Черные секреты

Сонгён прикрыла уши; она чувствовала, будто сходит с ума от воплей Хаён. При виде того, как та воет, содрогаясь всем телом, ее накрыл страх. Она и вообразить не могла, что реакция будет столь ужасной.

Муж было дернулся, но Хаён уже успела выбежать из дома. Сонгён удержала мужа от погони за ней. Сейчас никакого прока от ссоры не будет. Хаён также требуется время для принятия ситуации.

Муж, дыша с надрывом от клокочущего внутри бешенства, обессиленно рухнул на стул. Сонгён и сама пребывала в растрепанных чувствах, но ей не хотелось, чтобы ситуация обострилась еще сильнее.

Все трещало и расползалось по швам. Было ощущение, будто то, что до сих пор держалось на честном слове, в конце концов развалилось.

На некоторое время они в оцепенении застыли посреди разгромленной кухни. И лишь спустя долгие мгновения Сонгён обратила внимание на мертвенное выражение лица, с которым сидел ее муж.

Она злилась на его опрометчивое поведение: «Надо было выдавать Хаён новости дозированно, мало-помалу, а не вываливать все зараз, чтобы у нее не осталось иного выхода, кроме как взорваться».

Сонгён отвернулась от мужа, обвела взглядом стол и поднялась со своего места. Только тогда он пришел в себя, быстро вскочил и подошел к Сонгён:

– Посиди, это небезопасно. Я уберу.

– Но… давай уберем вместе.

– Только сперва соберу осколки. Посиди немного.

Муж усадил Сонгён на стул и, аккуратно переступая с места на место, начал собирать все, начиная с крупных осколков, разбросанных по полу. К счастью, на ногах у него были тапки и он мог передвигаться спокойно, но не было уверенности в том, что острые куски стекла не прорежут подошву. Муж наметил свободный от осколков путь, взял веник и принялся все собирать.

Сонгён заторможенно сидела на стуле и наблюдала, как он убирает пол. А в голове у нее снова и снова всплывал взгляд, которым ее недавно наградила Хаён. По шее пробежал холодок.

Она представила, что творилось внутри Хаён. Должно быть, та была удивлена и растеряна от внезапно свалившихся на нее новостей. Хотя сама ее реакция была резче, чем ожидалось, но благодаря ей Сонгён удалось прочувствовать всю мощь эмоциональной волны Хаён. Сонгён не стремилась сообщать о своей беременности подобным образом. Она предпочла бы по возможности повременить с этим объявлением. Ей казалось, что можно было рассказать об этом и после переезда. Как раз потихоньку начал бы расти живот, и Хаён догадалась бы обо всем в обычном порядке.

Еще полмесяца назад Сонгён сама не подозревала о том, что беременна. Конечно, с годами ее физическая форма утратила былой тонус, но в последнее время она стала слишком быстро терять силы и утомляться. По утрам, после работы по дому, Сонгён обычно читала книги либо упорядочивала материалы для рукописи, но в последнее время, как ни странно, стоило ей сесть за стол, буквально через десять минут ее веки опускались, а она проваливалась в сон. Не в силах терпеть, переползала в кровать, чтобы ненадолго прикрыть глаза, но вставала в итоге лишь через несколько часов. А усталость все копилась.

У Сонгён не было ни сил, ни аппетита, и она направилась в больницу. Перемолвившись несколькими фразами с врачом, вдруг подумала: «Неужели?» И тут же записалась на обследование. Предчувствие ее не обмануло: она оказалась беременна.

Сонгён поделилась с мужем этой новостью, как только он вернулся с работы домой. Муж несколько раз растерянно моргнул, после чего заметался по комнате, не в силах побороть волнение. Как только она передала ему слова врача о том, что в первое время из-за слабости необходимо поберечь себя, он схватил ее за руки и заверил:

– Не переживай. Я все подготовлю. Думай только о ребенке.

Не прошло и недели, как муж сообщил, что подготовил все для переезда. Сонгён и помыслить не могла, когда сообщала о беременности, что все обернется вот так. Вариант с переездом был за гранью ее воображения.

– О чем ты, какой переезд в одночасье?

– Ты должна была спросить не «о чем ты», а «куда мы едем»? – Вероятно, там было замечательно, раз муж не мог сдержать улыбку и озвучил название местности, в которую они переезжают, еще до того, как Сонгён задала этот вопрос. – Это Каннын. Как тебе? От одной мысли мурашки по телу, да?

Как гром среди ясного неба…

– Почему вдруг Каннын? Что у тебя, что у меня вся жизнь здесь, зачем нам переезжать? – Столь внезапное предложение о переезде вызвало у Сонгён лишь неприятие.

Муж присел, обнял ее за плечи и, будто журя, произнес:

– Поэтому мы и спешим. Если останемся здесь, ты можешь ввязаться во что угодно и работу свою тоже не бросишь. А как ты продолжишь работать, нося под сердцем ребенка? Сейчас тебе надо сосредоточиться на подготовке к родам. Следует отказаться от того, чем ты сейчас занимаешься, ради ребенка внутри тебя и ради себя самой. Понимаешь?

Сонгён не допускала и мысли, что беременность и работа могут быть как-то связаны. Ей не надо было ходить на службу каждый день, и сейчас она лишь время от времени читала спецкурсы или занималась рукописью, которую ее просили подготовить. Даже с учетом беременности работы не так уж много, чтобы перенапрягаться.

– Но я работаю в меру. Мне наконец удалось найти свое место…

– Мне это не нравится. Твоя, с позволения сказать, работа состоит в том, чтобы лазить по чудовищным местам преступлений или копаться в мозгах у жестоких преступников. Ты уже забыла, к чему это привело? И ребенок должен расти, наблюдая подобное еще в утробе матери?

Слова мужа ввергли Сонгён в такой шок, что она не нашлась с ответом, лишь оторопело смотрела на него. Заметив состояние Сонгён, тот подумал, что перегнул палку, и, с нежностью погладив жену по плечу, принялся увещевать ее:

– Я говорю о том, что делаю все это ради тебя. Понимаешь? Подумай, почему ты забеременела именно сейчас. Это знак того, что ты идешь на поправку. Можешь вернуться к работе, когда родишь здорового ребенка и когда у тебя появится достаточно времени…

Сонгён избегала его взгляда. Ей не хотелось на него смотреть. Она и не предполагала, что он видит ее деятельность вот в таком ракурсе.

– Ни о чем не думай, я все беру на себя… Знаешь, как хорошо в Канныне? Когда ты увидишь это место своими глазами, возможно, влюбишься в него еще сильнее, чем я…

Сонгён вдруг пришла в голову странная мысль. Конечно, одно то, что решение о переезде принято всего за пару дней, было дико, но еще больше подозрений вызывал тот факт, что муж обозначил конкретное место – Каннын.

– Почему именно он?

– Я жил в Канныне вплоть до старшей школы. Отец оставил мне там дом. Разве я не рассказывал?

Она впервые слышала об этом. Ей было известно, что муж переехал в Сеул, поступив в университет, но о том, что его родиной был Каннын, не имела ни малейшего понятия. А уж тем более о том, что там стоит дом. Сонгён замужем более пяти лет, но до сих пор есть вещи, которые она не знает о муже…

– Фотографии покажешь?

Он с детским волнением вытащил телефон и, найдя фотографии, показал их Сонгён. На них виднелся двухэтажный дом с большим двором на холме в окружении гор. Белые деревянные стены и коричневая крыша создавали впечатление пляжной виллы.

– Да, это была наша вилла. Отец привел здесь все в порядок и, переезжая в Канаду, оставил дом мне. Работы все это время было так много, что мне еще ни разу не удавалось улучить время для поездки. Посмотри сюда: дом обращен к морю и стоит в стороне от деревни, поэтому там тишина, а воздух какой чистый! Это благодаря окружающим горам…

Муж пролистал еще пару фотографий. Вокруг дома тянулась терраса, рядом виднелся деревянный уличный стол. Двор, покрытый зеленым газоном, был обнесен белым забором, а за ним виднелось море.

Тут Сонгён насторожилась:

– Когда были сделаны эти фотографии?

Фотографии, которые показывал муж, демонстрировали дом с разных ракурсов – так снимают для сайтов агентств по недвижимости. Очевидно, что снимки были сделаны намеренно, чтобы показать их кому-то.

– Я был там недавно. Хотел посмотреть, сможем ли мы там жить. Вот и сделал несколько фото, чтобы показать тебе…

Он и словом не обмолвился о том, что ездил в Каннын. Как будто в его голове этот план зрел уже давно…

– Подожди, а что ты будешь делать со своей больницей после переезда в Каннын?

– Конечно, уйду оттуда. Не волнуйся. В Канныне тоже есть больницы. В провинции хирурги на вес золота. Там, в отличие от Сеула, меня оторвут с руками.

– Но тебе нельзя бросать работу. Если все так запутанно, то нет смысла переезжать.

– Наш ребенок. Этой причины более чем достаточно.

– И все же, мне кажется, не стоит принимать столь поспешное решение. Подумай еще немного.

Внезапно выражение его лица изменилось. Успокаивающий тон голоса приобрел жесткие нотки.

– Хочешь сказать, что я поспешил? Я думал только о том, что будет лучше для вас с ребенком, а ты даже не замечаешь этого? Ты отвергаешь искреннюю человеческую заботу?

Судя по всему, муж всерьез рассердился. Глядя на то, как он холодно отворачивается, Сонгён понимала, что не существует способа его отговорить. Осознание того, что он подумывает об уходе из больницы, бременем ложилось на Сонгён. Но, раз он начал вести себя подобным образом, спорить уже бесполезно.

Коль скоро они заговорили о переезде, то требовалось многое продумать: что делать с домом, в котором они сейчас обитают, как быть со школой Хаён… Мозг кипел при мыслях о всем том, что следует решить.

– Просто все так внезапно… Если мы собираемся переезжать, то необходимо многое подготовить.

– Не беспокойся, я же сказал, что все сделаю сам.

– Но на это уйдет несколько месяцев.

– Да говорю же, я все организую. От силы один-два месяца. Знаешь, почему я так спешу с переездом? С одной стороны, лучше переехать до того, как твое тело увеличится в объемах. Вдобавок у Хаён в школе скоро летние каникулы, поэтому будет идеально завершить все за это время. Нам есть где жить, понадобится только прибраться в доме.

Сонгён было что сказать, но она держала рот на замке. Раз уж все разворачивается таким образом, остается лишь согласиться с решением мужа. По его словам, он принимал это решение, беспокоясь о благе ее и их ребенка.

Собственно говоря, когда Сонгён внутренне смирилась с переездом, ей стало казаться, что муж прав. Лучше уж сначала переехать и адаптироваться к тамошней жизни, и только потом рожать. Дом с видом на море сыграл не последнюю роль в ее выборе.

* * *

– Что будем делать с Хаён?

– В смысле, а что с ней? – Муж, убиравший аптечку обратно в ящик, обернулся.

– Ей это настолько не нравится…

– Хаён тоже скоро смирится. Потому что я так сказал. – Муж был столь категоричен, будто уже готовился поссориться с дочерью.

Хоть Сонгён и стала свидетелем реакции Хаён, она понятия не имела, как ее убедить. Однако сейчас абсолютно не желала об этом думать. В животе заурчало, но аппетит совершенно улетучился. Ей хотелось быстрее пойти отдохнуть, поэтому она поднялась, размышляя, не набрать ли ванну.

Уже направляясь в ванную комнату, Сонгён услышала звонок. Кажется, звук шел из кабинета. Войдя туда, она обнаружила телефон. На экране высвечивалось имя Хичжу.

– О, Хичжу! Сколько лет, сколько зим!

– Говорят, вы переезжаете?

Чуть замешкавшись, Сонгён аккуратно прикрыла дверь в кабинет и села за стол.

– Как ты узнала?

– Хаён приходила. Она сильно разозлилась… Что за нежданный переезд?

– А… так получилось.

В ходе разговора в голове всплыли воспоминания о том, с какой тяжестью на душе им пришлось завершать консультации. После этого они не связывались почти год. Сонгён не брала трубку и обманывалась, полагая, что перезвонит позже. Прежде чем она заметила это, время ушло.

– Как у вас с Хаён? – спросила Хичжу.

Этот вопрос хотелось задать и Сонгён.

Со стороны казалось, будто ничего не происходит, но жизнь Сонгён напоминала хождение по канату – один неверный шаг, и упадешь. Нормально ли это? Ей неожиданно захотелось вернуться в консультационный кабинет и встретиться с Хичжу. На самом деле в процессе терапии она была не в силах поделиться всем, что гнетет душу. Просто не могла.

Поскольку Сонгён сама не понимала, правдивы ли ее воспоминания или это иллюзии, навеянные страхом, она держала все внутри. И вот уже несколько лет ее гложут сомнения.

…В день, когда произошла катастрофа с Ли Пёндо, Сонгён потеряла сознание, выпив молоко, принесенное падчерицей, и очнулась только на следующий день в больнице. Придя в сознание, она еще некоторое время пребывала в замороженном состоянии. Сонгён едва собралась с силами. Она хотела разузнать о Хаён, как только увидит мужа, но шанс все не представлялся.

Время посещений в реанимации ограничивалось всего двадцатью минутами утром и днем. По завершении данного времени даже ее муж, будучи врачом, не мог попасть в палату. И только после того, как через несколько дней ее перевели в общую плату, у Сонгён появилась возможность переговорить с мужем. Но, оставшись с ним наедине, она не могла вымолвить и слова. Прежде чем поведать о попытке Хаён убить ее, требовалось решить еще один вопрос. Если слова Хаён – правда, то, выходит, муж дал ребенку яд, чтобы та отравила свою мать…

«Ты действительно дал ребенку яд?» Сколько раз этот вопрос крутился у нее на языке, но наружу выйти не мог. Сказать это – все равно что вырвать чеку у гранаты. Она и представить не могла, каков будет масштаб взрыва. Но и спустить данную тему на тормозах тоже не могла.

В конечном итоге Сонгён начала рассказ с признания, что потеряла сознание, выпив молоко, которое дала ей Хаён. Она была уверена, что девочка добавила в него яд. Муж слегка вздрогнул, но затем, будто намекая на абсурдность происходящего, улыбнулся. Он пытался внушить Сонгён, что ей все приснилось. Ее ошарашила реакция мужа. «Меня уже в больницу поместили, как ты можешь не верить моим словам?» Сонгён, сохраняя суровое выражение лица, ответила, что это был не сон. Уловив жесткость в ее словах, муж перестал улыбаться и ответил, что понял и разберется в случившемся.

На следующий день он привел к ней в палату врача неотложной помощи, чтобы тот сообщил о состоянии Сонгён в момент, когда она поступила в реанимацию. Врач по очереди посмотрел на Сонгён и ее мужа и, казалось, замялся, не зная, что ответить. В его взгляде скользило беспокойство, что могут оспорить его методы лечения.

– Что-то не так?

– Я прошу вас рассказать, в каком состоянии поступил в реанимацию этот человек. Что послужило причиной такого состояния?

– Когда пациентка поступила к нам, налицо был сильнейший стресс. Вдобавок наблюдалась передозировка снотворными.

«Снотворное? Нет. Я не принимаю снотворное или нечто подобное».

– Жена говорит, что, скорее всего, в питье был яд.

– Яд? – Врач растерянно посмотрел на Сонгён, затем перевел взгляд на ее мужа. – Если б это было так, то ее не довезли бы до больницы.

Муж, находившийся в тот день в больнице из-за внезапной отмены командировки, ринулся домой, увидев новости. А дома обнаружил Сонгён без сознания. Ее состояние было критическим, и Сонгён оперативно доставили в реанимацию, где сделали ей промывание желудка.

Со слов врача выходило, что если б Сонгён приняла яд, то умерла бы еще до приезда мужа. Вне зависимости от того, как скоро доставили ее в больницу и провели промывание, осложнения не заставили бы себя ждать. Значит, Сонгён не была отравлена. Заметив, как врач с мужем едва уловимо переглянулись, она утратила желание задавать вопросы дальше.

После ухода врача муж взял Сонгён за руку и всерьез посоветовал ей обратиться к психотерапевту, когда она будет готова. Сонгён поразило столь нелепое предложение, но она продолжила вглядываться в обеспокоенное лицо мужа.

– Ты понимаешь, насколько бредово звучит то, что ты говоришь? Ты утверждаешь, что я дал яд Хаён? И веришь в это всем сердцем?.. Ты считаешь, это нормально?

Сонгён держала рот на замке. В таком состоянии он не сможет услышать правду о случившемся с Хаён.

На следующий день муж привел дочку. Это была их первая встреча после того, как Сонгён увезли в больницу.

Муж попросил Хаён объяснить, что произошло в тот день, но та с ужасом смотрела на них, прикусив язык. Наконец, когда муж велел рассказывать все как есть, Хаён с трудом разомкнула губы:

– Я проснулась от странных звуков. К нам в дом пробрался страшный мужчина. Он пытался задушить тетю. Я боялась, что она умрет. Поэтому… ударила мужчину ножом.

Хаён рыдала и дрожала от страха, вероятно, вызванного воспоминаниями о том дне. Муж растерянно обнимал и поглаживал девочку, шок которой перерос в слезы.

– Прости, Хаён… Я даже не знал, что произошло. Доченька моя, ты, должно быть, сильно испугалась… – Муж сурово посмотрел на Сонгён, в его глазах сквозило раздражение. – Какого черта? Почему ты не сообщила мне об этом? Как ты могла так поступить с Хаён? И после всего ты говоришь, что она тебе что-то сделала?!

В груди Сонгён все сжалось. Паршивый выходил разговор…

Все это время муж полагал, что смерть Ли Пёндо произошла по воле случая, когда Сонгён убегала. Муж Сонгён был на месте происшествия, когда прибыли оперативники. Он возражал против допроса его жены, которая пострадала в данной ситуации и, как следствие, теперь находилась в больнице. Муж сказал приходить им, когда Сонгён поправится, но они не обладали достаточным запасом времени. Поскольку в СМИ активно полоскали дело о побеге, полиция хотела покончить с ним как можно скорее.

Сонгён повторно рассказала полицейским о том, что произошло утром того дня. Поскольку детективы, в сущности, пришли подтвердить уже имеющуюся информацию об инциденте, особых разногласий не возникло. То, что Сонгён в результате была доставлена в критическом состоянии в больницу, служило смягчающим фактором. Она беспокоилась о том, как будет идти дальнейшее расследование, но полицейские заверили ее, подчеркнув – пусть это и их личное мнение, – что данный случай можно рассматривать как действия в целях самозащиты в ситуации, подвергающей жизнь опасности.

После ухода полицейских муж возблагодарил все сущее, что в тот момент Хаён находилась на втором этаже. Сонгён надо было рассказать ему обо всем еще тогда. Надо было прояснить истинное положение вещей, когда они остались с ним вдвоем. Почему она не смогла ничего тогда сказать?

Сонгён даже не вспоминала о произошедшем с Ли Пёндо, до тех пор пока вновь не увидела Хаён. Она даже забыла поделиться информацией с мужем. Тоскливо смотрела на мужа, не понимая, как подойти к этому разговору. Осознание случившегося повергло мужа в шок. Тон голоса, которым он задавал вопросы Хаён, стал в разы мягче:

– Ты не приносила молоко тете утром?

Плакавшая Хаён подняла голову, посмотрела на отца и покачала головой, показывая, что не понимает, о чем речь.

– До твоего прихода я спала.

– Да, точно… Ты спала в кровати, пока я тебя не разбудил. Я тоже это помню. – Муж посмотрел на Сонгён, с нажимом повторяя слова, сказанные Хаён. Он будто заставлял ее вспомнить о том, что именно произошло в тот день.

От холода в глазах мужа Сонгён потеряла дар речи. А он просто покинул больницу, уведя с собой Хаён. И следующие несколько дней даже не навещал ее.

Оставшись в одиночестве в больничной палате, Сонгён несколько раз прокручивала в голове события того дня. То ли из-за остатков снотворного в желудке после промывания, то ли из-за седативных, которыми ее пичкали в больнице, на протяжении всего времени пребывания в реанимации Сонгён находилась в некоей прострации. И еще несколько дней после перевода в обычную палату она не выходила из сна. Кроме дискомфорта в желудке, ее особо ничего не беспокоило.

Со стороны ситуация выглядела так, будто Сонгён приняла снотворное. Тогда выходит, что Хаён соврала? Получается, в молоке не было яда? Зачем же она обманула мачеху, сказав, что подсыпала яд? Чем больше Сонгён копалась в памяти, тем больше возникало вопросов, но ясности не прибавлялось. «А вдруг все действительно было не наяву? Что, если, как и сказал муж, мне все привиделось? – подумала она и тут же яростно помотала головой. – Это не сон. Как мне забыть маниакальный блеск в глазах Хаён, когда она следила за тем, как я пью молоко? Нет, это мне не привиделось».

«А ты уверена в этом? Знаешь ведь, какими яркими порой бывают фантазии… Если это был яд, ты ведь была бы уже мертва, разве нет?»

После того как ее поместили в больницу, ей снилось бесчисленное множество снов. Иногда снилось, что она плачет в объятиях мамы, и при пробуждении материнское прикосновение к щеке оставалось настолько отчетливым, что у нее ныло сердце. Когда она пила молоко, переданное Хаён, чувство того, как жидкость течет по пищеводу, было столь же ярким. В памяти отпечатался момент, когда Сонгён лежала на руках Хаён, не в силах пошевелиться, и ее сознание постепенно уплывало. Однако если б Сонгён приняла яд, то была бы уже мертва. «Что значили слова Хаён о том, что она не давала мне молоко?» Чем больше Сонгён погружалась в эти мысли, тем сильнее разрастался хаос в ее голове. И в какой-то момент она уже не могла с уверенностью сказать, привиделось ли ей все или она действительно выпила то молоко.

В результате муж не навещал ее вплоть до выписки из больницы, и у Сонгён не было ни малейшего шанса поднять вопрос о яде.

* * *

– Сонгён, ты меня слушаешь? – Только услышав голос Хичжу, она пришла в себя.

– А?.. Да-да, говори.

– Я спрашиваю, у вас с Хаён все нормально? Ничего не случилось?

– А что с Хаён?

– Похоже, она в ярости оттого, что вы переезжаете, не спросив ее мнение.

– Вот как…

– Не разговаривай со мной, как с чужой.

Когда они только начинали жить вместе, Сонгён думала, что у них получится стать одной семьей, если она будет искренна с Хаён, пусть та и не была ее ребенком. Сейчас же… Было ощущение, что она живет рядом с бомбой замедленного действия, которая может рвануть в любой момент. Теперь Сонгён осознала, насколько наивна и самонадеянна она была.

– С каждым днем все сложнее. Не знаю, что творится у нее в голове. В последнее время она только и делает, что сидит в своей комнате и молчит.

– В других семьях всё точно так же. В этом возрасте все дети – бомбы замедленного действия. С ума можно сойти: ведь непонятно, что кого заденет, и взорваться может в любое время…

– В других семьях точно так же?

– Конечно. Ты ведь знаешь, что пубертат не зря считается неспокойным временем? Другие родители тоже не понимают, что делать в связи с внезапными переменами в ребенке. Не разговаривать с родителями – это одна из базовых установок переходного возраста.

– Пубертат?..

Сонгён ни разу и не смотрела на это с такой стороны. Услышав это слово, она почувствовала странное облегчение. Может, рано пугаться и стоит посмотреть на Хаён под другим углом? Откровенно говоря, за исключением поведения за сегодняшним ужином, с ней не было особых проблем.

– А Хаён продолжает повторять одни и те же слова?

– Какие?

– Слова о том, что ты ее ненавидишь, что тебе будет все равно, даже если она умрет…

– Нет. Ничего такого.

«Это действительно так? А девчонка наблюдательна…» Хотя Хаён и не показывает, но она не может не замечать черту, которую провела Сонгён. Трудно сказать, что она ненавидит падчерицу, но и симпатии к ней не испытывает. Скорее избегает ее любой ценой. Вот истинные чувства Сонгён.

– Ну ты и дурочка… Неужели действительно не понимаешь, что стоит за этими словами?

– А?..

– Она же буквально умоляет: «Люби меня». Хаён жаждет любви. Она изголодалась по этому чувству.

Сонгён нечего было ответить на слова Хичжу. Единожды образовавшаяся трещина лишь нагляднее демонстрирует, насколько далеки люди друг от друга. Пусть Сонгён и собирала Хаён завтраки, ощущая при этом некоторую неловкость, но, сталкиваясь с ней лицом к лицу, не могла смотреть ей прямо в глаза. Тело деревенело, и Сонгён прирастала к полу.

– Если не получается вести себя с Хаён по-доброму, попробуй для начала поговорить с ней. Я говорю это, конечно, только теперь, но вы обе были непростыми пациентами.

– …Да?

– Не показывали, что происходит у вас в душе. И как тогда проводить терапию? Если вы не будете открывать то, что лежит на сердце, то никогда не сможете сблизиться друг с другом. – Будто видя решение ситуации, Хичжу делилась накопленными за несколько лет мыслями. Сонгён молча слушала ее.

– Знаешь, о чем я думала, проводя консультации с матерью и дочерью на протяжении трех лет? Хаён была словно подсолнух, который бесконечно тянулся к тебе, а ты напоминала холодное солнце, отказывающее даровать ей единый лучик. Отчего ты так холодна с ней? – Хичжу наступила на болезненную мозоль Сонгён.

Та не отрицала, что была холодна с Хаён. Хотя консультации длились всего по часу в неделю, Хичжу, которая наблюдала за ними несколько лет, не могла не заметить лед в их отношениях.