Бессонница

– Я, собственно, ничего и не делала, просто поставила тарелку в микроволновку, – сказала Луиза. – Когда-нибудь, Ральф, я буду готовить для тебя по-настоящему. А пока что садись и ешь.

– Только, пожалуйста, не на мою шляпу, – сказал Макговерн, не отрывая глаз от экрана. Он снял с тахты свою фетровую шляпу, небрежно швырнул ее на пол и продолжил поглощать свою порцию макарон, которые испарялись с космической скоростью. – Очень вкусно, Луиза.

– Спасибо. – Она задержалась в дверях, чтобы посмотреть, как один из игроков выигрывает путевку на Барбадос и новую машину, а потом снова ушла на кухню. Радостный победитель исчез с экрана, а вместо него появился мужчина в мятой пижаме, который беспокойно ворочался в постели. Потом он уселся на кровати и посмотрел на часы на тумбочке. 3.18 ночи – время, которое стало для Ральфа почти родным.

– Вам не спится? – сочувственно спросил диктор за кадром. – Вам надоело валяться каждую ночь в кровати, не в силах заснуть? – В окно спальни мужика, страдающего от бессонницы, влетела мерцающая таблетка. Ральфу она показалась похожей на крошечную летающую тарелку, и он вовсе не удивился, увидев, что она была голубого цвета.

Ральф уселся на тахту рядом с Макговерном, и хотя они оба были худыми (пожалуй, для Билла больше бы подошло определение «тощий» и даже «костлявый»), они умудрились занять почти весь диванчик.

Вошла Луиза со своей тарелкой и села в кресло-качалку возле окна. Пробившись сквозь музыку и аплодисменты, которыми ознаменовалось окончание игры, женский голос произнес:

– Это программа новостей «Ровно в полдень». Сегодня с вами Лизетт Бэнсон. Наша главная тема: Сьюзан Дей, известный борец за права женщин, соглашается выступить с речью в Дерри, бурные протесты и шесть арестов у местной клиники. Также Крис Альтоберг расскажет нам о погоде, а Боб МакКланахен – о новостях спорта. Оставайтесь с нами.

Ральф подцепил вилкой макароны и отправил их в рот, потом поднял глаза и увидел, что Луиза внимательно наблюдает за ним.

– Вкусно? – спросила она.

– Обалденно, – ответил он, причем вполне искренне. Впрочем, сейчас даже холодные макароны из банки показались бы ему вершиной кулинарных изысков. Он был не просто голоден, он был зверски голоден. Видимо, когда видишь ауры, это сжигает кучу калорий.

– Вкратце вот как все было. – Макговерн уже доел макароны и поставил тарелку на пол рядом со шляпой. – В половине девятого утра, когда все обычно идут на работу, человек восемнадцать – двадцать собрались у Женского центра. Подруга Луизы, Симона, говорит, что они называли себя «Друзьями жизни», но ядро этой группировки – ребята совершенно безбашенные, причем с запятнанной репутацией. Она сказала, что среди них был Чарли Пикеринг, которого арестовали в прошлом году, когда он пытался подложить бомбу в гараж больницы. Племянница Симоны сказала, что сегодня арестовали только четверых. Кажется, она была слегка подавлена.

– А Эд тоже был с ними? – спросил Ральф.

– Да, – сказала Луиза, – его тоже арестовали. Но самое главное: никого не избили и не искалечили. Это были всего лишь слухи, а на самом деле никто не пострадал.

– На этот раз, – мрачно добавил Макговерн.

На экране крошечного хоббитского телевизора появился логотип программы новостей «Ровно в полдень», сквозь который проступило лицо Лизетт Бэнсон.

– Добрый день, – сказала она. – Наша главная новость сегодня, в этот прекрасный летний денек: известная писательница и борец за права женщин Сьюзан Дей согласилась выступить с речью в Общественном центре Дерри в следующем месяце, и сообщение об этом спровоцировало демонстрацию протеста возле Женского центра, который по совместительству является и клиникой абортов, что вызывает столько…

– Опять эта чушь про аборты, хорошо еще абортарием не называют! – воскликнул Макговерн. – Господи Боже!

– Тише, – шикнула на него Луиза достаточно резким тоном, совершенно не похожим на ее обычный тихий и мягкий голос. Макговерн наградил ее удивленным взглядом и замолчал.

– …наш корреспондент Джон Киркленд с первым включением из Женского центра. – Лизетт Бэнсон замолчала, и картинка на экране сменилась. Теперь там был репортер, который стоял возле длинного и низкого кирпичного здания. Бегущая строка внизу экрана информировала зрителей, что это прямой эфир. Окна Женского центра были испачканы чем-то красным, похожим на кровь; несколько окон было разбито. За спиной репортера, в нескольких метрах от здания, тянулась желтая полицейская лента. Возле нее стояли трое полицейских в форме и один в штатском. Ральф совершенно не удивился, узнав среди них Джона Лейдекера.

– Они называют себя «Друзьями жизни», Лизетт, и говорят, что сегодняшняя демонстрация была не продуманной акцией, а совершенно спонтанным выражением негодования по поводу того, что Сьюзан Дей – женщина, которую все группы борцов за жизнь называют «Убийцей детей номер один» – в следующем месяце приезжает в Дерри, чтобы выступить с речью в Общественном центре. Однако как минимум один полицейский в Дерри считает, что это неправда.

Камера переместилась и показала крупным планом Лейдекера.

– Это было не спонтанное выступление, – сказал он в микрофон. – Сразу чувствуется, что люди готовились к этой акции. Скорее всего они всю неделю сидели и ждали решения Сьюзан Дей, и как только сообщение о ее согласии появилось в газетах, они сделали свой ход.

Камера отъехала чуть назад и теперь показывала обоих мужчин. Киркленд взглянул на Лейдекера своим самым пронзительным проницательным взглядом прожженного журналиста.

– Что значит «они готовились»? – спросил он.

– У них были с собой плакаты с лозунгами протеста, причем на них было имя мисс Дей. А еще у них было с собой вот это. – Неожиданно человеческая эмоция пробилась сквозь непроницаемую маску «невозмутимого полицейского, который дает интервью для ящика». Ральф подумал, что это было предельное отвращение. Лейдекер поднял большой пластиковый пакет для улик. На секунду Ральфу показалось, что в пакете был изуродованный и окровавленный детский трупик, но потом он понял, что это всего лишь кукла.

– И они эту пакость не в детском мире купили, – сказал Лейдекер, – точно вам говорю.

Смена кадра. Крупным планом – испачканные и побитые окна. Камера медленно перемещалась. Вещество на заляпанных окнах было слишком похоже на кровь, и Ральф решил, что он, пожалуй, не будет пока доедать свои макароны с сыром.

– Демонстраторы пришли сюда вот с такими куклами, наполненными этой жидкостью. Полиция предполагает, что это смесь сахарного сиропа и красного пищевого красителя, – сказал Киркленд, понизив голос. – Они швыряли этих кукол в стены Женского центра и скандировали лозунги против Сьюзан Дей. Два окна были разбиты, но этим весь ущерб и ограничился.

Камера остановилась, взяв крупным планом особенно грязный фрагмент окна.

– Большинство кукол разорвалось, – продолжал Киркленд, – расплескав вещество, которое было очень похоже на кровь. Работники центра, ставшие свидетелями этой бомбежки, действительно перепугались.

Кадр с испачканным окном сменился другим. Теперь на экране была симпатичная черноволосая женщина в легких летних брюках и пуловере.

– Ой, смотрите, это Барби, – воскликнула Луиза. – Господи, я надеюсь, Симона смотрит. Может быть, нужно ей позвонить…

Теперь уже Макговерн шикнул:

– Тихо.

– Я была просто в ужасе, – говорила Киркленду Барбара Ричардз. – Сначала я подумала, что они действительно кидают мертвых детей или, может быть, эмбрионов, которых они непонятно откуда-то достали. Даже когда вбежал доктор Харпер и сказал, что это всего лишь куклы, я все еще не была уверена.

– Вы говорили, они что-то такое скандировали? – спросил Киркленд.

– Да. Яснее всего я расслышала: «Уберите ангела смерти от Дерри».

Теперь камера снова показывала Киркленда крупным планом.

– Около девяти утра манифестантов увезли в центральный полицейский участок на Главной улице. Двенадцать из них отпустили после предварительного допроса, а шестерых задержали по обвинению в злостном хулиганстве, а это уже уголовно наказуемое преступление. Итак, сделан очередной выстрел в затяжной войне Дерри против абортов. С вами был Джон Киркленд, корреспондент новостей четвертого канала.

– Очередной выстрел в затяжной войне… – Макговерн всплеснул руками.

На экране вновь появилась Лизетт Бэнсон.

– Теперь мы послушаем Энн Риверс, которая меньше часа назад переговорила с двумя так называемыми «Друзьями жизни», которых арестовали сегодня утром.

Энн Риверс стояла на ступеньках полицейского участка на Главной улице. Справа от нее стоял Эд Дипно, а слева – долговязый, болезненного вида тип с козлиной бородкой. В сером твидовом пиджаке и голубых брюках Эд выглядел вполне опрятно и даже красиво. Высокий парень с козлиной бородкой был одет так, как мог бы одеться только какой-нибудь либерал, желающий соответствовать образу «пролетария округа Мэн»: линялые джинсы, выцветшая рабочая рубашка и красные подтяжки, какие обычно носят пожарные. Ральф узнал его почти сразу. Это был Дэн Далтон, владелец «Потрепанной розы», магазина поношенной одежды. Последний раз, когда Ральф его видел, он стоял за развешенными в витрине его магазина гитарами и птичьими клетками и знаками показывал Хэму Давенпорту, что его не колышет, что он там себе думает.

Но сейчас его больше интересовал Эд Дипно, который выглядел на удивление хорошо и был совсем не похож на психа. То есть абсолютно.

Макговерн, видимо, почувствовал то же самое.

– Боже мой, даже не верится, что это один и тот же человек, – пробормотал он.

– Лизетт, – проговорила симпатичная блондинка на экране, – со мной здесь Эдвард Дипно и Дэниэл Далтон, оба из Дерри, двое из тех демонстрантов, которых арестовали сегодня утром. Правильно, джентльмены, вас ведь арестовали?

Они кивнули. Эд – иронично, а Далтон – с плохо скрываемой яростью. Он одарил Энн Риверс таким взглядом, как будто пытался вспомнить – по крайней мере так показалось Ральфу, – возле какого именно абортария он ее видел, когда она заходила туда, втянув голову в плечи и не смея поднять глаз.

– Вас выпустили под залог?

– Мы сами за себя заплатили, – ответил Эд. – Сумма залога была просто мизерной. Мы не хотели, чтобы кто-нибудь пострадал, и никто действительно не пострадал.

– Нас арестовали исключительно потому, что силовые структуры этого города решили показать гражданам, что они тоже на что-то способны, и начали с нас, – буркнул Далтон, и Ральф заметил, как Эд на мгновение помрачнел. «Опять он о своем», – говорил его недовольный взгляд.

Энн Риверс вновь повернулась к Эду.

– Главная проблема здесь вовсе не философского, а скорее практического свойства, – сказал он. – Люди, работающие в Женском центре, очень любят рассказывать о своих консультационных службах, терапевтических службах, бесплатных службах информации и прочей безусловно полезной деятельности, но есть и оборотная сторона медали. Из Женского центра льются реки крови…

– Невинной крови! – завопил Далтон. Его глаза лихорадочно сверкали на длинном худом лице, и Ральф вдруг понял одну вещь, которая не на шутку его встревожила: сотни, тысячи людей по всему Восточному Мэну сейчас смотрят эту передачу и думают, что парень в красных подтяжках абсолютно невменяем, тогда как его приятель, наоборот, вполне здравомыслящий человек. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Эд отнесся к реплике Далтона как к своеобразному эквиваленту «Аллилуйи!» для «Друзей и поборников жизни». Он уважительно выдержал паузу и продолжил:

– Эта бойня в Женском центре продолжается уже восемь лет. Некоторые – и особенно радикальные феминистки типа доктора Роберты Харпер, главного администратора Женского центра – подбирают красивые фразы, чтобы замаскировать правду, например «досрочное уничтожение», но они все равно говорят об абортах, об этом предельном проявлении унижения женщины в нашем сексистском обществе.

– А кидать в окна клиники кукол, начиненных фальшивой кровью, это, по-вашему, правильный способ выразить свою точку зрения, мистер Дипно?

На мгновение – лишь на мгновение – ироничный взгляд Эда сменился чем-то другим, холодным и тяжелым. В этот краткий миг Ральф снова увидел того Эда Дипно, который был готов убить водителя синего пикапа, а ведь тот был помощнее его и потяжелее на добрую сотню фунтов. Ральф даже забыл, что все это случилось почти год назад, и испугался за эту хрупкую блондинку, которая была почти такой же красивой, как и женщина, на которой все еще был женат человек, дающий ей интервью. Осторожнее, юная леди, подумал Ральф. С ним надо быть настороже. Это очень опасный тип.

А потом эта вспышка холодной злобы исчезла, и человек в твидовом пиджаке снова стал просто приятным парнем, которого арестовали только по какому-то недоразумению, но который ради своих убеждений был готов даже сесть в тюрьму. Потом опять показали Далтона: теперь он нервно дергал свои подтяжки, как большие красные струны, и выглядел чуть ли не смущенно.

– Мы делаем то, что не получилось в тридцатые годы у так называемых хороших немцев, – продолжал Эд. Он произносил свою речь терпеливым тоном лектора, который вынужден повторять одно и то же в десятый раз… причем повторять прописные истины, которые все и так должны знать. – Они промолчали, и шесть миллионов евреев погибли. И сейчас у нас происходит тот же Холокост…

– Около тысячи детей каждый день, – подсказал Далтон. Он перестал вопить благим матом, и теперь его голос звучал испуганно и устало. – Многих вытаскивают из материнского чрева по частям, но даже когда они умирают, они еще машут крошечными ручками, протестуя против такой жестокости.

– Господи Боже, – выдохнул Макговерн. – Такой откровенной глупости я еще никогда…

– Тише, Билл! – оборвала его Луиза.

– …цель этого протеста? – спросила тем временем Энн Риверс.

– Вы, наверное, знаете, – сказал Далтон, – что Городской совет согласился пересмотреть пункты местного положения о работе Женского центра. Вопрос стоит так: может ли Женский центр продолжать заниматься тем, чем он сейчас занимается, на территории нашего округа. Голосование может состояться уже в ноябре. Поборники абортов боятся, что Городской совет, как говорится, подбросит песка в механизм их машины смерти, и поэтому они вызвали к нам скандально известную Сьюзан Дей, главную поборницу абортов, чтобы с ее помощью разогнать этот дьявольский механизм. И мы встанем все, как один…

Микрофон снова переместился к Эду.

– Планируются ли еще акции протеста, мистер Дипно? – спросила Энн Риверс, и Ральф вдруг подумал, что ее интерес к Эду был не только профессиональным. А почему бы и нет? Эд Дипно – вполне симпатичный парень, а Энн Риверс скорее всего не знала, что он верит в Кровавого Царя и его Центурионов, которые уже пришли в Дерри и теперь помогают детоубийцам из Женского центра.

– Пока существует это убежище для легализованного убийства, протесты будут продолжаться, – ответил Эд. – И я очень надеюсь, что в исторических хрониках следующего столетия будет записано, что не все американцы были «хорошими нацистами» в этот темный период нашей истории.

– Протесты будут, а насилие тоже будет?

– Как раз с насилием мы и боремся.

Теперь эти двое пристально смотрели друг другу в глаза. И Ральф подумал, что Энн Риверс не на шутку перевозбудилась. Каролина называла подобное состояние «разгоряченными бедрышками»; так вот Энн Риверс изрядно разгорячилась. Дэн Далтон стоял где-то в сторонке, явно всеми забытый.

– А когда Сьюзан Дей приедет в Дерри, вы можете гарантировать ей безопасность?

Эд улыбнулся, и Ральф увидел его таким, каким он был в августе, меньше месяца назад: когда он присел на одно колено, схватил Ральфа за плечи и выдохнул ему в лицо: «Они вывозят зародыши в Ньюпорт». Ральф невольно поежился.

– В стране, где детей высасывают из материнского чрева медицинскими эквивалентами пылесосов, ничто нельзя гарантировать, – ответил Эд.

Энн Риверс неуверенно взглянула на него, как будто решая, стоит ли расспрашивать его дальше (например, попросить номер его телефона), а потом повернулась к камере.

– С вами была Энн Риверс, прямо от центрального полицейского участка города Дерри, – сказала она в камеру.

На экране опять появилась Лизетт Бэнсон, и ее удивленное лицо свидетельствовало о том, что не один Ральф заметил неожиданное влечение между корреспонденткой и одним из героев репортажа.

– Мы будем следить за развитием этих событий, – сказала она. – Наше следующее включение – ровно в шесть вечера. Не пропустите. – Она улыбнулась. – Далее в нашей программе. В августе губернатор Грета Пауэрс ответила на обвинения…

Луиза встала и выключила телевизор. Она пару секунд смотрела на темный экран, потом тяжело вздохнула и села обратно в кресло.

– У меня есть компот из голубики, – сказала она. – Может, кто-нибудь хочет?

Ральф и Билл дружно покачали головами. Макговерн взглянул на Ральфа:

– Жуть какая.

Ральф кивнул и подумал о том, как Эд ходил по поляне под струями воды из поливальной машины и стучал кулаком по ладони, и радуги разбивались о его тело.

– Как можно было выпускать его под залог… а потом еще и по телевизору показать в новостях, как будто он совершенно нормальный человек?! – возмутилась Луиза. – После того, что он сделал с бедняжкой Элен?! Господи, да эта Энн Риверс его только что в дом к себе не пригласила на ужин!

– Ага, крекеров перекусить с ней в кровати, – сухо проговорил Ральф.

– Обвинение в семейном насилии и сегодняшний случай – это два совершенно разных дела, – сказал Макговерн. – И можете смело ставить свои любимые ботинки на то, что его адвокат будет рассматривать все это именно так.

– И избиение жены квалифицируется только как судебно наказуемый проступок.

– Как может насилие быть проступком?! – опять возмутилась Луиза. – Вы уж меня извините, но этого мне никогда не понять.

– По отношению к своей жене это проступок, – сказал Макговерн, выразительно приподняв бровь. – Такова наша американская реальность, Лу.

Она нервно сжала руки в кулаки, встала, подошла к телевизору, взяла мистера Чесса, внимательно на него посмотрела, потом поставила обратно.

– Ну хорошо, закон – вещь специфическая, и я признаю, что ничегошеньки в этом не понимаю. Но кто-то же должен сказать им, что он сумасшедший.

– Ты даже не знаешь, насколько он сумасшедший, – сказал Ральф и в первый раз рассказал им о том, что случилось прошлым летом возле аэропорта. Весь рассказ занял около десяти минут. Когда Ральф закончил, никто из них не произнес ни слова – они только смотрели на него широко распахнутыми глазами.

– Что? – занервничал Ральф. – Вы мне не верите? Вы думаете, я все это придумал?

– Конечно, я верю, – сказала Луиза. – Я… просто… просто я в шоке, на самом деле… и я очень боюсь.

– Ральф, слушай, а может быть, стоит рассказать об этом Лейдекеру? – предложил Макговерн. – Вряд ли он сможет сделать хоть что-то, но с учетом того, с кем Эд сейчас водит компанию, мне кажется, что Лейдекера эта информация заинтересует.

Ральф обдумал это предложение, потом кивнул и поднялся с тахты.

– И лучше, наверное, не откладывать. Сейчас – самый что ни на есть подходящий момент. Не хочешь пойти со мной, Луиза?

Она задумалась, а потом покачала головой.

– Я устала, – сказала она. – Если честно, я сильно переволновалась. Я, пожалуй, прилягу. Может быть, даже вздремну.

– Да, наверное. А то вид у тебя и вправду усталый. И еще раз спасибо за угощение. – Поддавшись внезапному порыву, Ральф шагнул к ней и поцеловал в уголок рта. Луиза даже вздрогнула от неожиданности, и в ее взгляде была удивленная благодарность.

6

Сразу после вечернего выпуска новостей, как только Лизетт Бэнсон передала слово спортивному обозревателю, Ральф выключил телевизор. Демонстрация у Женского центра отошла на второй план – вечерний выпуск был в основном посвящен разбирательству по делу губернатора Греты Пауэрс, которая вроде как баловалась кокаином, когда училась в университете, – так что ничего нового он не узнал, кроме того, что Дэн Далтон оказался главой движения «Друзья жизни». Ральф подумал, что было бы правильнее назвать его «номинальным главой». Интересно, Эду уже предъявили официальное обвинение? Этого Ральф не знал, но даже если и не предъявили, то скорее всего предъявят – причем, наверное, еще до Рождества. И вот что еще интереснее: как работодатели Эда относятся к его похождениям в Дерри. Ральф почему-то не сомневался, что сегодняшнее происшествие им понравится куда меньше того, что случилось месяц назад, когда Эд избил свою жену; Ральф недавно прочел в газете, что уже совсем скоро Лаборатория Хоукинса станет пятым по счету исследовательским центром на северо-востоке страны, который будет работать с эмбриональной тканью. И тамошнее начальство уж точно не придет в восторг, когда узнает, что один из сотрудников лаборатории швырял кукол, начиненных фальшивой кровью, в окна клиники, где делают аборты. А если они узнают, что он вообще невменяемый…

А как, интерсно, они узнают? Кто им об этом расскажет, Ральф? Неужели ты?

Нет. Ральф не хотел заходить так далеко, по крайней мере – сейчас. Это совсем не то, что пойти в полицейский участок в компании Макговерна и рассказать Джонни Лейдекеру о прошлогоднем происшествии возле аэропорта. Это уже настоящая травля. Все равно что написать УБИТЬ ЭТУ БЛЯДЬ под портретом женщины, с чьей точкой зрения ты не согласен.

Полный бред, и ты сам это знаешь.

– Ничего я не знаю, – сказал Ральф вслух, поднялся с кресла и подошел к окну. – Я слишком устал, чтобы хоть что-то соображать. – Но пока он стоял и смотрел на улицу и на двух мужиков, которые вышли из «Красного яблока» с упаковками пива в руках, ему вдруг вспомнилась одна вещь, и он понял, что все-таки кое-что знает, и как только он это понял, его прошиб холодный пот.

Сегодня утром, когда он вышел из «Первой помощи» и увидел ауры – когда ему показалось, что он поднялся на новый уровень восприятия, – он упорно твердил себе, что да, это красиво и необычно, но верить в это нельзя; что если он перестанет разграничивать реальность и вымысел, он станет таким же, как Эд Дипно. И именно эти мысли разбудили какую-то смутную ассоциативную память, и Ральф почти вспомнил… что-то важное… но ауры отвлекли его, и он не смог ухватить ускользающее воспоминание. Но теперь он вспомнил: Эд тоже что-то такое говорил насчет аур… что он их видит.

Нет, может быть, он имел в виду ауры, но говорил другое слово. Цвета. Я точно помню. Это было сразу после того, как он говорил о мертвых детях, которые видятся ему повсюду, даже на крышах. Он сказал…

Ральф тупо уставился на мужиков с пивом, которые забрались в потрепанный фургон, и подумал, что ему ни за что не вспомнить, что именно сказал Эд, – он слишком устал. Но потом, когда фургон выехал со стоянки, оставив после себя облачко дыма, которое напомнило Ральфу о той багровой субстанции, которая вырывалась из выхлопной трубы грузовика со свежей выпечкой у аптеки сегодня утром, в голове у него что-то как будто сдвинулось, и он вспомнил.

– Он сказал, что иногда мир полон цветов, – сказал Ральф, обращаясь к пустой квартире. – Но в какой-то момент они все потемнели, и все стало черным. По-моему, он так сказал.

Да, похоже на то. Но все ли это? У Ральфа было стойкое ощущение, что Эд сказал что-то еще – что-то, что он упустил и никак не мог вспомнить. А впрочем, какая разница? Стоит ли забивать себе голову? Но что-то ему подсказывало, что стоит. И неприятный холодок, пробежавший по спине, был явным тому доказательством.

У него за спиной зазвонил телефон. Ральф резко обернулся и увидел, что аппарат окружен красным сиянием – густо-красным, похожим на кровь из носа или на гребешок (бойцового) петуха.

Нет, простонал внутренний голос. Пожалуйста, Ральф, не надо. Не начинай все по новой…

Каждый раз, когда телефон звонил, красное свечение вокруг аппарата становилось ярче. Когда звонок затихал, оно тускнело. Это было похоже на призрачное сердце, внутри которого почему-то оказался телефон.

Ральф крепко зажмурился, потом открыл глаза – красная аура вокруг телефона исчезла.

Нет, не исчезла, просто сейчас ты ее не видишь. Я не уверен, но может быть, ты просто хочешь не видеть. Как в осознанных снах, где ты управляешь событиями силой мысли.

Пока Ральф шел к телефону, он твердил себе – причем очень решительно, – что эта идея была такой же безумной, как и то, что он видит какие-то ауры; что это уже полный бред. Но вот в чем проблема: это был никакой не бред, и Ральф это знал. Потому что если это был бред, то как же он догадался – по одному только взгляду на ярко-красную ауру, по цвету похожую на гребешок петуха, – что это звонит Эд Дипно?!

А вот это действительно бред. Ты решил, что это Эд, потому что в последнее время Эд не идет у тебя из головы… и еще потому, что ты так измотался, что ничего уже не соображаешь. Давай возьми трубку, и ты увидишь. Это не сердце пророка, и даже не телефон-пророк. Это наверняка какой-нибудь идиот, который обзванивает всех подряд, пытаясь продать подписку на какой-то дурацкий журнал, или дамочка из банка крови – звонит, чтобы поинтересоваться, почему ты давно у них не был.