Вейн

Тот оскалился в ответ, показав заостренные зубы. Прижал сумку к груди. Руки у него были жуткие, кожа туго обтягивала кости.

– Я пошел, ладно?

Не понимает. Сидит, загораживая выход. Вспомнив, что говорил Тобиус, Юрка четко произнес про себя: «Пропусти меня». Всплыли непривычные слова, повторить которые – язык сломаешь, но он постарался:

– Сиссеушь вией.

Зря!

Бешено сверкнули под космами глаза. Дикарь бросился на него и сдернул за ногу на пол. Юрка пытался вырваться, но жесткие пальцы стиснули запястья. Ах, так! Ударил лбом в лицо, добавил коленом и смог высвободить правую руку. В левой же, казалось, захрустели кости. С грохотом упало кресло. Нож! Где-то должен быть нож! Рука натыкалась то на край ниши, то на сброшенную куртку, скребла по полу. Дикарь верещал, брызгая слюной, царапался и тянулся к горлу. Лязгнули зубы. Юрка завопил от страха, на мгновение перестав отбиваться, и безумец тут же прижал его коленями. Дохнул тошнотворно в лицо – и вгрызся в жесткую кожу ошейника. Его затылок саданул Юрку в подбородок, сальные волосы упали на лицо. Пальцы резануло – нож! Зажал в кулаке у самой рукояти и полоснул наугад. Лезвие запуталось в лохмотьях. Юрка ударил снова, крест-накрест… Визг оглушил. Хлестнуло вонючим тряпьем.

Безумец крутился, пытаясь ощупать спину. Загремев, упало еще одно кресло. Дикарь вскрикнул, метнулся к выходу и исчез в туннеле. Несколько мгновений был слышен топот, а потом стало тихо.

– Нихрена себе.

Юрка потрогал шею – кожаный ремень измочален, в слюне. Брезгливо сморщившись, вытер ладонь о стену. Так бы и загрызли… И спал-то – или не спал? – всего ничего. Глянул на часы: минут двадцать.

Саднило поцарапанную щеку. Жгло и пощипывало пальцы. Юрка посмотрел на руку. Кровь. Наверное, порезался, когда схватился за лезвие. Нет, сматываться отсюда, и побыстрее! Суетливо натянул куртку, собрал барахло. Фляжка откатилась под кресло, жузговый оберег валялся на пульте. Сумку Юрка повесил через плечо и задвинул за спину. Нож убирать не стал. Сжав рукоять, выглянул за порог. В медленно разгорающемся свете увидел цепочку красных капель.

Мягкое покрытие пола гасило звуки. Кровь встречалась то чаще, то реже. Иногда попадались потеки на стене, краска вокруг них светилась. Юрка часто оборачивался, а возле боковых проходов замедлял шаг. Понимал – люминесцентное напыление выдает его с головой. Напряженно прислушивался, нюхал воздух. Проходя мимо черной дыры, каменел спиной – вот сейчас завизжит и бросится, вцепится зубами! Потом вздыхал с облегчением – до следующего перекрестка.

Возле одного из ходов цепочка из капель обрывалась. Юрка осторожно заглянул в ответвляющийся туннель. След уходил внутрь.

– Чтоб ты сдох!

С трудом разжал сведенные пальцы. Так напряженно стискивал нож, что порезы закровили и рукоять стала липкой. Вытер ее о штаны и посмотрел на часы. До выхода еще долго, нечего стоять.

Через сорок пять минут он очутился под люком.

Скобы скользили в ладонях. Юрка выбрался наружу, поморгал. Дневной свет показался тусклым после сияющих стен. Уже вечерело, и стало заметно прохладнее.

– Тоже мне, повесили табличку. Решетку надо! И на замок!

Вытащил втиснутую для упора корягу. С грохотом обрушилась крышка.

Юрка постоял мгновение, соображая. Да, все правильно, туннель тоже шел на запад. Значит, ему туда. От люка к бункеру примерно часа полтора, ну, два. Значит, столько же, если не собьется с дороги, и будет на месте. Вопрос – на каком? Сердито мотнул головой. Доберется – увидит.

Часы отмерили половину пути, когда закончился великанский лес и начались заросли. Впереди торчал одинокий дубоид. Он возвышался над кустами, словно телебашня над одноэтажными домишками. На горизонте изломанной линией виднелись холмы, подсвеченные заходящим солнцем.

– И на том спасибо, – пробормотал Юрка.

Кусты местами доходили до пояса, но чаще скрывали с головой. Гибкие ветки, покрытые колючками, цеплялись за одежду. Мешало солнце, оно опустилось так низко, что свет бил прямо в лицо. Волосы липли к шее, на лбу и щеке зудели царапины.

На полминуты глазам стало легче – алый диск перекрыло небольшое облачко. Потом снова ослепило. Юрка глянул из-под руки. Это оказалось не облако. По закатному воздуху бесшумно плыла платформа со стеклянным куполом, она походила на приплюснутую галошу. А вон и вторая, со стороны холмов. Юрка попятился, споткнулся и упал спиной в кусты. Колючки жадно вцепились в куртку.

«Галоша» скользнула над ним, показав черную подошву. Юрку вдавило в землю. Пригнулись кусты, у дубоида-отшельника затрепетали ветки.

Там, наверху, были люди. Там была еда. Но Юрка замер, надеясь, что его не заметят.

Вторая платформа прошла стороной. За ней показалась еще одна, она двигалась параллельно холмам. Юрка оглянулся. Первая, почти касаясь брюхом деревьев, утюжила лес. Служба безопасности? Туристы? Природоохрана? «Галоша» уронила черную каплю, еще одну. Качнулись дубоиды, поднялись белые столбы. Юрка посмотрел в сторону холмов. Там тоже дымило. Вылетела, торопясь, еще одна платформа, пошла наперерез остальным и начала сбрасывать груз. Он насчитал больше десятка бомб, когда «галоши» легли на обратный курс.

Юрка встал, выдираясь из колючих веток. Умнее было бы свернуть, но он, напротив, заторопился к холмам. Гнало предчувствие, нужно – непременно туда. Зудело между лопатками, подталкивало. Впереди трещало, и вскоре потянуло горелым. Юрка остановился, вытер мокрое от пота лицо. Одинокий дубоид пылал, как гигантский факел. Куда он рвется, идиот?

Огонь приближался, шумно ломясь через кусты. Юрка закашлялся, глотнув дыма. Слезились глаза. «Беги, дурак!» Уже виднелись жадные лапы, ломающие ветки. Алый зверь рычал и остро пах пожаром. А еще – табаком с ромом.

Юрка подался вперед и тут же отпрянул, прикрываясь рукой. Вспыхнуло слева, зверь дотянулся туда. Горящая ветка отстрелила на куртку. Сбил ее щелчком и торопливо проскрежетал молнией, застегивая до упора. От дыма першило в горле. Но узел – рядом! И есть ориентиры Цитадели! Как там: оплавленный камень, голоса. «Но пэрен!»…

Справа потрескивало – и вдруг занялось. Слева огонь поднимался стеной. Юрка отступил на шаг.

Он же взял ориентиры! Каменный свод, голубое пятнышко неба… Но это на выход, а на вход…

Пламя взметнулось перед лицом.

Дан говорил, в башне… Он был где-то рядом… Близко… Сволочь он!

– Ненавижу! – крикнул Юрка и прыгнул в сердцевину табачно-ромового запаха.

Хлестнуло по щеке. Махнул рукой по горящим веткам и от жуткой боли заорал, захлебываясь раскаленным воздухом. Кажется, вспыхнула куртка. Рванулся – и упал ничком, прямо в огонь.

Шаги были не слышны, но Йорина знала, что он идет следом, и сказала:

– Оун, не надо.

Люди мешали ей. Над каждым из них мошкариной тучей висела тоска, звенело недоумение. «Как же так? – спрашивали себя йоры. – Отдали без боя? В жертву? И кому?!» Йорина шла через эти тучи, стиснув зубы и напрягая жилы на шее. Она знала, что глаза ее светятся в темноте, подобно янтарю на солнце. Недаром встречные спешили убраться с дороги и шептали молитву Двуликому. Хотелось обернуться, крикнуть: «Да, отдали! И еще отдадим! Еще погибнут!»

Некогда принимать бой. Она не может позволить себе так бездарно терять людей, и лучше откупиться одним, чем лишиться половины отряда.

Оун ее не одобряет. Но он воин, воину – не понять. Ему до сих пор кажется, что все закончится быстро, стоит лишь догнать.

– Останься! – повторила жрица с металлом в голосе.

Темнота еле слышно вздохнула, и запахло багульником, выдавая чувства Оуна.

На горизонте небо соединялось с твердью ровным швом. Кто другой не увидел бы границы, но Йорина ясно различала ее. Куда ни повернись, везде было так, и зря серебристый ковыль пытался удержать своими метелочками густую черноту – он лишь сгибался под ее весом, стелился и приникал к земле. Страшным казалось небо отсюда, с равнины. А к вору по имени Дан оно наверняка милостиво и позволяет скользить под своим брюхом, подобно змее. Как можно?! Это несправедливо!

Йорина села, повернувшись лицом на юго-запад. Дрогнули ноздри, ловя среди чужих запахов единственный родной. Так новорожденный кутенок чует молоко, еще не открыв глаза. Жрица прерывисто вздохнула. Будь ты проклят, вор по имени Дан! Пусть отступятся от тебя твои боги! Пусть твоя мать поймет, какое породила чудовище, и твоя женщина отвернется в ужасе. Пусть изгрызет тебя болезнь, и ни один лекарь не возьмется лечить. Йорина застонала от невозможности коснуться, заполнить леденевшую внутри пустоту. Как слепая, зашарила по воздуху, осязая черты того, кто украл ее суть, украл надежду ее народа. Без воды получалось хуже, но в этой степи даже затхлое озерцо – редкость.

Молодой мужчина с обветренным жестким лицом. Ямочка на подбородке. Нижняя губа упрямо поджата. Твердые скулы. Пальцы покалывает щетина, а пару дней назад он был гладко выбрит. Нос с горбинкой – ломал в драке? Высокий открытый лоб, волосы зачесаны назад и перехвачены шнурком. Над бровью – еле заметная отметина. Крохотный шрамик возле уха. Мочка порвана, заросла неровно.

Йорина уже знала это лицо наизусть.

Вытерла ладони о траву. Прохладные стебли уняли зуд, но кожа все равно покраснела. Невыносимо хотелось снова тронуть воздух, вылепливая уже другое: высокие скулы, чуть раскосые глаза, мягкие брови, сросшиеся на переносице. Но нельзя. Почует.

Жрица обхватила себя за плечи, съежилась под ночным ветром. Сейчас не осталось даже того горького недоумения «Эрик, как ты мог?», которым были пропитаны эти дни. Ушло, истаяло. Или его разъело вместе с душой? Вытеснило неистовое желание, одно-единственное – вернуть!

Эрик… имя перестало быть живым. Теперь оно походило на полынь, высохшую под солнцем. Ее горький запах пропитал степь, стелился шлейфом за вором по имени Дан, забивал ноздри – и Йорина не сдержалась. Она приподняла губу, оскалив зубы, и тихонько зарычала. Знала, что вейн, если он сейчас бодрствует, оглянется, если спит – вскинется, не понимая, что встревожило.

– Я найду тебя, – шепнула жрица. – Найду!

Вспугнутая, поднялась на крыло птица. Всхрапнули кони.

Йорина шевельнулась, меняя позу. Встала на колени, сложила руки на груди. Молитва короткая и вряд ли поможет Иршту, оставшемуся среди жузгов. Слова осыпались, точно осенние листья, и не было в них ни веры, ни надежды.

Трава. Мягкая, прохладная. Широкий лист лопуха. Юрка лежал, уткнувшись в него. Дергался левый глаз, и жгло щеку. Волосы упали на лицо, от них воняло паленым. Руки… попробовал шевельнуть пальцами и от боли едва не потерял сознание. Всхлипнув, перекатился набок. Кругом была степь, полумрак и ни единого горящего дерева. Получилось. Пусть не Цитадель, главное – вышло! У Юрки потекли слезы. Моргал, не в силах остановить их, и вскоре защипало кожу. Снова лег ничком, прижался обожженной щекой к лопуху. Левую руку сунул в траву, поближе к земле. Пекло так, что хотелось скулить, но он только зажмурился до багровых кругов под веками.

Нужно перетерпеть.

– Я – вейн, – сказал он шепотом.

Боль понемногу отступала. Юрка сел и обвел взглядом горизонт. Алый краешек заката. Чуть в стороне от него – крохотный огонек, совсем не страшный. Туда.

Степь медленно ложилась под ноги. Прохладный воздух – такой густой, что хоть запивай им горечь пожарища, – едва заметно колыхался ветром. Посвистывала птица, ей отвечала другая. Серебром отливал ковыль, расходился волнами, словно вброд идешь через заводь.

Юрка совсем не удивился, разглядев сидящего у костра человека. Шагнул в освещенный круг и сказал:

– Привет, Дан. Я думал, ты уже в Бреславле. А где же лошади?

Вейн снял руку с арбалета, поскреб небритую щеку.

– Увы. Межсезонье, сам понимаешь.

– Понимаю, – сказал Юрка. У него снова задергался глаз.

Дан полюбопытствовал:

– В морду дать хочешь?

Юрка вытянул руки, растопырив пальцы. Вейн присвистнул.

Было очень больно, когда Дан счищал грязь с обожженной кожи. Юрка гонял желваки, надеясь не грохнуться в обморок – в глазах опасно темнело. Мазь уняла зуд. Прохладные листья, положенные под бинты, смягчили жжение. Левую руку вейн замотал от кончиков пальцев до запястья. Правой повезло больше.

– Повязки придется часто менять, – сказал Дан. – Так, рожу покажи.

Глаз все еще слезился. У Юрки живот подбирался от страха, стоило представить: хлестни ветка на пару сантиметров выше…

– Шрам останется?

– А ты что, красная девица, об этом волноваться? Все, готово.

Юрка перевел дыхание.

– Сними ошейник. Можешь?

– Мы уже на «ты»? Быстро!

Дан достал складной нож со множеством лезвий. Он копался в защелке тоненьким крючком, бесцеремонно развернув Юркину голову к свету.

– Знаешь, – сказал, – я бы и с такими ручонками врезал.

– Я собирался, – равнодушно признался Юрка. – Но ты поведешь меня в Бреславль.

– Уверен? – развеселился вейн.

– Да. Я за эту дорогу тебе заплатил. Ты мой проводник.

Ошейник расстегнулся, Дан подкинул его в руке.

– Отдай.

Юрка свернул простеганную проволокой кожу, обмотал цепочкой. На каждое движение пальцы отзывались болью. Размахнулся – и выкинул в степь.

Дан цокнул языком.

– Я тебе больше не слуга, понял? – посмотрел на него в упор Юрка.

– Да нужен ты мне!

– Конечно, сейчас – нет. Ты же меня из-за степняков взял.

– Догадливый мальчик.

Юрка не удержался и злорадно сказал:

– А тебя там искали. Тетка с ненормальными глазами и здоровенный качок. С вооруженным отрядом.

– Шэт! Вот дрянь!

В горле все еще першило, и смех вышел хриплым, точно ворона каркнула.

– Чего ржешь?! – окрысился вейн. – Меня поймают, тебя тоже по головке не погладят. Так что заткнись. Когда они были у жузгов?

– Дней пять назад, кажется.

– Чтоб их проекцией переехало! – Дан сплюнул. – Жрать хочешь?

– Естественно.

На крохотном огоньке, схороненном в кольце прогоревших углей, булькала каша. Дан сдернул котелок.

– Чуть не подгорела из-за тебя. На, – сунул ложку.

Юрка зачерпнул разваренную пшенку, подул торопливо. В животе громко забурчало.

– Как тебе удалось взять на меня ориентир? – спросил вейн.

– Не знаю. Я не брал.

– Угу, дяденька, он сам ко мне в карман завалился. Случайно вышло?

– Да.

Юрка ответил спокойно, теперь насмешки его не задевали.

– Самородок. Вот так и пускай неучей в мощный узел.

Вспомнилось, как вейн держал за плечо, и вдруг пахнуло полынным соком, свело судорогой мышцы.

– Я думал, в Цитадели выйду. А получилось – вот.

– Поди, крыл меня по матушке-батюшке, когда в узел ломился?

Юрка не ответил, нырнув ложкой в варево. Каша закончилась слишком быстро, и он жадно глянул на порцию вейна. Дан, сердито сопя, повернул к нему котелок другим боком. Юрка благодарить не стал.

– А как так получилось? – спросил без особого интереса. – Ты же говорил, тут нет узлов.

– Нет, – подтвердил Дан. – Кроме полосы прибоя. А она вон там, недалеко, кончается.

Юрка посмотрел вопросительно, но объяснить вейн не соизволил.

– Я надеялся, что ты выпутаешься, – признался Дан.

– А то совесть бы замучила?

– Грехом больше, грехом меньше… Не собирался я никого с собой брать. С жузгами договорился, было дело. Но так, знаешь, слово за слово. Думал: не повезет, наткнусь на Обрега, что уж, не сбегу? Из проекции не выберусь? А тут ты. В Бреславль тебе понадобилось! Не удержался.

– А гонял меня зачем? Приятно, да? Господин хренов!

– Тоже мне, нашел удовольствие. Просто у жузгов свои заморочки. Нельзя распорядиться жизнью спутника – каждый отвечает за себя. Ну и клиента, естественно, тоже. Вот и пришлось… Ты должен был подтвердить, что я твой хозяин.

– Тобиус про это знал?

Дан покачал головой, и Юрка предпочел поверить. Сказал:

– Те, ну, которые тебя искали, тоже оставили человека.

– Еще бы! Оун – глава Воинского Совета. Йорина – жрица. Им все йоры слуги.

– Зачем они за тобой гонятся?

– А зачем ты ищешь Зеленцова?

Юрка вместо ответа зевнул – он осоловел после каши. Боль ушла из рук, но еще зудело под глазом. Чесалась сопревшая под ошейником кожа.

Вейн разровнял тонким слоем прогорающие дрова. Языки пламени, пробегая по обугленному дереву, ало светились в темноте.

– Не вовремя ты тут появился, – сказал Дан.

Юрка сонно моргнул.

– Хочешь – дрыхни. Но после полуночи я тебя подниму.

Глава 8

Мальчишка накрылся курткой и уснул, едва закрыв глаза. Даже не спросил, зачем разбудят. Как был бестолочью, так и остался. Это ж надо – шагнуть в степь через узел в полосе прибоя! По ориентиру на человека! Ох, спасибо, пресветлая Иша, уберегла дурня. Чудо – даже перекреститься хочется. Креститься Дан, конечно, не стал. Отвернулся к костру. Угли медленно остывали, подергиваясь пеплом. В их тусклом свете вейн ошкуривал колышки. Пришло время той ноши, что пер на себе через полосу прибоя. Одна беда: дров осталось мало. Ему бы хватило, но с Юркой… Малолетка, да еще раненый – лучшая приманка. Вейн ухмыльнулся: это мысль. Оставить пацана, а самому разбить лагерь неподалеку и переждать ночь.

Вонзил колышек в землю, взялся за следующий. Стружки падали на угли и мгновенно вспыхивали.

Значит, Йорина идет по следу, не обманулась. А как было отлично придумано! Появится в Бреславле до начала сезона, встретится с посредником и через первый же узел – куда подальше. Ищи ветра в поле! Отсидится с полгодика, пока йоры с господином Эриком разбираются, а там можно и вернуться. Шэт бы побрал эту жрицу!

Темная кора сходила под ножом, открывая сливочно-белую плоть. Лучше бы, конечно, живое дерево, но и это пойдет. Дан ухмыльнулся, вспомнив, как на спор вместе с Такером-Почтовиком просидели ночь на краю полосы прибоя. Выпендривались, жалели, что нельзя убитые тени развесить над камином. Охотнички! Правда, и дров, и соли они тогда притащили с избытком.

Четыре колышка выстроились по углам, заключив в квадрат вейна, мальчишку и костер. Часть углей Дан отгреб и, закрывая спиной от ветра, мелко порубил ножом. Лезвие вскрывало алую сердцевину. Летел пепел, отстреливали искры. Закончив, Дан вытащил из мешка завязанную узелком тряпицу. Да, соли на двоих маловато.

Когда измельченные угли остыли, вейн переложил их на рогожу. Высыпал туда же соль и перемешал, разминая крупные куски пальцами. Прикинув на глаз, разделил на четыре кучки. Ну, Иша, пресветлая и милосердная, защити!

Воткнул нож в левом верхнем углу, повел от колышка к колышку. Земля нехотя расходилась под лезвием и кровила травяным соком. Граница замкнулась. Вейн пополз вдоль нее, подтягивая за собой рогожу. Он высыпал щепоть – угли с солью – в канавку и тщательно разравнивал, стараясь, чтобы не оставалось пустого места. Готово! Успел.

Потряс Юрку за плечо:

– Вставай! Ну!

Мальчишка вскинулся, уставился испуганно.

– За черту, – Дан ткнул в присыпанный землей след от ножа, – не выходить. Даже если отлить приспичит.

– Ничего, я у жузгов приспособился гадить в компании, – огрызнулся Юрка.

– Ты смотри, разговорился! Нож лучше достань. Кто сунется – лезвие в угли, потом отсекаешь. Понял? Нагревать не обязательно, главное, через огонь пропустить. Вот так.

Дан резко ударил клинком в середину костерка и выдернул.

– Понял?

Юрка кивнул. Он сидел, сгорбившись под курткой, и зябко вздрагивал со сна, ну чисто воробей, потрепанный кошкой.

– Время еще есть. Хочешь – спрашивай, – великодушно разрешил Дан.

Мальчишка глянул исподлобья:

– Вейнов – их вообще сколько?

Дан удивился. Он-то уже прикинул, что бы такое страшное рассказать о предстоящей ночи.

– Не знаю. Кто нас посчитает? Может, сотня. Может, три. А может, тысяча или десять тысяч.

– Ты знаком со многими?

– Нет. Мы… не любим встречаться. По именам слышал, конечно. А в лицо – человек десять-пятнадцать.

За спиной у Юрки шевельнулась темнота. По серебристому ковылю бесшумно проползла тень.

– Тобиус сказал, Зеленцова ты не знаешь.

– Он пришлый. А я знаком в основном по школе. Есть такая при Взгорском монастыре. Ну, или с кем случайно пересекся.

Тень остановилась и вылепила острую мордочку, похожую на крысиную. Принюхалась, дергая носом.

– Как мне найти Зеленцова в Бреславле?

– Поспрашивай по гостиницам. Первые две недели сезона – самое хлебное время. Узлы пашут как сумасшедшие. Людей, технологии – пропускают почти все. У вейнов от клиентов отбоя нет, хорошо покрутишься, на год вперед заработаешь. Так что про твоего Зеленцова должны знать, не штаны же там он просиживать собирается.

Ковыль стелился под ветром, и черные туши скользили по нему, словно по волнам.

– Это… кто? – Глаза у мальчишки округлились.

– Тени.

Дан нащупал в связке амулетов «коготь».

– Грин говорит: закон сохранения энергии. Когда в Бреславле гаснут узлы, в степи появляются проекции. Межсезонье заканчивается – приходит в норму. А тут граница между тем и этим. Полоса прибоя, где все бурлит. А это – пена у берегов.

– Прям учебник по физике.

Дан вспомнил, как маялся перед учительским столом, ничегошеньки не помня из урока, и лицо у наставника Алекса было таким же несчастным, как у юного вейна. Хмыкнул:

– А ты думал!

– Я думал – чудо, – отрезал пацан.

Тени подползли к границе. Наглая лапа попыталась ухватиться за колышек – и отпрянула.

– Они хищные?

– Ну, мяса не жрут, кровь не пьют. Но вейнов любят – на ужин. Высасывают. Особенно таких, как ты. Молодой, раненый – им самый смак.

Юрка вытащил нож, положил рядом с костром.

– А с голодухи и меня уплетут за милую душу. Я бы обошел, да никак. Полоса прибоя кольцом вокруг Бреславля. Говорю же: не вовремя ты появился.

– Ну извини, подождать не мог. Так город уже близко?

– Пару дней осталось.

Тени плотно обсели границу, степь за ними стала не видна. Потянуло холодом. Юрка жался к костерку, нервно поглядывая через плечо.

Дан поворошил ножом угли. Скоро начнется.

Он угадал. Черная лапа скользнула на свет, подрагивая от нетерпения. Вейн полоснул воздух – от неслышного вопля тишиной заложило уши.

– Видел?

Мальчишка судорожно кивнул.

– Вот так и действуй.

Снова воткнул нож в угли. Рядом вонзилось Юркино лезвие.

Тени копошились, обиженные, что их не пускают к еде – особо изысканной после мелкой степной дичи. Одна, сердитая, свернулась мячиком и подпрыгивала, плюхаясь на сородичей. Те не расползались, позволяя топтаться по головам. Кажется, даже помогали – подкидывали.

Шэт, умники нашлись! Дан вскочил и успел принять на нож перелетевший через границу бесплотный шар. Обожгло холодом. Вейн стряхнул тень в костер – пыхнуло, едва коснувшись углей.

– Сволота жадная! – ругнулся он, сунув руку под мышку. Ломило зубы, точно хватанул воздуха с крупинками льда. «Коготь» царапнул кожу.

Юрка прыгнул к колышку и прочертил лезвием у себя перед грудью. Тень отпрянула.

– Молодец, – похвалил Дан. – Давай второго. За спиной.

Мальчишка взвился, замахал ножом. Тень упорно тянула к нему лапы.

– Через огонь, сопляк!

Дан ткнул клинком в угли, обжигаясь. Крест-накрест резанул между пацаном и тенью.

– Пошла вон!

Убралась. Вейн посмотрел на мальчишку и, не сдержавшись, треснул по шее.

Юрка зашипел, точно кот:

– Не смей! Ты мне не хозяин!

Дан выдернул у него нож и сунул в огонь вместе со своим.

– Зато я сильнее и опытнее. Хочешь попасть в Бреславль – делай, что говорят.

Теням надоело ждать, они полезли, давя массой. Одни откатывались, стоило коснуться границы, другим удавалось пробиться. От ударов ножами угли раскатились и рассыпались искрами под ногами. Приплясывая в крохотном квадрате, Дан пытался сгрести их обратно и молился, чтобы огонь не погас. И чтоб этот Шэтов мальчишка не лез под руку! Чуть не отсек ему ухо.

Граница еле держалась, тени чувствовали это и лезли друг через друга. Эх, мало соли! Но кто же знал, что принесет сопляка нелегкая. Дан в левой руке сжимал горящую палку, в правой – нож. Полоснуть по факелу, по тени. По факелу, по тени… Звенел вымороженный воздух, стягивало кожу на щеках.

Погас факел. Дан наклонился к костру, и шустрая лапа хватанула его за задницу.

– Шэт, твою мать!

Подскочил, точно жеребенок. Рассвирепев, попер на тени.

– Граница! Дан! – отчаянно закричал Юрка.

Колышек ткнулся в колено.

– Вижу!

Запоздалый страх наполнил рот кислой слюной. Как пацана зеленого, чуть не выманили!

Факел, тень, факел, тень…

Снова заорал Юрка. Тень обвила мальчишку от кисти до плеча и присосалась к горлу. Пуповина, пульсируя, уходила за границу, и за нее цеплялся выводок, стремясь урвать свою долю. Дан рубанул – один конец спружинил, придавив сородичей, другой петлей скрутился в воздухе и шлепнулся в огонь. Юрка упал на колени.