bannerbanner
Кэбмен
Кэбмен

Полная версия

Кэбмен

Язык: Русский
Год издания: 2024
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Илья Чистяков

Кэбмен


В современном мире ни один труд не сравниться с той опасностью, которой ежедневно подвергаются кэбмены, работая в самый поздний час и любую непогоду, подбирая незнакомцев всех видов и мастей. Однако это же справедливо и по отношению к их пассажирам, кои до самого последнего момента не подозревают, кто поджидает их в тёмном экипаже.

Артур Конан Дойль.


Поздней осенью 1928 года я, спустя четырнадцать лет вынужденного отсутствия, вернулся в свой родной город. Ночной поезд, останавливаясь, издал протяжный гудок и, наконец, прибыл на старинный аркхемский вокзал. Дождь громыхал по его высокой купольной крыше, стучался в вытянутые к небесам окна и лил как из ведра, на улице было уже достаточно холодно, чтобы быстро озябнуть, поэтому я вышел наружу только тогда, когда заприметил свободный кэб.

Двумя неделями ранее я уже приезжал сюда, однако тогда мной двигали иные причины, обстоятельства и эмоции. Непредвиденные трагические события заставили меня немедленно переменить намеченные в работе планы и срочно отправиться в Аркхем, чтобы успеть проститься с непостижимым образом и крайне неожиданно умершими в один день родителями.

– Осложнение вследствие попустительства и несвоевременного лечения сезонного простудного заболевания, – развёл руками врач. – Обратились бы раньше, никакого бы воспаления не случилось. Мои соболезнования, мистер Эдвардс.

Тогда, полмесяца назад, я помчался в отчий дом нервно, в спешке и сломя голову. Но было уже поздно, и ничего нельзя было предпринять.

Думаю, мне с самого начала следует быть предельно откровенным: в последнее время к своему глубочайшему сожалению и стыду я мало общался со своей семьёй. Однако это не моя вина. Точнее это не только и не столько моя вина.

Начну с того, что мои родители, чьи семьи считались одними из старейших в городе и вели своё происхождение чуть ли ни от пассажиров легендарного «Мэйфлауэр», ни единого слова не желали слышать о том, чтобы их единственный сын связал свою жизнь с Аркхемом и окончательно обосновался здесь, рядом с ними. Этому ненормальному и необъяснимому желанию отправить меня подальше отсюда за тридевять земель трудно найти рациональную причину. Мама говорила, что в большем городе мне будет лучше и что в Бостоне, например, выше уровень жизни, а здесь у нас плохой климат. Несмотря на всю эту чепуху, сразу же после окончания обучения в местном Мискатоникском университете и получении мною лингвистического диплома в области древних языков, родители настоятельно рекомендовали мне перебраться в Нью-Йорк, практически силой запихнув в вагон и наскоро собрав мне чемодан.

Не располагал к живому общению и частым контактам и категорический отказ отца и матери благословить наш брак с безгранично любимой мной в то время Сесилией Орн. Этот грандиозный скандал случился сразу же после срочной поездки отца в Инсмут ради, как он сам нехотя потом признавался, некоторых генеалогических изысканий. В этой странной загадочной и непонятной истории мне не удалось добиться от них никакого вразумительного объяснения, однако ничто не могло поколебать их окончательного решения касаемо моей женитьбы.

Бесконечными слухами и самыми непристойными небылицами поросла история и о моём рождении. Краем уха в тихих перешёптываниях соседей, коим мне неоднократно приходилось бывать невольным свидетелем, я слышал, каким долгожданным ребёнком я был и что только ни делали родители, чтобы мама забеременела мной. А ведь я появился на свет, когда ей было уже сорок два года!

Однажды в одну из наших вечерних бесед за ужином мы случайно заговорили о моём рождении, и в ответ на фразу отца о том, скольких трудов им стоило моё зачатие, я имел смелость и опрометчивую неосторожность в шутку бросить: взамен вы продали души дьяволу? Никто не оценил моего остроумия, вот только я заметил, что их лица побледнели, заметно вытянулись, а дотоле приятный и размеренный ужин был окончательно и бесповоротно испорчен.

Но всё же будучи безгранично любящим своих родителей, всегда благодарным и признательным им сыном, я, несмотря на наши всевозможные недомолвки и препирательства, покорно подчинился их воле и в 1914 году уехал в Нью-Йорк, где был принят в Колумбийский университет на должность младшего научного сотрудника кафедры иностранных языков. Там я начал новую самостоятельную жизнь.

И вот судьба дёрнула меня за рукав, заставив обернуться и взглянуть на прошлое, вспомнить о чете престарелых, но всё таких же уважаемых и почитаемых в Аркхеме Эдвардсов, об их старинном многовековом доме на Федерал стрит, судьбу которого мне предстояло решить, и о том, что я, чёрт возьми, их сын, который уже несколько лет их не видел.

Я садился в чёрно-жёлтый Форд модели «Т» с неоднозначными смешанными ощущениями, вызванными знакомым и родным Аркхемом, которые пришли на смену безутешному горю и тяжёлому невыносимому чувству вины, преследовавшими меня со дня похорон. Это было возвращение в свой город, полный счастливых детских воспоминаний о большом двухэтажном особняке, дружбе и любви; о муниципальной школе Мартина, которую я посещал; об университетском кампусе, лекциях и ночных прогулках до утра. Узкие петляющие улочки, теряющиеся в безлюдных переулках, каменные и деревянные здания неповторимой архитектуры минувших веков с их черепичными крышами, разноуровневыми фронтонами и шпилями, скверы, разросшиеся в моё отсутствие до парков, кажутся мне такими близкими и узнаваемыми и одновременно чужими и далёкими из-за столь долгого периода разлуки.

Глядя в окна на проплывающий будто бы во сне город, я замечаю, что он изменился и начал испытывать на себе разрушительное воздействие неумолимого времени вкупе с неистребимым человеческим эгоизмом. Однако, думается, что местный обыватель, такой как, например, болтливый Барни Робинсон или ворчливый Метью Синклер, мог бы со мной поспорить, отстаивая неизменность и неприкосновенность своего маленького мирка, и примерить все мои замечания на меня самого: мол, это ты изменился, обрюзг, разочаровался и одряхлел в столице.

– А Аркхем, уважаемый господин, как был, так и остался неизменным. Разве что прибавил ещё полтора десятка годков к своей длинной истории, – сказал бы один из них и, не исключаю, оказался бы прав.

Как бы то ни было, на прошлой неделе я взял отпуск в университете и уехал из Нью-Йорка в Аркхем, чтобы осмотреться и в течение месяца решить, как поступить с наследуемым имуществом и своей дальнейшей жизнью.

Проехав несколько кварталов по сырым спящим улицам Даунтауна, мы свернули прочь от реки Мискатоник на родную Федерал стрит и, миновав повороты на Ист-Армитедж стрит и Уэйтли стрит, а также Первую унитарианскую церковь и широкую площадь Независимости, наконец, остановились у большого старинного деревянного дома, тёмные высокие окна которого в сегодняшнюю ненастную непогоду выглядели особенно тоскливо и одиноко.

С самого начала поездки погружённый в свои горестные мысли и далёкие юношеские воспоминания я совсем не обратил внимания на человека за рулём, который не вышел из машины, чтобы встретить меня, и во время моей посадки был скрыт темнотой, царящей в салоне автомобиля. Признаться, я даже не помню, отозвался ли водитель мне в ответ, когда я, устроившись позади него на втором ряду сидений, поздоровался и назвал нужный мне адрес. По приезде, заглушив мотор, он как-то неловко и чересчур торопливо принялся искать мне сдачу, и я осознал, что за весь путь он не проронил ни слова, не повернулся и никоим образом не показал мне ни своей наружности, ни своего лица.

Конечно, в этом не было никакой необходимости, и вряд ли подобную причуду можно посчитать из ряда вон выходящей и какой-то неестественной, однако эта неприятная и, как мне показалось, хамская особенность его поведения стала достаточным основанием, чтобы грубо выхватить протянутые в ответ деньги, не попрощавшись, громко хлопнуть дверью и под яростные раскаты грома зашагать прочь к парадному крыльцу дома Эдвардсов.

Смерть родителей по-прежнему тяжелым камнем лежала на моём сердце, и даже спустя две недели я всё ещё чувствовал себя несчастным. Вероятно, поэтому в те минуты я позволил себе подобные эмоции по отношению к этому абсолютно нормальному человеку, чья манера таким вот образом подвозить пассажиров в столь поздний час ни в коей мере не заслуживает осуждения.

Следующие несколько безрадостных дней я посвятил домашним хлопотам и хозяйским делам, которые накопились за период болезни родителей и несколько недель после их кончины. Большой роскошный старинный дом, доставшийся мне в наследство, имел два этажа и пять жилых комнат, небольшой подвал и мансарду. Опустевший он уже успел остыть, чему немало способствовала небывало низкая для ноября температура, поэтому мне приходилось безостановочно топить камин, чтобы прогреть и вернуть ему его прежние тепло и уют. Однако звенящая тишина и детские воспоминания тоской отдавались в моей душе, и я понимал, что как раньше, здесь уже никогда не будет. Казалось, что вместо поленьев в камин летели несбывшиеся мечты и планы, несказанные слова и несовершённые объятия, умершие вместе с моими дорогими отцом и мамой, без которых я, как оказалось, гораздо несчастнее, чем мне могло бы представляться ранее при их жизни.

На деньги, которые в ту ночь в спешке сунул мне таксист, я наткнулся совершенно случайно, когда накинул плащ, чтобы пойти в прачечную на Уэст-Гайд стрит и сдать в стирку всё залежавшееся за много лет в шкафах дома бельё. Пересчитав найденные в кармане помятые купюры, я к своему удивлению обнаружил, что их слишком много. По-видимому, по невниманию в полумраке салона водитель ошибся и вернул мне сумму, во много раз превышающую плату за мой проезд. Вместе с деньгами я нашёл одну уже нечитаемую почти истлевшую и порванную записку и два чека: один – с автозаправочной станции «Филлипс 66», а другой – из магазина «Диковинки и древности Чубовски». Сложно представить, чем руководствовался странный кэбмен, подвозивший меня в ночь моего прибытия, однако было похоже, что он просто напросто выгреб из своего кармана всё, что у него там находилось. В памяти я попытался восстановить этот момент, и тогда мне действительно показалось, что он сильно и как-то неуклюже спешил, и чтобы поскорее отделаться от меня, не глядя, или в каком-то забытьи и помрачении отдал мне всё, что первым попалось под руку.

Вывод, к которому я пришёл, и рассеянность шофёра несколько озадачили меня, если представить, сколько времени потребуется этому человеку, чтобы вновь заработать такую приличную сумму. Поэтому, немного подумав, я принял решение, разыскать бедолагу и вернуть ему случайно отданные мне деньги.

Ранним утром следующего дня я направился в гараж, обслуживающий все аркхемские кэбы. В том же здании на Норд-Пибоди авеню располагалась и диспетчерская, поэтому у меня не возникало сомнений в том, что мне удастся разыскать нужного мне таксиста. Искомое место находилось неподалёку от дома: мне нужно было лишь пересечь широкую мощёную серым булыжником площадь Независимости, миновать прилегающую к ней улицу, и вот подгоняемый хмурыми предгрозовыми тучами я уже занырнул в приоткрытые ворота ангара.

– К сожалению, я не знаю, как его зовут, и не рассмотрел лица, поскольку было темно, – эти слова, произнесённые мной в беседе с одним из свободных на тот момент механиков, показали мне всю авантюрность моей затеи. – Но я запомнил марку автомобиля: это был Форд модели Т.

– Дело в том, мистер Эдвардс, что у нас есть несколько таких машин, и все они в ту ночь сновали по городу. Может, вы запомнили её номер? – потеряв ко мне всякий интерес и не надеясь на мою память, Бобби снова полез под автомобиль.

Призадумавшись, я назвал ему номерной знак подвозившего меня кэба.

– Вы уверены, мистер Эдвардс? – мастер вновь показался из-под машины и с недоумением взглянул на меня.

– Уверен, – спокойно ответил я. – С тех пор мне не доводилось пользоваться транспортом, и ошибки быть не может. А что, собственно, не так?

Бобби встал и подошёл ко мне:

– Форд модели Т с этими номерными знаками принадлежал Кларку Брауну. Именно на этой машине три года назад он погиб в автокатастрофе.


Признаюсь, я был сильно озадачен, узнав, что Кларк Браун весной 1925 года глубокой ночью, находясь на дежурстве, протаранил защитные заграждения восточного аркхемского моста и на скорости почти 40 миль в час слетел вниз в чёрные воды реки Мискатоник. Автомобиль так и остался на дне глубокой реки, а тело водителя не было обнаружено: Бобби считает, что его унесло быстрым течением и найти его не представлялось возможным. На его возникшие предположения о том, что в день своего возвращения в Аркхем в темноте я мог недостаточно внимательно рассмотреть номер машины и ошибиться, я, чувствуя себя оскорблённым, мгновенно ответил категорическими возражениями:

– Я учёный, пусть и лингвист, но привык к аккуратному обращению с деталями, – выпалил я, а сам всё меньше и меньше верил собственным словам и памяти.

– Вы поймите, мистер Эдвардс, я ни в коем случае не подвергаю сомнению ваши слова и уж тем более ваше зрение, однако, уж ежели на то пошло, выходит так, что либо малыш Кларки решил, спустя три года после своей смерти, развеяться и прогуляться со дна реки специально для того, чтобы подкинуть вас до дому на Федерал стрит, или всё же в ту тёмную дождливую ночь вас подвели глаза, – уже менее дружелюбно закончил Бобби. – Извините, мистер Эдвардс, нужно готовить машину в рейс.

– А может случиться так, что за рулём был кто-то другой, а машина действительно оказалась той, что принадлежала Кларку Брауну? – озвучил я вдруг пришедшую в голову мысль.

– Я же говорю вам, мистер, иль вы не слышите? Форд Т с названными номерами покоиться в пучине Мискатоника. Поймите уже, наконец: это был другой экипаж. Вон, сколько их стоит! В тот день, насколько я помню, в Нортсайде дежурили наша первая скрипка – Арло Хоппин и тупоголовый Уэйт Симон. Подите к ним, может, в них опознаете своего шофёра. Однако ж, по вашим словам, сумма крупная, и если бы один из этих болтунов попал в подобный переплёт, уверяю вас, все в гараже были бы уже в курсе, – усмехнулся Бобби.

Я, подгоняемый откуда-то взявшейся решимостью довести это дело до конца, пообщался с обоими кэбменами, однако ни один из них не подбирал пассажиров у вокзала 18 ноября. Более того мне с неимоверными усилиями и с огромным трудом удалось отделаться от назойливого Арло Хоппина, активно приглашающего меня в «Спикизи» – местный подпольный бар – где он время от времени выступает в качестве музыканта. Единственной полезной информацией, которую мне удалось выудить из него, оказался домашний адрес погибшего Кларка Брауна.

– А для чего он вам, уважаемый? – поинтересовался Арло. – Этот пройдоха жил один, а родственников ни в Аркхеме, ни где-то поблизости у него не было, насколько мне известно. Странный был тип, не особо разговорчивый и с прибабахом, однако это не помешало ему проработать в «Аркхемских кэбах» с самого начала президенства Вильсона. Никаких нареканий, – казалось, немного завистливо подытожил свой рассказ Арло, но, спустя мгновение, растёкся в лучезарной улыбке и добавил: – Ну, так что на счёт сегодняшнего вечера? Берите свою пассию и вперёд! Проход, так и быть, я вам организую, как и отличную музыку! – добродушно улыбнулся и подмигнул мне он.

Я задумчиво вышел из гаража в серый осенний день под моросящий дождь и сильные порывы ветра, совершенно сбитый с толку: уж больно странной, фантастической и загадочной выходила вся эта история, в которую мне не посчастливилось вляпаться. Пожалуй, самой главной деталью, которая не давала мне махнуть на случившееся рукой и отступиться от построения всевозможных предположений и догадок, являлась невозможность моей ошибки. В глубине души я не верил, что мог перепутать номера подвозившего меня кэба: они хранились в моей памяти также хорошо, как и почтовый адрес моей троюродной тётки в Рокпорте, которой я писал последний раз лет десять назад, или название отеля и номера наших комнат в Беверли, на океанское побережье которого мы с родителями ездили отдыхать в мои школьные летние каникулы. Подобные знания мне ни к чему, однако я никогда не тратил сколько бы то ни было усилий, чтобы всё это запомнить. Это всегда выходило само собой, подсознательно и неконтролируемо, но, что самое удивительное, память никогда меня не подводила.

В то же время бесспорным является и то, что моё нынешнее эмоциональное состояние нельзя назвать в полном смысле здоровым, учитывая те обстоятельства, которые принудили меня вернуться в Аркхем, и, безусловно, я мог бы на что-то не обратить внимания, а иное вообще не заметить и не увидеть. Однако автомобиль, припаркованный рядом с вокзалом, хорошо просматривался и был достаточно освещён стоящими неподалёку фонарями и светом, льющимся из окон станции. Поэтому у меня не возникает сомнений в правильности прочитанных мною знаков на маленькой табличке, прикреплённой к заднему бамперу Форда, – 423IZ – и надписью «Массачусетс – дух Америки». Помню, что я ещё размышлял несколько секунд над этими словами, пока бежал до кэба, подгоняемый холодным освежающим ливнем.

По словам Бобби, этот экипаж неизменно числился за Кларком Брауном и вместе с ним три года назад опустился на дно реки Мискатоник. Я допускаю, что в девяноста девяти процентах из ста механик прав. Но, тем не менее, существует небольшая вероятность его ошибки, по которой автомобиль каким-то образом уцелел и всё ещё колесит по дорогам Аркхема. Придя к этой мысли, я решил проверить информацию о данной аварии и поднять выпуски «Эдвертайзер» трёхлетней давности. Ведь если автомобиль с этими номерами действительно до сих пор существует, всё становится ясно: кто-то мог, например, выкупить его и время от времени подвозить пассажиров, зарабатывая тем самым себе на жизнь, несмотря на то, что Арло утверждает, будто бы в городе нет иных таксистов кроме тех, что квартируются в ангаре на Норт-Пибоди авеню.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу