Достоевские дни

Пришла пара идей в голову, он вышел на балкон, зажмурился, огляделся, записал:

«Друг собрал Найдёныша, одел его, поцеловал в лицо и повёл за собой. Найдёныш послушно пошёл. Они добрались до ресторана „Картошка“, и друг провёл туда смущающегося Найдёныша. Там он усадил его, вручил меню. Найдёныш осторожно и аккуратно взял его и начал листать, поглядывая на друга. Дошёл до конца и положил меню на стол. Друг всё понял, заказал молока и блинчиков, варёной картошки с зеленью и сметаной и закурил. Найдёныш зевнул. Скоро принесли заказ. Найдёныш замер. Друг положил перед ним еду, протянул салфетки, зубочистки и соль. Найдёныш приступил скромно к еде. Вскоре наелся, раздулся немного, повеселел, но испугался, когда принесли счёт. Достал кошелёк, вытряхнул из него мелочь. Но друг остановил его. Он расплатился картой и повел Найдёныша за собой. Они вышли на улицу и зашагали по ней. Друг вёл Найдёныша за руку, тот поспешал за ним».

Убрал телефон, сходил в магазин за хлебом, сыром и соком. Дома охладил «Яблочный спас», сделал глоток и сел за письмо. Набросал:

«Наступил день мытья, Найдёныш с утра что-то почувствовал, взволнованно и немного испуганно сидел. Друг набрал полную ванну воды, добавил туда пены, взял Найдёныша, объяснив ему это, и с собою понёс. Раздел его, смущённого и тёплого, сунул в воду, потрогав её, начал купать Найдёныша. Намылил его и волосы ему, попросив или велев закрыть глаза, расчесал, начал поливать водой. Найдёныш слегка заурчал. Друг цыкнул на него. Тот замолк. Искупав Найдёныша, друг вытер его, завернул в полотенце, отнёс на кровать. Заварил чай с лимоном, принёс его. Захватил варенье с собой. Найдёныш всё выпил, съел пару ложек вишен из банки. Наелся, напился, разрумянился и незаметно для себя самого уснул. Друг прилёг рядом. Во сне Найдёныш нащупал его, прижался к нему и засопел сильней».

Фёдор от написанного сам захотел спать, потому разделся и устроился на кровати. Через полчаса уже спал, снами пронзая дом, наполняя его чувствами, мыслями, образами. Чтоб застыли часы и двинулись в путь не объекты, а пространство само.

Болезнь Идиота – ФМ Достоевский,Создавший Войну и мир.Выходит без трости из дома на Невский,Заходит в случайный трактир.Он там покупает Столичную водкуИ ей наполняет стакан.Он пьет её в честь пожелтевшей красотки,Руку засунув в карман.Достав из него блокнот или ручку,Он не написал – написалНародников кучу, Могучую кучку.В голове устроил аврал.На нем проскакал через день или вечер.Поставил официантЕму две свечи – как погоны на плечи.На полке пылился Кант.Его рассыпáлась судьба по России.Он был одинок и был плох,Не прятал в очках свои очи косые.А всё остальное – пох.Помимо основ моего государства:«Шизофрения есть смерть:Найти, отыскать от неё лекарство –Отправить в письме конверт».

5

Проснулся от пикания телефона: кончалась зарядка. Встал, потянулся, зевнул. Вспомнил слова Нарекаци о том, что книга – это человек, его тело, а слова – душа данного индивида. Решил: «Всё верно, но есть книги антологии. В них множество авторов – душ, психик, умов. Не здесь ли причина шизофрении? Не есть ли её лечение – издание отдельными книгами всех авторов? Тут есть над чем поразмыслить». Он выпил стакан воды и сел писать за смартфон. «Важно ещё вспомнить другую ситуацию, когда автор один, а томов два или три. Даже собрание сочинений. Несколько тел, на которые только одна душа. И случаются ещё более сложные комбинации: бывают антологии в виде двух или трёх книг». На улице было темно, лилась река – ночь, с рыбами – звёздами, ждущими солнце – рыбака. Хотя солнце также ведро, полное пойманных звёзд. Фёдор выпил пива, включил тем самым мозг, врубил его, потому что пьяный – это моряк, пить – выходить в море, но внутреннее, о чём и фильм – «Море внутри». Он съел жёлтого полосатика, купленного давно, написал:

«Найдёныш уже не спал, он шевелил ножками и радовался другу, лежащему рядом. Прикасался слегка к нему, утыкался в него носом, ощущал его запахи, боялся смотреть в одно место, хотя его безумно к нему влекло. Он сходил на горшок, унёс его, почистил зубы, высморкался, удивившись трубному звуку, испугался, что у него вырос хобот, посмотрел в зеркало, убедился в отсутствии органа слона или слонёнка, хотя был словно укрыт ушами со стыда, умылся, почувствовал себя здоровым, сварил кашу, разбудил друга и позвал его на кухню. Друг его обнимал, отламывал хлеб и кормил его. Найдёныш ел и вздыхал, переживал за себя и за друга, но в целом был доволен, потому что его друг был рядом и с ним».

Выкинул рыбьи хвостики, вынес мусор, подумал, что советские люди в 1991 году открыли Америку и весь мир, как Колумб, уничтожив индейцев племени Пума, Сникерс, Виспа и Марс, и на этом испугались дальнейших открытий, потому хлынули в Кастанеду и Пелевина, хотя был снят фильм «Вспомнить всё» – это только к примеру, но внешний космос заменил внутренний; может, это и верно, но останавливаться нельзя, нужно шагать вперёд – к звёздам – столицам – и к городам – планетам; к сёлам и к деревням. Литература шла, он её вдохновлял и заносил в блокнот:

«Друг после завтрака оделся и ушёл. Найдёныш провожал его у дверей. Удивлялся, молчал. Через полчаса друг вернулся и положил пакет у порога. Найдёныш сделал движение к неизвестному, но застыл. Посмотрел вопрошающе на друга. Тот кивнул. Найдёныш подошёл осторожно к покупке, обнаружил дыню и заурчал. Обнял своего друга. Хотел поднять дыню, но не смог: слишком тяжёлая. Друг помыл руки, помыл дыню, нарезал её, повязал шею Найдёныша платком и положил перед ним дольки. Найдёныш стал есть. Увлёкся сперва, а потом бросил взгляд на друга. Протянул ему свой кусок. Друг взял, назвал Найдёныша Соловушем и откусил. Сел рядом с другом и коснулся его ноги. Найдёныш вздрогнул и покраснел, но ничего не сказал. Просто продолжил есть».

Фёдор сделал глоток пива, отложил в сторону смартфон и распахнул занавески, впустил в комнату солнце, чей ребёнок – шаровая молния. Вслух произнёс:

– Читатели – кости, за которые дерутся писатели – хищные псы. И что делать? Пустить время вспять, вернуться к волкам, стать ими, охотиться и есть жирные куски лосей, оленей и кабанов.

Он оделся и поехал на Дворцовую площадь, в метро вёл себя как пища, проглоченная этим змием, которого вёл Адам, распадался, растекался по вагонам сердцем и почками, «Бесами» и «Братьями Карамазовыми», вышел, выбрался наружу, прошёл до столпа и прошёл металлодетекторы, чтобы смотреть силовой экстрим. Силачи переворачивали колеса, тянули машины, бросали гири, поднимали брёвна и тянули канаты. А когда всё закончилось, вышел ведущий и присудил победу атлету Турчинскому, сказав зрителям, что перед ними выступали не спортсмены, а поэты. Всё, что видели зрители, было стихами. Ему захлопали, выразив согласие с ним. Вручили призы и цветы, распустили толпу, и Фёдор пошёл в гости к Ивану, который расходился тучами – мозгом, умом. Дождинки произнесли:

– Женщины хорошие, почти все, но если начинают стареть, то сходят с ума. И ещё: если дело касается чувств, то они идут на любую низость, всё считают нормой: гадить, жалить, кусать. Блокировать, не отбирать на конкурс песню, роман или фильм, подсыпать в кофе стрихнин. Давать яблоко Адаму, так как Ева хотела быть женою бога: чтобы Адам стал им или бог женился на ней.

Они выпили кофе, Иван посмотрел на Фёдора и сказал, что пишет сейчас рассказ.

– А чем занимаешься ты? – спросил он.

– Тоже пишу.

– Прочтёшь?

Фёдор достал телефон и зачитал:

– Друг включил телевизор, и он и Найдёныш узнали о пришедшей из Китая заразе. Найдёныш крайне испугался, поэтому друг оделся и пошёл в аптеку. Принёс маски, перчатки и антисептик. Обработал Найдёныша им. Нацепил на него маску и уложил в кровать. Тот лежал, и испуганно дышал, и смотрел. Друг нарезал лимон и принёс цитрус Найдёнышу. Тот попытался съесть, но маска помешала ему сделать это. Он посмотрел вопросительно на друга. Тот кивнул, и Найдёныш опустил маску вниз и скушал лимон. Снова поднял забрало и как Дон Кихот отправился в мир сказок и грёз.

– О, хорошо, – произнёс Иван, – для детей и для взрослых, как «В конце ноября».

– Ну, на то и рассчитано.

– Продолжай, всё окей.

Фёдор макнул печенье в кофе, съел его и посмотрел глазами Тургенева вокруг. Всё вернулось на десять-пятнадцать лет назад, потому стало ново и свежо. «Кости в человеке – дороги, по которым он идёт в голову – город, чтобы в нём найти работу и жену».

Иван задымил папиросой и сказал:

– В пачке двадцать сигарет потому, что двадцать пальцев. Некоторые шустрят и шутят, продают по двадцать одной сигарете. Но я не о том, я про то, что курильщик съедает пальцы, он насыщается ими. И это показано в фильме «Мертвец». Это людоедство. Вот в чём запрет.

Фёдор выслушал его и подумал:

«Найдёныш начал икать, он зажимал себе нос и считал до десяти, пил воду маленькими глотками – ничего не помогало. Тогда он внимательно посмотрел на друга. Тот только пожал плечами. Найдёныш ещё поикал, после чего вздрогнул и понял. Он перестал вспоминать и мыслить себя, и икота прошла. Он перекрестился и закрыл глаза, чтобы спать».

ФМ тоже закурил, после чего Иван предложил сходить на бокс. Через десять минут они двинулись в путь, доехали на авто Тургенева, припарковались и пошли в зал ФОКа. Взяв билеты, устроились на четырнадцатом ряду и стали смотреть русских, узбеков, грузин и армян. Выходили бойцы и ломали друг другу Феллини, Пазолини, Тарковского и Параджанова. Фёдор глядел, но в какой-то момент заскучал и написал:

«Друг решил сводить Найдёныша в церковь. Тот сперва испугался, но потом согласился. Оделся как подобает, покормил хомячка, повязал голову платком, и они пошли. На входе Найдёныш долго кланялся и крестился, так что другу даже пришлось вмешаться. Он повёл друга внутрь, где они зажгли свечи под Иисусом, и Найдёныш спросил друга, возможен ли Христос сейчас. Он ответил утвердительно, но пояснил, что тот придёт в совершенно другом обличии и из нового места, и при этом любой может стать яйцом или животом, из которого родится Христос. Найдёныш выслушал друга и обнял его. Посмотрел на Иисуса немного испуганно и словно на зеркало и пошёл с другом домой, чтобы сварить ему борщ и пришить пуговицу на его рубашке».

Бои кончились, Фёдор и Иван устроились в полутёмном кафе, взяли хинкали и «Натахтари», поели и устроили борьбу на руках, как языками Куприн и Грин. В какой-то момент Иван начал побеждать, и Фёдор заговорил:

– Сильнее меня писателя и мыслителя нет, эти двое двинулись с двух полушарий земли, встретились, ударились и породили меня, и я в тексте – ураган, цунами, тайфун, мои герои – борьба, штанга, бокс, MMA в обличиях людей, если я пишу проститутку, то такую, что памятник, любой женский монумент, моя ручка – гриф, она весит пятнадцать или двадцать килограмм, я отжимаю её с блинами по краям, которые – колёса «КамАЗа», «БелАЗа» и «КрАЗа», но нет, даже круче – колёса поезда, везущего танки из Владивостока в Калининград. Именно таково моё письмо: железное колесо с торчащей из его сердцевины красной розой – головой человека.

Рука Ивана дрогнула, он проиграл, надулся, обвинил Фёдора в творческом допинге и потому заказал «Мтаби», выпил его и закурил. Фёдор начал крутить слова в голове:

«Около дома Найдёныш увидел песочницу с детьми. „О-о-о“, – сказал он и посмотрел на друга. Тот разрешил ему удалиться, и Найдёныш пошёл играть. Посыпал песочек, полепил из него фигуры, пообщался с ребятами, поругался с одним ребёнком и вернулся к своему другу. Сел с ним на лавочку и захотел пива, но промолчал. Просто вздохнул, посетовал молча на свою женскую судьбу, погоревал, покуковал немного, понял, что он Соловуш, подумал о Христе, Хайдеггере и Бродском и пошёл за другом домой, опасаясь лифта, как железного дракона, глотающего людей».

Фёдор тоже выпил «Мтаби», наполнив стакан, позвонил Льву, но тот не ответил, взял с плесенью сыра, сказал, что он безумно хорош и из Армении, спросил о водке Ивана, получил отрицательный ответ и закурил. Думал о Рыжем, чьё самоубийство было родами славы. «И теперь Слава живёт и растёт, она – мальчик, уже мужчина, благодаря ему Рыжего знают и ценят, уважают, играют, поют, но всё это в связи с конкретным человеком, рождённым из круга, вагины – петли». Иван внезапно заплакал, у него потекли по щекам слёзы, Фёдор отнёс это на счёт личного, не стал утешать. Просто заказал водку и томатный сок.

Через пару часов он возвращался домой, его штормило, вело. Он курил сигареты «Верлен», дарил мозгу символизм и встречу с Рембо, выстрелы и тюрьму.

«Утром друг проснулся с Найдёнышем, посмотрел на него и удивился: нос его друга покраснел и опух. Он разбудил Найдёныша, объяснил ситуацию и дал ему зеркало. Тот испугался и стал смотреть на друга с ожиданием. Такая ситуация была ему, судя по всему, впервой. Друг всё понял, оделся и ушёл. Вернулся с мазью, открыл тюбик и помазал Найдёнышу нос. Тот успокоился, лёг, положил зеркало рядом и стал ожидать поправки».

Прошёл мимо тридцатиметрового памятника Хайдеггеру, чья левая рука держала бутылку вина, текущую камнем, а правая рука держала книгу «Бытие и время», из которой вылетали вороны – буквы и читали – клевали – глаза автора. Рядом навстречу прошагали Верховенский, Ставрогин, Кириллов и Шатов, они поздоровались с Фёдором, пожали ему руку, предложили пивка. Он не отказал, наоборот – купил водку и воду «Джермук», прошёл с парнями к гаражам, устроился с ними на камнях, начал выпивать, как писать роман, потому что всякая пьянка – создание книги, музыки или фильма, которые выходят в воздухе и растворяются, постигаются, съедаются лёгкими людей. Они пили и пили, а в голове Фёдора Найдёныш кушал салат и кашу на кухне, пока друг делал ему бутерброд с сыром и колбасой. Вскоре каша закончилась, и, к стыду своему, Найдёныш понял, что он пока что не сыт. Не наелся ещё. Он стеснялся сказать это другу, потому посмотрел на него. Тот ничего не понял. Тогда Найдёныш взял ломтик хлеба, вытер им тарелку и съел его. Друг засмущался, он запустил половник в кастрюлю и наполнил тарелку Найдёнышу. Тот съел пол-ложки, отвернулся, отодвинул кашу и пошёл в спальню. Там лёг на кровать и начал любоваться стеной. Друг пришёл, лёг рядом и заговорил с Найдёнышем на языке, который знали только они. Каша стыла на кухне. Бутерброд отдыхал.

Ставрогин сказал:

– Хайдеггер – герой Достоевского, мой друг, он вышел из «Бесов» и начал свою самостоятельную жизнь вовне, пил, ел, размножался, читал Гуссерля и писал «Бытие и время» и другие работы. Творил так: оцифровывал своё тело, переводил его в текст, пока не закончился. Кончился, а не умер. Перешёл. Его книги – душа и душа.

– Ну, Достоевский сам, – заговорил Шатов, – от самоубийства отличен тем, что убийство.

– Нас сотворил тот, – произнёс Верховенский, – кто сам был героем книги. Был ли он снаружи? Хороший вопрос. Думаю, нет, так как Достоевский – играющий тренер. Его не было и нет на бровке. Он забивал мячи.

– Забиваю, – обиделся Фёдор и пошёл прочь, чего никто не заметил, так как все пили свою водку.

Он дошёл до Пушкинской улицы, закурил и вдохнул в себя жизнь Александра Сергеевича, живущего в воздухе и читающего стихи, да так, что они входили в уши как кислород, пока отдыхали лёгкие: просто дышал сам мозг. И Пушкин, его эссенция, говорила ему:

– Братья Карамазовы – история человечества. Бога Достоевский назвал своим именем. Он поставил себя на место его и скончался. Бог умер в лице героя и писателя. Потому так сказал Ницше. Бога нет. Или его место занял ФМ, в чём заключалась его сверхгениальность. Пилат распял сына божия, Достоевский распял отца.

– Нет случайностей в мире, – ответил ФМ, – в этом мире соболя и куницы меня запретили, сделали нежелательным после революции, в чреве СССР.

Дома он сунул голову под холодный душ, оживился, погрел вино, выпил и съел изюм. Позвонил Надежде.

– Сегодня встретил много интересных людей, – сказал он, – были мои знакомцы: танки, гаубицы, автоматы. Мы беседовали, выпивали.

– Понимаю, а я читаю Ремизова, очень мне интересно, не стиль, а самостоятельный человек. Будто гараж открыл дверь – свой рот – и выпил бутылку водки – машину.

– Давно увлекался им, хорош, что сказать.

– Писал сегодня?

– Нет, но могу на ходу.

– Отлично.

– Найдёныш захотел ребёнка, проснулся как-то и понял, что желает его. Потому он оделся, когда друга не было дома, и пошёл в магазин. Там купил куклу, вернулся с ней и спрятал её.

– Это что?

– О Найдёныше.

– Интересно. Понятно.

– Нравится?

– Я не знаю.

Они поговорили ещё, договорились о завтрашней встрече, повесили трубки и разошлись, как поезда, проехавшие друг над другом. «США есть инобытие всего мира, сама страна – совместное творчество, она написана как поэма Данте и строки Поркья, Америку читают, в ней не живут. Потому надо говорить: я прочёл США, которые – литература в 3D, мысли, ставшие телом, начинённым душой». Он ещё поработал над романом, после чего включил телевизор и уставился на экран.

И Фёдор Надежде купил полкилоОрешков, конфет, мармелада и чая,В очках поменял на цветное стекло,Присутствия оного не замечая;Ногами ступил на засохшую грязь,Глотнул в подворотне с ребятами пива,Пьянея всегда, поминутно, сейчас,Цвели абрикосы, жасмины и сливы;Вокруг раздавался сверхбожеский мир,И Ницше курил Приму вполоборота,Надежда лизала на лавке пломбир,Он капал легко, был изнанкой полёта;А Фёдор гулял, забывался, скучал,Ища в каждой встречной родную Надежду,Ушедшую с юным Ростовым на бал,На улице сохла людская одежда;Надежда бежала обратно, к нему,Желая последнего счастья и брака,Доверившись только ему одному,Мочилась на столб неживая собака;Умершие люди по городу шли,Шутя, обрываясь, играя скелетом,Пока не хватало влюблённым Земли,Но хватит писать, я считаю, об этом;Так лучше сказать и промолвить мне тут:В романе писателя люди конкретны:Унижены тем, что по-прежнему мрут,Они, оскорблённые тем, что бессмертны.

6

Встреча состоялась у памятника Достоевскому, Надежда немного опоздала, получила цветы от Фёдора и стала одним из цветков. Выпорхнула из букета и пошла рядом с ФМ. Они зашли в книжный магазин по дороге, посмотрели издания, будто выпили водки, полистали Дос Пассоса, даже купили его, расплатились, вышли на улицу и сели на скамью, стали читать его. Увидели его героев вокруг, поздоровались с одним из них, спросили про самочувствие. Получили положительный ответ, равный кассете Высоцкого, запрещённой его страной. Надежда ушла в чтение, Фёдор не стал мешать, так как всё понимал: мёртвого предпочитают живому, потому что чтение – питание, и дело в культурности каждого: не есть живое и сырое мясо писателя, ждать его смерти, не быть дикарём. Вскоре двинулись в путь, сели на трамвай, поехали в аквапарк. Покатались с горок в реки Волга, Ока, Нева. Надя повизжала, в какой-то момент захлопала в ладоши, нырнула и выплыла вдалеке, сказала, что три этапа проходит человек: землю, воду и небо. Потому смерть глупа, ненужна, растленна. Она приходит тогда, когда должна быть вечная жизнь. Просто самолётные аварии одна за другой. А пассажиры старика-самолёта – его дети и внуки. Падают. Сверху вниз. А должны улететь. Далеко – в космос весь. И в голове Фёдора Найдёныш получил второе имя – Расторопша, в таком виде он побежал навстречу другу, который шёл вдалеке, возвращался с работы, а Найдёныш гулял. Выгуливал хомячка. Он устремился к другу, не заметил кочки, зацепился за неё и упал. Порвал колготки и ушиб колено. Опять. Ему стало больно. Слёзы навернулись на глаза Найдёныша. Друг, прибежав к нему, поднял его и понёс домой. Дома поменял ему колготки, помазав перед этим гелем колено, отчитал Найдёныша, чтобы тот больше не падал, и покормил хомячка. Расторопша уснула скоро, а когда проснулась на следующий день, то колено уже не болело. Она отметила отсутствие друга, оделась, помылась и пошла на кухню. Решила приготовить оладьи. Взбила тесто, сделала формы, подошла осторожно к плите, застыла у неё, что-то сказала себе, достала спички и зажгла огонь. Начала печь. Оладьи вышли пухлые и румяные. Найдёныш остался доволен ими. Подумал, что друг будет рад. Скушал одну оладушку, чтобы проверить вкус, и пошёл в комнату убираться и пылесосить. Пылесос заревел, Найдёныш попытался выключить его, но не смог. Он сел на него, чтобы уменьшить звук, но его затрясло вместе с ним. Тогда он выдернул провод из розетки и успокоился. Уборка не задалась, потому Расторопша пошла в магазин. Торопилась, взяла моркови, лука, картошки и молока. На кассе поняла, что забыла деньги. Отложила покупки и заспешила домой. Вернулась, но не нашла продукты питания на месте. Удивилась немного тому, что люди её не поняли. Набрала снова картошки и прочего. Захватила пива своему другу. Но на кассе у неё попросили паспорт. Она удивилась. Стала искать, но не нашла его. Она начала объяснять, что спиртное не ей, а другу. Но её не поняли, забрали бутылку и пробили товары. Найдёныш вздохнул, подумал, что друг обидится на него, потащил купленное домой. Там пожарил картошки, заправил её маслом и луком, обжёгся о горячую сковородку, поскулил немного, сунул палец в холодную воду и отошёл. Забинтовал палец, сделав его втрое больше и толще и сел вязать, чтобы порадовать друга, когда он придёт.

Всё это время Фёдор сидел в воде, пока Надя каталась с горки. Через полчаса они ушли, высохли на солнце, потому что так захотели, выкурили одну сигарету ради экономии, поднявшейся в небо и пошедшей на землю щедростью дождя. Съели по мороженому в «Макдаке», выпили кофе. «Жизнь и смерть могут покончить с собой. По одному, чтобы была только жизнь, чтобы была только смерть, – думал Фёдор. – Но они могут совершить двойной суицид. Это показали Фогель и Клейст. Об этом написал Акутагава. Он сказал: если хочешь умереть, то не надо рождаться и жить. И оказался прав». Надя вытерла салфеткой губы и пошла в туалет. Фёдор достал телефон и в него внёс:

«На следующий день друг дал Расторопше денег, наказал купить арбуз и ушёл. Найдёныш всё понял, повязал немного, оделся и пошёл на базар. Там знаками он показал тёте арбуз, заплатил за него, взял и не смог его уместить в авоську. Поэтому он прижал арбуз к животу и понёс. На светофоре надо было нажать кнопку, чтобы перейти. Расторопша подошла к нему, оторвала руку от покупки и уронила её. Арбуз упал и распался. Расторопша вскрикнула, но было поздно. Она заплакала. Пошла назад за вторым. Выбрала его, полезла за деньгами, но их не хватило. Найдёныш застыл. Подумал, что друг сильно отругает его. Испугался. Сунул палец в рот. Так и пошёл домой. А у друга были неприятности на работе. Он пришёл, поужинал и лёг спать. Об арбузе ни слова. Просто о нём забыл. А Расторопша не стала о нём напоминать, уснув возле друга в одежде, готовая в любой момент вскочить и бежать: хоть за новым арбузом, ночью, на закрытый базар».

Закончил литературные упражнения, убрал телефон и дождался Нади. Вместе они двинулись по улице, расспрашивая прохожих глазами: что будет после смерти? Не получали ответа, но понимали: всё то же самое, те же города, дороги, дома, прохожие, но всё мёртвое. В его сознании мелькнула Расторопша, которой друг делал массаж, намазывал маслом, мял спину, ходил руками по ней, а Найдёныш урчал. Фёдор вернулся к Надежде, сказал, что думал о Расторопше, и Надежда ответила:

– К Найдёнышу стали прилетать голуби на балкон, он сначала пугался, но потом привык. Начал выходить потихоньку к ним. Смотреть на них и общаться. Друг заметил это и смастерил кормушку. Насыпал в неё хлеба. Найдёныш довольно кивнул. И по утрам он начал подкармливать птиц. Иногда и с руки. Радуясь и молча.

Фёдор кивнул, предложил остановиться и записал слова Нади.

– Можно вопрос? – спросила она.

– Конечно, – ответил он.

– Какого возраста Расторопша?

– Твоего.

– Я так и подумала, но на свой счёт могут принять чуть ли не все, даже мужчины.

– Ну нет.

– А я думаю, да.

Зашли в библиотеку, поздоровались с женщиной средних лет, сказали, что хотят посмотреть книги, получили согласие, стали ходить и листать.

«Расторопша решила научиться читать и писать и, когда друга не было, вынимала букварь, тетрадь, книгу „Феноменология духа“, ручку и садилась за стол. Надевала очки и принималась работать. Учила буквы, записывала их, повторяла вспомогательные слова, переписывала абзацы из Гегеля, на что уходили часы, и пила крепкий чай. Прихлёбывала из кружки и съедала лимон».

Надя показала книгу Астуриаса Фёдору, он взял её в руки, открыл и будто подключился к ней, получил радио- и воздушно-капельным путём её содержание, будто или действительно понял всё. «Книга – это идущие тучи – буквы, проза исключает солнце, стихи – небо, открытое по бокам, гениальная книга – это блокнот или альбом, там только небо, но без солнца, сверхгениальное издание – фото автора ничего, белых бумаг – солнце и белое небо, где каждый может стать лейкой». Надя с «Игроком» села за стол, начала читать с разных мест, Фёдор открыл Бодлера, положив на место Астуриаса, пропылесосил глазами пыль и грязь – стихи, впитал их в себя и закрыл пустой том. Присел рядом с Надей, вдохнул в себя запах её волос, поцеловал ей плечо и вернулся в утробу матери, взлетел в нашем шарике с миллионами таких же детей в небо и родился звездой. Не иначе, так как падающая звезда – летящий на землю ребёнок. «„Терминатор 2“ кончается так: Сару запирают снова в психушке, Джона отдают новым опекунам. В фильме Терминатора сыграл Шварценеггер, в искусстве до него – Маяковский: причины их самоуничтожения одинаковы». Надя коснулась коленкой его, он вздрогнул и понял: «Всё, что создал человек, – орудие самоубийства или бессмертия, так как они – весы, а весь мир – это торг. Что перевесит в итоге – вот главный философский вопрос». Надя встала, поправила платье, взяла за руку Фёдора, повела его, положила на место книгу и вышла с ФМ на улицу, предложила покататься на трамвае. Они сели в первый попавшийся вагон и заскользили по Питеру.