Поцелуй для спящей принцессы

Но Риччи с головой захлестнули чувства.

Она так долго держала их в себе.

Все эти десять лет Риччи могла рассчитывать только на себя, она изо всех сил пыталась держать во внимании всё происходящее, и это получалось у нее до тех пор, пока во дворце не появился Дар…

Который смог сделать то, на что Риччи, конечно, надеялась, но в чем очень сильно сомневалась, потому что (часто целеустремленные личности об этом забывают), она ничем не отличалась от всех прочих, она тоже могла колебаться и теряться, просто проживала это внутри себя, не выставляя на всеобщее обозрение.

Аделин проснулась.

Когда очень сильно чего-то ждешь, то теряешь всякую веру в то, что однажды оно всё-таки произойдёт.

– Что ты желаешь узнать сначала? – спросила Риччи, когда Дар ушел.

Ей так сильно хотелось прижать Аделин к себе, но она не решалась это сделать. Она чувствовала себя виноватой. Она и была виноватой. Риччи не смогла уберечь Аделин от этого сна-проклятия. Не фрейлины принцессы, не дворцовая стража, – именно она. Ибо это Риччи поклялась Великой королеве (когда-то своей старшей сестре Мел), что будет оберегать Аду больше, чем свою жизнь.

– Сколько я спала? Несколько дней, так? Мне почему-то кажется, что очень долго. Та роза… она оказалась ядовитой, и я уснула?

– Это хороший вопрос… – произнесла Риччи. Слова давались тяжело. – Роза была не ядовитой, но проклятой. Впрочем, она и сейчас есть, я покажу тебе, если ты захочешь. И спала ты, пока тебя не разбудит нечто…

– Сколько? – Аделин побледнела. – Это действительно мой дворец? Сколько?..

– Действительно твой. Десять лет… Ты спала десять лет. И двадцать восемь дней, если быть точными.

– Десять лет?..

Принцесса подскочила с кровати и покачнулась. Риччи поднялась следом, поддержала ее за плечи. Аделин была выше ее на полголовы, хотя фея помнила её совсем ещё малышкой…

– Это не шутка? – спросила Аделин.

Ее глаза – близко-близко. И в них разгорается нешуточный янтарный огонь. Рот приоткрыт – принцесса тяжело дышит. На щеках проступают красные пятна. Растрепаны кудри волос.

– Это не шутка, – подтвердила Риччи. – Клянусь тебе.

Принцесса скинула ее руки с плеч (Риччи, впрочем, не обиделась). Несколько раз прошлась по комнате назад и вперед, пытаясь то ли выплестнуть эмоции, то ли просто прийти в себя. Потом остановилась.

– И что произошло за эти десять лет? Дворец достроили, да? – кажется, она попыталась пошутить.

– Дворец достроили за первые два месяца.

Аделин рассмеялась. Слишком нервно.

– Как мама? Она здесь? Все эти десять лет она меня ждала?

И замерла в ожидании ответа.

Самая тяжелая часть разговора приблизилась так быстро.

– Она не вернулась, – ответила Риччи спокойно и равнодушно. Хотя, казалось, не сможет ни слова произнести.

– Умерла?

Аделин рухнула обратно на кровать. Схватила одну из подушек, точно щит. Прижалась к ней, скрылась почти целиком – только глаза видны. Бойкий огонь в них мгновенно погас, сменившись бронзой, что столетие пролежала на дне морском и потеряла всякий интерес к белому свету.

– Просто исчезла. Не вернулась во дворец.

– А отец?

– Жив. Правит.

– Вы пытались её найти? – Последняя попытка докопаться до справедливости.

– Не смогли.

– Значит, она мертва.

Принцесса отвернулась. Отбросила подушку в сторону, на пол. Будто именно эта подушка была источником всех её несчастий.

Но Риччи все равно заметила слёзы на её глазах. Крупные и острые, как хрусталь.

– Я сорвала розу – и уснула на десять лет?

– Это была проклятая роза.

– Одной своей глупостью… – Аделин замолчала, и Риччи расслышала всхлип. – Даже не глупостью. Так, просто… Я все потеряла. Это так?

– Это не так. Твоей вины в произошедшем нет, – ответила Риччи. И только сейчас осознала, что и она до сих пор плачет, разве что ее слезы, в отличие от слез Аделин, в предрассветном сумраке едва различимы. Они похожи на косой осенний дождик, особенно если сравнивать его с обильным летним ливнем.

– Выходит, мне уже исполнилось двадцать шесть?

– Выходит, так. Хотя внешне ты ничуть не изменилась. Осталось такой, какой была.

– А… Микко?

Удивительно, что Аделин так быстро вспомнила про свою давнюю приятельницу, с которой почти не общалась последние пару лет до колдовского сна.

– Микко стала взрослой, – Риччи вздохнула. – И она тоже здесь. Я позову ее, если ты хочешь.

– Она клялась меня не бросать, – Аделин скривила губы. – Еще когда мы были маленькими. Она поклялась, потому что и я поклялась; но я бросила ее, отдалилась, а она осталась верна своему слову… Десять лет!.. Она была здесь десять лет?

Риччи кивнула.

– А вы?

– И я.

Аделин подняла на нее полные слез глаза.

– А как же ваши путешествия, тетя?

– Путешествий мне хватило, – фея слабо улыбнулась.

– Еще раз… – Аделин покачала головой. – Роза меня усыпила. И я проспала так десять лет… А мне ведь даже во сне казалось, что я сплю слишком долго… За это время… – она сглотнула. – Не стало моей мамы, и… Я не изменилась, а всё изменились. И вы с Микко охраняли меня здесь несколько лет, дожидаясь…

Несколько помедлив, Риччи кивнула.

На самом деле, все было, конечно, несколько сложнее, но принцесса пока не готова услышать подробности.

– А что произошло? Что заставило меня проснуться?

– Поцелуй, – ответила Риччи. – Особенный поцелуй.

– Любви? – Аделин ухмыльнулась так, что стало предельно ясно – в любовь она верит очень слабо.

– Скорее, магии. Этот поцелуй оказался ключом к разгадке заклинания. Нечто сошлось, и этого было достаточно. Но не все я еще разгадала.

– Это он, да? Тот парень… – и Ада быстро коснулась губ, как будто они в самом деле могли сохранить след Дариэла.

– Это он.

– И многие пытались?

– До – никто. Хотя хотели, но не имели для этого никакой предрасположенности… Мы все так сильно надеялись на твоё пробуждение. Многие настоящие маги пытались расколдовать тебя, а лекари – вылечить, но ни у кого ничего не получилось. Оставалось только ждать.

Аделин покачала головой.

– Столько лет… Мне нужно это осознать.

И она отвернулась.

***

Дару еле как удалось отвязаться от Микко с Леттой. Они с неожиданным рвением стали выпытывать у Дара всё до мельчайшей подробности; Дар, однако же, не то чтобы ими обладал. Так что в конце концов его всё же отпустили, выдав целую корзинку всякой всячины. И взяв обещание всё рассказать. Впрочем, Дар был уверен, что Риччи сама поделится деталями со своими верными помощницами…

Да что там – с ними. Скоро об этом будет говорить весь мир.

Дар оставил Киту в коридоре, хотя она, признаться честно, тоже очень хотела попасть внутрь (и, возможно, даже полюбоваться на ту, из-за которой устроили такой кипиш). Осторожно постучав, он толкнул дверь и шагнул внутрь.

Риччи сидела на кресле, как никогда бледная. И даже взглядом не удостоила принца.

Зато Аделин подняла голову на Дара. И он в который раз подумал, как же все-таки она красива. Даже с растрепанными волосами.

Аделин смотрела на него долго и внимательно.

– Я вспомнила, Дар, – заметила она, улыбаясь грустно и обреченно. – Я видела вас года за полтора до того, как всё произошло. Кажется, тогда вам было пять.

Из глаз ее хлынули слезы. Судя по всему, не впервые за это слишком раннее утро.

– А знаете, что? – продолжила она. – Я должна быть благодарна вам, но ничего подобного не испытываю. Лучше бы мне тогда вообще никогда не просыпаться. Прежде чем кого-то будить, надо бы узнать, действительно ли он хочет отходить ото сна.

И она спрятала лицо в горе подушек.

Дар подумал, что её замечания вполне справедливы, хоть и не до конца обоснованы. Спросить разрешения у принцессы он всё-таки не мог. Но и радоваться своему неожиданному пробуждению Аделин не обязана. Спасибо, что не казнили на месте. Хотя могли… За нарушение всех законов, мыслимых и немыслимых.

И все же – Дару было до безумия ее жалко. Но разве мог он помочь?

Впрочем, как выяснилось совсем недавно, на что-то Дар всё же способен.

Глава 6

Ни в коем случае не хотелось бы кого-либо оскорбить или задеть, но в этот раз, как и во все прежние, до мужчин потрясающее известие дошло позднее всех.

Более того, если бы не помощь со стороны, они бы, может, ничего и не заметили еще года как два, до тех самых пор, пока новость не была бы обсуждена всеми женщинами Светославии и соседних королевств по сто тридцать пятому кругу.

Но об этом парой мгновений позднее.

Итак, Дар ушел, а Микко с Леттой остались. И если Микко сидела спокойно, выжидая, и, кажется, даже улыбалась несколько насмешливо, то Летта каждое мгновение меняла положение тела.

– Может быть, рассказать обо всем Ниилу? – спросила она после двух полных чашек отвара, который вдруг потерял волшебное действие. – Он, как помощник Ричиэллы, должен всё знать…

– Если должен, узнает.

– А Динко? Может, следует сообщить всё ему? Тем более если он здесь с самого начала.

– Может, и стоит.

И Микко осталась сидеть на месте.

Летта взмолилась мысленно: «Ниил! Скорее просыпайся, если, конечно, ты вздумал спать в такой момент! И иди сюда! Я уже не могу держать это в себе!».

– Пора собирать вещи, да? – Летта крутанулась и подцепила вазочку – в ней были как раз-таки орехи, те, что не поместились к Дару в корзинку. Летта поставила их на край стола, неподалеку от лампы. Сама же рухнула на стул. – Ведь на этом наша история заканчивается… Принцесса возвращается во дворец?

– Я бы не стала так думать, – Микко пожала плечами.

К ней вернулось таинственное молчание, хотя Летта предпочла бы видеть ту Микко, которая была совсем недавно – пусть и печальную, но разговорчивую.

– Почему?

– Это же Риччи. Она не станет спешить. Риччи всегда отличалась самостоятельностью. Я бы даже сказала, что излишней.

Спокойствие Летты длилось недолго – она вновь подскочила, чтобы заварить третью чашку отвара. И в этот момент в дверь опять постучали. Неужели Дар вернулся?..

Она сама открыла дверь, но был за ней не Дар. А Ниил.

Пришел! Услышал мысленный зов?

– Ого, – произнес Ниил, заметив Микко.

Она, точно смеясь, повела открытым плечом. Дара её внешний вид не смутил, но это и понятно – Дару было совсем не до внешних видов каких бы то ни было прекрасных девиц. А вот Ниил ещё ничего не знал, так что у него было предостаточно времени на разглядывание деталей и на смущение.

– Отвары пьем, – заметила Летта несколько резко. Конечно же, она все заметила. – Если хочешь, присоединяйся.

– Я и так… – протянул Ниил. – Спалось плохо. Вышел на утреннюю прогулку, романтично… И свет заметил. Вам тоже не спится?

– Да как уж тут спать…

Летта потянулась за еще одной кружкой, но в этот момент Ниил легко коснулся ее предплечья. Летта обернулась. В кухне царил полумрак, разгоняемый лишь светом лампы и первыми рассветными лучами, что непреклонно становились ярче и величественнее. Они румянили щеки, путались в волосах. Добавляли привычным краскам непривычный сочный вид.

Красный цвет – цвет надежды.

Глаза Ниила были прекрасно видны.

Глаза Летты, кажется, тоже.

Сложно будет ошибиться, если скажешь, что их сейчас одолевало одно желание – прикоснуться друг к другу. И просто помолчать.

– Принцесса проснулась, – заметила Микко, разрушая это хрупкое мгновение.

– Что? – переспросил Ниил.

– Принцесса проснулась, – повторила Микко терпеливо, едва ли не по слогам. – Не так давно от нас ушел уважаемый принц Дариэл, который и сообщил эту удивительную весть.

Говорила она с насмешкой, так что никто не смог понять наверняка, что же Микко чувствует на самом деле.

– Правда?

– Правда, – подтвердила Летта.

Ответ Ниила мы цитировать не станем, ибо исторически сложилось так, что в печать попросту не допускают те скверные слова, на которые оказался богат Ниил.

– Радоваться надо, фей, – Микко покачала головой.

– Почему же ты не радуешься? – пробубнил Ниил.

– Радуюсь. И Летта тоже.

Но, справедливости ради, лица у всех троих были хмурыми. Еще бы. В один день (точнее, в одно утро, почти ночь) они, считай, одновременно потеряли работу. Так себе известие. А вот что они обрели взамен, остаётся пока непонятным.

– Ладно, – Ниил вздохнул. – Я правильно понимаю, что нам нужно дождаться торжественного заявления?

– Зная Риччи, я бы сказала, что ждать нам придется долго, – Микко улыбнулась. – Мне больше вот что интересно: когда нам разрешает ее увидеть?

И она отвернулась.

А в следующее мгновение произошла не такая уж неожиданная вещь. На кухне, которая, в общем-то, резиновой не являлась и предназначалась для одной лишь Летты, появилось новое действующее лицо.

Ну, то есть, конечно, Динко. Больше лиц, не осведомленных о случившемся, на сцене не осталось.

Совсем скоро Динко тоже всё узнал… И даже обрадовался. По-настоящему.

***

С каждым мгновением Дар лишь сильнее осознавал, что на себя возложил. А именно: одну из самых пугающих вещей, что только можно придумать – обязательства. В некоторой степени – перед Светославией. И в неизмеримо большой – перед принцессой.

Вывести человека из состояния сна длиной в десять лет – это вам не шутки какие-то. Это покруче, чем сбежать из королевства. В королевство хотя бы вернуться можно, а вот в колдовской сон – нет…

Так что Дар чувствовал себя потерянным и виноватым одновременно.

Ему бы, если так подумать, не мешало поговорить с принцессой один на один, принести свои искренние извинения, спросить, что он может сейчас сделать…

А что он может сделать? Или даже так – что сделать должен?.. Узнать бы для начала. Никто с Даром такими сведениями не поделился. Получилось так, что сначала его обвинили (но корзину даров от Летты все же забрали), а после выгнали.

Некоторое время (довольно долго) Дар простоял у двери, как будто надеялся, что его могут пригласить обратно. Святая наивность.

Потом из комнаты вышла Риччи. Смерила Дара задумчивым взглядом. Затем сообщила, что уходит писать письмо королю и что Аделин хочет побыть одна.

Делать было нечего. Пришлось возвращаться на кухню, потому что настоящее время завтрака наконец-то наступило. Дар думал, что встретит там одну Летту (как прежде, то есть, как вчера, хотя кажется, что вчера случилось вечность назад). Однако оставшиеся обитатели дворца тоже обнаружились поблизости, или, если точнее, на веранде.

Микко сидела возле самого входа, как будто охраняла порядок. Завидев принца, она поинтересовалась:

– Пришли позавтракать сами?

– Рад видеть вас, герой! – Динко махнул рукой. Он занимал столик по соседству. Дар покосился назад, будто под «героем» подразумевался некто еще, однако же никого не обнаружил. – Это я вам, именно вам, принц. Присаживайтесь!

Всего столиков было три. И третий тоже оказался занят. За ним сидел Ниил. Лицо у фея было донельзя сосредоточенным, он старательно выписывал что-то на желтоватых страницах книжки с темной кожаной обложкой, даже брови нахмурил, чтобы наверняка.

Долго выбирать не пришлось – Дар сел к Динко.

– Сейчас появится наша волшебница, Летта, – заметил Динко. И вправду. Не прошло и пары мгновений, как из кухни выскользнула Летта, держащая в руках поднос с двумя чашками (запах от них шел почему-то знакомый). А следом за Леттой, довольно виляя хвостом, появилась Кита.

Дара она сразу заметила. И вилять хвостом стала чуть менее бодро. Стыдно стало, понимаете ли. Променяла хозяина на завтрак. Впрочем, что взять с этого хозяина… Он о существовании собаки (и, тем более, необходимости ее кормить) вовсе забыл со всеми этими происшествиями.

– О! – Летта как будто даже обрадовалась. – Дариэл.

Микко покивала.

И они втроём (не считая собаки) посмотрели на Дара.

Точно. Он же обещал. Что-то там.

– Завтрак забрали, – заметил Дар. – Передавали большое спасибо. Эм… Принцесса попросила время, чтобы все осознать. Никого к себе не пускает. Уважаемая фея Ричиэлла ушла писать письмо королю. И тоже не захотела… э-э-э… вступать в разговор.

Теперь все посмотрели почему-то на Микко.

И она уверенно сообщила:

– Не отправит.

Как оказалось позже, была она совершенно права.

***

Чтобы описать чувства Ады, не хватит слов. Не справится с такой задачей ни охочий до словосплетений поэт, ни бард, за жизнь свою поведавший народу тысячи историй. Ада и сама не могла описать собственные чувства, хотя и проживала их в полной мере. Она сидела, обняв подушку, и точно в безвременье погружалась, как будто десяти лет этого безвременья принцессе не хватило. Ада легко качалась из стороны в сторону, рассматривая стоящий напротив кровати белый шкаф (одна его створка почему-то была приоткрыта). И пыталась думать. Вот только никак не думалось.

Идеально черная пустота.

Пожалуй, оставлять Аду сейчас в одиночестве было не самым умным решением. Но Риччи, которая и сама нуждалась в нем, всё же ушла.

Принцессы не должны ругаться, согласно установленным предрассудкам.

Ада обзывала себя самыми худшими словами из всех, что смогла вспомнить.

Свободы захотелось. Ну да. Конечно. Показать свою невероятную самостоятельность, прямо-таки ключом бьющую. Что вы, что вы, фрейлины, я уже взрослая, я срываю цветы каждое утро и один раз в два дня по вечерам, я знаю, что делаю, и мне плевать, что вы там думаете…

Ада уже почти встала, чтобы дойти до тети и узнать, что стало с фрейлинами и учителем. Но потом вспомнила, что не знает дороги, и села обратно.

Хотя вообще-то это ее дворец. Подарок от отца, который он так и не преподнёс лично.

И узнать основные его дороги было бы неплохо. Но там, за дверью, такая чужая, незнакомая жизнь… Совсем чужие люди со знакомыми лицами. Даже Микко. Как теперь смотреть ей в глаза? Ада и раньше-то смотреть не могла, еще до сна. Стыдно было. Это она начала отдаляться от Микко, не Микко от неё. Микко была верной, даже чересчур, она на все была готова, и Аде это не нравилось, она не хотела, чтобы кто-то к ней привязывался, и уж тем более не решалась привязываться в ответ…

Что сказала бы мама, узнай она о глупости, которую сотворила Ада? Разочаровалась бы в дочери по полной, в этом не стоит даже сомневаться. Мама и без того была разочарована во всём, что окружает её; и пусть дочку она любила искренее, от действительно не удавалось убежать: маме Ада принадлежала лишь наполовину, ровно настолько, насколько она же принадлежала этому враждебному миру.

Мама, мамочка. Где же ты сейчас? На что смотрят твои глаза? Не на полную, идеально чёрную ли пустоту?

Ада откинула крышку корзинки, которую тетя забрала у Того Самого.

Даже еда поменялась. Вроде бы такая же, но другая. Вот что это, например? По форме орехи… по вкусу тоже. Но зачем эта яркая сладкая обертка?.. А это что? Похоже на пирожное, но начинка совсем непривычная, слишком горькая… А Ада ведь многое за свою жизнь попробовала…

Да ведь и Тот Самый тоже не остался прежним. Ещё бы он остался прежним. Риччи сообщила – ему шестнадцать. Те шестнадцать, которые ближе к семнадцати. Но Ада ничуть не лгала, когда говорила, что помнит его маленьким. Она действительно помнит его ребенком. Воспоминания об его отце, Идвиге, память принцессы тоже бережно хранила. Ада бывала в гостях у северной Сведрии, пусть и недолго. Когда Аде исполнилось тринадцать, отец стал брать ее с собой в редкие недалекие путешествия. Чтобы училась дипломатии, мол. Отец помешан на дипломатии. До сих пор ли, интересно?.. Или это увлечение осталось в прошлом? Вместе с дочерью…

И что же ей теперь с ним делать? Не с отцом, о нем она подумает попозже. С Дариэлом-то… Даром. Она ведь что-то ему должна? Полкоролевства или хотя бы свое сердце? Ада не привыкла разбрасываться ни тем, ни другим. А он ещё и поцеловал её. Украл первый поцелуй принцессы, обещанный кому-то другому. Самовольно ворвался в её мир и настолько раздразнил душу, что та пробудила тело.

Причем выглядит-то северный принц скромно. И еще тогда, в прежние годы, был похож на забитого птенца, Ада помнит наверняка, как об этом подумала тогда, очень давно… С ней в те времена еще пытался заигрывать старший сын короля Идвига, её ровесник, чье имя, в отличие от Дара, Ада забыла. Приходилось от него прятаться. Давать отпор Ада тогда еще не умела.

Что же теперь делать, кто-нибудь объяснит?

Только и оставалось, что методично опустошать корзинку. За размышлениями еда начала как-то быстро заканчиваться. Как же Ада вообще выжила, десять лет не питаясь? И ведь нисколько не потеряла в объемах. Хотя, конечно, ей не то чтобы было, что терять…

Когда угощений не осталось, она всё же решила прогуляться. Недалеко, правда, ушла – сделала несколько шагов по комнате. Обнаружила дверцу в личную умывальню и пару сменных платьев в шкафу. Её ждали. Ждали всё это время. А она теперь хмурится и твердит, что предпочла бы не просыпаться.

В конце концов Ада вернулась на кровать. Прислонилась к спинке, держа глаза широко открытыми.

За окном вовсю припекало солнце. Но на улицу не хотелось.

И долго она просидит так? Обед ведь скоро…

Не успела Ада вдоволь пострадать по этому поводу, как в дверь ее комнаты кто-то постучал – тихо и неуверенно.

– Войдите, – отозвалась принцесса.

И из коридора выглянул Тот Самый, ее несчастный спаситель.

***

Ученым в своих каморках делать нечего. Это известно наверняка. Сидят целыми днями, копошатся в бумагах, архивы перебирают по сотне раз. Тратят деньги казны, короче говоря. Создают подобие деятельности. От которой польза есть раз в десятилетие, когда кто-нибудь, молодой и еще не разочаровавшийся в жизни, заявится и что-нибудь сделает умное, то, до чего никто еще не додумался (в основном потому, что даже не пытался).

А еще каждый год они выпускают книжки (на деньги казны, конечно же). Придумывают новые слова. И словосочетания. Очень давнишняя приятельница Риччи как-то подарила фее один такой сборничек. Спасибо, что подписывать не стала, хотя могла – сама участвовала в его создании.

И был там такой термин – “боязнь белого листа”. А потом еще полстраницы объяснений. Это состояние, когда… И так далее, лишь бы нагнать объем. Сводилось все вот к чему: боязнь белого листа – это когда ты имеешь все возможности (и силы, и время, и настроение), чтобы излить свои мысли на бумагу, но в последний момент останавливаешься, не решаясь запачкать ее чернилами.

У Риччи лист был не белым – желтоватым. Хороший лист. Плотный, чуть шероховатый на ощупь – чернила по такому не размазываются, рука не скользит. Тоже с денег казны приобретенный, заметим между строк… А чернила-то!.. Чернила высококачественные, черные, как сама ночь; и уж как скрипит, как движется вдоль невидимых линий перо … поблескивает свободная от плена черноты часть, деревянный корпус ласково ложится на пальцы…

Казалось бы, твори себе в удовольствие.

Но некто уже натворил, так что Риччи сейчас ни слова не могла из себя выдавить.

Она должна написать письмо королю Светославии.

Клятв не давала, спасибо и на том, и всё же заверила, что будет сообщать его величеству обо всех изменениях. И первый год даже сообщала едва ли не еженедельно. А потом король перестал отвечать на письма, но продолжил отправлять деньги на содержание дворца. И Риччи стала писать не раньше, чем раз в полгода, лишь чтобы только отчитаться о расходах.

И вот, пожалуйста.

Изменение, определенно, произошло. Нужно написать письмо как можно скорее. Отдать его Ниилу. Пусть бежит до деревни, ищет гонца. Долго ли ему осталось бегать? Или совсем скоро вернется на свои городские улочки, продолжит караулить рассветы?..

Ваше, понимаете ли, величество.

Хорошо…

С пера легко соскользнули первые слова.

«Ваше Величество!

Спешу сообщить вам известие, которое наверняка вас воодушевит.

Сегодняшним числом, рано утром, принцесса Аделин…»

Риччи задумалась. С дорогого, качественно пера неожиданно соскользнула жирная капля. Письмо было испорчено. Скомкав листок, Риччи бросила его куда-то в угол. Когда-то ей доводилось по несколько дней жить у одного поэта, и делал он точно так же. Раньше он был довольно известен – как среди молодёжи, так и среди людей постарше. Наверное, потому что писал на темы, близкие всем возрастам; и писал так, что каждый в его строчках мог обнаружить нечто своё. Однако последние лет восемь об этом поэте ничего не было слышно. Вскоре после того, как уснула Аделин, издательство выпустило его сборник стихов, и этот сборник, неожиданно для всех поэтовых почитателей, стал последним. Надо будет написать ему, спросить, как поживают стихи. Если он, конечно, вспомнит, кто такая Риччи. Ибо он от недостатка общения никогда не страдал. Каждый день с кем-то знакомился, а с кем-то прощался. Тут легко все имена позабыть и перепутать.