Матрёшка времени

Хорошо было гулять часами через все его хорды, удивляясь неожиданным сочленениям районов. Василий наматывал тысячи и тысячи шагов, заглядывая во все потаенные закоулки и обнаруживая нелогичные связки и проходы между отдаленными друг от друга улицами или даже районами. Втайне Василий считал, что находит скрытые от невнимательного глаза порталы, что порталы эти густо рассыпаны по магическому городу. Он составлял в уме свою потаенную карту Петербурга, в надежде, что однажды она сложится в ткань некого особого узора, который раскроет ему все секреты бытия.

В некоторых точках пространства с ним случались повторяющиеся видения. Например, если он шел в сторону Дворцовой площади и касался рукой фасада «Дома книги» почти у самой его границы, пелена реальности начинала подрагивать и рябить, и сквозь нее просвечивала иная реальность – тот же Невский, только совершенно пустой – настолько пустой, что нет ни единого слова или буквы на фасадах и вдоль улицы, только ветер перекатывает ошметки рваной бумаги и комки бесцветных тряпок, а в самом изножье проспекта возвышается над домами гигантская темно-синяя стена волны, медленно накрывающей город. В это мгновенье горькое щемящее чувство подступало комком к горлу Васи Меркурьева и его выкидывало обратно в ту реальность, где он жил в этом городе вполне бытовую жизнь.

Особенно возлюбленным маршрутом было у Васи пешее путешествие от Художественной Академии к дедушке. Дедушка Васи Меркурьева работал в частной библиотеке независимого архивного общества. Это был высокий худой сутулый человек с густой темнотой под глазами и с острым оценивающим взглядом, направленным, впрочем, чаще всего куда-то внутрь себя. Звали дедушку Аристарх Самойлович.

– Это в честь Аристарха Самосского, который первым в Древней Греции заявил, что планеты вертятся вокруг Солнца, – любил объяснять дед.

Дедушка Аристарх очень ценил философию – и древнегреческую, и любую другую. Но больше всего он любил книги – шершавость переплетов, запах бумаги, шелест страниц. По этим косвенным признакам – запаху, звуку и на ощупь – он мог определить с закрытыми глазами библиографические сведения любой книги с точностью до года печати и названия издательства. Аристарх Самойлович был живым каталогом книжных редкостей, за что его высоко чтили в библиотечных кругах. Впрочем, библиотекарем его никто никогда не называл, исключительно – хранителем.

Вася приходил к дедушке на работу после занятий, благо путь лежал через самые живописные тропы Петербурга. За чашкой вечно остывшего чая Аристарх Самойлович излагал Васе свои, порой, довольно странные теории о мироздании, которые легко могли противоречить друг другу на взгляд окружающих, но сплетались в причудливые узоры всевозможностей в сознании деда. Это очень роднило Василия и Аристарха Самойловича, и они могли просиживать часами за беседами и листанием редких книг.

Одной из основополагающих была у деда теория всадников.

–Ты думаешь, мы живем одну жизнь? – вопрошал Аристарх Самойлович, загадочно улыбаясь какой-то невидимой точке на заполненной старинными книгами стене. – Я, например, подробно помню все моменты, когда я умирал. На сегодняшний день я могу насчитать у себя семь жизней, и, думаю, это не предел. Я не говорю о каких-то загробных перерождениях – все в рамках присутствия в реальности этого конкретного тела с очень конкретным ДНК. Ведь только код ДНК – та связующая нить между прошлым и будущим, которая позволяет узнавать себя в зеркале спустя годы.

Дальше дедушка окунался в воспоминания, уточняя обстоятельства своих «смертей» и «рождений», а именно моменты глубоких разочарований и особых откровений. И действительно, можно было сказать, что на каждом жизненном этапе дедушка становился другим человеком – менял круг общения, деятельность, взгляды и убеждения, вкусы и пристрастия. Он помнил, почему двадцать лет назад его дико выбешевала эта вот книга, и почему спустя десятилетие она становилась одной из его любимых. В обоих случаях аргументы казались осознанными и убедительными, но исходили из противоположных предпосылок восприятия действительности. При этом сегодняшний Аристарх уже весьма прохладно относился к предмету противоречия, но отлично помнил тех прошлых Аристархов и их мнения. Дед был уверен, что так происходит со всеми людьми.

– Что есть память? Насколько хорошо ты помнишь прошлое? – спрашивал он Васю, и не дожидаясь ответа, продолжал – Я вот помню все очень подробно, но так, будто листаю каталоги и архивные документы. У картинок прошлого есть цвет, запах, есть обстоятельства, но там нет меня. Будто тело мое является гигантским архивом опыта, в мозгу складируются дневники, альбомы с фотографиями и видеокассеты, в любой момент можно заглянуть в нужную дату, выдвинуть ящик и ознакомиться с нужными материалами. А я – истинный я – это лишь временный всадник, оседлавший тело-коня на несколько лет, одинокий колонист, несущий вахту на предоставленном комическом корабле.

– Паразит?

– Отнюдь. Скорее, симбиот. Впрочем, тело напоминает мне, как ты понимаешь, архив, хранилище – но не живое существо. А живой в нем я. Сегодня я, а завтра я…

Аристарх Самойлович делал еще один глоток крепкого остывшего чая и продолжал:

– Ты слышал о таком черве – планарии? Планария, если разрезать ее пополам, отращивает себе заново все, включая мозг с его навыками. Ну то есть двум «себе» – технически оба экземпляра – это одно и то же существо. У обоих клонов сохраняются изменения, полученные путем опыта. Сохраняется не память, а опыт, сумма эволюционных улучшений, навыков. Две планарии, скорей всего, имеют разные личности, но они обе строятся на учитывании опыта произошедшего с ними до разделения и во время разделения. ДНК – не наша душа, не наше сознание – но наша сущность, постоянно изменяющийся эволюционирующий стержень. ДНК накапливает опыт и мы отращиваем новые личности с учетом этого опыта. Одна личность-всадник сменяет другую при переживании некого экстремального опыта, на ее место приходит новый всадник, в которого уже вшито пережитое экстремальное состояние.

– А смерть тела тоже может быть экстремальным опытом для всадника? – развивал Василий мысль деда.

– Конечно. А всадник всегда найдет, кого оседлать, и это, конечно же, необязательно будет человек.

4. Края

Когда идет снег, становится тихо. Все живые существа делаются задумчивыми и мечтательными. Каждый вспоминает, как когда-то кто-то рассказывал, что бывают края, где всегда тепло и светит солнце, и даже дождь испаряется на коже. Там можно купаться в море и спать в гамаке под открытым небом. Но все это кажется невероятной выдумкой, когда окна до половины завалены плотной белизной, и сонливость подступает от одного только взгляда на звезды, так далеко мерцающие в черной глубине.

Муся грела у печки ладошки: лицо обдавало жаром, а спину морозило, несмотря на панцирь из трех клетчатых шерстяных пледов. «Из чьей шерсти сделаны эти пледы? – думала она, – медведя, зайца, лисы? Медведь спит всю зиму под снегом без всякого обогрева и ему не холодно. А может и холодно, но он так крепко спит, что не замечает этого.»

Муся глубже зарылась в клетчатый покров. «А заяц все время прыгает, поэтому не мерзнет.» Она решила было тоже немного попрыгать, но мысль о том, что нужно будет выбраться из одеяла тут же привела ее в ужас.

«А бывает ли шерсть у животных в теплых краях? – задумалась Муся. – Может быть, она спасает их от жары? Я где-то слышала, что в пустыне люди одеваются так же тепло, как и на севере, потому что температура тела прохладнее, чем жара снаружи. Должно быть, им не сладко в такой-то жаре!» – и Муся еще немного придвинулась к огню. «Но в тех краях, где джунгли и море, не может быть настолько жарко – с моря должен дуть хоть какой-нибудь ветер, да и вся одежда становится тяжелой от влажности. Была бы я на их месте, я бы сплела себе юбку из банановых листьев и сделала бы зонтик из большого лопуха. Потом смастерила бы сеть из лиан и лодку из половины пальмового ствола и отправилась бы на закате ловить рыб и крабов. Крабов ловить просто, достаточно найти крабью норку побольше и быстро-быстро копать, пока краб не успел проснуться и не закопался еще глубже. Наверное, можно было бы прокопаться за крабом через всю земную кору, но краб хитрый, он умеет копать не только вниз, но и вбок, и может выйти через соседнюю крабью норку, тогда уж его не догнать.»

Заскрипела дверь в прихожей – это вернулся папа. «Наверное, елку принес, – улыбнулась Муся, – будем наряжать. Если бы я жила у моря, я бы наряжала елку разноцветными цветами и бабочками. Я бы вплетала цветы в ветки, и бабочки бы сами прилетали на них покормиться нектаром. И елка покрылась бы мерцающим движущимся ковром. Только растут ли там елки? Навряд ли. Зато растут пальмы, но их наряжать не надо, они и так всегда нарядные, усеянные бабочками и цветами, а вместо гирлянд на них висят узорчатые змйки. Наверное, это очень опасно, поэтому приморские жители держатся подальше от всего яркого и узорчатого – зато сами раскрашивают себя, как могут, чтобы другие живые существа посчитали их ядовитыми и побоялись их трогать.»

В комнату вбежала рыжая собака Тявка – вся всклокоченная, с мороза – и тоже присела к огню. Муся хотела ее погладить, но так лень было двигаться, что она просто подмигнула ей и снова задумалась: «Собаки в теплых краях уж конечно есть. Но если б я жила в теплых краях, то непременно завела бы себе слоника. Кормила бы его бананами и папайей, купала бы его каждый день в море, а он возил бы меня в школу и дожидался бы меня после уроков. Еще я завела бы себе обезьянку. Она бы скручивала для меня самые вкусные кокосы с самых высоких пальм, а я бы научила ее петь песни и танцевать. Потом обезьяна передала бы эти знания своим сородичам, и они основали бы народный оркестр джунглевой песни и пляски и победили бы в международном конкурсе, и я бы стала героем обезьяньего народа и могла бы проходить в любые дебри под их охраной. Тогда они бы показали мне дорогу в тайный заросший город посреди леса, которому много тысяч лет, и никто не знает, что за существа его строили, в нем, я нашла бы заброшенную обсерваторию, которая до сих пор работает, и оттуда, при правильном расположении звезд, в день летнего солнцестояния, на закате становится виден вход в Млечный Путь, откуда можно добраться до любой галактики в округе.»

Мама на кухне застучала кастрюлями, и вскоре оттуда донесся легкий аромат капусты и мясного бульона. «Скоро позовет ужинать, – подумала Муся. – А жила бы я у моря, я бы вовсе не ела мяса, а только фрукты и рыбу, и пила бы кокосовое молоко. Я бы научилась разбивать кокос о камни голыми руками, выпивала бы из него жидкость, мякоть бы пекла на углях, словно картошку, а в осколки круглой кожуры по ночам приходили бы раки-отшельники и доедали бы недоскобленную вкусноту. Если собрать побольше раков-отшельников и привязать к их раковинам нитки, то можно кататься на них, как на упряжке. Только ими довольно трудно управлять, потому что они очень пугливые и прячутся, чуть что не так, в свои домики, но если найти палку подлиннее и повесить на нее кусочек кокоса, то рано или поздно они начнут двигаться в сторону этого кокоса, тогда уже можно смело класть циновку из банановых листьев на их ракушки, садиться и ехать…»

Веки Муси слипались и постепенно ей стало казаться, что яркое солнце светит ей в лицо, и лежит она в маленькой лодке из половины пальмового ствола, и вокруг снуют и играют дельфины – серые, голубые и розовые, а в небе парят чайки, покрикивая на рыб, и такая нега разливается по телу, что ничего больше и не нужно, все уже сделано, просто лежи и жмурься, покачиваясь на волнах…

Тут один из дельфинов выпрыгнул из воды, завалился на Мусю и стал лизать ей нос мягким слюнявым языком. «Тявка! – воскликнула Муся, мигом очнувшись, – отстань!» Она вытерла рукавом мокрый нос, огляделась. Уже зажгли лампы, мама накрывала на стол, а посередине комнаты красовалась густая пушистая ель. «Сам срубил! – гордо сказал папа, – Будем наряжать.» Перед елкой стояла открытая коробка, полная разноцветных игрушек. Там были и бабочки, и слоники, и даже кораблик с бумажными парусами. Только моря не было. «А море?…» – спросила Муся. Папа хихикнул и похлопал ее спине. «Будет тебе и море, – мечтательно сказал он, – когда-нибудь будет…»

5. Письма

Однажды Аристарх Самойлович позвонил Васе около полудня и попросил зайти. Васю это встревожило, ведь раньше дед сам не звонил ему ни разу. Когда Василий зашел в дедушкин кабинет, Аристарх Самойлович нервно ходил из угла в угол, сосредоточенно потирая кончик носа и вперив взгляд в пустоту.

– Я нашел доказательство, – сказал он, когда Вася аккуратно прикрыл дверь.

Аристарх Самойлович достал из внутреннего кармана своего потертого шерстяного пиджака небольшую пачку бумаг, обернутую белой батистовой тканью.

– Что это? – спросил Вася, когда почувствовал, что многозначительная пауза затянулась.

– Это письма. – ответил Аристарх Самойлович, проникновенно глядя на внука.

Вася кивнул и подождал еще немного.

– Что же это за письма, дедушка? – вкрадчивым голосом спросил Вася, пытаясь незаметно вернуть дедушку к реальности.

– Это письма всадников.

И дедушка рассказал о своей удивительной находке. Он занимался сканированием старинных свидетельств конца девятнадцатого века, по разным причинам попавшим в библиотеку независимого архивногообщества. В основном это были разнообразные письма офицеров и мелких дельцов, решивших попытать свое счастье на берегах Юго-восточной Азии и Нового Света. Списки товаров, члены судовых команд, расписки и расписания, отчеты и прошения, письма домой матерям и женам. И среди этого рутинного исторического хлама оказалась та самая пачка писем с очень странными текстами. В некоторых местах фразы были написаны разными почерками, строчки то сбивались, то топорщились, то расплывались невнятными облаками. При этом угадывалась некая стилистическая общность, видно было, что писал это все один человек, но в разных состояниях. Письма были завернуты в ветхий батистовый носовой платок с кружевным кантом, к ним была приложена аккуратная записка, в которой сухо сообщалось, что владелец данного документа обнаружил сии записки зашитыми в подкладку английского пальто, приобретенного в лавке старьевщика. Автор записки имел намерение отреставрировать пальто для личных нужд, и нашедши письма, не смог распознать их назначение, но увидев в них неоднократное упоминание острова Цейлон, счел их этнографическими заметками и передал в архивное общество.

Тексты повествовали от первого лица, но лицо это было вроде бы разным. Часть записок была дневникового характера, личные записи перемежались отчетами загадочного содержания – как бы принадлежавшими перу различных неясных сущностей. По-видимому, автор записок понемногу сходил с ума.

Автора звали Николос Антуанетти, на момент написания ему было 29 лет и он вот уже год как поселился на острове Цейлон. Его отец приобрел небольшое графитовое месторождение и они с Николосом прибыли из Британии сколачивать состояние. Когда отец скоропостижно скончался, сорвавшись со скалы, Николос принял решение остаться и заниматься графитовыми разработками. Молодой человек был весьма впечатлительным, и страсть к спиритизму наложилась у него на восторг от местных верований и ежедневное употребление гашиша. И если поначалу он просто вел дневник, то постепенно все большую часть в текстах занимало документирование его спиритических сеансов. Все глубже он погружался в мир духов и потусторонних существ, подключался к неведомым сущностям, иномирным созданиям, которые отправляли письма с земли куда-то в свои таинственные реальности, а Николас в состоянии транса перехватывал их послания и записывал. Он называл их «письма домой».

– Прямо сейчас у тебя есть возможность это прочесть, – сказал Васе Аристарх Самойлович. – После этого я их уничтожу. Я уверен, что в этом документе заключена секретная информация, которая не должна попасть в плохие руки. Но слишком важная, чтобы я не поделился ею. Кроме тебя мне особо некому передать это знание. В конце рабочего дня я залью рукопись кипятком, так как обязан отчитываться обо всех документах, проходящих через мой кабинет. Я напишу, что документ не поддается расшифровке и утратил свою историческую ценность. У тебя есть четыре часа.

Дедушка указал Васе на небольшой кожаный диванчик в углу кабинета.

– Дневник можешь читать по диагонали. Главное – «письма домой». Внимательно прочти письма. Не буду тебе мешать. – таинственным голосом произнес Аристарх Самойлович. – Загляну к тебе позже, нужно работать. – и он вышел из кабинета, заперев дверь на ключ.

«Похоже, у деда все-таки поехала крыша», – подумал Вася, вздохнул и сел читать. Конечно, ему было очень интересно узнать, что же так всколыхнуло дедушку. Вася осторожно развернул батистовый платок, поверх бумаг лежал сухой ломкий листик эвкалипта. Страницы отливали желтизной и от них веяло временем. На секунду ему показалось, что он держит в руках живое существо, притаившегося хамелеона, который прищурил свой бездонный глаз, заглядывая Васе прямо в душу.

6. Цейлонская рукопись

Я бродил вдоль берега искусственного озера Тиса Вева по зарослям прекрасного древнего парка. Среди деревьев и кустарников здесь встречались невероятные величественные валуны с гладкими лестницами, выдавленными в поверхности скал, будто в куске сливочного масла. У черно-каменных полированных бассейнов, наполненных цветущими лотосами и золотыми рыбками, возвышались дикие плиты с выточенными на них барельефами смеющихся слонов. Бассейны и остатки беседок или еще каких-то парковых строений, имели безукоризненно четкие пропорции и классические линии, словно были созданы мастерами из Древнего Рима, но при этом так идеально вписывались в природу, перетекали в нее, переплетались и завязываясь органическими узлами, будто растворялись в ней. В некоторых местах гигантские полированные блоки были раскиданы так, словно взбесившийся великан разметал их по окрестности, но даже в подобных местах угадывалась стройность и великолепие плана.

Гуляя по прекрасным садам Тисы, я наткнулся на странное место. Прямо на скале было вырезано некое древнее изображение – колесо около двух метров в диаметре со спиралью посередине, расчерченное линиями и небольшими кругами с крестовинами внутри. Я решил внимательно рассмотреть изображение. Оно начиналось с уровня земли. Напротив него в скале были высечены подобия четырех сидений, и я занял одно из мест, словно в зрительном зале. Это был идеальный вид на каменную резьбу, центр ее оказался ровно на уровне глаз, и изогнутая поверхность стены перестала искажать рисунок: передо мной предстал идеальный круг. И чем больше я вглядывался в центральную спираль, тем объемней казалось мне изображение. Воздух как бы густел и звуки вокруг становились дальше и ниже, будто меняли свою скорость, пока совсем не наступила тишина и все вокруг остановилось. Я видел пульсирующее вращающееся светящееся колесо, и это была наша галактика. И вдруг понял, что кружочки с крестовинами – это точки входа в иные, параллельные реальности, они окрашивались в разные оттенки света, эти звездные врата, и я мог войти в каждый из них, или во все одновременно. Я видел, как звезды текут сквозь меня, и это было время, которое обволакивало меня и завихрялось, сплеталось в косицы и распадалось на разветвляющиеся и исчезающие сосуды. Я заглядывал в тысячи миров, и некоторые из них были совсем как наш, я даже видел себя, но с некоторым искажением, будто некое критическое событие изменило мою судьбу в тех мирах достаточно для того, чтобы всё в тех мирах стало выглядеть иначе. Сначала вселенная казалась гигантским ошеломляющим хаосом, но постепенно я начал осваиваться и научился выбирать направление, куда мне просачиваться. Параметры пространства и времени были настолько перемешаны, что я мог свободно двигаться и там, и там, не сдвигаясь с места – это мир сдвигался сквозь меня. Наконец, мне удалось настигнуть свой слой, но мое сознание, в поисках того тела, из которого началось путешесвтвие, слегка переместилось и не совсем правильно обнаружило точку присутствия. Я нашел себя сидящим на одном их зрительных мест перед волшебным кругом, но что-то было не так. Из моей головы как бы доносились чьи-то мысли, они будто бы наговаривали устное послание куда-то очень далеко. Я подключился к посланию не сначала, там говорилось так:

…Неблагодарная планета, я вышел в путь в середине мояря, не нашедши его, вернулся, а тут уже действуют иные законы, и я никто здесь, никто, никто меня не помнит, а я ведь был кем, даже ребенок и тот, а теперь что, холод да неудобство, из каждой помойки разит гниением, и никаких надежд на возвращение храма, хоть убейте, но это не моя планета, может, я все-таки вышел в путь и пришел в другое место, так похожее на это, схожее с моей родной, не знаю, но уж не исправить ничего, только в снах я возвращаюсь в многоярусные покои моего уютного покоя, и не беспокоит меня пролетающая железным крылом разящая совища ночи, а только летучие мыши шелестят глазами, так похожие на наших богов, которых я придумывал своему народу по вторникам, сверяясь с нынешним времяисчеслением. Где вы, любимые мои летучие мыши, которым дарил я сладкий нектар соцветий вечерних, гладил по спинкам и за ушами, а они подпевали вялыми неслышными голосами, раздобрев от доброй порции меда и не желая разлетаться по насестам.

Тревожно мне здесь, веры уж не те, страхи отличные от, да и маяки горят так несносно, что любой заблудившийся дойдет до некой цели, не задумываясь о том, он ли доберется до цели, или цель поглотит его. Я бы непременно расставил там ловушки, потому как ярких путей не бывает, а этот мир настолько прост, что любой может найти, что искал именно там, где рассчитывал найти, и никаких тебе лабиринтов, невозможных головоломок, никакого вкуса жизни, в цене здесь только смерть, зато у каждого есть своя кружка, и каждую мысль он норовит приписать себе. А как же божественное провидение, иные миры и судьбоносные отростки на больших пальцах ноги, спросите вы, и я отвечу вам –не знаю, впрочем, отвечать, видимо, некому, потому что здесь мое мнение, кажется, никого не интересует, что само по себе уже нонсенс и просто невыносимо и отвратительно, что говорить еще о каких-то чудесах. Впрочем, младших богов здесь, что удивительно, в отличие от меня, вдвойне почитают, подкармливают ежевечерне, но какой-то галиматьей вроде искусственного питания, и очень редко перепадает по капельке крови божку воины, хотя и его обделяют местные военоправители, на себя примеряя систему божественности…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.