С приветом из другого мира!

Марина Ефиминюк

С приветом из другого мира!

ПРОЛОГ

Фостен Мейн следил, как приехавшие с королевским советником стражи, пыхтя и прея, вчетвером затаскивают в кабинет огромный прикрытый тканью портрет. Тот уперся в притолоку и застрял. Носильщики в страхе обернулись к хозяину замка. Злить темного мага, способного испепелить одним взглядом, они боялись.

– Дальше, – сухо велел Фостен.

Сдержанный приказ произвел эффект магического пинка. Стражи старательно поднажали, портрет перестал цепляться за дверной проем. Тряпка собиралась гармошкой, постепенно оголяя богатую золотую раму и темный холст. В конечном итоге жалко повисла, зацепившись за уголок.

Картину прислонили к стене, едва не задев светильник. С другого конца кабинета на Фостена смотрела светловолосая девица, его будущая жена. В голубых глазах – бедно с интеллектом, зато в низком вырезе платья неожиданно богато тем, что леди показывали в вырезах. Возможно, художник увлекся во время работы или решил заказчице польстить.

– Ивонна Артисс. Хороша? – Королевский советник окончательно сорвал ткань и показным жестом отбросил на пол. – Его величество лично выбирал. Родственники девицы в восторге.

В народе ходили слухи, что четырежды вдовец Фостен Мейн своих жен пожирал. Нашелся же идиот, готовый отдать дщерь на съедение колдуну! С другой стороны, старый сводник с мнением внучатого племянника или его будущей родни не считался.

– Она приемная дочь? – в недоумении вскинул бровь Фостен.

– Обижаешь, чистая аристократическая кровь! На три поколения ни одного конюха! – возмутился советник. – Воспитана, вышколена и невинна, как душа младенца.

Собственно, как и предыдущие супруги колдуна. Других у королевских свах не водилось.

– Невинность королевский звездочет просчитал? – с иронией уточнил он.

Пропустив злой сарказм мимо ушей, советник торжественно вытащил из внутреннего кармана свернутый трубочкой королевский указ и собрался громко, с выражением зачитать.

– Уймись, – отказался счастливый вдовец в пятый раз слушать приказ скоренько жениться от назойливого родственника. Все равно, как показывал опыт, в тексте менялись исключительно имя и возраст невесты.

– Держи! – Столичный гость пересек кабинет и протянул Фостену лист с гербовой печатью.

– Оставь себе, – отказался забирать он.

Бумагу советник пристроил на неприбранный письменный стол и придавил сверху шкатулкой, чтобы не снесло сквозняком. Из-под крышки угрожающе потек черный дым. Магические артефакты не любили, когда их трогали чужаки.

– Свадьба в следующем месяце в семейной часовне Артиссов, – объявил советник. – В указе все написано. Поздравляю, дружище! Счастливого брака и здорового приплода. Может, теперь повезет.

Жаль, что в реальности тяжелыми взглядами невозможно ни испепелить, ни проклясть. Продолжать магический род Фостен не планировал, чем неимоверно удручал троюродного венценосного деда.

Его величество, возможно, успокоился бы на бастарде, однако имелась загвоздка. У мужчин из рода Мейн отпрыски появлялись лишь в законном браке. Без вариантов. Больше века назад королева Милдрет навела ядреное заклятье на гулящих сыновей. Неожиданно зловредная магия расползлась по ветвистому семейному древу и перекинулась на потомков. Никто не сумел побороть.

Фостена это устраивало. Детей он видел только в кошмарных снах, а уж кошмары у него были затейливые. Но едва темному магу исполнилось тридцать, король начал его женить. Грозил отобрать родовой замок с землями и настойчиво женил. Каждую весну новая невеста. За четыре раза не успокоился, предпринял пятую попытку. Юбилейную!

На следующий день огромный портрет попытались вытащить из кабинета. До дверного проема не донесли. Дворецкому Вернону прострелило плечо, секретарю Хэллавину отбило ногу углом рамы.

– Что делать, хозяин? – простонали калеки в два голоса.

Стараясь справиться с раздражением, Фостен потер переносицу и проскрипел:

– Оставляйте.

– Мы его прикроем, – пообещал позеленевший от боли дворецкий и скрюченный пошел искать, чем прикрыть ясный лик будущей хозяйки замка.

Почти две декады Ивонна Артисс взирала на Фостена с портрета, так ничем и не прикрытая. В конечном итоге он затянул холст черной магической вуалью. На следующий день в завесе внезапно появились две дырки, а в них – томные глаза будущей супруги. Она словно издевалась и продолжала следить за женихом, вызывая в нем приступы раздражения.

В одно мрачное, как настроение Фостена, утро секретарь пришел на завтрак с постной миной. Трапезы в замке в принципе никому не приносили удовольствия. Повар готовил не просто отвратительно, а чудовищно, но заменить его было попросту некем.

– Господин Мейн, – со скорбным видом проговорил Хэллавин, – у меня дурные вести.

– Говори, – согласился он, втайне надеясь, что повар Тобольд все-таки сжалился и свалил из замка.

– Ваша невеста ушла из жизни.

– Да неужели? – протянул Фостен, с большим интересом посмотрев на помощника.

– Представляете, какая недолговечная оказалась девица? – вздохнул тот. – Самоустранилась и выбыла из подготовки к свадьбе. Жениться не придется! Отправить ее родителям письмо с соболезнованиями?

– Пусть вернут свадебные дары, – буркнул дворецкий Вернон, ставя на стол фарфоровую супницу с кашей.

Никого не смущало несоответствие посуды с наполнением. После четырех жен в замке вообще было туго с приличным фарфором. Фостен искренне недоумевал, почему женщины помешаны на тарелках и чашках, но, отбывая в лучшую жизнь, каждая прихватывала сервиз.

– Отправь похоронный венок. Напиши, чтобы свадебные дары не возвращали, – отдал он распоряжения и потребовал: – И портрет уберите из кабинета!

– Из уважения к покойной следует провести с ней еще четыре декады, пока душа не покинула наш мир, – припомнил дворецкий вообще все религиозные традиции двуединого бога, хотя никогда не страдал набожностью. Лишь бы не вытаскивать.

Фостен выразительно кашлянул. Слуги разом сникли, хмуро переглянулись и днем выволокли портрет в коридор. Потом у дворецкого прострелило поясницу, секретарю прищемило другую ногу. Только повар Тобольд не пострадал. Во время перевалки картины он управлял процессом и успел отскочить, когда тяжелая бандура снова сорвалась на пол.

Через седмицу Хэллавин втянулся в кабинет бочком. Он сцепил руки в замок, опустил голову и, изображая глубокую скорбь человека, вынужденного каждый день проверять почтовый артефакт, объявил:

– Господин Мейн, у меня опять дурные вести.

Фостен поднял глаза от шкатулки, которую ковырял с самого утра, а та беспрерывно кололась черной магией и чадила. Секретарь мялся.

– Дед умер? – тихо подсказал маг.

– Ваша невеста воскресла, – выдавил Хэллавин. – Сегодня написали из дома Артиссов. Девица здорова, счастлива и мечтает выйти замуж. Свадьба будет.

– Они ее воскресили или откачали?

– В письме не уточняется. Мне очень жаль, но придется жениться… И что делать теперь с портретом? – Секретарь шумно сглотнул. – Занести обратно?

– Не надо, – сухо отказался Фостен лицезреть голубые глаза ожившей невесты.

– Наверное, нам следует подготовить женскую половину замка, – тихонечко предложил Хэллавин. – Нанять в городе служанок?

– Зачем? – Он невесело усмехнулся. – Эта девица все равно здесь ненадолго…

ГЛАВА 1. С пробуждением!

– Отмучилась сердечная, – заключил скорбный женский голос, и кто-то рядом надрывно завыл.

Святая наивность, честное слово. Какой там отмучилась? Я в процессе!

Голова взрывалась от боли. Ни пошевелиться, ни глубоко вздохнуть. Ладно, я не амбициозная: достаточно просто приподнять веки, чтобы с укором посмотреть на плакальщиц. Зачем так вопить, будто действительно кто-то умер?

– Помоги нам двуединый! – пронзительно прорыдали почти мне в ухо.

Всегда считала себя стальным прутом, металлической скобой, чугунным мостом… Ну вы поняли. Впервые в жизни меня победили. И это была мигрень! Сознание схлопнулось, словно кто-то повернул невидимый рубильник.

Проснулась я поздним вечером от заунывного пения мобильного телефона. Не помню, что меня заставило изменить мелодию будильника, но звучал он отвратительно. Еще и лицо оказалось прикрыто платочком! Совсем крышей двинулась.

Сдернув лоскут, я с наслаждением вздохнула полной грудью и потянулась всем затекшим телом. Мелодия оборвалась. В воцарившейся тишине кто-то громко охнул. Остатки сна слетели мгновенно. В панике я подскочила на кровати и оцепенела. Вернее, сначала изумилась, а потом оцепенела.

Ведь действительно двинулась! Крышей. Полностью.

Незнакомая просторная комната походила на музейный зал, а кровать со столбиками и балдахином напоминала экспонат. Вокруг горело столько свечей, что в глазах рябило. В изножье стояли люди в черных одеждах, совершенно непохожие на охрану…

– Здравствуйте, – оторопело поздоровалась я чужим, незнакомым голосом.

Рядом кто-то подозрительно крякнул, словно собрался отправиться на тот свет. Возле кровати обнаружился полуобморочный священник. Прижимая к груди томик с писанием, он остолбенел с открытым ртом.

– Вы пастор в этой секте? – тихо, чтобы не пугаться собственного голоса, спросила у него. – Святой отец, давайте разойдемся по-хорошему. Обещаю, что не стану вызывать полицию…

– На каком языке она говорит? – заговорили тихонечко сектанты.

Стало очевидным, что я их понимаю, а они меня – нет.

– На русском. С рождения. Но могу еще по-английски, – самым доверительным тоном объяснила я и прикинула, куда бежать. Вообще, получалось, что только под одеяло.

– Да что же вы все стоите? Дочь пробудилась! – отмерла светловолосая женщина и дернулась к кровати.

– Не приближайтесь, леди Артисс! – внезапно сильным и властным голосом выкрикнул священник, заставив ее затормозить, а меня вздрогнуть. – Она демон! Я ее упокою и закончим прощание!

Он решительно сунул мне под нос захлопнутый томик. Хорошо, не шлепнул по голове. После умопомрачительного приступа мигрени я действительно превратилась бы в демона.

– Изыди, злой дух, из тела молодой госпожи! – провыл святой отец. – Тело госпожи, упокойся. Во имя двуединого!

Возникла странная пауза. Люди затаили дыхание. Может, ждали, что у меня, как в ужастиках, из ушей повалит черный дым и злой дух покинет тело. В полном шоке я разглядывала на обложке книги золотистую загогулину. Веко дергалось.

– Мы в дурдоме, да?

– Засни обратно, – тихонечко сцедил священник. – Сейчас же!

– Честное слово, святой отец, и рада бы, но уже выспалась.

Пальцем я отодвинула книгу от своего лица. Пастор закатил глаза и все-таки отправился в путешествие по глубоким слоям подсознания, с грохотом рухнув на пол. Мне тоже захотелось обратно в обморок, ведь я увидела собственную руку. И не узнала. Маленькая, холеная, с тонкими пальцами она словно принадлежала другому человеку. Где крошечная татуировка клевера над мизинцем? Куда делся шикарный маникюр за неприличные деньги, оставленные в салоне всего два дня назад?!

– Боже, – охнула я и прижала эту чужую руку к груди.

Тут меня ждало новое потрясение, потому как у меня обнаружилась… собственно, грудь. В смысле, нормальная, которую даже можно разглядеть под одеждой. И это было крайне, просто чудовищно неправильно! Женственными формами я похвастаться не могла, даже когда не влезала в любимые джинсы.

После самоустранения борца с нечистью зрительный зал прорвало. Люди галдели. Пастору никто не торопился помочь, а сам он в себя не приходил. Может, от стыда притворялся.

Кто-то выбрался в коридор и надрывно заорал, что молодая госпожа воскресла. Теперь она совсем живая! От потрясения я пропустила тот момент, когда до кровати добралась женщина, назвавшая меня дочерью, и обняла до хруста в ребрах.

– Так и чувствовала, что ты проснешься! Сутки пролежала тихая, как будто двуединому душу отдала! – причитала она. – Какое счастье, Ивонна!

Незнакомое имя громыхнуло выстрелом. Внезапно звуки отдалились, сердце заколотилось. Перед мысленным взором со стремительной скоростью замелькали незнакомые лица, места и предметы. В голове словно показывали несуразный фильм, наспех слепленный из нарезок разных роликов. Заговорили голоса, зазвучали обрывки разговоров… Щелк! И мельтешение оборвалось. Вновь нахлынул шум музейного переполоха.

– Мне нехорошо, – выдавила я.

Видимо, женщина начала понимать мою речь.

– Приляг, – проворковала она, подкладывая мне под спину подушку. – Ты, верно, совсем испугана.

Вы о чем? В вашем дурдоме так задорно, что испугаться некогда.

– Зачем ты снова уложила дочь на траурное ложе? – прогудел мужчина с аккуратной бородкой. – Зовите слуг! Отведите Ивонну в ее покои!

– Маша, – тихо проговорила я и потерла ноющие виски.

– Что?

– Меня зовут Маша.

– Ивонна… – Женщина поменялась в лице. – Ты забыла свое имя? Ты что-нибудь помнишь?

Мы встретились глазами и по спине пробежал холодок. Именно в этот момент я остро осознала, что каким-то нелепым образом задремала в такси по дороге домой, а проснулась в чужом теле, черт знает где. И только что профукала все оставленные бывшей хозяйкой этого тела воспоминания.

Подняться с кровати мне помогли двое слуг в серых ливреях, у обоих тряслись руки. Похоже, от суеверного страха. Держали за локотки крепко, хотя я твердо стояла на ногах и обратно в обморок не собиралась. Ледяной пол студил босые ступни, но предложить обувь воскресшей хозяйской дочери никто не сподобился, а попросить не рискнула. Вдруг они здесь не в курсе, что такое домашние тапочки.

Тихой процессией мы прошли по анфиладе просторных комнат. Сначала вели меня, позади шелестели скорбящие родственники. Складывалось идиотское впечатление, будто невинную деву провожают на жертвенный алтарь.

Слегка пришибленная я украдкой осматривалась вокруг. Обстановка напоминала декорации к исторической киноленте: мебель, предметы интерьера, ткани на стенах вместо обоев. Под стеклянными колпаками в светильниках излучали приглушенный, теплый свет круглые лампочки.

Похоже, меня перетащило в прошлое! Понять бы в какую страну… С другой стороны, эта информация вообще ничего не поменяет. В истории я разбиралась приблизительно, как пятиклассник – в высшей математике.

В тишине забили высокие напольные часы. Внезапно с первым гулким ударом лампочки во всех светильниках разлетелись на мелкие фрагменты. Всполошенными мотыльками осколки ударились в стеклянные колпаки и снова слиплись в шар.

А может, я попала не в прошлое… В таком случае, куда?!

На удивительный курьез никто не обратил внимания, и я почти себя убедила, что от шока совсем потекла чердаком, но рано поставила диагноз. Едва меня привели в светлую девичью спальню, замершая возле расправленной кровати горничная выронила из рук томик писания. Книга ударилась уголком о столик с лампой, и круглый ночник на длинной ножке взорвался. По стенам и по потолку затанцевали мозаичные тени. Светящиеся мушки ударились о невидимый купол и, замерев на мгновение, резко стянулись обратно.

– Простите, господин Артисс! – с круглыми от страха глазами пролепетала служанка и нырнула за книгой.

– Пошла вон, – сквозь зубы сцедил отец Ивонны.

Прижав писание к груди, девушка низко опустила голову и рванула к раскрытой двери. Народ разошелся, давая ей выйти.

На кровать со светлым балдахином меня препроводили со всеми почестями. В смысле, подвели под локотки и заставили лечь, хотя я уже належалась до пенсии. Хорошо, что перед вторым заходом успела размяться прогулкой по огромному дому. Пришлось молча изображать болезную.

Мать Ивонны присела на краешек постели и крепко стиснула мою руку.

– Что-нибудь хочешь? – прокурлыкала она.

Я покачала головой. Хотелось остаться одной, осмотреться и пораскинуть воистину кипящими мозгами, но похоронная процессия по-прежнему толпилась в комнате. Все чего-то ждали. Возможно, что воскресшая хозяйская дочь передумает оставаться живой и ее снова придется отпевать. Святого отца, правда, недоставало. Никак он все еще остро переживал поражение в битве с демоном.

– За лекарем уже отправили, – проговорила она, поправляя одеяло. – Он вот-вот будет.

Едва мать Ивонны презентовала появление семейного эскулапа, в комнату энергичной походкой вошел невысокий мужчина с черным саквояжем в руках. Казалось, он только и ждал, когда торжественно объявят его коронный выход.

– Доброй ночи, господа, – проговорил врач и кивнул отцу Ивонны: – Господин Артисс.

Перешептывания прекратились. При виде меня у доктора поползли на лоб брови.

– Господин лекарь! – Мать Ивонны соскочила с кровати. – Наша дочь выздоровела. Вы сказали, что мы должны вызвать священника и молиться. Помогло!

– Поразительно… – пробормотал ошеломленный врач, видимо, тоже не ожидавший подобного сногсшибательного эффекта от присутствия борца с нечистью. – Я вас осмотрю, юная леди.

Зрительный зал наконец разогнали. Отец Ивонны вышел. В спальне стало очень тихо. Врач раскрыл саквояж и вытащил деревянную трубку, матушку современного стетоскопа.

– Ивонна, как вы себя чувствуете?

– Живой и здоровой, – отозвалась я.

И немножко сошедшей с ума. Не знаю, правда, можно ли свихнуться, но не совсем.

Доктор недоуменно моргнул и с вопросом повернулся к леди Артисс.

– После пробуждения дочь еще немного не в себе, – поспешила пояснить она.

– И немудрено после седмицы горячки, – понятливо поохал врач.

Осмотр проходил недолго. Даже рубашку скидывать не пришлось. Доктор посуетился, послушал сердцебиение через многослойную кружевную сорочку, пощупал пульс, заглянул в глаза и резюмировал, что я полностью и бесповоротно жива.

– Господин лекарь, но возникла одна деликатная проблема, – нервно теребя в руках носовой платок, прошептала мать Ивонны. – Дочь ничего не помнит и никого не узнает.

Он перевел на меня внимательный взгляд. Я только дернула плечом. Фальшивая амнезия мне была на руку и снимала кучу неловких вопросов.

– Да что же вы хотите от девочки? – охнул он. – От переживаний она ослабла и едва не зачахла! Теперь Ивонна старается себя оградить от причины своей болезни. Вашей дочери, леди Артисс, надо больше отдыхать. Память непременно восстановится! Вы же знаете, какие впечатлительные юные девушки.

Доктор, вы в курсе, что теория не выдерживает никакой критики?

Вдруг он украдкой мне подмигнул, давая понять, что ни на секунду не поверил в сказку о потерянной памяти. Хотела бы я знать, что за страшная новость подкосила Ивонну и довела до отпевания. Ведь должна быть причина, почему мы поменялись телами!

Некоторое время врач перебирал содержимое чемоданчика: вытаскивал продолговатые флаконы из темного стекла, встряхивал и проверял на свет. Лекарства вспыхивали вихрями мелких блесток и затухали.

– Общеукрепляющее, – пояснил он, передавая матери Ивонны флакон. – С магической искрой. Поможет встать на ноги быстрее обычных эликсиров.

– Благодарю за заботу, – не моргнув глазом, ответила та.

Он что, упомянул магию? Даже мысленно это слово прозвучало смешным и нелепым. Чувствуя себя оглушенной, я повернула голову и присмотрелась к круглому необычному светильнику на прикроватном столике. Шар ярко горел, но жара от поверхности не исходило…

– Ивонна, я провожу господина лекаря в гостиную и вернусь, – голос леди Артисс вернул меня в реальность. – Пока вызову твою горничную.

Она пристроила на комод флакон и подняла серебряный колокольчик. Пришлось ее поспешно остановить:

– Не нужно горничную! Я сильно устала и хочу подремать.

Женщина замялась, явно не желая оставлять дочь в одиночестве.

– Господин лекарь… – я запнулась, с трудом проглотив слово «доктор», – посоветовал больше отдыхать.

Тот согласно кивнул и леди сдалась.

– Ирис будет в коридоре, – напоследок объявила она, назвав имя горничной. – Если почувствуешь дурноту, сразу зови. Отдыхай, моя хорошая. Я скоро вернусь.

В дверях она произнесла «погаснуть». Светильники на стенах одним разом потухли, словно кто-то нажал на выключатель. Осталась гореть необычная лампа-сфера, но и та начала постепенно тускнеть, пока не затеплилась приглушенным, необременяющим светом. Комната погрузилась в полумрак.

На всякий случай подождав еще с минуту, я встала с кровати и на цыпочках подобралась к туалетному столику с закрытыми полированными створками. Видимо, их сомкнули, когда хозяйку спальни готовили к погребению.

– Ну давай познакомимся, Ивонна Артисс.

Решительным движением я раскрыла боковины и уставилась на глухую деревянную стенку. Зеркал внутри не было.

– Так… – Чувствуя себя полной дурой, я приказала: – Отражение!

Удивилась бы, сработай команда.

– Включись! Черт… Проявись!

Вторая попытка с треском провалилась.

Постепенно зверея и теряя надежду, я перебрала десяток всевозможных слов. Один раз в сердцах крепко выругалась. Ладно, не один. Все равно не помогло. Раздраженно цыкнув, уперла руки в бока и с большой враждебностью посмотрела на глухие створки. Может, перепутала учебную парту с туалетным столиком и зря напрягаюсь?

– Свет мой зеркальце, короче, портрета не будет, – сцедила сквозь зубы.

На деревянной поверхности, как в телевизоре, вдруг появился портрет. Правда, не женский, а мужской. От удивления я едва не присвистнула и с интересом изучила незнакомца. Внешность у него была необычная: резкие и даже хищные черты лица, сжатые губы, широкие скулы, очень светлые глаза и ни грамма слащавости, несмотря на длинные волосы платинового оттенка.

Внизу портрета была подпись черными летящими буквами. Они оказались знакомыми. Похоже, умение читать на местном языке мне досталось от Ивонны. Жаль, воспоминания не задержались.

Чтобы в потемках разобрать надпись, я склонилась к изображению и оперлась ладонями о крышку столика. По краям створок вспыхнули мелкие огоньки, превратив туалетный столик в гримерный. Мужик мгновенно исчез. Перед носом появилось бледное женское лицо с вытаращенными глазами.

– Твою ж мать!

В суеверном страхе я отпрянула от зеркала и, запнувшись о пуфик, со всего маху приземлилась на мягкое сидение. По зеркальной поверхности проплыли розовые цветочки. Из отражения на меня смотрела обалдевшая блондинка с волосами, сколотыми на голове короной. В перекошенной физиономии ни кровинки, в голубых глазах, отражающих яркий свет, глубокий шок. Прижав руку к стучащему с перепуга сердцу, я глубоко вздохнула и внимательно посмотрела на свое чужое отражение.

Полная чушь! С Ивонной Артисс у нас не имелось вообще ничего общего. Мы не совпадали ни в масти, ни в возрасте, ни в телосложении. Я была старше минимум лет на шесть, красила волосы в сложный темный оттенок и назвать меня красивой не поворачивался язык даже у ныне покойной бабули…

Стоило признаться самой себе и прекратить обманываться. Непостижимым образом я попала в мир, где существует магия. Она зажигает лампы, проявляет зеркала и переселяет женщин двадцати восьми лет от роду в тела юных стремительно угасающих от болезни девушек. Страшная штука, хочу вам сказать!

– Ивонна, – совсем как сумасшедшая проговорила я своему отражению, – давай меняться обратно. Мне у тебя здесь не нравится и завтра до зарезу надо в офис!

В универе соседка по общежитской комнате частенько говорила, что в любой непонятной ситуации надо ложиться спать. Может, поэтому до конца учебы она не дотянула, а мне в дипломный год пришлось жить с шебутной первокурсницей. Я предпочитала не прятать голову в подушку, а энергично разбиралась с проблемами. Но кто бы подумал, что в экстремальной ситуации действительно придется взять на вооружение спорный совет.

Полная мрачной решимости я вернулась в кровать и, поерзав, изобразила позу покойницы. Вспомнила про платочек на лице. Его утащила мадам Артисс. Пришлось натянуть на голову одеяло и мужественно засыпать.

Сон, естественно, не шел. Под одеялом оказалось душно, а под лопаткой чесалось. Выбравшись обратно к свежему воздуху, я плюнула на идентичность позы и перевернулась на бок. Внезапно вспомнила о работе и неподъемном плане продаж на этот месяц. Расхотелось не только спать, но и просто лежать.

Немыслимое количество времени спустя – по ощущениям полжизни, – в тишине раскрылась дверь и прошелестели легкие шаги.

– Ивонна, ты уже заснула? – прошептала леди Артисс, приблизившись к кровати. – Спи, сердце мое…

Она поправила одеяло, ласково потрогала мне лоб прохладной рукой и быстро вышла.

Вскоре я сдалась. Приспичило поесть и по естественной нужде. Сначала острая необходимость, потом возвращение в родной мир! Никогда еще выражение «решать проблемы по мере поступления» не было настолько актуальным.

За единственной дверью обнаружилась маленькая гардеробная, но никаких удобств. Зато разжилась розовыми атласными туфлями, похожими на балетки, и назначила их домашними тапочками. Иначе завтра утром Ивонна пробудится не только в своем теле, но и в соплях.