Попавший в некроманта 1. Выдать замуж баронессу

После завтрака я собрался, оседлал Овеца и поехал к своей землянке – лишнее барахло паковать и вывозить на продажу.

Я планировал пообедать уже дома. Решил, что если я своими ногами могу пробежать это расстояние за два-три часа, то на коне получится быстрее. Поехал напрямик, по тем тропкам, которыми на свидания к Милке бегал.

Оптимист городской.

Рысью удалось проскакать только небольшой кусочек пути – до леса. А дальше я столкнулся с жестокой реальностью. Скакать по лесу на коне – невозможно. По тем тропкам даже олени шагом ходят. Где-то приходится пускать коня шагом, чтобы он не споткнулся о корни, гнилые бревна и ямы. Где-то и вовсе конь пройти не может, приходится обход искать. В остальных местах надо ехать осторожно, чтобы веткой в лоб не прилетело, – даже там, где свободно пройдет человек или лось, верховому надо пригибаться. В конце концов, я спешился и повел коня в поводу. Иногда удавалось перейти на бег, тогда Овец грузно подкидывал зад в медленном подобии галопа.

К землянке добрались к вечеру, уже в сумерках.

Коня стреножил недалеко, около контура действия амулета, отпугивающего зверей. Ночью постоянно просыпался – боялся, что Овеца какой-нибудь хищник задерет. Обошлось. Для себя пометку в памяти сделал: надо купить амулет для коня, чтобы хищников отпугивал, а сам конь его не замечал.

* * *

Рано утром я распустил одну оленью шкуру на ремни, упаковал самую перспективную часть своего товара для перевозки. Всё за один раз увезти не мог – у коняшки во вьючном варианте грузоподъемность не такая уж большая, а шкуры тяжелые.

Нагрузил тюки на Овеца, повел его в поводу.

В этот раз решил идти не напрямик, а выйти по кратчайшему пути к дороге, а дальше по ней – ехать верхом не получится, коню будет тяжело еще и мой вес тащить, но хоть бегом пробежать можно будет. Так я надеялся добраться быстрее – мне хотелось вовремя оказаться в деревне, чтобы успеть вызвать Милку на ночное свидание. А завтра съезжу в село у замка, как раз успею обернуться туда и обратно и опять переночевать в деревне.

С такими мыслями я топал по лесу. До дороги оставалось уже, по моим ощущениям, недалеко (Тим отлично умел чувствовать расстояния и ориентироваться в Большом лесу).

И тут я остановился. Что-то было не так.

Сначала я не сообразил, что вызвало тревогу. Потом понял – легкий запах дыма.

Дым – это почти всегда присутствие человека. Бывают, конечно, лесные пожары, когда дерево загорается от молнии и потом кусок леса выгорает, но это такая редкость, что можно не учитывать. Чаще бывают пожары на торфяниках, когда жарким летом происходит самовозгорание, но сейчас такой жары не было, да и болота далеко. Так что дым – это человек.

Человек, посреди дремучего леса – это опасность. Конечно, может там какой-то обоз остановился на ночевку и сейчас мирно кашу варит. Но даже в этом случае еще неизвестно, как обозники поступят, увидев незнакомого одинокого человека с конем и тюками шкур. Может, к костру пригласят, а может – коня отберут вместе с имуществом, а самого прикопают в лесу. Да и не сезон для обозов. Обозы тут ходят осенью, когда купцы урожай вывозят, чтобы продать его дороже в портовых городах. А в другое время тут никто и не ездит, разве что посыльные с письмами раз в месяц, или, во время войны, – отряды наемников и дружины баронов.

Где-то недалеко жгли костер, в утреннем влажном воздухе дым не поднимался столбом вверх, а стелился над землей, расплываясь далеко в стороны прозрачной дымкой.

Надо посмотреть, кто тут в моем лесу костры жжет.

Вернулся немного назад, оставил там привязанного Овеца, чтобы не выдал меня фырканьем или стуком копыт. На всякий случай натянул тетиву на лук. И пошел в разведку.

Сначала шел на запах.

Потом услышал разговоры.

Стал передвигаться, как будто при охоте на оленя – тихо, медленно, с остановками, внимательно просматривая пространство перед собой и вокруг.

Скоро в нос ударила вонь сельского туалета в жаркий летний день.

Еще немного – и я осторожно выглядываю сквозь ветки куста.

Передо мной небольшой лагерь. Вижу среди деревьев несколько полотняных палаток, костры, на кострах – котлы. У котлов суетятся три женщины. Вокруг сидят, лежат и бродят вооруженные мужчины.

Женщины в возрасте от двадцати до тридцати, лица сильно помятые, волосы грязные, непокрытые, длиной до плеч. Короткие волосы, не заплетенные в косы и без платка на голове – это странно и непривычно. У одной зубов передних нет. Отсутствие зубов – это тоже странно: даже крестьяне из нашей деревни при зубной боли ходили в село и там обращались к ведьме, чтобы залечила. Не так уж это дорого. Выбитые выращивать дороже, но когда я с сынком мельника подрался и зубы ему выставил, тот их вырастил через несколько дней. Одеты женщины неаккуратно – платья вроде не из дешевых, такие богатые горожанки носят, но платья эти потрепанные, мятые, грязные.

В общем, женщины – точно не крестьянки, не горожанки и уж совсем-совсем не благородные.

Мужчины такие же мутные – одежда из добротных тканей, но мятая, грязная, разносортная. Скажем, чулки на нем зеленые, шорты синие, из недорогой ткани, а кафтан – красный с золотой вышивкой. И в этом кафтане он валяется на траве, перешучиваясь с девицами. Все мужчины потрепанные, нечесаные, с выбритыми висками и затылками, без бород или с коротко обрезанными бородками. Возраст от двадцати до сорока, но больше молодых. У всех на поясе короткие мечи, чуть длиннее моего охотничьего ножа, с небольшой гардой, или кинжалы. Около одной палатки в пирамиду составлены копья и секиры на длинных древках.

Посидел я немного в кустах, послушал, посмотрел. Думал: сейчас как выйдет из палатки главный злодей, как начнет раздавать всем указания и рассказывать, какое злодейство он задумал. Я подслушаю, и буду знать. Не вышел. Звучал обычный треп тупого быдла, которое ждет жрачку и хочет девок, пусть даже и то, и другое – не первой свежести. На земных гопников похожи, только гопников с оружием и попробовавших кровь.

Когда в мою сторону направился один из этих мужчин и, спустив шорты, присел под кустом буквально в паре метров от меня, я понял, что надо тихо уходить. А то следующий меня обоссыт, даже не заметив.

* * *

Я вернулся к коню, обошел лагерь стороной, вышел на дорогу. И побежал. Сначала тащил коня за повод за собой, потом, когда Овец привык к темпу, побежал длинными прыжками сбоку от него, держась рукой за седло.

Конечно, была вероятность, что на дороге можно встретить еще каких-то разбойников, но вряд ли она велика: тут и одной банде делать нечего сейчас. Не будут же они неделями сидеть такой толпой в лесу ради того, чтобы поймать и ограбить одинокого охотника? Это экономически нецелесообразно. Хотя если есть одна банда, то может обнаружиться и другая. Странно всё это было.

* * *

В деревне я в первую очередь подъехал к дому старосты.

Со старшей сестрой поздоровался, хоть мы и не общаемся почти, но все же родственница.

Мужа ее предупредил, что видел в лесу вооруженных людей с непонятными намерениями. Если они сидят в лесу – это еще ничего. А если они двигаются из Прибрежной марки в нашу сторону – то наша деревня первой окажется на их пути. А что могут сделать деревенские мужики, хоть их и много, против опытных вооруженных наемников? Что это наемники, которые раньше воевали в марке, а теперь освободились из-за перемирия, мы со старостой сообразили.

Староста задал уточняющие вопросы, помял пальцами себе бороду в задумчивости и спросил – не еду ли я в село? А если еду – не зайду ли в замок, чтобы сказать капитану о встреченном отряде?

Отказаться я не смог, хотя идти в замок не хотелось. Я побаивался попасть на глаза некроманту, вдруг тот поймет, что я – чужая душа в теле, которое он убил. Я о способностях некромантов не знал почти ничего, кроме того, что ими пугают детей. Ведьмами тоже пугают, но это не так страшно, ведьмы – создания странные, но привычные. К ним ходят зуб вылечить, или болезнь, хотя это и дорого, или сады и поля защитить от вредителей. А некромантов мало и обычные люди их услугами редко пользуются, потому и не знают, чего от них ждать.

После разговора со старостой я вернулся к своим планам: проехал мимо двора Милки, помахал ей рукой, чтобы знала, что я в деревне и приду к ней на сеновал; потом – к Лексе, отдохнуть и помыться; потом – опять к Милке, на свидание.

* * *

Утром без спешки добрался до замка.

Главная дорога шла через село, перед его околицей была развилка, ведущая к замку. Между селом и замком оставлено пустое пространство – барон запрещал что-то строить вблизи крепостной стены.

Стена замка была метров десяти высотой, сложена из кирпича, укреплена мощными пилонами, массивными внизу и сужающимися кверху. Внутри стен, похоже, почти всё пространство было застроено, крыши и верхние этажи строений возвышались над стеной. Выделялись массивный прямоугольный дворец с узкими окнами и круглая башня-донжон.

Село отличалось от моей родной деревни только размером, да еще наличием в центре нескольких мастерских и лавок, а еще – небольшого рынка. Сейчас никакой ярмарки не было, поэтому на рынке было почти пусто: несколько баб торговали ранними фруктами из своих садов, творогом и маслом, или скучали, пытаясь продать зелень, молодую репу и серо-желтую морковь.

Тим бывал в селе, хоть и не часто: к скорняку приходил с мехами, у кузнеца наконечники для стрел покупал, один раз к ведьме заходил – за амулетом, отпугивающим животных. Так что в общих чертах я знал, что здесь есть. Мастерские кожевника, скорняка, портного, сапожника. Ведьма. Парикмахер. И кузнец с гончаром, конечно, как без этого.

На улице я поглядывал на людей. Они тут одевались немного не так, как в деревне. У нас крестьяне обычно летом ходили босыми или сплетали себе лапти, только не из лыка, а из соломы. Зимой под лапти портянки наматывали. Из одежды мужчины носили свободные штаны до середины голени и рубахи из серого домотканого полотна, женщины – длинную рубашку и темную юбку до пят, в прохладную погоду – еще и жилетку.

В селе большинство одеты были так же просто, но встречались и люди богаче. Обуты такие были в короткие сапоги из мягкой кожи. Одежда у них была из хорошего сукна, с виду – примерно как джинса, только разных цветов. Дамы ходили в расшитых жилетках, которые как корсет поддерживали и прикрывали их верхние прелести. Жилетки застегивались спереди на многочисленные шарики-пуговички. Ткани были окрашены в яркие цвета и украшены вышивкой, нижние рубашки, края которых торчали у модниц над линией декольте, были из отбеленной ткани, а не серыми, как домотканые. Богатые мужчины тоже носили жилетки. Встретился один модник, наряженный в полотняные чулки, шорты и сшитый по фигуре кафтан до пояса. Потом оказалось, что так одеваются богатые мастера, наемники и господа.

* * *

Первым пунктом моего посещения стала мастерская кожевника. Ему я продал кабаньи и оленьи шкуры. Продал неплохо. Небольшой олень по рублю пошел, кабан – по двадцать копеек. Понятно, что мастер на мне заработает свои триста процентов прибыли, но и мне приличная, по местным понятиям, сумма перепала.

Оленья кожа мягкая и прочная, она идет на изготовление дорогих перчаток для богатых господ, кабанья – на дубленые жилеты для военных, упряжь и всякие ремни. Когда кожевник узнал, что у меня есть еще кипа таких же шкур – радовался. Потому что оленей всех в баронствах выбили, в лес за ними мало кто ходит. Потому – есть дефицит этой кожи, которая ценится втрое дороже телячьей. А на кабанью кожу спрос почти безграничный – во время войны дубленой кожи нужно много. Бизонья тоже на ремни и жилеты идет, еще больше для этих целей ценится, так что и ее продам, сколько есть.

Я порадовался патологической бережливости Тима, который все эти шкуры не ленился снимать, обрабатывать и копить, хотя пешком тащить их из леса на продажу не мог. К обычной крестьянской бережливости парня добавилась память о голодном детстве и тяжелом первом году в лесу, когда не хватало самого необходимого. Говорят, опыт бедности и голода накладывает отпечаток на характер человека на всю жизнь, вот и у Тима так получилось.

Попрощался я с кожевником почти дружески, пообещал привезти остальные шкуры на днях.

После кожевника пошел к скорняку. К тому самому, который когда-то меня научил шкуры правильно обрабатывать и ловушки на куницу ставить. Поболтали, он меня квасом угостил. Жалел, что я ему мало пушнины привез. Волчьи, беличьи и лисьи шкуры выкупил, на медвежьи посмотрел скептически, из вежливости предложил цену, как за волчью. Я выразил свое недоумение: и добывать медведя опаснее, чем набить из засидки над падалью десяток волков, и зверь реже встречается, и шкура по площади как двадцать волчьих. А возни с их обработкой сколько было?

– Понимаешь, мне медведя использовать некуда, – извинился скорняк. – Шубы из медведя в наших местах никому не нужны – они хоть и теплее любого другого меха, но тяжелые очень. Только если полости сделать для возниц – зимой в пути ноги укутывать, или кому богатому в спальню, вместо одеяла или ковра. В замок попробуй продать, но тебя туда вряд ли пустят.

– А с кем там говорить?

– С управляющим.

Сказал, что попробую, не получится – вернусь к нему, продам, за сколько возьмет.

* * *

Подъехал к воротам замка. Подъемный мост в землю врос, давно его не поднимали, нападений здесь не особо боятся. У ворот стражники стоят, в кольчугах, щиты к стене прислонены, в руках алебарды – на трехметровых древках с пиками небольшие топорики со скошенным лезвием, с обратной стороны от топора – шип вбок торчит, броню пробивать или всадника зацепить и с коня стащить.

Поздоровался. Сказал, что для капитана замка есть сообщение – видел отряд в лесу, староста деревни просил сообщить.

Послали за капитаном, мне сказали проехать внутрь двора и там около ворот остановиться.

Проехал, встал, с коня слез.

Пока ждал, начал озираться. Интересно же – настоящий замок.

Стены толстые, несколько метров толщиной, у ворот – надвратная башня и через нее сделан длинный коридор. Под потолком коридора – бойницы. С внутренней стороны – решетка, сейчас поднятая, это на случай, если ворота протаранят.

Коридор я проехал, внутри открылся небольшой дворик, мощеный камнем. За двориком – громада дворца и другие строения.

Недалеко от меня карета и две телеги стоят с выпряженными конями. На телегах и около них люди какие-то необычные. Сразу бросается в глаза, что они одеты ярко, как попугаи. У одного кафтан сшит из красных и зеленых ромбов. Как у арлекинов, только у тех вроде черно-белые, а этот – цветной. У другого – один чулок синий, второй зеленый, шорты красные, с прорезями, а в прорезях – желтая подкладка просвечивает. И кафтан еще – половина зеленая, вторая – синяя. А на голове берет с пером. Так вот ярко они все разодеты. Первой мыслью было – клоуны какие-то, или артисты. Присмотрелся – нет, не артисты. Военные. У всех на поясах короткие мечи, все широкоплечие, с прямыми спинами и шеями – привыкли на себе латы таскать и снаряжение. Все взрослые, старшим лет по сорок уже.

Я уже рассмотрел их, взгляд отвел в сторону дворца – там какие-то люди вышли. Вдруг слышу:

– Кривоглазый, ты чего уставился? Слышь, кривоглазый, оглох, что ли?

Не сразу сообразил, что это ко мне обращаются. У меня же шрам на щеке, он чуть уголок глаза оттягивает, так что у меня один глаз слегка кривоват.

Повернулся – подходит один из попугаев. Настроен агрессивно.

Я ноги чуть шире поставил, руки опустил, правая около рукояти ножа. Думаю – у него меч короткий, для боя в свалке, таким мечом не рубят, а колют вроде. По крайней мере, римские легионеры именно так его использовали. Если он будет колоть – я кожаным наручем удар попробую отвести и ножом его достану, он же без кольчуги. А дальше посмотрим – тут, в конце концов, не дикий лес, просто так убивать людей не принято. Стражники рядом стоят – должны же они за порядком следить?

– Шпионишь, сука равнинная? – продолжает распаляться попугай.

– Стоять! – послышалось со стороны дворца. Оттуда двое богато одетых мужчин приближались. Один в кафтане с вышитым баронским гербом, второй одет как попугай, но богато, в чистой одежде, и перевязь на нем наискосок, черная лента. Похоже, знак отличия какой-то.

Тот, что с перевязью, подошел, положил гневному попугаю руку на плечо.

– Ты совсем глаза потерял, Люк? Расслабились за время перемирия, суки?

– Ты чего командир? Тут какая-то деревенщина кривоглазая на нас смотрит, шпионит.

– Кривоглазый, повернись правым боком.

Я медленно повернулся.

– Вот сука! – агрессор увидел нож в ножнах на моем поясе и выругался, но не столько от злости, сколько удивленно.

– Ты вообще ослеп? Где ты крестьян с ремнем и наручем лучника видел? А лук у седла как не заметил?

Потом ко мне повернулся:

– Откуда шрам на морде получил?

– С медведем поссорился. Он меня съесть хотел, а я не хотел, чтобы он меня ел.

– И как?

– Тяжело, – вздохнул. – Но мне повезло, а ему – нет.

Командир опять повернулся к Люку:

– Как ты еще жив до сих пор, щенок тупой? Иди с глаз моих.

– Так шпионил же!

– Без тебя разберемся.

Агрессивный попугай убрел к своей телеге и товарищам.

* * *

Заговорил мужик с баронским гербом, седой уже, явно военный, роста среднего, но плечи и грудь такой ширины, что непонятно, как в двери проходит. Сначала к командиру попугаев обратился:

– Капитан, напомни своим псам, где они находятся. То, что вам позволено в Прибрежной марке, по эту сторону леса творить нельзя. Здесь барон решает, кому жить, а кому умирать. Кто меч обнажит без достаточной причины – руку отрубим.

– Напомню, – кивнул.

Потом седой ко мне обратился:

– Я капитан замка. Ты кто такой и зачем звал?

– Охотник я. Зовут Тимос. Из деревни под лесом. Вчера около дороги в Прибрежную марку видел отряд каких-то вооруженных людей. От нашей деревни полтора дневных перехода, к этой ночи могут дойти, если к нам идут. Староста боится – на деревню нападут.

– Здесь кто-нибудь твою личность подтвердить может?

– Скорняк местный может, я ему давно меха на продажу таскаю.

– Ладно. Пошлю к нему проверить, ты тут побудешь, пока посыльный не вернется. А пока, – что за людей видел, рассказывай. Много их? Как одеты и вооружены?

Я попытался ответить на его вопросы, но оказалось, разведчик из меня так себе: многие вещи я или не рассмотрел, или не счел важными. Честно сказал, что весь лагерь не видел, только пару костров и четыре палатки. А сколько их всего в кустах пряталось – неизвестно.

Капитан задумчиво помял подбородок.

– Ладно, спасибо за предупреждение, я к вам нашего некроманта отправлю, пусть у вас несколько дней побудет, на случай нападения. Всё равно сидит без дела.

– А не подскажешь, с управляющим переговорить я могу? У меня пара больших медвежьих шкур на продажу – товар редкий.

Капитан пожал плечами, сказал – позовет. И ушел.

* * *

Командир попугаев стал мне уточняющие вопросы задавать.

– Прости, капитан, а вы кто такие? – уточнил я.

– В какой заднице ты живешь? Наемников из горных баронств никогда не видел раньше?

– В лесу я живу. А наемников… наемников-горцев видел как-то в детстве, да. Помню, как крестьяне девок прятали, когда отряд на ночь остановился в деревне.

– Сейчас мы на работе, сейчас девки могут гулять спокойно. Так где, ты говоришь, видел людей? Место указать сможешь? Может, они не идут куда-то, а ждут кого-то?

Дальше капитан наемников стал задавать свои вопросы, вплоть до того, много ли золы в кострищах было, и сильно ли загажены кусты вокруг палаток. Я пытался вспомнить и ответить.

В конце разговора наемник ушел в глубокую задумчивость.

* * *

Нас прервал еще один богато одетый господин. Толстенький такой, румяный.

– Ты что ли поговорить хотел? Я управляющий.

Я извинился перед наемником и стал объяснять, что у меня в наличии две единицы эксклюзивного товара. Из которого может получиться или роскошный ковер, или теплое покрывало для самой большой кровати, или можно шкуру нарезать на куски и сделать полости в кареты и на телеги – укрываться зимой в дороге. Я с такой уверенностью расхваливал медведей, что управляющий сдался:

– Давай посмотрим на твои шкуры.

– Здесь?

– Ну а где? Разворачивай на мостовой.

Я развернул. Две шкуры в тесном дворике заняли немало места. Большая – от носа до хвоста почти четыре метра, и примерно столько же в ширину, по размаху лап. Вторая ненамного меньше. Даже скучающие наемники-горцы подошли, стали разглядывать этих монстров и мерить шагами длину.

Управляющий назвал смешную цену. Я посмеялся. Управляющий немного накинул.

– Подождите! – сверху, из окна, послышался женский голосок. – Подождите, я спущусь.

* * *

Через минуту распахнулась дверь и из дворца вывалилась девица в богатом платье. Верхнее платье ярко-синее, вышито золотой нитью, нижнее из золотистого шелка, еще и края рубашки кружевные видны из рукавов и ворота. Выскочила из двери, на крыльце остановилась и дальше степенно поплыла к нам. За ней семенила служанка.

Девушка была совсем молоденькая – только-только вошла в брачный возраст. Невысокая, пухленькая. Она изо всех сил пыталась выглядеть взрослой госпожой, но иногда наружу вырывалось детское любопытство.

– А ты охотник? А ты сам убил этих медведей? А как ты их убил?

– Так это один из них тебе морду попортил? – прилетел вопрос от одного из наемников.

– Я охотник. Убил медведей сам, один. Убил их рогатинами, сделанными из молодых березок. Выследил, одного дождался у дерева с его метками, второго – у туши убитого мною же оленя. Дождался, раздразнил, и когда они бросились – принял на рогатину, пяткой ее в дерево упер, и принял. Лицо мне попортил другой медведь, тот сам на меня охотился. Его тушу пришлось бросить – не до разделки мне было. Его я копьем и ножом убил.

Девушка прошлась вокруг шкур. Шагами их померила вдоль и поперек.

– А можно их сложить, чтобы посмотреть, как на медведе кожа лежала?

– Пожалуйста, – подвернул края шкуры везде, получилось, как будто на земле лежит, растопырив лапы, медведь, попавший под каток.

У девушки прямо глаза загорелись.

– Ух ты! Такой большой! У нас в горах медведей таких нет, только горные коты. А этот экземпляр правда очень большой, или такие здесь не редкость?

– Правда. Этот вот – даже для Большого леса большой. А тот поменьше, но у него шерсть красивее.

– А в Прибрежной марке такие медведи есть?

Я пожал плечами. Ответил капитан наемников:

– Не, в марке даже мелкие медведи нечасто бывают. Там всех выбили давно.

– А у герцога такие шкуры во дворце есть?

Наемник задумался.

– Я не видел. Понятно, в спальне у герцога я не бывал, только в зале приемов, но там ничего похожего точно не было. Хотя на стенах были головы зверей, охотничьи трофеи, но вот медведей такой величины не было.

– Ой, я тогда куплю большую шкуру, герцогу подарю. А вторую – тоже куплю и кому-нибудь подарю. Или себе оставлю, в марке же холоднее, чем у нас?

– В марке зимой холоднее, чем у нас в нижних долинах, но теплее, чем в верхних.

– Угу. Но всё же холодно. И на постели такая шкура или покрывало, сделанное из нее, не помешают. Или ковер на полу, чтобы ноги не мерзли.

– Не помешают, госпожа.

Мне повезло. Для юной баронессы медвежьи шкуры оказались действительно эксклюзивным и очень своевременным товаром, который не стыдно использовать, как подарок самым взыскательным получателям. И цену она предложила эксклюзивную. Я и не мечтал продать их за золото, а вот – удалось. За большую шкуру дала десять золотых, малую я за пять уступил.

После завершения сделки юная леди потребовала:

– Мастер охотник, а теперь во всех подробностях расскажи, как ты охотился, чтобы я смогла потом пересказать это герцогу и другим знатным любителям охоты. Им будет интересно.

Девушка хотела, чтобы ее подарок стал не просто вещью, а еще и сопровождался интересной историей.

Я рассказал, во всех деталях, начиная от того, как обнаруживал следы, как выбирал место для убийства зверя и сооружал засеку вокруг, чтобы он меня обойти не мог, как принимал зверей на рогатину. Рассказ занял не меньше получаса. Девушка внимательно слушала и запоминала. Что было непонятно – уточняла. Не удивлюсь, если она сможет потом дословно пересказать мои слова – есть мнение, что у культурных людей до эпохи всеобщей грамотности была отличная память, не зря же они могли декламировать длиннющие стихи и цитировать труды богословов.

– Спасибо за рассказ, мастер охотник, – довольная девушка вежливо кивнула мне и ушла, отдав слугам распоряжение свернуть и погрузить в карету шкуры.

* * *

После посещения замка я стал настоящим богачом – у меня в сумме оказалось около двадцати пяти золотых. На эти деньги можно было купить сотню рабочих коней или полсотни скаковых. Или две сотни коров. А сколько бочек зерна можно приобрести – даже считать страшно.