Мутация в моем сердце

– Кажется? – ахнула она, а за спиной послышалось трепетное перешептывание. – Слишком неуверенный ответ.

Амели задала вопрос, который второй день тревожил многих, но никто на него не решался. Я ощущала на своей спине десятки взглядов, которые прожигали меня своим напряжением. Я не понимала, почему могу вызвать такой бурный интерес у общества людей, которые давным-давно уже живут в мире апокалипсиса, и странные вещи и безумные мутанты уже ни для кого не новость. Чего, видимо, не скажешь о ребенке полукровке.

– Как видишь, да, – я пожала плечами, и вмиг меня взбесили взоры, что продолжали испепелять мое тело.

Я ощутила неприятный тошнотворный рывок откуда-то из глубины желудка. Возможно, это была утренняя овсянка, которую я ненавидела больше жизни, но была вынуждена в себя запихнуть, или это от сточной воды, которая воняла тухлятиной, но в ней заваривали сладкий чай. А, может, это именно от того, что я устала от чрезмерного внимания в свою сторону еще дома, когда мама постоянно не спускала с меня глаз, но все вместе или по отдельности это привело к тому, что мои желтые солнечные глаза вспыхнули гневом, и я прокричала:

– Чего вы все пялитесь на меня? – я разозлилась не на шутку. – Я вам не редкое животное в зоопарке.

Один из парней в конце группы с ухмылкой на лице облокотился на стену, будто ожидая, что я продолжу свои возмущения. Остальные лишь перешептывались, их глаза были полны любопытства, но без всякого понимания. Я лишь продолжала чувствовать, как нарастающая ненависть внутри меня жгла горло, пытаясь выплеснуться наружу.

Я больше не была дома, где следовало следить за каждым сказанным словом, а затем просить прощения, если оно кому-то из членов семьи покажется грубым. С недавних пор я была свободна и отныне предпочитала говорить все, что думаю.

– Ты сама на себя посмотри, – буркнул этот мерзкий парень.

Я пыталась отыскать его глазами в группе людей и разумных зараженных, но он специально прятался за чужими головами в страхе показать свое истинное лицо и выразить мне свое недовольство в глаза.

– Это не повод для осуждения! Каждый имеет право на собственное пространство. Вам следует научиться уважать друг друга, а не превращать чужие жизни в зрелище, – мой голос кипел, в его звуках слышались отголоски истерии, которая пыталась выбраться наружу.

Что случилось со мной в тот момент? Я так и не поняла, но я была благодарна Амели за то, что она сделала дальше.

– Ты уникальна, – ее ласковый голос обрушился на меня с комплиментами, и вмиг мне стало стыдно за устроенный скандал. – Ты невероятная, ЭманураКриллос. Я никогда не встречала раньше таких, как ты. Не злись, мы не хотели обидеть тебя.

– Да, извини! – послышалось за спиной.

– Просим прощения! – доносились незнакомые слова.

Звуки я улавливала так же четко, как и моя мама. Ее зрение и слух я получила по наследству, однако, как я не пыталась поймать в голосах людей голос того мерзкого парня, что скрывался за спинами остальных, ничего у меня не вышло.

Вероятно, этот бессовестный тип совершенно не считал нужным попросить у меня прощения.

Ах, если бы мне только увидеть его противную рожу. Я бы с радостью поцеловала ее своим кулаком.

– Я, кстати, Амели, – перебила мои гневные мысли голубоглазая мутантка, – Амели Файер.

– Рада познакомиться, – отвлеклась от злости и улыбнулась я.

Глава 4

Прошлой ночью мы покинули город.

Загруженные в старые повозки, которые, судя по картинкам восемнадцатого века, должны были возить лошади, мы медленно перемещались по остаткам земного шара. В отличие от восемнадцатого века, повозки в постапокалиптическом мире были прицеплены к старым ржавым газелям, которые кое-как крутили свои колеса по обшарпанной дороге в направлении неизвестности.

За нами следовал лишь серый дым и глухое эхо разрушенных стен. На лицах людей застыло отчаяние и страх перед неизвестным, перед тем, что невозможно предсказать. Нас осталось немного, незадолго до отъезда кучка дикарей напала на наш лагерь, разорвав спящих людей в кусочки сырого мяса. Те, кому удалось выжить, бросились в бегство вместе с нами в неизвестность ради призрачной надежды на лучшее будущее.

Группа, с которой я следовала, уехала неподготовленной. Мы растеряли половину припасов во время схватки, а большую часть просто не смогли унести своим уменьшенным составом.

И давно я отношу себя к «ним»? Интересно, в какой момент я стала частью этого странного общества, в котором до сих пор не знаю ничьих имен, не считая Амели и Андерса.

Люди, казалось, здесь не общительные и очень замкнутые. Они всегда какие-то подозрительные и агрессивные, часто излишне молчаливые и странные. В их взглядах сквозит недоверие, словно каждый чужак является потенциальной угрозой их узкому и замкнутому миру. Складывалось впечатление, что все здесь живут какой-то своей таинственной жизнью, скрытой от посторонних глаз. Любое громкое слово или лишняя активность вызывали нервное напряжение в окружающей атмосфере, будто все ждали какого-то неминуемого потрясения.

На редких собраниях меня не покидало ощущение, что все пытаются играть по своим особым правилам, совершенно непонятным новоприбывшему. Малейшие попытки завести разговор заканчивались неловкими паузами и сбитыми фразами. Ощущение изоляции и ненужности становилось все более тягостным, как будто невидимая стена окружала это место, не давая проникнуть внутрь и стать частью этого мрачного сообщества.

Тем не менее, что-то все же удерживало меня здесь, какая-то необъяснимая сила или интерес, желание понять этих подозрительных людей и их странную жизнь. Ведь каждый за внешностью сурового молчания носил какую-то свою историю, возможно, полную драм и трагедий. И мне хотелось, несмотря ни на что, попробовать прорваться сквозь этот барьер недоверия, чтобы узнать больше о мире, в который я так стремительно вырвалась из-под теплого маминого крыла.

– Мне было двадцать три, когда я стала мутантом, – Амели рассказывала мне свою историю, пока мы сидели в открытом багажнике какого-то ржавого внедорожника. – Мне чудом удалось сохранить разум. Среди моих друзей и родственников я была единственной.

– Как это было? – спросила я, совершенно не представляя, что значит это безумие.

– В начале мне казалось, что это всего лишь странное недомогание, – продолжала Амели, ее глаза смотрели вдаль, будто пытаясь разглядеть что-то в прошлом. – Сначала начали болеть кости, потом появились странные голоса в голове. Я помню это, когда начала возвращаться из темных уголков своего разума, в которых застряла на несколько часов после заражения.

– А что ты помнишь о временах без разума? – все продолжала интересоваться я.

– Абсолютно ничего. Нет разума – нет воспоминаний.

Мы сидели в таинственной тишине, окруженные огромными безмолвными деревьями.

Лес казался безграничным, и наш ржавый внедорожник был единственным напоминанием о бывшей цивилизации.

Я видела, как изменилась Амели с тех пор, как мы впервые встретились. Ее милое лицо и небесные глаза, казалось, несли в себе всю тяжесть вчерашней потери.

Она уже рассказала мне о том, что чрезмерно чувствительна к людям. Ее эмпатия – ключ к ее разуму, но при этом первый пункт в списке того, что ежедневно доставляет ей невыносимую боль. Но это помогает помнить, кто ты есть на самом деле. Разумная плата, я считаю.

– Однажды ночью я проснулась и поняла, что не одна, – ее голос стал тише, почти шепотом. – Зараженная женщина с огненными рыжими волосами и безумными глазами цвета темноты явилась передо мной. Она раздирала своего младенца на куски. Мои мысли, эмоции, все перемешалось. Это было похоже на кошмар, но в то же время это заставило меня очнуться.

Я обернулась к Амели, ее синие глаза испускали боль. Я видела, как она вновь и вновь возвращается в тот день, рассказывая мне события своего прошлого. Словно в миллионный раз она переживает этот день с самого начала, будто запертая в матрицу времени, откуда нет выхода.

– Я рада, что ты смогла вернуться, – решила помочь Амели справиться с воспоминаниями и сменить тему я, понимая, что обладание такой особенностью характера может быть проклятьем и даром одновременно.

Она улыбнулась грустно, но ее нежные крошечные ямочки возникли на ее бархатных щеках, как напоминание о том, что раньше улыбка была частым гостем ее мимики.

– Годы прошли, прежде чем я смогла понять, что случилось со мной, и еще больше времени потребовалось, чтобы принять это. – Она продолжала свой рассказ, заманивая меня слушать ее тяжелые истории из жизни, которые меня, к счастью, обошли стороной за почти восемнадцать лет.

– Каждый из нас мутировал по-своему, но именно взаимопонимание стало нашим спасением, – послышался голос незнакомой женщины за моей спиной.

Кажется, она слышала весь наш разговор, а сейчас решила выразить свое мнение.

Это была Фрида Эйдис, темнокожая женщина, чей возраст должен был достичь пятидесяти, но семнадцать лет назад она превратилась в мутанта, навсегда застыв в своем прежнем возрасте. Я еще не знала на тот момент, что она станет угрозой для моей жизни. Тогда она показалась мне милой и внимательной женщиной.

Мы сидели, прижавшись друг к другу, чувствуя тепло тел и биение сердец, как бы синхронизируясь с этим абсурдным мировым ритмом.

Ржавые стены машины резонировали нашими смехами, мимолетными вздохами и тишиной, которая становилась уютной и почти осязаемой. Хаос царил вокруг, но тут, рядом с Амели и Фридой, которые шутили и подбадривали, каждая минута превращалась в вечность, полную простого, но неподдельного счастья.

Сквозь проржавевшие дыры старого внедорожника пробивался тусклый свет, едкий запах металла и пыли заполнял наши ноздри, а мир за пределами этой скромной брони превращался в калейдоскоп апокалипсиса. Шум разрушающихся городов доносился до наших ушей, как отголоски далекой грозы, но в этот момент он казался частью далекой реальности – словно шепот старинного радиоприемника, улавливающего сигналы оттуда, где уже не осталось жизни.

За завесой диких криков зараженных проносились мимолетные лучи заката, напоминающие о том, что даже засыпающий мир может быть полон неописуемой красоты. Стук колес по дороге, сочетающийся с нестройным весельем нашего разговора, печатью оставался у нас в памяти.

В этом коротком временном пузыре не существовало ничего, кроме нас самих. Детали разрушенного мира растворились, как будто под властью магического заклинания, уступая место долгожданной гармонии.

В каждом взгляде, каждой улыбке можно было прочитать безграничную надежду, потому что, вопреки всему, мы умудрялись находить радость в самых простых вещах. Мир мог рухнуть, но наши души продолжали пылать, напитываясь любовью и светом, что выходили за рамки любого конечного сценария.

Здесь, в багажнике ржавого внедорожника, царил иной порядок – порядок сердечного тепла и человеческого общения, столь далекого от апокалиптического хаоса.

Мы прибыли неизвестно куда и неизвестно на сколько. Помещение напоминало ферму, заброшенную и старую, наполненную нескончаемым запахом плесени и сырости. Но в этом был и свой шарм.

Андерс смотрел на меня с неким подозрением после разговора, который, судя по всему, передала ему Фрида.

– Поиграем в карты? – предложила я ему, когда заметила в его руке пиковую королеву.

Определенно, мужики всю ночь играли в покер на выпивку и сигареты. Постоянно до моего спящего уха доносились их возгласы и оскорбления, которыми они поливали друг друга. Иногда даже перерастало в драку.

– Отвали, – грубо выпалил он.

Сегодня Андерс был не в настроении, его серые глаза были озлоблены, но одновременно передавали печаль, которая тащилась за ним словно века.

Фрида была не промах, за коньячком она вытащила из Картера всю правду о его плохом настроении и даже стащила карты на вечернюю игру девчонками.

Тогда я еще не знала, что лучше бы я вообще не заикалась про эти карты.

Как оказалось, Андерс был женат. Его супругу звали Тереза.

– Она была красавицей, – хихикала Фрида, покачивая головой, ее жировые складки на подбородке подскакивали от вибрации. – Высокая и худая, словно модель. Тереза родила ему двоих сыновей. Я видела фотографию в его кармане, не удивительно, почему он так страдает по ней. Краше нее жену уже не найти.

Фрида не обладала чувством эмпатии, в отличие от меня и, конечно же, Амели. Она бессовестно смеялась над потерей Андерса, словно ей доставляло это неимоверное удовольствие.

Безусловно, Фрида завидовала красоте покойной супруги Картера, поскольку сама была жирной и страшной, и мне плевать, если эта правда ранит ее чувства, потому что она давно заслуживает этого.

– Ты ей просто завидуешь, – ответила я. – Не всем повезло родиться красивыми.

– Да вот же, – вовсе не обиделась Фрида и словно проигнорировала мои слова, – сегодня день годовщины их свадьбы. Страдает мужик.

– Не стоит лезть ему в сердце, – заступилась за Картера Амели, – каждый вправе переживать свое горе так, как умеет.

Фрида бросила на Амели недоброжелательный взгляд и глотнула из банки пива. Ее темно-карие глаза сначала наполнились возмущением, но затем оно угасло, и Фрида залилась в громком смехе, который эхом отдавался от стен подвала, в котором мы сидели и секретничали.

– Мне нет до этого олуха дела, – протараторила она с попыткой оправдать саму себя в глазах Амели.

– А что случилось с женой Андерса? – не совсем поняла я из рассказа Фриды сюжетную линию, которая завершалась смертью.

– Да зараженные разодрали на куски ее вместе с обоими сыновьями, пока Картер таскался, Бог знает где, – без чувства сожаления проговорила она, даже не взглянув в мою сторону, и допила залпом банку пива.

В подвале воцарилось молчание.

Я следила за Амели, ее печальные синие глаза усердно сдерживали слезы. Кажется, моя новая подруга вновь расчувствовалась над рассказанной историей и прогоняла через себя все печальные события, с которыми пришлось столкнуться Картеру.

И мне было его жаль. Я знала этих ребят от силы недели две, но мне казались они добрыми, по крайней мере, насколько это было возможно. Сохранить добро в своем сердце в теперешнем мире было довольно сложно, не все могли быть такими, как Амели, историю которой я до сих пор не слышала ни в одном рассказе, но стеснялась спрашивать.

Несмотря на некоторые ссоры и недопонимания в обществе, в котором я как-то совершенно неожиданно оказалась, мне нравились чуваки, с которыми я путешествовала. Особенно меня привлекала неопределенность на каждом новом шагу, это было тем самым чувством, за которым я так усердно бежала.

– Эй, олухи, – прокричала Фрида, нарушив тишину и мои размышления, – спускайтесь к нам, будем играть в карты.

Сверху послышались мужские пьяные голоса. Они не так давно накачались коньяком, а теперь радостно отозвались на приглашение Фриды.

По кривой железной лестнице спустились четыре человека. На мое удивление одним из них был Андерс, кажется, алкоголь его расслабил и отвлек, и теперь мужчина не был против насладиться приятной игрой. Картер даже не заметил, что его карты были у Фриды, он уселся на влажную от сырости пыльную подушку, сложил ноги бабочкой и прокричал:

– Фрида, раздавай на покер!

С тремя другими, следовавшими за Картером, я лично не была знакома. Возможно, замечала в толпе людей, с которыми перемещалась по миру, возможно, слышала в разговорах, которые нечаянно подслушивала при помощи своего особенного слуха, но ранее никогда не общалась и тем более не находилась в одном помещении.

Одного звали Грегор, он был дерзкий и противный тип, который не выпускал из своих зубов сигареты. От него постоянно несло ссаниной и куревом, словно он бесконечно пил пиво и не удосуживался даже расстегнуть ширинку, прежде чем справить нужду.

Находиться с ним в одном кругу меня не привлекало. Грегор вызывал у меня ощущение отвращения и неприязни. Его манеры оставляли желать лучшего, и каждый раз, когда он раскрывал рот, из него вырывались нецензурные выражения и никому не нужные нравоучения. Он был воплощением хаоса и грязи, словно в его мире не существовало правил приличия или хотя бы элементарной гигиены.

Но что-то в нем вызывало нездоровое любопытство. Было ли это его невыносимое хамство или абсолютная уверенность в своей правоте? Возможно, его искалеченная душа искала утешения в этих грязных привычках, прячась за стеной собственного неуважения к себе и другим.

Второго, кажется, звали Джей. Фамилию его я не знала, как и Грегора. На вид он был моложе Грегора лет на пять, ему было около тридцати трех. Джей был светловолосый с длинным рокерским хвостиком, достающим почти до талии. В отличие от Грегора, который был человеком, Джей был мутант, сохранивший свой разум благодаря старому другу, который напомнил ему его прежнюю жизнь.

– Как ты сохранил разум? – спросила я Джея, наблюдая, как он ловко собирает флеш-рояль.

– Мы бухали у друга в гараже, когда все началось, – начал свой рассказ рокер, – я запер его в яме. Уж слишком мерзкое поведение у него начиналось, когда перепивал. Тогда на город опустился туман. Друг не заразился, а я стал мутантом.

Спинные иглы Джея взбудоражено зашевелились сзади, создавая игру волн на его белой майке. Он немного помолчал, кажется, не хотел вспоминать продолжение, и я опять поняла, что задала не лучший вопрос.

– Да отвяжись ты, – крикнул в мою сторону Грегор.

– Я напал на друга, – продолжил Джей, не обращая внимания на слова товарища. – Он защищался, бил меня лопатой. Вдруг я вспомнил кадры из детства, как мой пьяный отец избивал меня до полусмерти. Друг бил и бил меня лопатой, и каждый удар возвращал меня в прошлое, словно в тот день, когда отец выломал мою детскую челюсть своими огромными кулаками. В тот день я думал, что умру. Но увы, – вдруг засмеялся Джей, – я все еще жив. Сука, так легко от меня не избавиться.

Голоса мужиков зарычали в смехе, который, казалось, доносился из царства ада, содрогая стены своими басами. Вместе с ними в истерическом хохоте билась Фрида, от пива она уже еле сидела на табуретке, которая медленно проседала под ее тяжелым весом. Иногда мне казалось, Фрида в процессе игры начинает засыпать, и из ее полуоткрытого рта доносятся мерзкие благовония перегара с куревом.

– Амели, – я обернулась к новой подруге, заметив вновь ее погрустневшие глаза, – ты как?

– Я в норме, – кратко ответила она словно не своим голосом и натянуто улыбнулась.

Никогда бы не подумала, что нитью к человечности могут быть подобные страдания. Я всегда считала, что это добрые и приятные воспоминания, которые способны напомнить тебе о том, кто ты есть и был на самом деле, пока еще не был заражен.

История Джея повергла меня в шок, я словно застыла в недоумении и страхе оттого, насколько у людей бывает сложная жизнь. Мысли о благодарности моим родителям все чаще стали навещать мою голову, заставляя задуматься о том, что благодаря их заботе и внимании мое хоть и непростое детство было наполнено любовью и добром.

Воспоминания о семье вмиг заставили меня улыбнуться, и тут я заметила устремленный в мою сторону взор четвертого незнакомца, который испепелял меня своими хитрыми глазами уже весь вечер.

Я впервые видела этого человека, теперь я заметила, что за весь вечер он не проронил ни слова. Парень лишь смеялся, выставляя свои крупные пожелтевшие от курения зубы. Его лысая голова сверкала в свете фонаря, словно футбольный мяч. Его густые и черные брови придавали лицу некое выражение недовольства. Карие глаза с подозрительной хитринкой постоянно пялились в мою сторону, что он даже пропускал свои ходы в картах, сам того не замечая.

– Виктор, да ты достал уже, – толкнул парня локтем Грегор, – хватит пялиться на бабу. Твой ход.

– Ты проиграл, – Виктор кинул карту в центр стола и задергал своими густыми бровями.

Я в шоке еле сдержала крик.

Это был он, тот самый голос, который в толпе выкрикивал в мою сторону свои оскорбления, скрываясь за спинами людей.

Вот он, этот подонок Виктор, которого с тех пор я ни разу не видела, но сейчас словно ощутила в груди его постоянно преследование. Мне казалось, что за каждым моим шагом он наблюдал из-за угла, замышляя что-то коварное.

Теперь же, сидя передо мной, он широко улыбался, будто встреча с ним должна была принести радость. Никакого страха, никакого смущения, как будто он был уверен в своей правоте, в своих действиях. Эти холодные глаза, наполненные презрением, насквозь пронизывали меня, он понял, что я узнала его, и довольствовался этим раскрытием.

Внутри меня закипала смесь ужаса и ярости, готовая вырваться наружу. Я сжала кулаки, стараясь унять дрожь, и взглянула ему прямо в глаза. Молчание между нами длилось всего пару секунд, но они показались мне вечностью. Он был рад видеть меня такую, что только подталкивало мою решительность выбраться из этой ситуации победительницей.

– Ну что, не ожидала? – его голос превратился в шипение.

Виктор наклонился ближе в мою сторону, но я уже не могла оставаться на месте. Вдохнув поглубже, я отстранилась от него, готовая защищаться. Я больше не была той испуганной девушкой из прошлого. Время научило меня, что мир не прощает слабости.

– Эй, ты чего, – обратился ко мне Андерс, заметив агрессивный желтый взгляд.

Искры словно сыпались из моих насыщенных ярким светом глаз, облучая ненавистью Виктора. Этот козел знал, что я ищу его с того самого дня, но специально молчал, сидя со мной за одним столом.

– Все хорошо, – сказала я, решив, что больше не хочу здесь оставаться.

Игра в карты мне наскучила, а перегар и вонь от пьяных мужиков и сигарет надоела. Казалось, что до собственных костей я впитала эту вонь, а теперь сама же ей и извергалась.

Я поднялась по лестнице вверх. Амели осталась сидеть внизу, она весело о чем-то болтала с Грегором, этот пьяный алкаш забавлял ее своими дерзкими историями. Если бы Амели не мутировала семнадцать лет назад, она была бы примерно одного возраста с Грегором, возможно, поэтому они так быстро нашли общий язык. Однако лично я считаю, что этот полоумный зассанец не достоин моей новой подруги, пусть лучше трахает ночами жирную Фриду.

Фрида, кстати, давно свалилась со своей табуретки и пьяная валялась на мокром полу, извергаясь во сне блевотной отрыжкой.

Как приличные и адекватные люди за пару часов могут превратиться в животных? Ужас, что делает с людьми алкоголь. Хорошо, что мне пока семнадцать и пить запрещено. Возможно, я никогда не буду употреблять алкоголь, но для себя решила, что попробую его точно не раньше совершеннолетия.

В глубине пепельных просторов постапокалиптического мира я, наконец, добралась до выделенной мне комнаты на заброшенной ферме. Лунный свет, преломляясь сквозь мутное стекло, создавал иллюзию миража, проникшего в пустующую комнату. В углу, среди полуразрушенных стен и плесневелых следов, что обрамляли картину когда-то счастливой жизни, лежал старый матрас. Его покрытие напоминало сотканную из воспоминаний сеть, каждая нить которой передавала историю былых дней.

Товарищи по несчастью, с которыми я блуждала по миру уже который день, завершили ночной обход, и мир, словно застыв в напряженном ожидании, предоставил мне редкий момент покоя. Я присела на матрас, его пружины скрипнули, как старые кости, и меня окутало странное чувство ностальгии. Вздохнув, я опустилась на потрепанное ложе, чувствуя, как уходит усталость после пережитого дня. Сверху, сквозь слои пыли и паутины, проглядывал кусочек неба – едва ли символ той свободы, к которой мы некогда стремились, теперь недосягаемый.

Мысли о жизни потекли рекой: кем я была раньше, что потеряла и что приобрела в этом безумном путешествии. Ни слез, ни сожалений, только холодная констатация фактов, переплетенная с чувством отчужденности. Эхо далеких криков зараженных, встречи с ними по утрам и странные союзы между людьми и дикарями вдруг стали моей семьей.

В этом бесконечном лабиринте воспоминаний я незаметно погрузилась в сон. Сон, в который пришел покой, которого я не знала уже несколько недель. В темноте звездной ночи угол старой фермы, где таилось мое тело, погруженное в сон, попадал за границы сознания в мир безмятежности, где даже мутанты были всего лишь тенями далекого прошлого.

Мой чудесный сладкий сон нарушил странный звук. Тусклый свет фонаря с улицы пробивался через неплотно заколоченные окна, создавая причудливые тени на стенах. Я приподняла голову и попыталась разобрать источник шума, но в полутьме заметила только старые валяющиеся предметы, что были в комнате с самого начала моего прибытия.

Но вот что-то вспыхнуло в углу, привлекая мое внимание. Холодный пот прошелся по спине, когда я различила контуры силуэта. Это была фигура мужчины, смутно различимая в тени. Он стоял неподвижно и, казалось, смотрел прямо на меня, как хищник на свою добычу. Он был пьян, это я поняла по мерзкому аромату, что доносился из его дыхания до моего чуткого носа.