Путь селекционера

C. Кузнецов, А. Кузнецов

Путь селекционера

1 

Путь селекционера

Какие дьяволы и боги

К нам ринутся из темноты

Там, где кончаются дороги

И обрываются мосты?..

В. Шефнер

1 

Часть I. Путь Йохана

2 

Глава I. Великий Молот Бак

Из Слова о новой вере Всеслира и подчинённых земель:

…Поэтому не подобает верующим посещать бесовские игрища, которые заключаются в плясках, гудении, пении бесовских песен и принесении жертв идолам, когда молятся богу Глубин и Великому Стихотворцу…

Утренняя заря потихоньку заливала светом неровные ряды избушек. Они растянулись в лощине меж двух холмов, словно змея. Светило ещё не полностью взошло, и если повернуться к нему спиной и поднять глаза, то можно было увидеть едва заметные звёзды, которые в этот час терялись в красном небе.

Люди уже выходили из домов. Кто-то нёс рыболовные сети, кто-то шёл с двустволкой в лес на охоту. Ребятишки шагали в приходскую школу, а некоторые, прячась за заборами и кустами, бежали на западный холм, порезвиться в развалинах.

Я вздрогнул, будто увидел что-то важное, но осознать это ещё не успел. А между тем два моих братика – Кор и Нук, – змейкой петляя по крутому склону тоже отправились в руины

Размявшись, я бросился по дороге, обгоняя строй угрюмых охотников, которые недовольно кричали что-то в след.

С этой стороны холм был крут, но по едва приметной тропинке, протоптанной детьми, я взобрался с лёгкостью и оказался перед стеной заставы. Вообще, от самой заставы здесь остались только стены да башенка – что не разрушили зимние грозы растащили мы, местные жители. Гарнизон отсюда вывели ещё до моего рождения, а лесные люди, от которых эта застава и строилась, исчезли ещё раньше.

Стена была неровной – то и дело виднелись впадины сверху до низу – потихоньку её разбирали на камень для стройки. Через такую впадину я и попал во внутренний двор, и что удивительно, никого не услышал, а ведь детям дай только вволю покричать.

Крепость хотя и была небольшой, но от своей пустоты и бурьяна двор казался огромным. Здесь и потеряться недолго! И опять – ни звука. Трава нигде не примята, и если бы я не заметил чей-то силуэт в бойнице башенки, то так бы и ушёл отсюда.

Должно быть, они взобрались туда по обломкам стены, и когда я поднялся тем же путём, то увидел своих голубчиков с другими ребятами, которые, затаив дыхание, что-то пристально высматривали со стороны тракта.

– Кор, Нук! Вы почему не в школе?

Мелкотня испуганно обернулась, а потом их лица исказились детской яростью.

– Йохан! Если маме расскажешь, мы тебе помёт птичий в кровать положим! – отозвался Нук, храбрясь перед остальными.

– Я маме не расскажу, а дьякон-то всё равно узнает: вы ему сегодня обещали помочь в библиотеке!

– Кишка собра, дерьмо собаки! – неумело выругался Кор и опасливо посмотрел на меня.

Я пропустил мимо ушей.

– Собирайтесь, ещё успеете…

Меня перебил крик одного из мальчишек. Он, придерживаясь за стены, всей головой высунулся из бойницы. Я посмотрел вместе с остальными. Теперь понятно, что они высматривали: по дороге с запада медленно двигался какой-то транспорт, а сейчас, когда он приблизился, я узнал в нём броневик. Я такой видел раз в жизни, в городе, на военном параде. Как сейчас помню: шли подряд – красивые, блестящие, с солдатами на броне.

Однако этот даже двигался не сам: его толкали. Я велел мелким, чтобы шли помогать дьякону, и тут же думать о них забыл.

Спустившись по тому же пролому и чуть кубарем не скатившись с холма, я добежал до броневика, а экипаж, лишь завидев меня, остановился на перекур.

– Эка запыхался. Ну, переведись, мы пока посмолим. Поглазеть пришёл или поможешь?

– Ага, – ответил я, жадно глотая горячий воздух, – помогу.

Тут я заметил, почему броневик был не на ходу – солидный кусок железа сзади был срезан начисто, будто кто-то зачерпнул его огромной ложкой. По краям среза виднелся оплавленный металл, затёкший в щели. Металл явно отдавал синевой. Я попытался было заглянуть внутрь, но наткнулся на тяжёлый взгляд одного из солдат. На немой вопрос он только покачал головой. Стало быть, не могут или не имеют права сказать.

Потом я обратил внимание на винтовку, воткнутую в тюк на броне – она была такой же грязной как и всё вокруг, и я сразу узнал боевую винтовку Мартинса.

– Понравилась? – усмехнулся солдат.

– Очень. Я такую только в книжках видел, и на параде.

При этих словах солдат как-то покривился.

– А стрелял вообще?

– Да, в школе учили – из двустволки по собрам.

– У-у-у, из двустволки-то собру ничего не будет! – солдат выпустил из ноздрей замысловатую струйку дыма и выплюнул папиросу.

Я с сожалением развёл руками:

– Потому и из двустволки, чтоб ничего не было. А откуда вы идёте?

Он помрачнел:

– Да недалеко. На тракте были… И… чёрт его знает. В общем, во Всеслир нужно добраться.

Остальные сделали жесты Круга над головами, а рассказчик лишь досадливо поморщился.

Я ничего не понял и спросил:

– Война, что ли?

Солдат промолчал, уставившись себе под ноги, а я испугался. Что же это за война такая, о которой не слышал? Ведь пушки не могут стрелять бесшумно! И в газете, которую присылали раз в неделю и которую мы с дьяконом читали местным после службы, ничего не писали… А потом сделалось ещё страшнее. Вдруг вспомнились все худые знамения, которыми пугала бабка Ниша с того момента, как полгода назад из деревни прогнали невесть откуда забрёдшего юродивого.

Солдат промычал что-то невнятное. Его сослуживцы почему-то с сочувствием смотрели на него. Я понял, то они боятся – боятся и того, что им пришлось пережить, и того, что им об этом приходится рассказывать. Меня пробил холодный пот, и я уже начал жалеть, что вообще подошёл к ним, когда он поднял голову и произнёс то, что я меньше всего ожидал услышать:

– Молот Бак.

Я выдохнул. Пересуды пересудами, но нельзя же услышать такое от воинов Е. И. В. губернского полка!

– Не веришь? – Солдат сощурился. – Так они и победят – никто не верит. – он сплюнул мне под ноги. Я поёжился. Становилось ясно, что это они всерьёз.

– А кто – они? Молот?

Солдат грустно улыбнулся:

– Там малые Молоты. Рожи как наковальни. И… – он кивнул на броневик. Срез поблескивал разноцветными искорками.

Ругаться не хотелось, а верить не получалось. Но только теперь я заметил в их интонациях, да и в поведении какую-то отрешённость. Да и если б на них действительно напали, они бы спешили скорей доложить в город, а не тащились туда с броневиком. Только броневик-то действительно странный…

– Ну, ладно. Не хочешь – не верь. Я б сам не поверил. Пальнёшь? – вдруг сменил тему собеседник.

– Да… – неуверенно ответил я. По хорошему бы пойти к дьякону да рассказать про этих солдат, может он бы скумекал что к чему, но только как я от них теперь уйду? Помочь же обещал.

– Хорошо. Видишь дерево вон там? – Солдат указал на засохший дуб.

– Ага.

– Теперь смотри. Держи ствол, вот так. Да крепче держи, то ж не баба. Теперь затвор назад отведи… –  Он сжал мою руку так, что какая-то деталь больно впилась в кожу, но я старался не подать виду, –  вот, чувствуешь? Вставляй патроны. Всего дюжина, да один в патроннике. Считай. Закрывай затвор… Всё. Целься в дерево, так, чтобы прорез в целике и мушка на одной линии были. – Он поправил мою руку, направив её куда-то явно не туда. – Теперь на крючок нажимай…

От оглушительного грохота я зажмурился и выронил винтовку. Это было совсем не похоже на школьные двустволки. Солдаты засмеялись, а я сперва опустил взгляд, затем поднял оружие и опять прицелился. Я надавил на крючок, но ничего не произошло, и только солдаты рассмеялись ещё громче.

– Вот, – кивнул солдат. – После выстрела затвор передёрни.

Я сделал, как он велел, навёл винтовку на самую толстую ветку и выстрелил. От звука я опять зажмурился, но оружия не выронил, хотя ладонь и онемела от отдачи. И когда я всё-таки открыл один глаз, то увидел, что ветка исчезла: видимо, пуля разнесла сухую древесину в щепки.

– Нормально, – одобрительно кивнул солдат и похлопал меня по плечу, забирая винтовку. – А теперь поехали.

Я смотрел на них. Было немного обидно, что мой удачный выстрел тянул лишь на короткое «Нормально». Небось, ещё и смеются про себя: видели, как после выстрела руки дрожали. Но нет, эти вояки, хмурые и улыбающиеся, не смеялись, они просто были настоящими. И они, не обращая на меня внимания, уже прилаживались толкать броневик дальше. И я встал со всеми, и мы покатили броневик вперёд. Когда дошли до деревни, руки словно отваливались, с ботинок осыпа́лась грязь, но я был доволен: как-никак стрелял из винтовки. Кому рассказать – обзавидуются!

На улице уже подсобили прохожие и помогли оттащить броневик к обочине. На шум сбежалась ребятня, и даже дьякон ковылял из школы навстречу. «Ну всё, – решил я, – моё дело сделано, дальше пусть взрослые разгребают».

Я сел на пенёк, вытянув ноги. Спустя полминуты до меня донёсся разговор военных с дьяконом, бывшим у нас по совместительству старостой.

– Не нужны нам ваши враки! Идите в город, а здесь не задерживайтесь! – настаивал дьякон.

Солдаты ему что-то отвечали, но в конце концов, смачно выругавшись, прокляли нас, взяли винтовки с броневика и пошли дальше, а машину бросили. Ребятишки сразу же её облепили, а дьякон всё ругался на них и пытался вернуть в школу, но куда там! Наконец, он заметил меня и, подойдя, спросил:

– Ты им помогал?

Я кивнул.

– Молодец, Нюха любит хорошие дела, пусть и для плохих людей. А стих-то готов? А то сколько бумажек вымел – хоть одну-то сможешь прочесть?

– Да, почти. Я написал, но не уверен…

Дьякон не дослушал:

– Молодец, день святого Нюхи скоро. Говорят, даже из города приедут!

Нюха был очень важным святым, а в окрестностях Всеслира его ещё и почитали особо: считалось, что сам жил где-то неподалёку до того, как потерял близких из-за козней Бака и изгнал его дьяволов.

Старый дьякон поковылял дальше, опираясь на свою тросточку и ворча: мол, опять городские приедут и потопчут сапогами рушники. Я его знал долго, он слыл человеком хорошим, хоть и с несколько жёсткими взглядами на жизнь. Говорят, в церковь он пришёл ещё подростком, даже моложе меня и с тех пор дослужился до сана. Потом, когда все священники умерли, он писал в город, чтобы его повысили, но без толку. Так дьяконом и остался – одним-единственным на всю деревню.

До вечера дел не было; редко так получается, а раз уж день свободен, следовало провести его с пользой. Дошёл до школы, убедился, что младшие братья там, и побрёл к дому. Проходя мимо избы Кломки, я вдруг услышал, оклик через открытое окно. Хозяйка облокотилась на подоконник и поманила меня пальцем, я помахал рукой в ответ и пошёл дальше. Девушка она была в целом неплохая, но с характером слишком уж лёгким. Некоторые наши парни захаживали к ней, хотя, конечно, открыто в этом не признавались. Сам я не ходил. Тем более если мама узнает, или пуще того – дьякон… Как это он говорил: «лёгкий нрав – тяжёлый удел».

Моя избушка ничем от других не отличалась: добротная, построенная ещё прадедами, но уже покосившаяся от времени и невзгод. Снаружи резная лавочка заслоняла обломанный бревенчатый стык: когда-то неподалёку от дома взорвался собр и повредил нижний венец.

Внутри стояли грубый стол, покрытый сшитой матерью скатертью, стулья и резной шкафчик, сделанный нашим соседом Бояром, а в красном углу – лики святых. Дома ждала мама, и как только я вошёл, сразу же услышал причитания. Она говорила, как плохо спала ночью, что жидкоплод сгнил, как Нук вчера гвоздик выковырял из серванта, а забить-то она сама не может….

Гвоздь я забил, а потом и остался помогать по дому. Ещё молодая, но уже с изрезанным морщинами лицом мама в оставшемся от бабушки ношеном сарафане всё суетилась. Её пальцы, шершавые от работы, всё оправляли скатерть, будто не было ничего важнее… Эту скатерть я стал замечать с трёх лет, когда мальчик становится помощником в доме и учится тому, чтобы со временем стать хозяином В такие моменты хотелось остановить её, поцеловать и отправить отдыхать, но, во-первых, тогда она расплывалась в улыбке, начинала меня хвалить и целовать в ответ, чего мне не хотелось, а во-вторых, ещё сильнее начала бы причитать, подумав, что я всё пойму. Пойму-то я всё, да вот надо ли мне оно?

Когда дела кончились, мама отпустила погулять. Первым делом я зашёл к Бояру. Тот встретил радушно, спросил про сервант – крепок ли. Я всё рассказал и ещё раз поблагодарил, а потом попросил потренировать бою на мечах. Бояр, бывший боевой офицер, под конец службы стал инструктором рукопашного боя в военной академии, а выйдя на пенсию осел в деревне.

Сосед с радостью согласился: я, пожалуй, был единственным, кто приходил к нему не за мебелью. Мы вышли в небольшой дворик, взяли по деревянному мечу и встали друг напротив друга. Бой начался просто: сначала Бояр меня повалил на землю, ни разу не коснувшись мечом, однако поединок не остановил. Такая у нас была договорённость: даже если упал – дерись до последнего. Наконец, улучив момент, я смог плюнуть Бояру в лицо, тот на миг отшатнулся, и я, воспользовавшись этим, рывком поднялся и рубанул наотмашь.

– Хе! – улыбнулся Бояр. – Давай ещё раз!

Второй поединок прошёл быстрее: Бояр заколол меня практически сразу. Я потирал ушибленное плечо, а сосед не преминул сказать свою любимую фразу:

– Вот видишь! – Он поднял палец. – Как я говорил? Бой должен быть выигран в первую секунду, иначе он перерастает в драку. Ещё разок?

Так мы бились до вечера. Наконец, я, уставший, весь в синяках и ссадинах, но безмерно довольный, пошёл домой. Уже вернулась старшая сестра Нора. Старше она всего на год, недавно её шестилетие отмечали.

Теперь мы сидели и пили травяник. Я всё думал о стихотворении и о том, когда дьякон примет меня на работу. Обучение я закончил месяц назад, с отличием, и договорился, что он примет меня к себе. Письму я обучен, а чего ещё надо? В Создателя верить? В Слыню? Едва ли.

Незаметно наступили сумерки. Я вышел на улицу и посмотрел на небо. Всё было на своих местах. Взгляд упал на созвездие Семихвостой змеи прямо над коньком избы. Говорят, если первое, что увидел на небе, – это змея, то жди несчастья. Бред! Если бы небо каждый раз выглядело по-новому – ладно, но ведь я-то знаю, что она всегда стояла над коньком, а я сам мог смотреть в любую сторону – куда захочу. Созвездие Наковальни раскинулось между церковью Святого Нюхи и пригорком. И внизу тоже всё было, как обычно: косые избы, походили на кривые огарки спичек, разбросанные по скатерти.

Я ещё раз взглянул на небо. Звёзды. Для чего они существуют? Если верить дьякону, это духи святых, а если верить тому, что я читал в книгах, – это подобия нашего светила, но далеко-далеко. Если честно, в первое я не верил, а во втором сомневался. К тому же если это – правда такие же светила, то там есть такие же планеты, и на них ведь кто-то живёт! Об этом тоже в городах говорили. Но говорили, и что астрономы как-то умудрились узнать, что на других планетах воздуха нет, а стало быть, как ни поверни – всё выдумки.

– Йохан, иди скорей! – раздался мамин голос. – Все уже собрались.

Так бы и стоял здесь вечность.

– Иду.

Вокруг простого деревянного стола собрались домашние. Мерно горела лучина, едва освещая плотные стыки брёвен, скудное убранство и красный угол. Святые с образов как-то печально смотрели на лучину, меня, маму… Каждый раз, глядя на иконы, я не мог понять, куда они смотрят.

Мама резала жёсткое мясо собра. Нож ходил свободно, и я порадовался, что в город за новым придётся идти не скоро. Меня частенько туда отправляли продать кое-что из еды и купить инструмент. И когда я сам ходил – полбеды, – я там вроде как на хорошем счету – а вот когда мама (младшим тогда даже года не стукнуло), её и обворовывали, и обсчитывали. Бывало, потащит она на горбу мешок с овощами, и встретятся по пути мужики – скажут, мол, давай нам, баба, мешок именем князя такого-то. Тогда куда ей деваться? Один раз уже по шее дали. Хорошо, если военные встретятся: те обменяют за него что-то, а другие могут до нитки обобрать. А если нет – то и в городе порой обманывали… Я как-то наловчился разок и врезал промеж глаз одному жирдяю… Конечно, потом провёл пару ночей в каземате. Спасло то, что я был примерным учеником церковно-приходской школы, и сам дьякон за меня хлопотал. Однако, после того, как полплощади базарной видело, как я борову по роже съездил, меня вроде как зауважали и обманывать стали меньше…

Слева от матери, внимательно глядя на плавные движения, стояла Нора, а где-то под столом резвились два младших братика. Мама дорезала мясо, разложила его и уселась за стол. Нора достала бутылку браги и налила в деревянную чарку, в ответ на укоризненный взгляд мамы протянула её мне. Я отхлебнул, поморщился.

– Мелочь, давай за стол, – улыбнулась мама, и братики, как два жучка, вскарабкались на табуретки.

Мать прочла молитву, мы начертали круг над головой – ритуал изгнания нечистой силы – и принялись за еду. Я пережёвывал мясо, уставившись в узенькое окошко. Небо едва виднелось над холмом.

– Опять смотришь? – то ли с упрёком, то ли с усмешкой спросила мама.

– Смотрю.

Тут в разговор включилась Нора:

– Ты бы кушал лучше! На небо попасть ещё успеешь!

Мама отвесила ей лёгкий подзатыльник и потом снова начертила круг над головой каждого из нас, а младшим – даже по два раза.

Я усмехнулся про себя, Нора, по-моему, тоже. Всё-таки как здорово, что она у меня есть! Маме многого не объяснишь, мелким – тем более, и другие деревенские ребята наверняка не поймут и даже будут смеяться… Помню, когда в первый раз с сестрой в город попали, увидели, как монах спорил с каким-то студентом, причём злобно так, с пылью из-под ног. Мы с Норой потом играли в них дома: кто-то был священником, кто-то – студентом. Мы тогда так ногами топали, что домой приходили и сами в пыли, и пыли наглотавшиеся. Вспомнив об этом, я потёр глаза, и случайно взглянул на полку: там стояла старая горелочка, которую я когда-то покупал в подарок Норе… Стало неуютно. Мне почему-то вспоминался тот день. Казалось, тогда произошло что-то очень важное – но что? Я нахмурился, вспоминая, но тут меня отвлекла Нора.

– Слушай, – попросила она, – можешь ещё раз прочитать? Понравилось больно.

– Да, прочитай! – поддержала мама.

Я удивился тому, что все будто забыли случившийся сегодня броневик. Наверное это из-за мамы. Все понимали – стоит только поднять эту тему, и она станет ругать меня, солдат… Вечер портить никто не хотел, так что и правда, лучше стихи. Я прокашлялся, встал в угол, чтобы как в школе было. Достал заткнутый за ремень скомканный лист, вырванный из учебника истории, посмотрел на написанный огрызком карандаша текст и начал:

– Хороша страна моя,

От конца до края.

Что хочу? – спроси меня,

Ум мне пробуждая…

Вдруг из-за окна донёсся какой-то странный гул, я немного сбился. Мама начертала над столом круг. «Собры, наверное», – буркнула Нора, но я заметил, как её пальцы сжали край скатерти»

– К храму тропку протоптать,

Заложить там печку,

В той работе удержать

Ёмкое словечко,

Здравый ум к годам нажить,

Дружбой укрепляя,

А пока – тебя любить,

Мама дорогая.

Когда я закончил, Нора довольно улыбнулась, будто заметив что-то, а мама захлопала. Я терпеть не мог такого отношения. Зачем хлопать, когда кругом все свои?

Впрочем, я промолчал и, смущённо улыбнувшись, вернулся к еде. Мясо жёсткое, конечно, но хорошо, что вообще было. «Эх, – подумал я – продать бы двустволку, денег накопить и вместо неё винтовку купить – на собра ходить. Стрелять-то из неё – ничего сложного: сегодня вот ветку сбил. Ещё подучусь – и ни один собр зазря не пропадёт!» Однако я хорошо представлял, чем всё закончится, если я заикнусь об этом при матери. Начнёт причитать, мол, память об отце, о деде… Вот кто-кто, а они бы со мной согласились.

– Слушай, – прервала мысли мама. – Не хочешь сходить в город?

Странно. Обычно вопрос стоял не о том, чего я хочу, а о том, что надо.

– Если надо – схожу.

– Просто у дядьки Григи мастеровой помер, а ты вроде в этом транспорте разбираешься. Да и он, если что, научит…

Я закрыл глаза и выдохнул. Не хотелось ругаться, но я ей уже сто раз говорил, что не пойду в город на заработки: дела и в деревне есть. В конце концов, дьякон обещал меня при школе пристроить, деньгу платить, а потом, может, я учителем стану. Но мама все говорила и говорила. Я её очень любил, но так бесило, когда она лезла куда не надо, тем более что вопрос был уже решён…

–Мам, – перебил я её, – я же уже сказал тебе…

– Ой, ладно, ладно, вот не хочешь, и не надо, я же говорю, если хочешь, ну а если не хочешь… А вот Нора, ты-то куда подумала уже? Вот тебя я в город не пущу, лучше тут будь. Как Йоха деньги начнёт зарабатывать, вы отложите, купите земли у Бояра – я уж договорюсь, чтобы подешевле… так вот, Нора, заведёшь на земле той огород, а мелочь помогать будет.

– Да они помогут разве? Потопчут только…

Нора улыбнулась и погладила кудри Нука.

– Ой, ладно тебе. – Мама ещё раз всплеснула руками и принялась, кряхтя, убирать посуду. – Давай-ка, Нора, помоги мне. Йоха, а ты ложись спать: тебе завтра бодрым быть надо.

– Сейчас, погоди немного, проверю сарай. – Я встал из-за стола и пошёл к двери.

– Да знаю я, как ты его проверяешь! Опять на небо глазеть будешь… Над козырьком не смотри, а то сон мне сегодня был! – крикнула она в уже закрывающуюся дверь.

Я прошёл до сарая и честно всё проверил. Заперт он был надёжно, теперь можно и на звёзды полюбоваться. Одна из них светила, наверное, ярче остальных – и странно: раньше я её не видел. Или не замечал… Эх, вот всегда так, казалось, долго по земле хожу, а столько открываю каждый день! И столько ещё открыть предстоит! Старикам, наверное, жить уже неинтересно. Прикрыл глаза; думалось о том, кто может странствовать по далёким безвоздушным планетам меж мёртвых деревьев… По телу прошла дрожь: подумалось, что ходят там Молот Бак и малые Молоты его. Потом вспомнил сегодняшних солдат, мечтательное настроение сразу пропало. Пора было спать, а то так и всю ночь можно простоять…

Думал я это, уже валяясь в канаве и пытаясь вырвать горящие волосы из головы. Дом полыхал. Показалось, будто Нора кричала. Небо застилал чёрный дым. Справа от меня горело полено – или это был Нук?.. Сердце бешено билось, глаза высохли моментально. Хотелось плакать, но я не мог. Руки дрожали. Почему-то очень важным казалось поправить тесёмку на рубахе, я несколько минут ощупывал то место, где она должна быть. Думал только о том, что же будет дальше? В такие моменты почему-то не хочется рассуждать, что происходит сейчас или как выбраться. Вот где я буду через месяц? Буду я один или мама тоже жива? А Нора? А младшие? Что произошло? Не собр же в дом зашёл!

Так, шаг за шагом, мысли вернулись к происходящему. Я поднял глаза. По дороге шагах в пяти от меня не спеша шла колонна бесов. Они вышагивали по выжженной земле в ногу, словно на параде. Их абсолютно чёрная кожа огонь не отражала, а будто бы, наоборот, – поглощала, и из-за этого они выделялись в окружавшем хаосе. Они шли сквозь пламя, и огонь гас у них под ногами, будто их кожа впитывала не только свет, но и сам жар. Только хруст углей под сапогами выдавал их присутствие. Нечеловеческие головы, похожие на молоты, то и дело поворачивались в мою сторону, тогда я, затаив дыхание, плотно прижимался к земле. Прямо как в рассказах, каждый из чертей нёс посох, и, если верить молве, посохом этим можно хоть десять броневиков сжечь. А по ним самим сколько из броневика ни стреляй – всё будто собру дробина.

Когда они скрылись, я осмелился поднять голову, и сердце сдавило. Домов уже не было – все слились во всепожирающий огненный вал. Лишь каменная верхушка церкви возвышалась над слепящим жаром. Не помню, сколько я лежал, ожидая, пока страшный сон прекратится. Но потом… Потом выбрался из канавы к пожару, который уже поглотил мой дом. Все здесь сгорели – и мама, и Нора, и Кор с Нуком. А я вдруг осознал, что все ещё сжимал бумажку со стихотворением, обгорелую, в грязи. Я хотел бросить её в огонь и самому броситься туда же, но рука сама сжала обрывок стихотворения так, что бумага врезалась в ладонь.

Они же настоящие, живые люди! Не строчки в церковной книге! Мама, которая ворчала, когда я забывал вытереть ноги. Нора, тайком подкладывавшая мне лучший кусок мяса. Кор и Нук, которые вчера ещё смеялись, швыряясь друг в друга жидкоплодами…