных количествах.

– Да, скажем спасибо старым богам за возможность на собственной шкуре прочувствовать тяжесть быть смертным, – я хмыкнул, а она зыркнула на меня испепеляющим взглядом, которым так славятся её старшие братья. О, сколько раз солнечные боги пронзали меня пиками острых взглядов в словесных перепалках. Эх, счастливые и беззаботные деньки!

Но не время сейчас предаваться воспоминаниям – реальность уж слишком настойчиво стучалась в двери моего сознания.

Богиня уже отдышалась, но на лице её всё ещё появлялись болевые судороги от чрезмерного физического напряжения. Так и недолго свалиться от изнеможения в самый неподходящий момент. Я знаю, каково это, когда смертное тело предаёт тебя в самое неудачное время. Однажды и я проходил через все стадии осознания своей беспомощности и ничтожности, чтобы затем надолго остаться в стадии принятия и абсолютного безразличия к своему положению. Но это я: сотни лет прошло, прежде чем я окончательно смирился, но эта девчонка только сверзилась с небес, представляю, что должно сейчас твориться в её в голове.

– Ты, надеюсь, в курсе, что в любой момент можешь умереть? – осторожно начал я. – Бессмертие твоё, конечно, никуда не делось, но неосторожность и безрассудство теперь могут привести к непоправимым последствиям.

– Умереть? – вопросила она дрожащим от волнения голосом.

– М-да, послушай, солнышко, тебе вообще хоть что-нибудь рассказывали перед изгнанием?

Она как-то странно посмотрела на меня, я ожидал чего угодно: вспышки ярости, гневную тираду или просто равнодушный взгляд, которым она меня недавно одарила, но увидел нечто другое, похожее на скрытую улыбку. По крайней мере, мне привиделось, что её золотистый глаз на мгновение задорно блеснул, а уголки губ ненадолго приподнялись, но тут же заняли своё обычное место. Странная она, надеюсь, её свергли не за сумасшествие, а то у нас, бессмертных, таких примеров пруд пруди.

Но у этой богини, похоже, с самообладанием было все в порядке. Она глубоко вдохнула, прикрыла глаза, а затем в полном спокойствии, без тени иронии или недовольства произнесла:

– Знаешь, боги не церемонились со мной особо, когда сталкивали сюда, а я как-то заранее не интересовалась, что бывает с теми, кого вышвыривают с небес, – богиня скептически оглядела себя, прежде чем произнести: – Это, конечно, неприятно: находиться в теле смертного, но радует то, что моё обличие почти не изменилось. На большее я и не рассчитывала.

Я усмехнулся – вот это выдержка. Еще и дня не прошло после изгнания, а она уже способна критически оценивать своё положение и говорить о нём так спокойно. Когда я был на её месте, то рвал и метал от негодования, пока не свалился на землю от усталости посреди сожженной и уничтоженной мною рыночной площади какого-то города, какого именно – и не вспомнить.

Но не об этом сейчас.

Свергнутая солнечная богиня не заметила моей усмешки, она безрезультатно пыталась отряхнуть запылившийся доспех, окончательно вернув себе утраченное было самообладание. Богиня снова была спокойна и равнодушна к окружающему её миру, совершенно забыв о недавно пережитом сильном волнении.

Не так, ой не так должны выглядеть свергнутые боги. Она словно на прогулку спустилась и вот-вот возвратится обратно. Но что-то я сомневался в том, что её наказание продлится меньше года – если бога свергают, то свергают минимум на сотню лет, иначе это и не наказание вовсе.

Мне о многом хотелось спросить у неё, но имея опыт общения со всякого рода богами, я предпочёл не лезть на рожон, тем более у этой особы всё ещё частично сохранились остатки божественной энергии. Кто знает, как она решит ими воспользоваться, если я вдруг затрону щекотливую для неё тему.

Вы не подумайте, я не трус, просто, многие частенько путают храбрость и смелость с безрассудной тягой к самоубийству. А мне моя жалкая жизнь была очень дорога, у меня на неё большие планы.

– Где тут ближайший город? – внезапно спросила богиня, прервав мои размышления.

– Город? В двух днях пути на северо-восток, – на экскурсию что ли собралась.

– Карта есть? – она пригладила выбившиеся из пучка пряди волос, отчего те растрепались ещё больше.

– Нет.

– Деньги есть? – нахмурилась она.

– Нет.

– У тебя хоть что-нибудь есть? – с тяжким вдохом спросила она и раздосадовано покачала головой.

Меня как будто мать отчитывает, честное слово.

– Ум, тело и имя, – улыбнулся я, но богиня моего чувства юмора не оценила. – Кстати сказать, своё ты мне так и не назвала. Родовое имя твоё мне известно: невооруженным глазом видно, откуда ты, но ты же не хочешь, чтобы я звал тебя по нему, госпожа Бо?

Она презрительно скривила рот и закатила глаза, точнее, один глаз: левый, почти белый неподвижно смотрел на меня, отчего по моему телу поползли липкие мурашки. Раньше этот глаз точно двигался, а сейчас-то чего застыл, может быть, он…

– Ючке, – отчеканила она с недовольным выражением на лице, заметив, что я беззастенчиво разглядываю её, – младшая и единственная дочь Бо Юкана и Го Хассы.

Её имя мне совершенно ни о чем не говорило.

Значит, старик Бо и вправду обзавелся ещё одним ребенком. Воистину – верховные боги живут по другим законам. Но, Го Хасса? Дочь Западного бога Ветра? Не слишком ли мелкая сошка для самого Верховного бога Солнца?

– Восьмой ребенок, да? – уточнил я, спустя мгновение.

Ючке кивнула.

– И сколько тебе лет?

– Мало, – отрезала она.

– А точнее?

– Меньше, чем ты думаешь, – она нахмурилась.

– И тебя уже свергли, недурно.

Ючке гневно зыркнула на меня, но тут же осеклась, и её лицо утратило всякие эмоции: правый глаз потух, а левый всё также настойчиво сверлил меня черной точкой зрачка. Видимо, этому глазу я сильно не понравился.

– А моего имени не спросишь? Хотя бы из вежливости? – поинтересовался я.

– Зачем? Твоё имя знает каждый бог, будь-то старший или младший, – Бо Ючке подняла на меня глаза, окинула ленивым липким взглядом с ног до головы и монотонно проговорила. – Ма Онши, младший бог Войны, который вздумал бросить вызов старшим богам и поплатился за это тысячелетним изгнанием. Почитаемый бог, который утратил всё, но только ради чего он пожертвовал этим всем, никому не известно. Тот, кто однажды был на вершине Лунного пантеона, с грохотом сверзился на людские земли. Позор божественного рода Ма, который навлек на свой народ темные времена. Всё верно? Я ничего не упустила? Я была достаточно краткой, но могу и поподробнее.

– Нет-нет, не стоит, – покачал головой я. – Я вполне удовлетворен твоими познаниями о моей скромной персоне.

Она молча кивнула, словно мой ответ был чем-то само собой разумеющимся, и принялась внимательно осматривать окрестности, от которых почти ничего не осталось.

Ну, что тут сказать. В её словах обо мне нет и капли лжи, но в то же время правдивы из них только два слова – моё имя.

Глава 6. Танцуй на костях своих предков

Дом Пирта и Ларфы особняком стоял на западном краю деревни Овлес, в центре ровной, как доска долине, где паслись мохнатые коричневые овцы со всей округи. Трава в этой долине была изумрудно-серебристого цвета, живительную влагу она брала из по-молочному тёплой реки и была настолько сочной и свежей, что, идя по ней, с хрустом ломая зеленые травяные тельца, ты рисковал промочить ноги. Овцы с животной радостью любили вкусить плоды причудливого природного симбиоза, а поэтому, куда бы ни выводили их на выпас хозяева, овцы по интуитивному зову своих желудков всегда выходили на эту поляну, путались между собой и вынуждали миролюбивых ордженцев вступать из-за них в многочисленные свары. Поначалу жители деревни Овлес ещё как-то пытались ограничить своих неуемных питомцев высокими заборами и услужливыми псами-охранниками, но животные инстинкты брали верх над человеческим терпением, и вскоре деревенские жители смирились со своим бессилием и принялись клеймить настырных животных, чтобы хоть как-то находить их в море зелени и коричневой шерсти. Новоиспеченная семья, состоящая из кузнеца Пирта и крестьянки Ларфы, по безмолвному согласию деревни стала негласным сторожем овлеской отары и арбитром в деревенских спорах. Поэтому, когда Дилфо и Ючке подходили к Торчащему зубу, как называли местные белёный одноэтажный дом, стоящий посреди изумрудной травы, они издалека заслышали блеяние нескольких сотен овец и громкие спорящие голоса.

Ючке застопорилась посреди дороги, как только до её слуха донеслись эти громогласные звуки, на её лице было написано искреннее изумление, словно она в жизни не слышала ничего подобного.

– Эй, ты чего остановилась? – Дилфо заметил отсутствие спутницы рядом с собой, когда почти спустился с холма в долину. Мальчик прислушался к выкрикам и с озорной улыбкой обернулся к Ючке:

– Похоже, кто-то опять не поделил овец между собой, идём, я тебя познакомлю со всеми.

Ючке не желала даже пальцем босой ноги шевельнуть в сторону орущей неизвестности, но Дилфо простодушно проигнорировал её душевное самочувствие, крепко схватил девушку за руку и без малейших усилий потащил невесомое тело Ючке в кишащую немногочисленными ордженцами и многочисленными овцами долину.

Путников встретили громкие крики двух ордженцев, которые были похожи друг на друга как две капли мёда в кувшине с мёдом: трудно определять схожесть отдельных существ, когда они находятся среди моря таких же низкорослых кареглазых блондинов с крепким плоским телом, худыми руками и ногами. А особенно трудным это дело становится в тёмные промозглые ночи.

– А я говорю, то была моя скотина! – кричал более низкий и широкий ордженец с жутким шрамом над левой бровью.

– Да где ж твоя! Вон у неё на ухе метка моя, с чего это она твоя-то? – вторил ему более высокий и более узкий ордженец без каких-либо примечательных внешних признаков.

– А с того это моя, что под твоей меткой моя метка стоит. Ты переметил мою овцу, чтобы заграбастать её себе!

Овца, предмет спора, молча жевала траву, косясь круглыми жёлтыми глазами на своих предполагаемых хозяев.

– Да на кой мне сдалась твоя овца! – кричал всё громче ничем не примечательный ордженец. Деревенские, заслышав его крик, отшатнулись от него, но далеко не отошли – жажда утолить любопытство сильнее здравого смысла. – Если бы я и захотел кого себе сцапать, я бы выбрал себе животину пожирнее да помохнатее.

– Давайте не будем ссориться, – Ларфа, лицо которой слегка подрагивало от внутреннего напряжения, успокаивающе положила на плечи спорящих свои хрупкие ладошки. – Вы чуть ли не каждый день спорите из-за этой овцы, а мы так и не можем прийти ни к какому разумному решению. Может, вам стоить разрешить этот вопрос другим способом?

– А им только за радость поцапаться друг с другом, – послышался из толпы ничем не примечательный мужской голос, и все ордженцы согласно закивали. – Вместо того, чтобы работать, как все остальные в поле, они целыми днями прохлаждаются в долине, наблюдая за овцами, как бы кто их не прибрал к рукам.

– Тоже мне, нашли отговорку для безделья, – раздался из темноты недовольный женский голос.

– Ага, наверняка они вдвоём договорились голову нам дурить, чтобы не работать! – пожилой ордженец, чьи светлые волосы покрыла более светлая седина, замахал костлявым кулачком в сторону нерадивых возмутителей деревенского спокойствия.

– Посмотрел бы я на тебя, коли на твоей овце чужая метка появилась, – ордженец со шрамом грубо одёрнул старичка, толпа в ответ неодобрительно загудела.

– А ты посмотри, только моих овец помечать не на чем, – ехидно улыбнулся беззубым ртом старичок, – я им всем уши поотрубал, чтобы таким прощелыгам, как этот, неповадно было свои грязные метки ставить.

Гул в толпе затих, было слышно только, как жуют траву овцы и как сверчат в траве невидимые глазу насекомые.

– Да ты чего это, Ольфо, как же можно с животиной так поступать! – спустя мгновение раздался смущенный женский голос. – Не по-нашенски это как-то.

– Так он и не местный, – со злорадством ответил ордженец со шрамом. – Он же с северных земель Орджена, а там граница с Холгоем – тамошние люди славятся своей жестокостью и кровожадностью, вот северные ордженцы от них эту заразу и переняли.

– Это ты меня, что, с человеком сравнил, а? – разъярился старик Ольфо. – С этими безмозглыми дуралеями меня не ровняй! Ещё бы мы, ордженцы, с людьми связывались! Да не в жисть! Знаешь, как мы их, холгойцев этих от границ отгоняли, а? Не было там тебя, когда мы на смерть стояли против людей, что хотели наши земли отобрать!

– На смерть, говоришь? – хмыкнул в ответ ордженец со шрамом. – Что-то ты больно живёхонький, плохо стоял, значит?

Ордженцы засмеялись, но как-то неуверенно и натянуто. Ольфо уже было хотел пустить в ход свой маленький кулачок и доказать этому паршивцу, что он существо мирное и рядом не стоял с людьми-злодеями, как среди толпы послышался миролюбивый, но уверенный голос:

– Ну чего вы расшумелись, стол давно накрыт. А вы тут на холоде стоите, гостей отпугиваете.

Толпа ордженцев расступилась и пропустила в центр импровизированного круга Пирта, в руках он держал факел, который причудливыми косыми тенями окрасил его молодое добродушное лицо.

– Вот, Пирт тоже не местный, – опомнился Ольфо, опуская занесённую в минутном порыве руку и переводя стрелки на новоприбывшего. – Между прочим, я хотя бы в Орджене рос, а Пирт пришёл издалека. Чего это вы на него не нападаете, а меня козлом отпущения делаете?

Все разом повернули головы к Пирту, и тот смущенно потупился на мгновение, но вскоре вновь обрёл самообладание и широко улыбнулся:

– Неместный телом – местный душой. Кто жизни и сил не пожалеет в работе на благо Орджена, тот ордженец по крови и духу. Идёмте к столу, всё уже давно остыло.

Никто не стал оспаривать его мысль, а предложение вкусить даровых яств подействовало на толпу как одурманивающее снадобье, и ордженцы напрочь позабыли о своих обида и недавнем скандале. Деревенские, громко и весело переговариваясь, двинулись за Пиртом к Торчащему зубу, и поляна разом опустела.

– Вот так всегда, – посетовала Ларфа, провожая толпу взглядом, – придут вечером за овцами, устроят свару, а потом на бесплатные харчи остаются. Тут уж хочешь, не хочешь, а заподозришь заговор против наших запасов.

– Тебе лишь бы заговоры везде, да сплетни, – пробурчал в ответ Дилфо.

Ларфа обернула своё широкое лицо к брату, свет звёзд исказил её удивление, превратив в непреднамеренную неприязнь.

– И чего ты такой ершистый стал? – негромко возмутилась Ларфа, не со злобой, но с искренним недоумением. – Чем я тебя обидела? Ты мне скажи, я исправлю свои ошибки. Ты же знаешь, я никогда не была врагом тебе, мы же одна семья.

– Идём в дом, а то голодными останемся, – Дилфо проигнорировал душевные излияния сестры, обернулся к Ючке и потянул её за руку. Но та не поддалась.

– Ты чего? – Дилфо застыл, внимательно вглядываясь в лицо девушки. Свет тусклых золотистых звёзд освещал молочно-белое гладкое лицо Ючке, которое та запрокинула к небу. Её глаза, были полны невыразимых для Дилфо ощущений, и он не мог объяснить себе: грустит Ючке, изумляется или же злится, слишком сложными были для маленького ордженца чувства чужестранки.

– Ты чего, звёзд никогда не видела? – вопросил Дилфо, не ожидая ответа.

– Ровера сатеру, декина сатери, – чётко и медленно проговорила Ючке мягким голосом, но в нём сквозили нотки холодного ночного серебра. Она не спускала потухших глаз с ясного звездного неба.

– Чего-чего? – не понял Дилфо, он ошеломленно захлопал глазами. На его памяти Ючке впервые за всё время своего пребывания в Орджене что-то говорила в его присутствии. – На каком это языке? Ларфа, ты не знаешь? – обратился он к сестре, совершенно отбросив только ему понятные обиды.

– Не знаю, – покачала головой Ларфа, с неясным сомнением и задумчивостью глядя на лицо Ючке, которое в это мгновение словно излучало свой внутренний холодный свет. – Нужно спросить у Пирта, должно быть он слышал этот язык, когда путешествовал по миру.

– Всё ты у Пирта спрашиваешь! – снова озлобился Дилфо. – Кто ты без него? Ничегошеньки сама не можешь. Идём, Ючке, хватит звёздами любоваться, они здесь не на одну ночь.

Мальчик цепко ухватил девушку за руку и потащил её к Торчащему зубу, та уже опустила голову обратно к земле и без сопротивлений двинулась вслед за Дилфо.

Ларфа осталась одна посреди моря изумрудной травы и одиноко бродящих мимо мохнатых овец. Ордженка подняла голову к небу, но как бы ни старалась, не могла понять, о чём говорят эти безмолвные далёкие, но такие родные звёзды.

Глава 7. Когда хотел по-хорошему, а получилось по-хорошему

На северном краю деревни Атто, не затронутом огнем, я нашёл в стойле лошадь, полудохлую, худую и истощенную, но всё-таки лошадь. Я впряг её в покосившуюся телегу, которая теперь вряд ли кому понадобится, и приглашающим жестом предложил Ючке занять лучшее место на моём импровизированном транспорте – в стогу лежалого сена.

Ючке окинула телегу равнодушным взглядом и с варварским благородством плюхнулась в стог, напрочь позабыв о моём существовании.

Избалованная девица. Хотя чего стоило ожидать от дочери Верховного божества? Но надо отдать ей должное: Ючке не закатывала истерик, не плевалась в мою сторону и вообще была довольно дружелюбна, если подчеркнутую холодность можно назвать дружелюбием. Но для меня даже это, по своему обширной опыту скажу, дорогого стоит. Её братья за мной по всем Юдолям с копьями гонялись, так что равнодушие их сестры меня вполне устраивало. Хотя для полного счастья ещё не помешало бы, если б свергнутая богиня сообщила мне о своих ближайших планах. Свое священное орудие, как я понял, она искать не собирается, раз уж так быстро решила покинуть деревню, тогда что, позвольте узнать, этой особе ещё может быть нужно?

– Куда вас везти, сударыня? – я непринужденно занял место извозчика, словно всегда этим занимался, но признаюсь честно, управлять лошадьми не из седла мне никогда ранее не приходилось. Все четыреста лет своего изгнания я протопал своими ножками.

– В город, – отрезала она. – Желательно крупный и многолюдный.

– Зачем тебе? Решила ворваться в местное благородное общество? Думаешь, тебя там примут с распростертыми объятьями, раз уж ты дочь такого высокопоставленного бога? Или ты считаешь, что твоё орудие утопало в ближайший город, чтобы наверстать упущенное время и повеселиться всласть? А? Так или не так? А если так, то что именно так?

Она промолчала. Неудивительно. Похоже, даже если я с этой дамочкой надолго, выуживать из неё информацию придётся по крупинкам и это в лучшем случае. В худшем – она просто воспользуется моими бесплатными услугами экскурсовода и исчезнет, а моё любопытство так и останется неудовлетворенным.

Нет уж, надо подгадать момент и все узнать. Ничего, я терпеливый, готов хоть сотню лет прождать, мне торопиться некуда, ещё шестьсот лет срок мотать, топча смертные Юдоли.

Мы двинулись вперёд с протяжным скрипом дерева и моими ругательствами, и не без труда выехали на дорогу, что вела в сторону столицы Холгоя.

– Что это за земли? – спросила богиня, когда сожженная деревня скрылась за каменистым кладбищенским холмом.

– А, мы в царстве Холгой, в южной его части. В двух днях пути на северо-восток будет столица – Холлас. Эти земли, кажется, находятся в ведении твоего старшего брата, Бо Юлуна. Сомневаюсь, что ты о них ничего не слышала.

Она промолчала. Интересная из неё выходит собеседница, ничего не скажешь. Но говорила она, всё же, больше, чем её прославленные в Юдоли Смертных братья – те вместо того, чтобы говорить, предпочитали стрелять в говорящего или протыкать его копьями. Боги вообще, если честно, полные невежды во всем, что касается общения, особенно – солнечные.

– Насколько велика столица? – послышался голос Ючке, спустя довольно продолжительный промежуток времени.

– Ты никогда не бывала во владениях своего брата? – она не ответила, а я продолжил: – Там живет тысяч десять, если не больше. Для такого небольшого царства, как Холгой, где занимаются исключительно сельскохозяйственными делами, это огромный город, самый большой в царстве.

Понятное дело, она на мои слова никак не отреагировала. Что ж, я начинаю привыкать.

Дальше мы ехали молча, что совсем неудивительно. Лошадь постоянно спотыкалась на ровном месте, а я с тревогой смотрел на её тощие бока с торчащими ребрами, которые трепетали от частого хриплого дыхания. Кляча ещё та, на два дня её точно не хватит. Надо хотя бы до соседней деревни, Лотта, добраться, а там уже пересесть на коня получше. Благо в деньгах мы пока нуждаться не будем: отколупаем от доспеха Ючке все драгоценные камушки, и на несколько десятков лет безбедной жизни точно хватит, если, конечно, она позволит – эти солнечные боги слишком горделивые и принципиальные, кто знает, как сильно Ючке привязана к своим вещам.

Пейзажи вокруг были совершенно непримечательные, типичные для Солнечной Юдоли Смертных: пустынные земли с пожухлыми кустарниками и низкорослыми деревьями, каменистые холмы – невысокие, но встречающиеся на каждом шагу, так, что дорога постоянно извивается, огибая их, отчего путь становится длиннее раза в два. Редкие птицы и пустынные звери иногда попадаются по дороге, но тут же исчезают в темных норах, скрываясь от палящего зноя.

Жарко.

– Кстати, забыл спросить, – нарушил я гнетущее меня молчание. – Солнце-то всё ещё висит на одном месте. Уже почти полдня прошло, смертные, наверное, давно заметили. В чём там дело? Отец тебя свергнул и забыл вернуть солнце на место?

Ючке в очередной раз не ответила.

– Хотя бы голос иногда подавай, а то я подумаю, что ты окочурилась или чего похуже, – я обернулся назад. Она сидела в сене, в позе лотоса, скрестив руки на груди. Лицо её выражало сосредоточенность, тонкие брови почти соединились в одну линию, а пухлые губы она с остервенением покусывала. Ючке настолько не подходила этому месту в своем ослепительном доспехе, что становилось смешно.

Кстати, о доспехе. Почему он всё ещё на ней? Неужели у неё осталось столько божественной энергии, что она до сих пор может поддерживать его в рабочем состоянии? Сколько же тогда у неё должно было быть сил до свержения? Моего запаса после падения с небес хватило на разрушение одного небольшого города или деревни, уже и не вспомню, что это было, но вот доспех мой моментально испарился, стоило только ступить на смертные земли, а тут – уже несколько часов прошло после свержения, а обмундирование Ючке блестит как новенькое. Хоть она и дочь Верховного бога, но для младшего божественного поколения такое явление не нормально, они все на порядок слабее любого бога долгожителя, такого как я, например.

– Я подам голос тогда, когда в этом будет хоть какой-то смысл, – вырвала меня из размышлений Ючке, заметив моё пристальное внимание. – На дорогу смотри.

– Смысл? – я не последовал её требованию и развернулся к ней всем телом, благо дорога на этом участке была ровной. – Для меня, между прочим, каждый вопрос, заданный тебе имеет смысл. Ты только представь, я уже четыре сотни лет живу, ничего не зная о том, что происходит в мире богов, прямо-таки умираю от любопытства!

Я, конечно, лукавил. Плевал я на этих заносчивых ублюдков с небес, но особа передо мной и вправду чрезвычайно меня интересовала. Почему её свергли в таком юном возрасте? Почему она так отреагировала, когда я рассказал ей про то, что её священное орудие обзавелось ногами и ушло по своим делам? Зачем ей в город? И почему, в конце концов, у неё такой странный левый глаз? Я серьёзно, он слишком жуткий.