Оно. Том 1. Тень прошлого

Джордж засмеялся:

– Думаю, да, – потянулся к кораблику… и вновь отвел руку. – Как ты оказался там, внизу?

– Ветер с дождем просто задули меня туда, – ответил Пеннивайз, Танцующий клоун. – Они задули туда весь цирк. Ты чувствуешь запах цирка, Джордж?

Джордж наклонился вперед. Внезапно в нос ударил запах арахисовых орешков! Горячих поджаренных арахисовых орешков. И уксуса! Белого, который через дырку в крышке льют на картофель фри! А еще запах сахарной ваты и жарящихся пончиков. Плюс слабый, но ядреный запах говна диких животных. Распознал он и запах опилок на арене. Но при этом…

При этом никуда не делись запах мутного потока, и гниющих листьев, и темных водосточных теней. Сырой, гнилостный запах. Подвальный запах.

Только остальные запахи были сильнее.

– Конечно, чувствую.

– Хочешь свой кораблик, Джорджи? – спросил Пеннивайз. – Я повторяю вопрос только потому, что он вроде бы не так уж тебе и нужен. – Он поднял кораблик выше, улыбаясь. Клоун был в мешковатом шелковом костюме с большими оранжевыми пуговицами, ярко-синем галстуке, больших белых перчатках, какие обычно носили Микки Маус и Дональд Дак.

– Да, хочу. – Джордж смотрел в водосток.

– И шарик? У меня есть красные, зеленые, желтые, синие…

– Они летают?

– Летают? – Глаза клоуна округлились. – Да, конечно, летают. Они летают! А еще есть сахарная вата.

Джордж потянулся к водостоку.

Клоун схватил его за руку.

И Джордж увидел, что лицо клоуна изменилось.

Он увидел перед собой ужас, в сравнении с которым самые жуткие образы существа в подвале казались сладкими грезами. Увиденное разом, одним ударом когтистой лапы, лишило его рассудка.

– Они летают, – проворковала тварь в водостоке сдавленным, посмеивающимся голосом. Она крепкой, обжимающей хваткой держала руку Джорджа и тащила его к ужасной темноте, куда с шумом и ревом низвергалась вода, унося к океану смытый в нее дождем мусор. Джордж изогнул шею, чтобы не смотреть в эту запредельную черноту, и закричал в дождь, бессвязно кричал в белое осеннее небо, широкой дугой изогнувшееся над Дерри во второй половине того дня, осенью 1957 года. Его пронзительные, душераздирающие крики услышала вся Уитчем-стрит: в домах, что ниже водостока, что выше, люди бросались к окнам или выбегали на крыльцо.

– Они летают, – рычало Оно, – летают, Джорджи, и когда ты окажешься внизу со мной, ты тоже будешь летать, ле…

Плечо Джорджа прижало к бетону бордюрного камня, и Дэйв Гарденер, который оставался дома, из-за наводнения не пошел в «Корабль обуви», где работал, увидел только мальчика в желтом дождевике, маленького мальчика, кричащего и дергающегося в мутной воде, которая перехлестывала его лицо, отчего крики частично захлебывались, пузырясь.

– Все внизу летает, – шептал посмеивающийся, мерзкий голос, а потом внезапно мальчик услышал, как что-то рвется, накатила волна слепящей боли, и на том для Джорджа Денбро все закончилось.

Дэйв Гарденер поспел туда первым, и хотя он подбежал к водостоку через сорок пять секунд после первого крика, Джордж Денбро уже умер. Гарденер схватился за дождевик на спине мальчика, вытащил его на мостовую… и начал кричать сам, когда тело Джорджа повернулось у него в руках. Левая сторона дождевика стала ярко-красной. Кровь лилась в водосток из рваной дыры в том месте, где была левая рука мальчика. Круглая головка плечевой кости, отвратительно яркая, торчала из порванной материи.

Глаза мальчика смотрели в белесое небо и уже начали наполняться дождем, когда Дэйв, пошатываясь, двинулся навстречу другим людям, бегущим по улице.

4

Где-то внизу, в водостоке, почти до отказа набитом мусором («Там никого не могло быть, – потом объяснял шериф округа репортеру «Дерри ньюс», и в голосе слышались ярость и раздражение: он едва сдерживался, чтобы не сорваться на крик. – Даже Геркулеса унесло бы этим потоком»), сложенный из газетного листа кораблик Джорджа мчался вперед по темным кавернам и длинным бетонным тоннелям, в которых ревел водяной поток. Какое-то время он плыл бок о бок с дохлым куренком, чьи когтистые, как у ящерицы, лапки смотрели в потолок, с которого капала вода. Потом, в каком-то пересечении к востоку от города, куренка унесло влево, а кораблик Джорджа поплыл прямо.

Часом позже (мать Джорджа лежала в палате интенсивной терапии городской больницы Дерри, там ей дали успокоительного, а Заика Билл, бледный и потрясенный, молча сидел на кровати, слушая рыдания отца, доносящиеся из гостиной, где мать играла на пианино «К Элизе», когда Джордж вышел из дома) кораблик вылетел из бетонной трубы, как пуля вылетает из ружейного ствола. Поплыл по водоводу и далее по безымянному каналу. Двадцать минут спустя, когда кораблик добрался до бурлящей, вздувшейся реки Пенобскот, на небе начали появляться первые просветы синевы. Прекратился и дождь.

Кораблик нырял носом, раскачивался, иной раз черпал воду, но не тонул. Два брата хорошо потрудились: борта оставались водонепроницаемыми. Я не знаю, где закончилось его плавание и закончилось ли. Возможно, он достиг океана и до сих пор бороздит его просторы, как волшебный корабль из сказки. Я знаю только одно: он держался на поверхности и несся на гребне потока, когда пересек административную границу города Дерри, штат Мэн, и, тем самым, навсегда уплыл из этой истории.

Глава 2. После фестиваля (1984 г.)

1

Адриан носил эту шляпу по одной причине (как потом скажет его рыдающий бойфренд в полиции) – потому что выиграл ее на конкурсе «Бросай до победного» в ярмарочном комплексе в Бэсси-парк, за шесть дней до смерти. Он ею гордился.

– Он носил ее, потому что любил этот говенный город! – выкрикнул копам Дон Хагарти, бойфренд Адриана.

– Хватит, хватит, в таких словечках нужды нет, – ответил ему патрульный Гарольд Гарденер, один из четырех сыновей Дэйва Гарденера. В тот день, когда его отец вытащил из водостока бездыханное, однорукое тело Джорджа Денбро, Гарольду Гарденеру было пять лет. В этот день, почти двадцать семь лет спустя, тридцатидвухлетний и лысеющий Гарольд понимал, что горе и боль Дона Хагарти – реальность, но не мог заставить себя отнестись к ним серьезно. Этот мужчина (если кому-то хотелось называть его мужчиной) красил губы и носил атласные лосины, такие обтягивающие, что не составляло труда сосчитать все морщинки на его члене. Горе – горем, боль – болью, он все равно оставался педиком. Как его друг, покойный Адриан Меллон.

– Давайте повторим еще разок, – предложил напарник Гарольда, Джеффри Ривз. – Вы вдвоем вышли из «Сокола» и направились к Каналу. Что произошло потом?

– Сколько раз я должен говорить вам одно и то же, придурки? – Хагарти по-прежнему кричал. – Они убили его! Столкнули в воду. Решили, что они в Мачо-Сити! – Дон Хагарти заплакал.

– Еще разок, – терпеливо гнул свое Ривз. – Вы вдвоем вышли из «Сокола». Что произошло потом?

2

В комнате для допросов чуть дальше по коридору двое полицейских Дерри беседовали с семнадцатилетним Стивом Дюбеем. Этажом выше, в кабинете инспектора по надзору за условно осужденными, еще двое допрашивали восемнадцатилетнего Джона Гартона по кличке Паук, и, наконец, в кабинете начальника полиции сам шеф Эндрю Рейдмахер и заместитель окружного прокурора Том Баутильер вели допрос пятнадцатилетнего Кристофера Ануина. Кристофер, в вываренных джинсах, измазанной машинным маслом футболке и массивных тупоносых саперных сапогах, плакал. Рейдмахер и Баутильер занялись им, потому что совершенно справедливо предположили, что он – слабое звено.

– Давай повторим еще разок, – предложил Баутильер Кристоферу, произнеся эту фразу практически одновременно с Джеффри Ривзом, который находился двумя этажами ниже.

– Мы не собирались его убивать, – лепетал Ануин. – Все эта шляпа. Мы не могли поверить, что он будет носить эту шляпу после… вы понимаете, после того, как Паук предупредил его в первый раз. Наверное, мы хотели припугнуть его.

– За то, что он сказал, – вставил шеф Рейдмахер.

– Да.

– Сказал Джону Гартону семнадцатого июля, во второй половине дня.

– Да, Пауку. – Из глаз Ануина вновь брызнули слезы. – Но мы пытались его спасти, когда увидели, что он в беде… во всяком случае, мы со Стиви Дюбеем пытались… мы не собирались его убивать!

– Брось, Крис, не засирай нам мозги, – отмахнулся Баутильер. – Вы же сбросили этого маленького гомика в Канал.

– Да, но…

– И вы трое сами пришли сюда, чтобы выложить все начистоту. Шеф Рейдмахер и я это ценим, верно, Энди?

– Будь уверен. Только настоящий мужчина готов отвечать за то, что он сделал, Крис.

– Так что не опускайся до лжи. Вы решили бросить его в Канал, как только увидели, что он и его дружок-гомик выходят из «Сокола», так?

– Нет! – яростно запротестовал Крис Ануин.

Баутильер достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Мальборо», сунул сигарету в рот. Потом предложил пачку Ануину:

– Сигарету?

Ануин взял. Баутильеру пришлось гоняться пламенем спички за кончиком сигареты, потому что губы подростка тряслись.

– В том числе и потому, что он был в этой шляпе? – спросил Рейдмахер.

Ануин глубоко затянулся, опустил голову, сальные волосы упали на глаза. Он выпустил дым через нос, усыпанный угрями.

– Да, – едва слышно выдохнул он.

Баутильер наклонился вперед, его карие глаза сверкнули. Лицо стало хищным, но голос оставался мягким.

– Что, Крис?

– Я сказал, да. Думаю, так. Сбросить в Канал. Но не убивать. – Он поднял голову, охваченный паникой, жалкий, все еще не способный осознать колоссальные перемены, которые произошли в его жизни после того, как вчера вечером в половине восьмого он вышел из дома, чтобы с двумя друзьями повеселиться в последний вечер проходящего в Дерри фестиваля «Дни Канала». – Не убивать! – повторил он. – И этот парень под мостом… я до сих пор не знаю, кто он.

– Какой парень? – спросил Рейдмахер без особого интереса. Эту часть они уже слышали, и ни один в нее не поверил – рано или поздно обвиняемые в убийстве практически всегда указывают на какого-то таинственного другого парня. Баутильер даже придумал название этой увертке: синдром однорукого мужчины, отталкиваясь от старого телесериала «Беглец».

– Парень в клоунском костюме, – ответил Крис Ануин и содрогнулся. – Парень с шариками.

3

Фестиваль «Дни Канала», который проходил с 15 по 21 июля, удался, с этим соглашалось большинство жителей Дерри: положительно сказался и на нравственном облике города, и на его имидже… и на кошельке. Недельный фестиваль проводился в честь столетия открытия Канала, который пересекал центр города. Благодаря сооружению Канала в Дерри активизировалась торговля лесом в 1884–1910 годах. Канал положил начало процветанию Дерри.

Город прихорашивался – с востока на запад и с севера на юг. Рытвины и выбоины, которые, как клялись некоторые жители, не ремонтировались десятилетиями, выравнивали, они обретали твердое покрытие. Городские здания ремонтировали внутри и красили снаружи. Худшие из граффити в Бэсси-парк (главным образом направленные против гомосексуалистов, вроде «УБЬЕМ ВСЕХ ПИДОРОВ» или «СПИД ВАМ ОТ БОГА, ЧЕРТОВЫ ГОМИКИ») счищали со скамеек и деревянных стен крытого пешеходного моста через Канал, прозванного Мостом Поцелуев.

В трех примыкающих друг к другу пустующих магазинах в центре города разместили Музей дней Канала, заполнив его экспонатами, которые собрал Майкл Хэнлон, местный библиотекарь и историк-любитель. Семьи-старожилы делились своими бесценными сокровищами, и за неделю фестиваля почти сорок тысяч посетителей музея заплатили по четвертаку, чтобы посмотреть на меню столовой 1890-х годов, топоры, пилы, другой инструмент лесорубов 1880-х, детские игрушки 1920-х, более двух тысяч фотографий и девять бобин любительских фильмов о жизни Дерри в последние сто лет.

Спонсировало музей «Женское общество Дерри», которое запретило к показу некоторые из предложенных Хэнлоном экспонатов (в частности, знаменитый стул наказаний из 1930-х) и фотографий (скажем, банды Брэдли после знаменитой перестрелки). Но все согласились: экспозиция и так хороша, и никто, если на то пошло, не хотел видеть всю ту жуть. Куда лучше подчеркнуть позитив и отринуть негатив, как пелось в старой песне.

В Дерри-парк поставили огромный полосатый тент, под которым продавали закуски, выпечку и прохладительные напитки. Каждый вечер там играл оркестр. В Бэсси-парк компания «Смоукис грейтер шоус» привезла аттракционы, а местные жители поставили павильоны с разными конкурсами. Специальный трамвайчик каждый час курсировал по историческим кварталам города, в итоге подъезжая к этой шумной и веселой машине по выкачиванию денег.

Именно здесь Адриан Меллон выиграл шляпу, которая послужила причиной его смерти, – бумажный цилиндр с цветком и надписью на ленте: «Я ♥ ДЕРРИ!»

4

– Я устал, – сказал Джон Гартон. Как и два его друга, одевался он, бессознательно подражая Брюсу Спрингстину, хотя если б его спросили, он, вероятно, назвал бы Спрингстина хлюпиком или тем же гомиком и выказал бы восхищение такими крутыми металлическими группами, как «Деф Леппард», «Твистед систер» или «Джудас Прист». Рукава простой синей футболки он оторвал, чтобы выставить напоказ мускулистые руки. Его густые каштановые волосы падали на один глаз – в этом он скорее копировал Джона Кугара Мелленкампа [13], а не Спрингстина. Обе руки украшали синие татуировки – тайные символы, которые выглядели как детские рисунки. – Больше не хочу говорить.

– Только расскажи нам о второй половине вторника на ярмарке, – предложил ему Пол Хьюз. Он тоже устал, а вся эта безобразная история шокировала его и вызывала отвращение. В голову вновь и вновь приходила мысль о том, что фестиваль «Дни Канала» закончился событием, о котором все знали, но никто не решался сообщить в «Программе дня». А если бы решился, то выглядело бы это следующим образом:

Суббота, 21:00. Последнее выступление оркестра средней школы Дерри и ансамбля «Барбер шоп меллоу-мэн».

Суббота, 22:00. Большой праздничный фейерверк.

Суббота, 22:35. Ритуальное жертвоприношение Адриана Меллона, официально закрывающее фестиваль «Дни Канала».

– На хер ярмарку, – ответил Паук.

– Только повтори, что ты сказал Меллону и что он сказал тебе.

– Господи… – Паук закатил глаза.

– Давай, Паук, – поддакнул напарник Хьюза.

Джон Гартон вновь закатил глаза и пошел по новому кругу.

5

Гартон увидел их обоих, Меллона и Хагарти, когда они фланировали, обняв друг друга за талию и хихикая, словно девушки. Поначалу он и впрямь подумал, что это две девушки. Потом узнал Меллона. Ему раньше подсказали, кто он такой. А в тот момент, когда он смотрел на них, Меллон повернулся к Хагарти… и они поцеловались.

– Чел, я сейчас блевану, – в отвращении воскликнул Паук.

Компанию Гартону составляли Крис Ануин и Стив Дюбей. Когда Паук указал на Меллона, Дюбей сказал, что он вроде бы знает второго педика. Его звали Дон, фамилию он не помнил, и этот педик подвозил одного ученика средней школы Дерри и пытался к нему подкатить.

Меллон и Хагарти вновь двинулись к трем парням. Они вышли из павильона, где проводился конкурс «Бросай до победного», и направлялись к выходу с территории ярмарочного комплекса. Паук Гартон потом скажет полицейским Хьюзу и Конли, что его «гражданская гордость» почувствовала себя уязвленной при виде этого гребаного педика в шляпе с надписью на ленте «Я ♥ ДЕРРИ». Идиотская хреновина, эта шляпа – бумажная имитация цилиндра с приклеенным сверху цветком, который покачивался из стороны в сторону. И эта идиотская шляпа еще сильнее уязвила гражданскую гордость Паука.

А потому, когда Меллон и Хагарти проходили мимо, по-прежнему обнимая друг друга за талию, Паук Гартон крикнул: «Надо бы мне заставить тебя съесть эту шляпу, гребаный жоподрючило!»

Меллон повернулся к Гартону, флиртующе поиграл глазками.

– Если тебе хочется что-нибудь съесть, милый, я могу найти кое-что повкуснее моей шляпы.

Тут Паук Гартон решил, что сейчас он подправит лицо этого гомика. На нем поднимутся новые горы и континенты заметно сместятся. Никто еще не предлагал ему отсосать. Никто.

Он уже двинулся к Меллону. Хагарти, дружок Меллона, испугавшись, попытался его увести, но тот, улыбаясь, не двигался с места. Потом Гартон скажет патрульным Хьюзу и Конли, что Меллон, по его мнению, был под кайфом. Был, подтвердит Хагарти, когда патрульные Гарденер и Ривз поделятся с ним предположением Гартона, под кайфом от двух пончиков с каплей меда, от ярмарки и дня в целом. И следовательно, не мог адекватно воспринимать реальность угрозы, которую представлял собой Паук Гартон.

– Но таким уж был Адриан. – Бумажной салфеткой Дон вытер глаза и размазал тушь на веках. – Он не считал нужным прятаться. Относился к тем дуракам, которые думают, что все так или иначе образуется.

И ему в тот день крепко бы досталось, если бы Гартон вдруг не почувствовал, как что-то постукивает ему по локтю. Полицейская дубинка. Повернул голову и увидел патрульного Фрэнка Мейкена, еще одного представителя «Гордости Дерри».

– Не обращай на него внимания, дружок, – предложил Мейкен Гартону. – Занимайся своими делами и оставь этих голубков в покое. Развлекайся.

– Вы слышали, что он мне сказал? – зло спросил Гартон. К нему уже присоединились Ануин и Дюбей (они оба, почувствовав беду, попытались увести его на центральную аллею, но Гартон оттолкнул их, набросился бы с кулаками, если б они не отстали). Его мужское начало чувствовало себя оскорбленным и требовало отмщения. Никто не предлагал ему отсосать. Никто.

– Я не верю, что он как-то тебя обозвал, – ответил Мейкен. – И ты, если мне не изменяет память, заговорил с ним первым. Так что двигай отсюда, сынок. И не хочу тебе это повторять.

– Он назвал меня гомиком!

– Так ты боишься, что, может, ты гомик? – спросил Мейкен вроде бы с искренним интересом, и Гартон густо покраснел.

По ходу этого диалога Хагарти изо всех сил пытался увести Адриана Меллона. И наконец Меллон сдвинулся с места.

– Пока-пока, любовь моя! – обернувшись, крикнул Адриан.

– Заткнись, сладкожопый, – бросил ему Мейкен. – Проваливай отсюда.

Гартон попытался броситься на Меллона, но Мейкен схватил его.

– Я могу отвезти тебя в участок, дружок, и, судя по тому, как ты себя ведешь, это не самая плохая мысль.

– Когда увижу тебя в следующий раз, тебе будет больно! – крикнул Гартон вслед удаляющейся паре, и многие головы повернулись в его сторону. – А если ты будешь в этой шляпе, я тебя убью. Не нужны городу такие гомики, как ты!

Не поворачиваясь, Меллон поднял левую руку, помахал пальцами (с ногтями, накрашенными светло-вишневым лаком) и еще сильнее принялся крутить бедрами. Гартон вновь рванулся к нему.

– Еще одно слово или движение, и ты едешь в участок, – спокойно предупредил Мейкен. – И поверь, мой мальчик, слова у меня не разойдутся с делом.

– Пошли, Паук. – Крис Ануин дернул его за рукав. – Остынь.

– Вы любите таких, как этот? – спросил Паук Мейкена, полностью игнорируя Криса и Стива. – Да?

– Такие мне как раз безразличны, – ответил Мейкен. – А что я действительно люблю, так это спокойствие и порядок, и их ты как раз и нарушаешь, прыщавый. А теперь хочешь проехать со мной или как?

– Пошли, Паук, – подал голос Стив Дюбей. – Давай съедим по хот-догу.

Паук пошел, нарочито одергивая футболку и убирая волосы с глаз. Мейкен, который тоже давал показания наутро после смерти Адриана Меллона, указал в них: «Последнее, что я слышал, когда он уходил с дружками, были его слова: «Когда увижу его в следующий раз, ему крепко достанется».

6

– Пожалуйста, мне нужно поговорить с матерью, – в третий раз попросил Стив Дюбей. – Я должен поговорить с матерью, чтобы она успокоила моего отчима, не то он задаст мне чертовскую трепку, когда я вернусь домой.

– Скоро поговоришь, – пообещал ему патрульный Чарльз Аварино. И Аварино, и его напарник, Барни Моррисон, знали, что сегодня Стив Дюбей домой не вернется, возможно, не попадет туда еще много вечеров. Парень, похоже, не понимал, насколько серьезен этот арест, и Аварино не сильно удивился, когда какое-то время спустя узнал, что Дюбей бросил учебу в шестнадцать лет. До того он учился в школе на Уотер-стрит. Его коэффициент умственного развития равнялся 68, как следовало из теста Векслера, который он проходил в седьмом классе, где дважды оставался на второй год.

– Расскажи нам, что случилось, когда ты увидел Меллона, выходящего из «Сокола», – предложил Моррисон.

– Нет, чел, лучше не буду.

– Почему нет? – спросил Аварино.

– Я, возможно, и так наговорил слишком много.

– Ты и пришел сюда, чтобы поговорить, – напомнил Аварино, – нет разве?

– Ну… да… но…

– Послушай, – Моррисон сел рядом с Дюбеем, дал ему сигарету, – ты думаешь, я и Чик любим педиков?

– Я не знаю…

– По нам видно, что мы любим педиков?

– Нет, но…

– Мы твои друзья, Стиви, – говорил Моррисон без тени улыбки. – И поверь, тебе, Крису и Пауку сейчас нужны все друзья, которые только у вас есть, потому что завтра все правдолюбцы этого города будут требовать вашей крови.

На лице Стива Дюбея отразилась тревога. Аварино, который буквально мог читать мысли этого волосатого маменькиного сынка, подозревал, что тот вновь думает о своем отчиме. И хотя Аварино терпеть не мог маленькое сообщество геев города Дерри (как практически все копы, он бы только порадовался, увидев, что «Сокол» закрылся навсегда), он бы с удовольствием лично отвез Дюбея домой. Более того, подержал бы Дюбея за руки, пока отчим будет превращать этого говнюка в отбивную котлету. Аварино не любил геев, но не считал, что их можно мучить и убивать только за то, что они – геи. С Меллоном обошлись жестоко и безжалостно. Из-под моста через Канал его достали с выпученными от ужаса глазами. А этот парень, похоже, не имел ни малейшего представления о том, что он помог сделать.

– Мы не собирались причинять ему вреда, – повторил Стив. Эту фразу он говорил всякий раз, когда начинал путаться.

– Потому ты и хочешь поговорить с нами начистоту, – кивнул Аварино. – Если мы доберемся до истины, то, возможно, вся эта история не будет стоить и выеденного яйца. Правда, Барни?

– Не то слово, – согласился Моррисон.

– Еще раз, что ты можешь сказать? – терпеливо настаивал Аварино.

– Что ж… – И Стив, пусть и медленно, начал говорить.

7

Когда бар «Сокол» открылся в 1973 году, Элмер Керти полагал, что его клиентура будет по большей части состоять из пассажиров автобусов: расположенная рядом автостанция обслуживала маршруты трех компаний – «Трейлуэйз», «Грейхаунд» и «Арустук». Он не принял в расчет, что на автобусах ездили главным образом женщины и семьи с маленькими детьми. А многие другие брали с собой в дорогу бутылку в пакете из плотной оберточной бумаги и вообще не поднимались со своего кресла. Выходили из автобуса разве что солдаты или моряки, которые пропускали по стакану пива, иногда по два. Да и какой можно устроить загул за десятиминутную остановку?

Керти начал сознавать эту горькую правду где-то к 1977 году, но тогда он уже ничего не мог изменить. По уши погряз в счетах и не знал, как выйти из минуса. Мысль о том, чтобы поджечь бар и получить страховку, конечно же, приходила в голову, но он полагал, что нанимать надо профессионала, поскольку его самого вывели бы на чистую воду… и понятия не имел, где нанимают профессиональных поджигателей.

В феврале того года он решил, что протянет до Четвертого июля [14], а потом, если ситуация не улучшится, просто выйдет за дверь, сядет в автобус и поедет посмотреть, как живут люди во Флориде.

Но в следующие пять месяцев бар вдруг начал процветать, хотя ничего в нем не изменилось. Остались прежними и интерьер, выдержанный в черно-золотых тонах, и украшавшие его чучела птиц (брат Элмера Керти был таксидермистом-любителем, специализировался на птицах, и Элмер унаследовал чучела после его смерти). Если раньше он наливал шестьдесят стаканов пива и смешивал двадцать напитков за вечер, то теперь неожиданно для себя Элмер наливал восемьдесят стаканов и смешивал сто напитков… сто двадцать… иногда сто шестьдесят.

Теперь его клиентура за редким исключением состояла из вежливых молодых людей. Многие из них одевались, мягко говоря, необычно, но тогда необычная одежда еще оставалась практически нормой, и Элмер Керти понял, что посетители его бара почти все без исключения геи, где-то году в 1981-м. Если бы жители Дерри услышали, как он говорит об этом, они бы рассмеялись и сказали, что Элмер Керти, должно быть, считает, что они только вчера на свет родились – но в этом его утверждении не было ни грана лжи. Как муж погуливающей жены, он узнал последним. А к тому времени, когда узнал, его это не волновало. Бар приносил прибыль, как и четыре других бара в Дерри, но «Сокол» был единственным, который регулярно не разносили буйные посетители. Во-первых, в бар не заходили женщины, из-за которых обычно и вспыхивали драки, а во-вторых, эти мужчины, геи они или нет, где-то овладели тем секретом мирного общения друг с другом, что никак не давался их гетеросексуальным собратьям.