№79697

Мы решили оттащить Миаза с поля боя в тыл и вернуться к своему оружию. Даже предположить не могли, что тыла-то уже нет. Я взвалил его на спину, а Гаджи его держал за ноги. Но не успели отойти немного назад, перед нами вдруг неожиданно появилось несколько немецких солдат. Сняв со спины Миаза и положив его на землю, мы встали на месте. К ним подошли еще немецкие солдаты, которые до этого осматривали лежащих на снегу солдат, искали среди них живых. Если солдат мог самостоятельно передвигаться, то его пинками гнали, а тяжелораненых либо добивали штыками, протыкая им тело по самую мушку, либо стреляли в него на месте. Всех, кто мог передвигаться, согнали в одну кучу. Мы взвалили Миаза на спину и потащили с собой. И пошли. Точнее, немцы нас погнали в сторону своих окопов.

Нас обыскали, допросили. Среди нас были тяжелораненые Миаз и еще один аварец. Миаз не мог говорить. С ним еще отделили трех-четырех тяжелораненых. Старшину с перебитой рукой, которая висела плетью буквально на одной коже, тоже отделили к тяжелораненым. Ветер холодный бил в лицо, что невозможно было держать его прямо. Да и на душе было жутко от этой безысходности. В селе Алексеевка, около которого был этот бой, нам указали на сарай без крыши. Тех раненых положили в угол, где было поменьше снега, подстелив наспех солому. Мы едва успели попрощаться с Миазом, обняв его напоследок. Не дали даже минуты! Вряд ли они выжили там… Я не в состоянии был предположить что-то на его счет, потому что нес Миаза на спине, а она была вся в его крови.

Потом нас вывели из этого села и по бездорожью повели в соседнее село. Дошли к вечеру, сопровождаемые ужасным ветром. Нас вели четверо немецких солдат, вооруженных автоматами. Они срывали с головы солдат приглянувшуюся себе теплую ушанку и надевали на себя. Свои же пилотки засовывали себе в карман.

Недалеко от соседнего с Алексеевкой села находилась свиноферма. Офицер с хищным взглядом нас посчитал и стал загонять пинками и ударами приклада на эту ферму, где навоз был по колено. Те, кто не мог стоять на ногах от ранений или усталости, лежали прямо в навозе, не переставая стонать и ругаться. А остальные вдоль стен выстроились и всю ночь до утра стояли на ногах, то падая, обессилев, то поднимаясь. Через некоторое время, когда с лиц и с одежды стряхнули ледяные корки, которые образовались на нас по дороге, мы вдруг сначала вспотели, а потом так стали дрожать, что стало тяжело даже стоять. Среди такой массы людей повезло только нам с Гаджи, которым удалось хоть как-то присесть. Возле нас оказалось корыто, куда наливали жидкий корм для свиней, вот мы и с Гаджи по очереди там и отдыхали, охраняя друг друга. Целый день, прошагав пешком, без воды, без еды, еще всю ночь пришлось людям стоять на ногах. Раненые были уже на грани…

Утром заявился тот же противный, хищный немецкий офицер с часовыми, они отворили двери и выгнали нас наружу. На выходе каждого огрели резиновой дубинкой. У края села загнали в какой-то загон, предназначенный, видимо, для скота. У нас же у всех уже была только одна мысль, как бы поесть. Голод не давал о чем-то другом думать. Тут нас увидела украинская старушка, подошла к забору и стала быстро-быстро раздавать всем, кому придется, семечки. Но она не успела всем раздать, так как немцы ее прогнали, ударив ее несколько раз. Потом вдруг появилась молодая украинка с корзиной в руках. Всплакнув от жалости к нам, она стала раздавать солдатам кукурузные початки, еще что-то, но, увидев приближающегося часового, закинула за ограду корзинку и убежала. Недалеко то тут, то там стояли и смотрели на нас женщины, дети… Они заступались, как смогли, за тех, кого отогнали немцы от ограды. Некоторые плакали. А мы эти початки поделили, как смогли, и с жадностью съели.

Зашел среди пленных разговор об этом нашем положении и кто был в этом повинен. Оказывается, комсостав батальона, старший лейтенант и политрук, приказав идти в наступление, сами убежали с поля боя буквально сразу же после первых же выстрелов.

По данным из сведений архива 270-й стрелковой дивизии (1-го формирования), которая участвовала в этих военных операциях под Харьковом; командовал на тот момент Кутлин Заки Юсупович. (01.07.1941–30.06.1942). Начальником штаба был полковник Сыщук Емельян Федорович (1941–1945). В журнале боевых действий дивизии записей, конкретно на 5 марта, уже не оказалось.

ИЗ СОВРЕМЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Харьковский котел: грандиозное поражение Армии на этом участке фронта, под командованием Хрущева и Тимошенко

Каждый раз после крупного поражения или проигранной войны начинается «разбор полетов», в ходе которого ищут виновного в катастрофе. Разбирательства могут идти много лет, и историки, военные, да и сами участники печальных событий предоставляют свои точки зрения, подкрепленные архивными данными, подробным анализом и воспоминаниями очевидцев. В свою очередь «подсудимые», к которым ведут улики, также не могут оставаться в стороне, перекладывая вину на других. Подобное можно наблюдать в ситуации с Харьковским котлом, в котором погибло и попало в немецкий плен свыше 400 тысяч советских солдат.

Советские военнопленные под Харьковом

К разработке наступательных операций по всему фронту приступили сразу после успеха контрнаступления под Москвой: воодушевленная первой крупной победой над немцами, Ставка рассчитывала на окончательный разгром противника в 1942 году. Об этом красноречиво говорит Приказ Народного комиссариата обороны № 130 от 1 мая 1942 года, констатировавший, что «У Красной Армии есть все необходимое для того, чтобы осуществить эту возвышенную цель», при этом тяжелые поражения под Вязьмой и Любанью выявили целый комплекс просчетов и ошибок, стоивших жизни десяткам тысяч советских солдат. Но командование настойчиво утверждало новые и новые планы наступления, поставив перед войсками Юго-Западного, Южного и Брянского фронтов весьма амбициозную задачу: уничтожить группу армий «Юг» и взять Харьков.

Начало битве за Харьков было положено в январе 1942 года, когда в ходе Барвенковско-Лозовской операции был взят город Изюм и создан достаточно большой плацдарм для будущего наступления. В то же время, несмотря на продолжительные боевые действия на этом участке фронта, у советского командования были минимальные знания о противнике, его ресурсах и возможностях. Все это в дальнейшем и стало одной из причин поражения. Но в марте 1942 года командование Юго-Западного направления в лице главнокомандующего маршала Семена Тимошенко, начальника штаба генерал-лейтенанта Ивана Баграмяна и члена Военного совета Никиты Хрущева, не обладая достаточным количеством разведданных, рапортовали в Ставку о внушительном количестве немецких танков (3700 – по их приблизительным подсчетам), сосредоточенных при этом у города Змиев (что также оказалось неверно).

Барвенковско-Лозовская операция

В планах немецкого командования было уничтожение Барвенковского плацдарма, однако советские войска опередили противника и 12 мая 1942 года перешли в наступление. Задача перед частями Красной Армии стояла непростая: взять в клещи 6ю армию вермахта в районе Харькова, окружить ее и разгромить. И уже к 17 мая части советской 6-й армии генерал-лейтенанта Городнянского, наступавшей на Харьков с юга, вплотную подошли к городу, а навстречу ей с востока упорно продвигалась 28-я армия генерал-лейтенанта Рябышева, что командованием Юго-Западного направления было расценено как успех.

Советское наступление на Харьков

Однако успеху на острие наступления сопутствовали пассивные действия правого фланга Юго-Западного фронта и почти полное бездействие Южного. Кроме того, организованная советскими войсками оборона была крайне слабой, не оснащенной технически и не подготовленной к возможному контрнаступлению вермахта. Это позволило немцам перебросить людские, танковые и авиационные резервы к основанию Барвенковского плацдарма для нанесения решающего удара.

17 мая началось контрнаступление немцев. В первый же день летчики Люфтваффе обрели господство в воздухе, а 1-яя танковая армия вермахта прорвала оборону 9-й армии, оборонявшей южную часть Барвенковского плацдарма, создавая угрозу окружения советским войскам. Понимая тяжесть положения, начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Василевский предложил Сталину отвести части 6-й, 57-й и 9-й армий, но получил отказ. На это решение повлияли Тимошенко и Хрущев, все еще верившие во взятие Харькова. Это подтверждает донесение главнокомандования Юго-Западного направления, в котором содержится информация о переброске небольших сил для отражения контрнаступления немцев (80 танков), а также просьба выделить резервы для усиления Южного фронта. Но время было упущено, и 23 мая 1942 года кольцо вокруг советских частей замкнулось.

Подбитые советские танки в Харьковском котле

Лишь 25 мая 1942 года начались отчаянные попытки прорваться к своим. Но практически все они оказались безрезультатными, а уже 26 мая части окруженных были рассечены надвое и поодиночке разбиты к 31 мая. Лишь небольшим группам удалось ценой невероятных усилий прорвать окружение, но большая часть войск так и осталась в котле. Всего за несколько дней погибло порядка 170 тысяч человек, по немецким данным, в плен попало еще 240 тысяч, а также было захвачено свыше 1200 танков, 2000 орудий и 538 самолетов. Пропали без вести, погибли или были пленены несколько советских генералов, включая двух командующих армиями, начальника кавалерии, а также командиров дивизий, что было сопоставимо с итогами тяжелого 1941 года.

Сдавшиеся в плен советские солдаты

Харьковская операция, во многом похожая на Ржевско-Вяземскую и Любанскую, отличалась от них только тем, что столь колоссальные потери были понесены всего за две недели боев. Кроме того, если командующий 33-й армией генерал Ефремов застрелился, не желая сдаваться в плен, а командующий 2-й Ударной генерал Власов оказался в плену у немцев, то маршал Тимошенко сумел вырваться из котла живым и невредимым. К сожалению, он не оставил после себя мемуаров, видимо, осознавая, что в них нельзя было обойти тему столь тяжелого поражения.

Семен Тимошенко

Зато подробные мемуары написал Никита Хрущев. Нашлось в них место и для описания Харьковской катастрофы. По мнению Хрущева, в тот момент, когда он вместе с руководством Юго-Западного фронта осознал угрозу, которую нес слабый левый фланг и возможный удар по нему, наступление было прекращено. Однако вскоре к Хрущеву явился Баграмян, сообщивший об отмене Ставкой приказа о переходе к обороне, что могло обернуться катастрофой. Хрущев несколько раз звонил Сталину, однако убедить вождя остановить наступление не смог. Была попытка повлиять на Верховного через Василевского, но тот заявил, что Сталин уже принял решение.

В результате из воспоминаний Хрущева можно сделать вывод, что главным виновником катастрофы являлся Сталин, не внявший просьбам о приостановке наступления, а косвенным виновником стал Василевский, не сумевший убедить вождя в высокой вероятности поражения. В свою очередь Василевский описывает ситуацию несколько иначе. Он также упоминает о разговоре с Хрущевым и его просьбах поговорить со Сталиным, однако говорит и о том, что сам пытался убедить вождя в необходимости перехода к обороне, но получил отказ, поскольку Сталин ссылался как раз на донесения Юго-Западного направления. Василевский также сообщает и о точной дате, когда Тимошенко наконец прекратил наступление – 19 мая 1942 года, когда ударная группировка противника уже вошла в тылы наступающим советским частям.

Никита Хрущев в годы Великой Отечественной войны

Упоминает о Харьковской операции и Баграмян. В своей книге «Так шли мы к победе» он подробно описывает предшествующие неудачному наступлению события и действия частей в ходе боев. Так как именно Баграмян был одним из разработчиков операции, то вопрос о виновниках трагедии он воспринимал наиболее остро, поскольку именно его Сталин назначил ответственным за поражение, о чем лично писал 26 июня 1942 года Военному совету Юго-Западного фронта:

«Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку даже и как простой информатор. <…> Тов. Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии. Если тов. Баграмян покажет себя с хорошей стороны в качестве начальника штаба армии, то я поставлю вопрос о том, чтобы дать ему потом возможность двигаться дальше».

Согласно мнению Баграмяна, виновниками поражения стали не только командование Юго-Западного направления и Ставка, но и командующий Южным фронтом Родион Малиновский, который своей пассивностью позволил немцам перераспределить свои силы и провести контрнаступление.

Иван Баграмян

Иосиф Сталин в вышеупомянутом письме говорил также и о Тимошенко с Хрущевым, но им он сделал лишь устное предупреждение:

«Вы должны учесть допущенные Вами ошибки и принять все меры к тому, чтобы впредь они не имели места».

Столь мягкое «наказание» явно не соответствует тому, как поступили с командующим бронетанковыми войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенантом Владимиром Тамручи: его сперва снимают с должности и направляют в Военную академию, через год арестовывают. Семь лет он провел в Сухановской тюрьме под следствием, после чего скончался 28 октября 1950 года.

Сразу после провала операции командование Юго-Западным направлением направляет в Ставку подробный доклад, где отдельно выделяются причины поражения. Подробно описаны слабость 9-й армии, прорыв обороны которой в дальнейшем приведет к поражению, неспособность отдельных командиров управлять войсками, запоздалые решения о переброске танковых соединений и слабость авиации. Подобные ошибки, ответственными за которые были и Тимошенко, и Хрущев, и Баграмян, и другие военачальники, не только стоили жизни сотням тысяч советских солдат, но и дали немцам шанс на возможную победу. Уже 7 июля 1942 года развившие наступления войска вермахта заняли правобережье Воронежа и вскоре вышли к Сталинграду, что грозило тяжелыми последствиями. Спустя год после начала войны, СССР вновь стоял на краю гибели. Теперь судьба страны решалась здесь, на Волге.

Источники: Приказ наркомата обороны № 130 от 1 мая 1942 года; Никита Хрущев. Время. Люди. Власть; Александр Василевский. Дело всей жизни; Иван Баграмян. Так шли мы к победе; Константин Быков. Последний триумф Вермахта

Все, в принципе, теперь сходилось. Здравого смысла не было в том, что произошло с нами в том странном наступлении. Это было предательство…

Стали искать тех, кто остался живым в той мясорубке. Нашли Шуайба, он с двумя братьями во время боя находился на другом фланге. Тут мы сдружились еще с сыном Супиева Ромазана с Хурхи Кадибуттой. У него в этом бою тоже рядом с ним убило старшего брата, которого звали Супи. Из этого же аула Хути Бюрни, Кадибутта, из аула Хути Гаджи и я из Ханара. Мы сплотились вчетвером.

Тем временем немцы по одному водили всех пленных на допрос в какую-то контору, где находились переводчики. Допрос на русском языке вели трое офицеров. Спрашивали год рождения, откуда родом, где выдалось служить, сколько времени на войне, женат или нет, где находятся основные силы Красной Армии с техникой. Этого мы, конечно, не знали. Затем ставили отпечаток пальца вместо подписи. Ну и выдали регистрационный номер, накарябанный на алюминиевой плашке с веревкой, которую нужно было повесить на шею. Мой номер был 79697. У Кадибутты № 79698.

От нас опять отделили тяжелораненых и куда-то увели. Было мало надежды на то, что их оставили живыми, к тому же еще их увел тот самый немецкий офицер с хищным взглядом.

Нас же остановили у окраины села. На четверых по буханке хлеба выдали, покрытого ледяной коркой. Ею пришлось стучать по столу с силой, чтобы как-то ее поделить на части. Но не дали даже доесть, сразу погнали куда-то по сугробам. Некоторые не могли идти от истощения, поэтому их посадили в сани и доставили в концлагерь у Днепропетровска, куда и мы пришли следом. Название было его Шталаг.

Сокращенное русифицированное название 338-го концентрационного лагеря группы армий «Юг» сухопутных войск вермахта для военнопленных, в основном из числа рядового и младшего командного состава ВС СССР, и гражданских лиц, во время Великой Отечественной войны на оккупированной территории СССР.

Дата основания: август 1941 г. https://creativecommons.org/licenses/by-sa/4.0/

Пока мы к нему продвигались, немецкий офицер все горланил нам о том, что в этом лагере нас накормят, оденут и даже выпить дадут. Видимо, соблазнял, как мог, чтобы уменьшить вероятность попыток к побегу:

– Вы будете жить, как вам захочется, со своими земляками, друзьями. А когда закончится война, то нас всех отправят по домам за счет Германии.

В воротах навстречу к нам вышел комендант, прошелся перед нами павлином, произнес какую-то издевательскую речь, похвастался положением германских войск на фронте и провел нас внутрь, в лагерь. А внутри оказалось пленных видимо-невидимо. Среди них не было ни одного, кто был в состоянии что-то говорить от голода. Ужас стоял в их глазах от безысходности.

Нам приказали присесть на корточки в центре площадки. Узники, уже пробывшие в лагере какое-то время, стали в панике спрашивать у нас, которые и так еле держались на ногах, тоже от голода, есть ли у нас что-то съестное. На любой наш вопрос они отвечали, что лучше бы вы погибли там, на свободе, чем сюда попасть.

Распределили нас по баракам. За каждым был закреплен полицейский и старший полицейский, у которых была четко поставленная задача только лишь бить пленных.

Нам дали знать, что мы не зарегистрированы у них еще и поэтому нас пока не кормят. Только на следующее утро нам накидали буханок хлеба на восемь человек одну, пришедшие полицейский и старший полицейский. Видимо, кормить тоже входило в их обязанности.

Из группы пленных выбрали двух, которые занимались распределением хлеба, предварительно разрезавшие буханку на одинаковые, до миллиметра, кусочки. Строили всех, проверяли по номерам, назвавший свой регистрационный номер получал свой паек. Наверное, граммов 200 он весил.

По вечерам здесь давали суп, который пленные назвали баландой. Варили либо жмых, либо разрубали целиком кочаны капусты, и это было все в очень жидком виде. Эту баланду, наверное, и собаки не стали бы есть в нормальной жизни. Но нам в тот момент эта баланда казалась лучше, чем суп из свежего мяса. Хоть и ее нам наливали только по одному половнику.

На душе было тоскливо от безысходности. Мысли всякие лезли в голову… Надо было чем-то занять себя. Мы начали о работе подумывать. Все же, решили, лучше проводить 10 часов вне лагеря на природе, чем сидеть целыми днями за колючей проволокой и мечтать о еде и свободе. После раздачи хлеба с утра Гаджи Хутинский и я поторопились встать у ворот. К воротам подходили всегда часовые, отбирали определенное количество пленных и уводили на работы за территорию лагеря. В этот день мы тоже попали на работы по расчистке разгромленного после бомбежек города. В течение десяти часов грузили машины бетонными обломками, кусками металла и всяким мусором без перерыва на отдых. Мимо нас ходили местные жители, украинские женщины, дети. Смотрели на нас с жалостью и сочувствием. Видно было, что они хотели нам что-нибудь дать поесть, даже подавали знаки, что хотят передать что-то, но охранники очень строго за этим следили и не подпускали никого близко.

На следующий день, после того как мы получили хлебный паек, мы опять пошли к воротам. Пробирались к ним как можно ближе. Один из часовых заметил, что мы продвигаемся без очереди и со всей силы ударил Гаджи в спину штыком. Гад! К счастью, на Гаджи была плотная одежда, и удар оказался несмертельным, но крови было много.

В этот день нас повели за город. Охраняли нас один немец помоложе, лет двадцати пяти, и более зрелый австриец, лет сорока пяти. Он почему-то очень боялся этого молодого немца. Они выдали нам лопаты и повели куда-то за поселок. Выбирали камни, коряги, рыли ямы и закапывали все это, а если были какие-то лужи с грязью, то засыпали и выравнивали их. Много в этот день мы прошли по дороге, вдоль которой расстилались луга и были лесополосы. Все же лучше, чем сидеть в бараке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.