Она будет жить с нами

Амелия Борн

Она будет жить с нами

– Она будет жить с нами, – безапелляционно заявляет муж.

Растерянно перевожу взгляд на женщину, сидящую на моей кухне.

Кладет руку на живот в защитном жесте.

– Да, Карина беременна, – спокойно добавляет Эдик и повторяет: – Она будет жить с нами.

Я вышла замуж по любви. Хотела быть лучшей, подстраивалась под все желания мужа. Но однажды мой мир рухнул, когда Эдик привел в наш дом свою любовницу и заявил:

– Она будет жить с нами.

– Уль! Улья-на! – чуть нараспев обратилась ко мне Машка, с которой мы работали в цветочном магазине, где я трудилась флористом.

– А? – подняла я голову от планшета. – Опять заказ?

– Нет, – рассмеявшись, проговорила напарница. – Просто зову тебя, зову. А ты опять в облаках витаешь.

В облаках я витала, изучая каталог одежды для новорожденных, который попался мне на глаза совершенно случайно. Как будто само провидение так и подсовывало подобное, а я не могла ничего с собой поделать. Сидела и пялилась на коллекции этого года. Боди со смешными принтами, крохотные ползунки и костюмчики. Все это было таким милым и вызывало такой восторг, когда я это видела, что спорить со своими чувствами было бесполезно.

– Да тут… попалось кое-что, – ответила расплывчато и закрыла вкладку. – А чего зовешь-то? – спросила у Машки.

– Так домой пора. Закрываемся и все, – ответила она и унеслась по своим делам.

Я же посмотрела на потухший экран планшета и горестно вздохнула. Все эти ползуночки и кофточки порождали во мне такие чувства, что я не знала, что с ними делать. Я отчаянно хотела ребенка. Наверное, с того самого момента, когда вышла замуж за Эдика. Он уверял меня, что нам пока заводить потомство рано. Мне двадцать три, ему – на двадцать лет больше. Для мужика сорок с хвостиком – не возраст. Еще успеется. А я так хотела родить ему сына или дочь… Так жаждала взять на руки малыша – продолжение нашей любви. Вот и сайты мне попадались сейчас на эту тематику. Сговорилась, что ли, вселенная сама с собой?

– Закрываемся, – скорее сама себе, чем кому-то, проговорила я и, начав собирать весьма симпатичный букет из тех цветов, что можно было отправить в корзину с пометкой «некондиция», начала продумывать, что приготовлю Эдику на ужин.

До дома я всегда добиралась традиционным способом – две остановки на метро и несколько минут прогулочным шагом. В этот вечер настроение было особенно хорошим. Потому что я вдруг поняла – все мои страхи, связанные с предстоящей беременностью, надуманы. И вовсе Эдик не отказывался от нашего совместного малыша. Нисколько. Мне это показалось – и точка! Да, вполне стоило отложить рождение первенца, с этим я вполне была согласна с мужем. Но рано или поздно ребенок у нас появится. Так зачем сейчас настолько зацикливаться на этом?

Я распахнула дверь в нашу с Эдом квартиру. Взгляд скользнул по тому, что сначала сознание словно бы отрезало. По женским туфлям, стоящим на полу в нашей прихожей. Я сначала застыла на месте, а потом – чутко вслушалась в звуки, раздающиеся с кухни. Почему-то казалось, что если обладательница этой обуви где-то рядом, так именно в сердце моего дома. Потом взгляд сам по себе метнулся к спальне. Она как раз просматривалась из прихожей. Постель застелена, причем именно так, как обычно это делала я – подушка к подушке. У нас их была целая коллекция, от самых крохотных до обычного размера. Их сшила я. Эдик частенько посмеивался надо мной, говоря, что нам можно открывать собственную фабрику по производству спальных принадлежностей.

Сердце застучало сильнее, а слух обострился. Я вновь и вновь прислушивалась к звукам, зажав букет в руке с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Тишина. Казалось, в пустоте квартиры образовался вакуум. В пустоте ли? Учитывая туфли в прихожей, я очень в этом сомневалась. Скинув обувь, решительным шагом направилась на кухню. И замерла на пороге, увидев мужа с какой-то женщиной. Они сидели за столом, перед незнакомкой стояла чашка… Моя любимая, с муми-троллем на глиняном боку. Эдик поднялся мне навстречу, на мой растерянный взгляд ответил привычно, подойдя и скользнув губами по моей щеке.

– Добрый вечер, – поздоровалась я чуть нервным голосом.

А у самой в голове предположения рождались, одно за другим. Кто это вообще? Что здесь делает? Может, Эдичка помог ей, ну, скажем, на дороге. Или это была, например, новая сотрудница его кафе? Но какого черта она делала у нас дома?

– Добрый вечер, – ответила женщина и теперь уже настала ее очередь бросать на моего мужа растерянно-тревожный взгляд.

– Это Карина.

Эдик отошел от меня и, как ни в чем не бывало, вновь устроился за столом. Как будто пояснений больше было не нужно. Это Карина – и все. На этом, по его разумению, информации для меня было достаточно.

– И? – уточнила я, и муж раздраженно подернул плечами.

– Без «и», Ульян. Это Карина и она будет жить с нами.

В его тоне послышались безапелляционные нотки. Насколько раньше я любила их слышать, настолько сейчас они были отталкивающими. Потому что до меня далеко не сразу дошло, что именно произнес муж. Она будет жить с нами? Это вообще кто? Дальняя бедная родственница, о которой я ничего не знала до этого момента?

– Почему?

Пять баллов, Уль. За этот вопрос, что сейчас прозвучал так, словно я была совершенно беспомощна перед какими-то обстоятельствами, о которых пока ничего не знала, но которые уже успели меня коснуться.

– Что – почему? – сделал вид, что не понимает, о чем речь, Эдик.

– Почему она будет жить с нами?

Я так и продолжала сжимать чертов букет. Несколько крупных бордовых гербер и веточки гипсофилы. Идеальное, на мой взгляд, сочетание. Легкость, которая уравновешивает. И которой сейчас я, черт побери, не чувствовала от слова совсем.

– Уль… потому что я так решил, – притворно уставшим голосом сказал Эдик, и тут я заметила, как Карина положила руку на живот.

Словно бы в защитном жесте. Мой испуганный взгляд переметнулся на мужа. Тот был совершенно спокоен.

– Да, Карина беременна. От меня. И она будет жить с нами.

Это известие настолько ошарашило, что букет выпал из моей руки и приземлился на пол с тихим шелестом.

Я стояла, смотрела на эту незнакомую женщину, которая смело выдерживала мой взгляд, а у самой сердце билось так отчаянно и быстро, что вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.

Эд всегда был таким… Требовал беспрекословно ему подчиняться, выполнять все, о чем бы ни попросил. И мне это нравилось, иначе бы не вышла за него замуж.

Познакомились мы два года назад, в кафе, принадлежащем мужу, куда я устроилась официанткой для подработки, пока училась в институте. Эд мне запал в душу сразу, когда вдруг перехватил поднос, что едва не опрокинулся на посетителя. Сейчас момент нашего знакомства так и стоял перед глазами.

«Осторожнее… Ульяна, – сказал Эдик, мазнув взглядом по бейджику на моей униформе. – Не хотелось бы увольнять такую… прекрасную сотрудницу».

И нет, вовсе не тот факт, что Эд был владельцем этого кафе привел меня в его постель, а после – под венец.

– Карина беременна, – выдохнула я, тяжело оперевшись на стол.

Она носила ребенка моего мужа. Того самого, о котором Эдик говорил мне, что с ним нужно подождать. И муж не просто принял решение воспитывать его на стороне, о чем я бы, возможно, никогда не узнала. Он вот так открыто и спокойно заявлял, что его любовница будет жить с нами!

Я выбежала из кухни, по пути наступив на свой несчастный букет. Метнулась в спальню, потом – в гостевую комнату. Наткнулась на две внушительных сумки, что стояли возле шкафа. Показалось, что от них пахнуло сладковатым смрадом. Фу, какая гадость! Какой ужас…

Я принялась пинать вещи Карины в сторону выхода. Остановилась лишь от стона-вскрика их обладательницы, что уже маячила на пороге:

– Эдичка!

Она вновь схватилась за свой плоский живот. От этого жеста и этого голоса к горлу подкатила тошнота. Так своего мужа называла только я!

– Ульяна, хватит! – выкрикнул Эдик, схватив меня за плечи и ощутимо встряхнув.

В этот момент я почувствовала себя китайским болванчиком, потому что голова моя качнулась взад-вперед несколько раз.

– Иди в душ и приди в себя, – процедил муж, начиная выпихивать меня из комнаты.

Той комнаты, которую мы с ним обставляли вдвоем какие-то пару лет назад! Той, в которой теперь, как выяснилось, будет жить его любовница.

– Нет! – выдохнула я, цепляясь за рубашку мужа. – Нет!

Сама не могла бы сказать, сколько всего было вложено в это слово. Мольба о том, чтобы весь этот жуткий спектакль прекратился? Да, пожалуй, она была на поверхности. Впрочем, муж все понял по-своему.

– Я сказал – да, – зло выплюнул он и потащил меня в сторону ванной.

Эд был крупным, высоким, сильным. Слащавость рядом с ним и не ночевала, а компромиссы он вообще не рассматривал как часть своего «я». Мне бывало трудно с этим мужчиной, но я была младше него на двадцать лет. К тому же – женщиной. А женщины, как известно, способны сгладить углы там, где это необходимо. Да и спорить с авторитетом мужа – последнее, чего я желала.

Суровая и тяжелая школа девяностых тоже сказалась на его характере. Он прошел ее вместе с друзьями, пытаясь вылезти из нищеты и разрухи, царивших всюду. Удалось это сделать не без криминала, но как иначе? Выжить могли лишь сильнейшие, потому что времена были лихими.

Моя семья оказалась одной из тех, кого внезапный распад Союза не только истощил, но и сильно сломил. Я всё больше осознавала, как тяжело было жить в те времена. Потеряла своих родителей очень рано и практически не помнила их. С пятилетнего возраста меня воспитывал дедушка – профессор философии. Он был чудесным, добрым, но совершенно непрактичным и доверчивым человеком. Во многом (что мне приходилось признавать) я унаследовала от него его качества.

Когда в моей жизни появился Эдик – напористый, немного опасный и, казалось, способный решить любую проблему с легкостью, – я влюбилась в него с первого взгляда. Мы быстро сыграли свадьбу, пышную и шумную. Эдик не любил тянуть время, как и проявлять излишнюю скромность. Мои попытки организовать элегантное и приватное торжество для самых близких были моментально отвергнуты. Его статус требовал масштабного празднования. Кроме того, он считал грехом не похвастаться такой молодой и красивой женой, что, по его мнению, лишь усиливало мою привлекательность в его глазах. Я, конечно, уступила. Свадьба длилась, должно быть, целую неделю. По ее окончании, казалось, во всем нашем уже немалом, но стремительно развивающемся городе не осталась ни одной собаки во дворе, которая бы не знала, что Ульяна Валиева стала женой Эдуарда Каблукова.

Новая фамилия, которую я теперь носила, совершенно не радовала дедушку. Он и самого Эда, откровенно говоря, не особенно любил. Несмотря на то что тот фактически спас нас от полного краха, когда коммунальные долги и проценты по кредитам, которые дедушка накопил под грабительские ставки, достигли непомерных размеров. «Он слушает и слышит только себя, – упрямо твердил дедушка вплоть до своей кончины год назад, когда его поразил инсульт. – Да и ему следовало бы изменить свою босяцкую фамилию на что-то более респектабельное. Неприлично девочке из уважаемой интеллигентной семьи носить фамилию Каблукова. Ульяна, как ты можешь быть Каблуковой?!»

Иногда дедушка так горячился, что у него даже подскакивало давление. Я старалась успокоить его, хотя в глубине души считала, что это в основном говорит о простой стариковской ревности. Мы прожили много лет вдвоем. Не слишком обустроенно и временами откровенно бедно, но, тем не менее, дружно и по-своему счастливо. В каком-то смысле, мы были друг для друга центром существования, единственными близкими людьми. Я всегда была его идеальной внучкой профессора, как он сам любил подшучивать. У меня были хорошие оценки, я вела себя прилично, помогала по дому и все свободное время посвящала занятиям бальными танцами.

Этот спорт был, безусловно, дорогим, но танцевальная студия, которую я посещала, имела великолепных спонсоров, щедро поддерживающих наиболее перспективных танцоров. К счастью, я была среди их удачливых подопечных. К сожалению, ближе к выпускному классу в студии начались какие-то проблемы, возник конфликт между совладельцами, и спонсорская поддержка закончилась. Танцы пришлось оставить. Я очень скучала по регулярным тренировкам и сиянию паркета. Часто мне снилось, как я выхожу на тур вальса, окутанная знакомыми с детства ощущениями, звуками и ароматами.

В первый год после свадьбы, когда Эдик вручил мне пластиковую карту с довольно серьёзной суммой на домашние расходы, у меня возникла мысль о том, чтобы снова начать тренировки. Конечно, о профессиональной карьере больше не стоило и мечтать, но вернуть в свою жизнь любимое занятие в качестве хобби было вполне возможно. К тому же, это было полезно для фигуры.

К сожалению, перспектива иметь жену-танцовщицу привела Эдика в ярость. Тогда у нас с ним произошла ужасная ссора – первая серьезная в нашей жизни. И, как показало время, последняя. Я больше не беспокоила его сомнительными предложениями, четко усвоив, какого поведения он от меня ожидает. Пришлось перевестись на заочную форму обучения в институте.

Конечно, соответствовать требованиям состоявшегося мужчины, почти вдвое старше меня, было непросто. Но, кажется, у меня это получалось, и я искренне считала, что благодаря своим стараниям и любви нашла рецепт стабильного семейного счастья.

Довольный Эдик превращался в самого щедрого и понимающего мужа. Он даже разрешил мне выйти на работу, устроив меня флористом в цветочную лавку жены какого-то его друга юности. Очень кстати пришлись курсы, которые я закончила, внезапно увлекшись флористикой и всем, что с ней связано.

Я всегда отличалась любознательностью и постоянным желанием учиться. Видимо, это было наследием потомственных ученых и многолетними занятиями спортом, приучившими к постоянной физической активности.

В роли статусной идеальной домохозяйки я чувствовала себя неуютно – как слон в крохотной балетной пачке, которому велели притворяться примой Большого театра. С другой стороны, я очень сильно любила мужа и была благодарна ему за то, что, появившись в моей жизни, он вытащил нас с дедушкой из бездонной долговой ямы.

За это я была готова на любые жертвы, лишь бы Эдик был счастлив и не пожалел о своем выборе. Наверно, если бы у нас появился малыш, он окончательно изгнал бы из моей головы все глупые и тревожные мысли, наполнив дни высшим смыслом и заботами. Но если бы я только могла предположить, что скорое отцовство Эдика обернется для меня не счастьем, а настоящим чистилищем, куда муж швырнет меня на глазах своей беременной любовницы…

– Умойся, – отчеканил муж полным безразличия голосом. – Или тебя умою я.

Скосив взгляд, наткнулась глазами на маячившую в дверях ванной любовницу Эда. Она стояла с совершенно умиротворенным выражением на лице и рукой на своем дурацком животе.

Кивнув, я открыла кран и начала плескать себе в лицо пригоршни ледяной воды. Мне действительно это требовалось, чтобы хоть немного прийти в себя. А потом… Что делать потом, я пока не представляла.

– Молодец, – муж протянул мне полотенце и я наскоро промокнула лицо.

Хорошо, что косметики на нем было по минимуму – Эдик не разрешал мне ярко краситься, да я особо к этому никогда и не стремилась. Хотя, конечно, на лицо яркий макияж я наносила. Во время выступлений. Впрочем, сейчас это было далеко в прошлом.

– Идем, обговорим все спокойно, – мягким тоном, в котором теперь мне чудилось притворство, сказал муж.

Как… как я могла быть спокойной, когда меня уничтожили? Унизили? Растоптали? И за что? За то, что старалась быть идеальной женой?

– Можно это сделать без Карины? – спросила я, ненавидя себя за то, что пока подчиняюсь.

Вынуждена это сделать, ведь несмотря на оторопь и ужас, что я испытывала сейчас, в голове вспышками появлялись мысли о том, что меня может ждать впереди.

Что будет ждать, точнее.

Быстро мазнув взглядом по беременной любовнице, которая отступила и опустила голову (очень не хотелось думать в этот момент, что она словно бы разрешает ему говорить с женой наедине), Эд кивнул. Я направилась на кухню, по пути закладывая руки в карманы джинсов. Пальцы дрожали, а я совсем не хотела, чтобы это видел муж, или, не дай бог, его Карина.

– Я хочу все знать, – сказала дрожащим голосом, отходя к окну.

Эд, как ни в чем не бывало, устроился за столом – на том месте, которое совсем недавно занимала его любовница. Я с отвращением покосилась на кружку перед ним. Нужно будет ее выбросить. Сама же поймала себя на том, что чутко прислушиваюсь к звукам, доносящимся оттуда, где осталась Карина, но ответом была абсолютная тишина. Наверно, она подслушивала…

– А что тебе нужно знать? – уточнил Эдик, раздраженно поведя плечом. – Карина носит моего сына. Я не хочу, чтобы он жил не в моем доме. Все мое должно быть рядом и оставаться на этом месте всегда. Вот и все, что тебе нужно знать.

Я смотрела на Эда во все глаза и не узнавала его. Или это пелена, спавшая с моих глаз, открывала мне мужа по-новому? В его словах мне слышалась неприкрытая… угроза, что ли?

– Как ты себе это представляешь? Мы будем жить все втроем? – от нелепости этого вопроса с губ моих сорвался нервный хохот.

Я же держалась из последних сил, но понимала – это ненадолго. Я просто не вытерплю и сорвусь.

– Сначала – да. Потом – вчетвером.

Как забавно… Он говорил о ребенке, которого ему должна была родить Карина, так, словно это было совершенно нормальным. Словно я не говорила ему о том, что хочу стать матерью!

– А спать ты станешь с нами по очереди?

Разумеется, я не собиралась допускать даже мысли, что моя жизнь теперь пойдет по такому сценарию, но… Но мне все это до сих пор казалось шуткой, фарсом, насмешкой. Я подспудно ждала, что Эдик скажет, например, будто он так решил меня разыграть, и на самом деле, Карина – его дальняя троюродная сестра, которой некуда податься. Или просто наемная актриса… Зачем только это ему было нужно? Ответить на этот вопрос я не могла, но уже готова была принять любое, даже самое абсурдное объяснение. Кроме того, которое уже было озвучено.

– Милая… давай ты не будешь забивать свою хорошенькую голову такой ерундой.

Эдик поднялся из-за стола и подошел ко мне. Обхватил за плечи и провел по ними ладонями сверху-вниз и обратно.

– С Кариной я разберусь сам. Это только моя забота. Наша с тобой жизнь не изменится. Отношение к тебе с моей стороны и со стороны моего окружения не изменится тоже.

Эд говорил это все, а меня подкидывало от эмоций. Он уже мне изменил! Уже ложился в постель с другой, причем совсем недавно! Какой срок был у Карины? Если уже было известно, что это сын, но живот не начал расти… Месяца четыре-пять?

Боже… Да я ведь знала даже это! Что живот может начать расти только неделям к двадцати пяти. Что порой определить пол можно даже на первом узи, которое делается недель в десять-двенадцать. Я изучила этот вопрос вдоль и поперек, но беременной при этом оказалась не я, а любовница моего мужа…

– Я не хочу так жить. Не буду, – выдохнула в ответ, скидывая руки Эда.

При этом жесте в глазах его загорелся нехороший злой огонек.

– Я тебе не игрушка! Я не бесправная вещь! Я не смирюсь с подобным!

Вихрем промчавшись в нашу спальню, я распахнула дверцы шкафа и, выудив с нижней полки внушительный чемодан, раскрыла его и начала бросать в него вещи. Невпопад, не заботясь о том, что именно мне будет нужно на первое время. Дорогие платья в пол, толстовки, деловые блузки – все летело в нутро чемодана, и я понимала, что сейчас это будет единственное мое имущество… Вот эти вот шмотки, купленные мне мужем.

– Подумай-ка о том, что стоит и чего не стоит делать, – раздался с порога комнаты голос Эдика.

Я перевела на него невидящий взгляд. Дыхание сбивалось, делать каждый новый вдох я могла через силу.

– Я ухожу! – заявила, пытаясь схватить ртом хотя бы порцию кислорода.

– Нет… ты не поняла, – покачал головой муж и спокойно прикрыл глаза. При этом на лице его появилась холодная усмешка. – Подумай ночку – а может, больше – о своих дальнейших действиях.

Он резко захлопнул дверь, после чего в замке ее повернулся ключ. Я метнулась к выходу из комнаты, схватилась за ручку и дернула ее на себя. Раз-другой-третий. Это не помогло.

Эд меня запер! Запер там, где у меня не имелось телефона… Там, где я была без воды, еды и туалета… И там, откуда я не могла выйти и добраться до остальной части квартиры, в которой сейчас, совершенно привольно, расположилась Карина.

Беременная любовница моего мужа.

Передо мной вновь возник образ этой змеи. Поразило, насколько мы были не похожи друг на друга. Разве что рост у нас был примерно одинаковым. Во всем остальном – словно небо и земля. По материнской линии у меня есть армянские корни, хоть и довольно далекие, но южный колорит мне вполне удалось сохранить. У меня густые темно-каштановые волосы, смуглая кожа и выразительные карие глаза. Моя фигура всегда была предметом гордости, а среди бальников дряблые животы и некрасивые ноги просто не встречаются. Внешность в этом спорте играет далеко не последнюю роль, поэтому я имела возможность наблюдать за красавицами на протяжении всего времени.

Что самое удивительное, раньше я была уверена, что Эду нравятся только девушки моего типа – яркие фигуристые брюнетки среднего роста. Однако беременная Карина просто разрушила это суждение. У нее щеки, хотя лишнего веса нет. Фигура? Вполне обычная. Руки, ноги, небольшая грудь. Кожа светлая, с веснушками, которые вдруг запомнились мне и не оставляли покоя. Глаза водянисто-зеленые, рот маленький, нос чуть приподнят. Волосы тонкие, рыжеватые, и я так и не успела выяснить, натуральные они или крашеные. На ее миловидном лице не было ни капли косметики. Но особенно поразило меня платье в цветочек – собранное под грудью и расклешенное к низу. С ее изящно сложенными на животе руками она выглядела настоящим воплощением материнства. Хотелось сказать, что могла бы стать иконой.

У меня даже не возникало и тени сомнения, что это явление Мадонны – всего лишь хитроумный тактический ход. Хотя бы потому, что Эдик всегда любил наряжать меня в такие наряды. Вот только пузом меня не одарил. А вот Карине повезло.

Злость и отчаяние чередовались во мне, накатывая волнами. Я стояла, не зная, что делать и как дальше быть, уставившись на запертую дверь. Бить окна или, не дай бог, выпрыгивать из них…? Нет, после столь убойного унижения к еще большему я пока не была готова.

– Подумать. Мне надо подумать, – стала повторять как мантру, стараясь уцепиться за эту мысль, как за единственную опору.

В каком-то полубреду уселась на кровать, но сосредоточиться никак не удавалось. В голове упорно всплывали вопросы, вызывающие лютую тошноту, каждый раз пробивая очередное дно моего персонального ада. «Что они там сейчас делают?» – эта мысль всплыла и зациклилась, как старая, неисправная пластинка.

Я истерично рассмеялась. Самое ужасное, что под всем этим потоком ненависти и обиды к Эдику и его «девке» вдруг поднялось чувство вины. Внутри меня копошилось что-то слабое, но упрямое, что продолжало тянуть обратно к воспоминаниям о том, каким он был. Нет, Эдик хороший, щедрый и благородный. Он пришел на помощь, когда никого больше не было. Он спас дедушку и меня, погасив долги. Если бы не он, мы, возможно, потеряли бы квартиру, к которой дедушка так привязался, и это вряд ли бы он пережил.

Конечно, я слышала, о чем шептались некоторые кумушки на нашей свадьбе. Говорили, что я – тепличная дурочка, которую Эд, мол, купил себе и теперь будет держать при себе вечно благодарной за это. Такие завистливые комментарии я легко игнорировала. Ведь, в конце концов, богатых людей на свете много, но только Эд протянул мне руку помощи. Быть благодарной и верить в идеальность своего мужа было просто. Но теперь я начала сомневаться: может, действительно, те, кто смотрел на меня с жалостью, были правы?

Я обхватила себя за плечи и зарыдала, но даже слезы текли беззвучно. Мысль о том, что рыжая гадина может услышать мои всхлипы, была просто невыносимой, и я молча давилась слезами, пытаясь скрыть свои чувства ото всех.

В какой-то момент, истощенная эмоциями, я просто отключилась. Проснулась около четырех утра от голодного спазма в животе и приступа удушья. Сначала, по привычке, потянулась рукой к мужу, хотела сказать ему, что мне плохо. Но постель оказалась пустой, и вдруг все воспоминания нахлынули на меня волной.