Небо в кармане

А потом наступило утро. За окном сереть начало. А уж когда начало, так я все и разглядел. И то самое окно, единственное на всю стену, и пока еще непонятной конструкции мебелишку у той же стены, и даже нависающий надо мной балдахин кровати. Глаза-то двигаются! А вот все остальное – нет. Плохо как!

То, что там я погиб, понял и принял сразу, как только эту видимую мне обстановку в комнате усмотрел. Не соответствует она моему времени, совершенно не соответствует. Древняя она, старинная. Как в музеях. Или в старых помещичьих усадьбах, которые неоднократно довелось посещать. Уж в этом я разбираюсь. И то, что попал, то есть угодил в прошлое, тоже сразу понял. Сообразил, недаром ведь столько фантастической литературы прочитал. Ну а что? Не только же все дни напролет инструкцию по летной эксплуатации изучать? Мозгу тоже иногда отдых требуется. И как-то сомнений никаких не было. Принял это легко и сразу. Даже с облегчением каким-то в душе, что ли.

В общем, спокойно принял перенос. Ну, попал… И что? Повезло, дали еще один шанс. Будем жить дальше и постараемся его не профукать.

А дальше как будто кто-то где-то там специально дожидался моего решения и дал соответствующую отмашку, за окном закукарекал петух. Издалека ему тут же отозвался еще один, и еще, и еще. Последний уже совсем тихо зарю возвестил, я его крик еле-еле расслышал.

Под это веселое кукареканье я и очнулся окончательно. Очнулся и разозлился на самого себя. Чего это я тут разнылся! Что плохо-то? Что ничем, кроме глаз, пошевелить не могу? Чушь какая! Жив, и это самое главное. Радоваться нужно. Насколько помню из прочитанного, еще никого никогда в полного инвалида не переносило без возможности излечиться и встать на ноги. Так что лежим и не дергаемся. Скоро кто-нибудь обязательно объявится и все мне разъяснит. По-другому просто быть не может.

Унылая серость за окном плавно и неудержимо переходила в погожее утро, в торопливо разбегающемся по углам полумраке комнаты все отчетливее начинали проявляться ранее скрытые детали, подтверждающие мое предположение. Уже можно было разглядеть причудливые финтифлюшки на тяжелых шторах, витые золотого цвета шнуры с тяжелыми даже на вид кистями. Такие же золотые розетки на как бы «дутой» мебели с гнутыми ножками, да всякие резные завитушки, стул с пухлым кожаным сиденьем и спинкой, и… подсвечники с темными толстыми свечами. Восковыми, сразу понял. Потому что приходилось подобное видеть. Парафиновые, те другие совсем.

Глазами получалось водить туда-сюда, а вот головой, увы, нет. Но постепенно появился отклик в мышцах шеи, напрягать их начал. Чувствовал, еще немного терпения и настойчивости, и я головой точно буду ворочать. В плечах словно иголочками закололо, в руках защекотало. Оживаю? Восстанавливаю управление телом? Возможно. Поскорее бы! А пока продолжу осмотр.

Вот уж чего совсем не ожидал увидеть после всего этого вычурного великолепия, так это электророзетку справа от окна, люстру над головой о трех лампах и витой электрический шнур, идущий от той самой розетки куда-то к изголовью кровати. К лампе? Скорее всего. Жаль, что не вижу, было бы любопытно пощелкать выключателем. Многое понятнее стало бы об уровне технического развития этого общества. Хотя… Электричество есть, куда уж больше.

И еще само окошко. Оно у меня в комнате с деревянным переплетом. Давненько я таких не видел. Почему так удивился? Наверное, потому что подспудно после элетророзетки пластиковое окно ожидал увидеть? А тут такое разочарование. Нет, я не против деревянных рам, если они качественно сделаны из качественной же древесины. Дерево экологичнее пластика, оно дышит и все такое прочее. Но с ним и хлопот больше, это правда. Чистить нужно, красить периодически и так далее. Тут пластик вне конкуренции.

А это? Маленькое по размерам, прикольное такое. Как в мультиках их рисуют. И ладно бы размеры, так ведь и сами стекла качества неважнецкого. Видно, как искажается конфигурация утренних облаков, когда они в этом стекле, как на экране телевизора, проплывают. Вот откуда аналогия с мультиками всплыла. Прямо натуральное Королевство кривых зеркал.

М-да, не вяжутся как-то такие стекла с электричеством, недоумение вызывают. Если только окошки эти появились значительно раньше проводов и ламп.

Интересно, а я тут… кто? И еще одно, для меня сейчас самое главное – все-таки какой сейчас год и век?

Вдохнул. Полной грудью, радость-то какая. И потому от души. Шумно как-то получилось, взахлеб. В полной-то тишине. Петухи ведь уже свое откричали и умолкли. А за стенами тихо. И за дверями. И за окном ни звука. Шипение это странное, если только… Так я привык к нему и внимания почти не обращаю.

Видно, все-таки не слишком спокойно воспринял я свое перемещение, как бы ни старался показать обратное. Не каждый божий день удается в подобном чуде принять участие. Все-таки есть волнение, есть. Или шансу новой жизни настолько обрадовался, что в порыве нахлынувших чувств вдруг всхлипнул горлом?!

И то самое неприятное ритмичное шипение тут же оборвалось.

– Кха-кха, – раздавшийся сбоку старческий кашель заставил вздрогнуть от испуга.

Ох, как я этому обрадовался. Раз вздрогнул, значит, потихоньку тело в норму приходит. Отзываться начинает.

– Никак, очнулся, Николай Дмитриевич? – сбоку зашебуршало одеждами, узнаваемо-знакомо проскрежетал стул ножками по полу, зашаркали подошвы, и ко мне со стороны изголовья кровати приблизился высокий, под потолок, силуэт. Только что и смог по голосу понять, что мужской. А по характерному кашлю понял, что старый.

Встал сбоку, наклонился надо мной настолько низко, что даже щекотнул по щеке бородищей, вгляделся в лицо. Точно, дед какой-то. Присматривает за мной? Обязанности сиделки выполняет? Похоже на то. Нос отчетливо различил застарелый запах табака, характерный такой, ядреный. Даже в носу засвербело, так сильно чихнуть захотелось. Насилу удержался. Ну не в лицо же ему чихать? Почему-то еще сильный запах полыни почудился.

Значит, Николай Дмитриевич я? Очень приятно. Можно кое-какие выводы о себе сделать. Или лучше подождать пока с выводами? Да, лучше подождать.

Дед выпрямился, положил теплую сухую ладонь мне на лоб:

– Ушла горячка-то, ушла. Выходит, не обманул доктор. Сказал, что к утру очнешься, вот ты и пришел в себя. Как себя чувствуешь, Николаша? Где болит? Молчишь? Ничего, оклемаешься потихоньку. Пить, может, хочешь? Так у меня тут все приготовлено.

Старик выпрямился и пропал где-то в стороне. Там звякнуло, бренькнуло, зажурчала вода. Я непроизвольно сглотнул, пить и в самом деле очень хотелось.

Выхлебал почти всю принесенную воду. Заключительный глоток придержал во рту, покатал водичку на языке. Его же тоже разрабатывать нужно? Вот и будет ему разминка.

Старик платком размером со скатерку утер мне подбородок и шею, потому что чуть ли не половина воды пролилась мимо рта, пробормотал:

– Ох ты ж, горе мое непоседливое. И понесло же тебя на крышу сарая, будь он неладен! А все игры эти ваши аглицкие! Нет, чтобы в наши играли, исконно русские, так нет, все модное вам подавай, заграничное. Вот и доигрались, Твое сиятельство. Теперь придется долго отлеживаться. И как я просмотрел? А все гости эти. Понаехали тут…

Это что? Я – сиятельство? Князь, получается? Интересно! А последние фразы прозвучали настолько знакомо и неожиданно, что я не выдержал и фыркнул. Но во рту еще оставалось немного водицы, поэтому ожидаемо поперхнулся и закашлялся. Еще и в нос вода попала.

Старик подскочил, тем же платком вытер мне от капель воды лицо, промокнул губы:

– Сейчас доктора позову. Пусть просыпается, коли ты в себя пришел. Третий день, ирод, из-за стола не вылезает, всю наливку господскую выхлебал. Вернутся твои родители из-за границы, что скажут? Спросят, кто выпил? Кто не досмотрел? А ведь и о тебе придется рассказывать. Ох, тяжко мне…

– А ты кто таков будешь? – сомневался, спрашивать или нет? Почувствовал как-то, что после разминки и кашля язык мне подчинится. Он и подчинился. Почти. По крайней мере, различить то, что я проговорил, можно. Так что правильно, что решил спросить. Хуже вряд ли будет, а понять расклады лучше сразу. И на потерю памяти как нельзя более подходящий момент сослаться. И еще одно, на «ты» или на «вы» обращаться? Подумал да и решил «тыкнуть». Показалось так, бормотание старика к этому выводу подтолкнуло.

– Как кто? – опешил старик. – Неужто при падении память отшибло? Видать, и впрямь крепко ты о землицу головой приложился. Степан я, дядька твой. С младых лет к тебе батюшкой твоим приставлен, присматривать и наставлять. Не вспомнил? Ну? Степан я! Фролыч!

Я только глазами туда-сюда повел. Головой никак не получилось пошевелить.

– Это беда-а, – протянул дед. И тут же вскинулся, словно огорчать меня не хотел, запричитал нарочито бодрым речитативом: – Ну да ничего, все проходит, и это пройдет. Молодость, она любую хворобу преодолеет!

Ошибся ты, дед! У твоего воспитанника вот не преодолела. Так что и бодрость твоя не к месту…

– Доктору сказать про память обязательно нужно! – подытожил дед. – Прямо сейчас и скажу. Позову и скажу. Вот только сначала дровишек в печку подкину. А то, поди, замерз под утро? Мне и самому зябко стало перед рассветом. Так я тебя еще одним пледом поверх одеяла накрыл. Тебе сейчас никак нельзя стынуть.

Вот почему мне так душно было. И сейчас, кстати, тоже жарко.

– Ты плед убери, дышать и так нечем. И тяжело под ним, – с каждым новым произнесенным словом язык слушался все лучше и лучше.

– Уберу, уберу, – засуетился дед. – Только сначала все-таки печку растоплю. А пока потерпи, в спаленке твоей поутру больно уж зябко.

Возился он недолго. Взвизгнула дверка, с характерным звуком оторвался кусок бересты, стукнули друг о друга полешки, чиркнула спичка. Вкусно потянуло запахом серы, дымком.

А дед тихонько хлопнул печной дверкой и ушел куда-то. За тем самым доктором, понятно. Петли скрипнули потому что. Какие? Дверные, какие же еще. И сквозняк по комнате пролетел, щекой его почувствовал. Той, что в сторону входа обращена. Или выхода. Ну, для кого как.

Видать, плохо ты присматривал, дядька, за пацаном, раз парнишка того…

А я еще раз откашлялся, с наслаждением чихнул и улыбнулся. Как он сказал? «Понаехали тут?» Вечная фраза! Актуальная во все времена, так получается.

Воистину говорят, смех продлевает жизнь. И лечит. Рассмеялся я, пусть и поперхнулся при том, но по всему телу такой сильный жар прошел, что испарина на лбу выступила. Руки-ноги сами по себе шевельнулись, напряглись мышцы и тут же расслабились. Позвоночник вот только плохо отзывается, отказывается вслед за конечностями напрягаться… Но отзывается же? Значит, все хорошо будет.

Теперь предварительные выводы. Старик этот сам сказал, что он мне вроде пестуна или дядьки. Так вроде бы? Или как они здесь правильно называются? Да сам позже точнее обозначится, так думаю. Что еще? Родители за границей. А почему сына здесь одного оставили? Причина? Учеба или еще что? Пока неясно. Возраст тоже под вопросом. Понятно, что не малец, не подросток, но и явно не взрослый. Иначе бы на крышу какого-то сарая точно бы не полез. Или полез? Вопрос.

Кстати, а зачем я туда полез? Если в игры какие-то играли, то на эту крышу что-то закинули. Мяч, волан, кольцо, что там еще было из аглицких модных игрушек? Ладно, посмотрим. И подождем доктора, там информации точно можно будет больше получить. Вопрос туда, вопрос оттуда, глядишь, картинка и сложилась…

Глава 2

При виде доктора улыбка сама собой вылезла. Очень уж похож он был на актера Броневого из комедии «Формула любви». И лысинка точно такая же, весело отражающая дневной свет, вся в обрамлении пушистых кудрявых волос. Костюм один в один, и главное, интонации!

Но все это я потом рассмотрел, а в первый момент только голос от дверей услышал. Незнакомый и одновременно, бывает же такое, знакомый до ужаса:

– Изволили очнуться, молодой человек? Ну-с, и как вы себя чувствуете?

А я лежу, головы не повернуть и не посмотреть в его сторону. И страшно до жути. Даже холодно под одеялом и пледом стало от испуга. Ну не бывает таких совпадений. Не бывает! Или… А ну как в кино попал? Почему бы и нет, вариант ничем не хуже других. В какую только фантастику своих попаданцев писатели не помещают. Знаю, читал. И на экране даже видел. Поэтому и промолчал, не стал ничего отвечать. Да и кому отвечать? Пустоте? Я же никого перед собой не вижу…

А уж как хорошо мне стало, когда доктор ближе подошел, словами не передать. Встал у кровати, наклонился…

Тут я его и рассмотрел наконец-то! Ох, как легко на душе в этот момент стало! Точно не кино. Другое совсем лицо. У того, киношного, оно было круглое, а у этого узкое и костистое какое-то, что ли. И щеки впалые, глаза провалившиеся, нос…

А вот нос тот! Картошкой. На этом совпадения закончились.

И главное. В той комедии эпоха какая? Екатерининская. Уж это я точно знаю. И она никак с электрической розеткой не стыкуется. Ничего, разберемся, никуда не денемся.

Ответы мои доктору оказались не нужны. Да и спрашивал он больше для порядка, для дядьки, вошедшего за ним следом.

Было еще одно отличие, которое я упустил. Эта версия доктора не чуралась горячительных напитков. И оттого при каждом новом произнесенном слове от него так сильно шибало застарелым перегаром, что рука поневоле пыталась соленый огурчик нашарить. Вот когда я вспомнил недавние стенания дядьки по поводу пристрастия этого любителя к господской наливке.

А гигиена? Ладно, без халата белоснежного, это я могу допустить, мало ли. Но сюртучок, стирки давно не видевший и оттого застарелым жиром обильно лоснившийся, это явный перебор. Но не стал ничего говорить, не вник я еще в местные реалии. И когда эскулап при помощи трубки легкие мне выслушивал, это было еще ничего, стерпел. По животу и груди пальцами простучал через ладонь – тоже как-то умудрился промолчать. Зажмурился, чтобы не раздражаться, это было. А вот когда грязными пальцами полез веки вниз оттягивать, да горло с языком смотреть, вот тогда да, уже не вытерпел. Мало того, что перегаром прямо в лицо дышит, так и руки перед осмотром больного не помыл. Ну не сволочь ли!

Возмутился! Вскинулся, уже и рот открыл для отповеди, да увидел в ответ полный непонимания ясный такой взгляд белесых глаз и смирился. Пока смирился. Но в следующий раз…

И опомнился. Ох уж этот клятый следующий раз. Так всегда говорят те, в ком дух слаб. Поэтому никаких следующих разов не будет. И смиряться я тоже не стану. Дашь слабину раз, и пошло по-ехало.

– Руки убери! Пойди их вымой, прежде чем ко мне прикасаться, – приказал. Сам удивился, насколько властно у меня эта короткая фраза прозвучала. Словно привык приказывать. – Еще раз подойдешь ко мне с грязными руками, не посмотрю что доктор, прикажу выпороть!

Старик рядом довольно крякнул. И тут же подхватил доктора под локоток, проводил до двери самым насильственным образом, пока тот ошалело ртом хлопал. Еще и возмутиться пытался вроде бы как, мекал что-то. Да кто бы его слушать стал!

– Ступай, голубчик, ступай. Его сиятельство дело говорит, – выпихнул его в коридор. Напоследок строго осадил: – И гонор свой с языком придержи. Знай место!

И остался там же стоять, у прикрытой двери, дожидаться возвращения лекаря. Оттуда сдержанно меня похвалил:

– Молодца, Николай Дмитриевич. Ай, молодца! Так их и надо к порядку приводить. Сразу. Чтоб место свое знали. Ишь, аспид! Устроился тут на всем готовом. Пригрелся у нас на кухне, прижился. А ведь раньше таким приличным человеком был, университет закончил. Водка проклятущая сгубила. Лекарь, правда, хороший, этого не отнять, и хвалят его все. Как семья при пожаре погибла, так пить и начал. В губернии терпят, жалеют его по старой памяти, места не лишают. Если бы не это, да не хворь твоя, я бы его еще намедни метлой поганой прочь погнал. Да уж очень плох ты был! В себя никак не приходил, бредил о чем-то неразборчиво, а потом вообще замолчал, побледнел. Помнилось даже, что дышать перестал. Вовремя тогда доктор приехал. Откачал тебя. За то его сейчас и терплю. Но и моя терпелка уже заканчивается.

Спустя некоторое время раздался робкий стук. Скрипнула дверь.

– Покажь руки-то, любезный, – придержал доктора старик. Видать, удостоверился в их чистоте. Потому что доктора все-таки пропустил в комнату. – Ступай к его сиятельству. Да ужо смотри мне, дыши в сторону!

Показалось, что даже кулаком ему пригрозил. Я этого не видел, но уж очень интонации этому жесту соответствовали. Колоритный старик. То грамотность из каждого слова лезет, то деревенское просторечие. Почему?

Больше доктор ко мне пальцами не лез. Держался на расстоянии вытянутой руки и все старался совету следовать – дышать в сторону. Дошло, видать. Ну, хоть так. Руки и мне показал, когда принялся макушку ощупывать. Перед осмотром повязку с головы снял. Я уже приготовился к боли, напрягся в ожидании, что у меня там рана открытая и бинты присохли. Сейчас их по живому отрывать ка-а-ак станут! Вместе со скальпом. Но нет, обошлось. Снял очень аккуратно и почти не больно. Даже отмачивать повязку не пришлось.

Осмотрел мне затылок, ощупал темечко, задумался и забылся – в задумчивости немного потарабанил пальцами мне по лбу. Вот собака костлявая!

– Прекрати!

– Что? – встрепенулся доктор. Словно очнулся. Посмотрел недоуменно, сообразил, отдернул руку. – Ах, это. Простите, привычка у меня такая.

– По больной голове пациентам пальцами стучать?

– Это я диагностику таким образом провожу. Пальпирую, – выкрутился лекарь. Попытался уколоть. – Если вы имеете представление, что это такое.

– Имею, – скривился. Голова все-таки побаливает. Не от этих стуков, она с самого пробуждения как не своя.

Да что это я? Она и есть не своя. Или уже своя? Своя теперь, точно!

Моя кривая улыбка доктора, похоже, сильно напугала. Ишь, как отшатнулся! Глазки так и забегали из стороны в сторону.

Диагностика, говоришь? Ладно, допустим. Стучал же он пальцами по грудине и животу? Так что пропустим. Но запомним.

И все ждал, когда он при осмотре популярную фразу скажет: «Голова предмет темный и исследованию не подлежит».

Ну вот ждал, и все! Где-то на краю сознания все та самая первая мысль и маячила, все казалось, будто не в реальность, а на самом деле в то самое кино угодил…

Между прочим, именно голову он мне очень тщательно осматривал, в отличие от остальных частей тела. Оказывается, голова у меня в бинтах вся была. Вон какой ворох марли скрутил. А насчет остальных частей я здорово удивился. При осмотре, когда он осторожно их приподнимал да ощупывал. Оказывается, у меня не только голова в бинтах, я весь ими обмотан!

Да еще и зафиксирован был. Объяснять мне причины такой фиксации никто не собирался, а я и не спрашивал, сам догадался. Это чтобы не дергался, так понимаю.

Зачем? Они же у меня не поломаны, я это уже прочувствовал. Когда мышцы проверял. А вот про спину доктор ничего не сказал. А ведь я чувствую, что как раз с ней, а не с руками-ногами у меня главные проблемы.

Да, исходя из начитанного опыта, осторожно намекнул лекарю на проблемы с памятью после травмы головы. Мол, тут помню, а тут не помню. Понятно, что на самом-то деле я что тут, что там ничего не помню. Почему-то не досталось мне памяти прежнего хозяина. Но говорить об этом не стал, странно, да? А как было бы хорошо, заяви я сейчас о полной амнезии. Сразу все вопросы бы решились. Положили бы в какую-нибудь лечебницу, да не столичную, а сугубо провинциальную, с клопами и набитыми соломой тюфяками, и поили бы какими-нибудь порошками. Вместо завтрака с обедом и ужином в придачу.

Или, тоже когда-то читал, пытали, то есть лечили, электричеством. Модно было такое лечение – электротоком пациентов взбадривать. Мол, от этого сразу мозги на место встают. Ну да, ну да. Тех садистов бы самих на электростул посадить, привязать покрепче, чтобы наверняка не вырвались, и побольше, побольше тока к сидушке запитать! Да так, чтобы самая натуральная яичница получилась. М-да, что-то куда-то не туда у меня мысли повернули. А ведь так все хорошо начиналось. Дремучая старина, дворянство, милый доктор, прекрасный фильм и… яичница. Тьфу!

Кстати, аккуратно, полунамеками, расспросил доктора, как и откуда я упал, какие еще имею повреждения организма. Надеялся таким образом получить очередной кусок информации. И не ошибся. Получил. Что сказать. Идиот! Да не я и не доктор, а прежний хозяин этого тельца. Придурок малолетний. Кстати, годков полных мне всего пятнадцать по весне исполнилось. Гости, как водится, в усадьбу приехали из соседних имений, ну и затеяли модную сейчас игру, воланы друг другу пускать. Вот за залетевшим на крышу сарая воланчиком я и полез. И залез, и провалился, как же жить без такого счастья, и поломался. Кровля – дранка старая, она и не выдержала моего веса. Да я думаю, что и новая дранка далеко не тот материал, по которому свободно бегать можно. Даже такому недорослю, как… Как я, так нынче получается!

Да-а, не повезло пацану. Был бы внизу сеновал, обошлось бы, а там лопаты, грабли, какие-то тачки. В общем, склад сельхозинструмента. Да и само перекрытие из жердей уложено, просто внахлест друг на друга. И пересохла вся эта наборная конструкция давным-давно. Как раз собирались этой весной крышу перекрывать, да не успели.

И все это дело я своим тельцем переломал. И сам поломался. Опять же, ободрался сильно, кровищи из меня натекло, как из кабана. Или, что вернее, кабаненка, по причине юных лет и субтильного телосложения. Опасались заражения, но обошлось.

Ага, как же! Никак не обошлось, помер парнишка, душа его невинная на встречу с Создателем улетела. Наверное, как раз в этот момент я мимо и пролетал. Да не я сам, я сам тоже там отлетался. А вот душа моя куда-то неслась целенаправленно. Как бы не на это самое освободившееся место волей Создателя. Летела-летела и прилетела. Попала. Именно что попала, потому как отныне я самый что ни на есть натуральный попаданец.

Время, правда, совсем немного не совпадает. Подумаешь, что у нас там двадцать первый век, а здесь… Да какая мне по большому счету разница, какой? И совпадает оно или нет? Раз попал, значит, так Богу нужно. Кто я такой, чтобы сомневаться в его решении? Нужно эту данность принять, как она есть, и жить теперь уже новой жизнью.

Заражения удалось миновать, переломы, уверял доктор, по молодости лет быстро срастутся. Скоро все произошедшее забудется, как страшный сон, и дальше я горя знать не буду.

Вот сказочник! Фантаст, не иначе. Да любая травма в более старшем возрасте всегда о себе даст знать. Ноет, ломает ее на непогоду, а то и просто так болеть начинает. Это же известная истина, мне о ней все бабушка с дедушкой рассказывали, когда я с улицы побитым приходил.

Что еще? Очень за мою спину доктор опасается. А сам при этом ворочал слабенькое тельце с боку на бок без зазрения совести. Отвязал при этом, правда, освободил от пут. И за переломы как-то незаметно было, чтобы переживал. Вон как руки-ноги крутил! Да и на то, что мне больно, внимания почти что и не обращал, лишь приговаривал:

– Раз болит, значит, живой, а раз живой, значит, на поправку идешь. Есть, пить не хочешь?

– Хочу, – проскрипел иссохшимся горлом. Дед водичку давал, так это когда было!

– А вот мы сей же час и попросим Степана Фролыча распорядиться тебя напоить и накормить. И сами к тебе присоединимся, составим компанию, не так ли? Одному, небось, скучно будет? – доктор обернулся и с многозначительным видом посмотрел на старика. – Когда доктор сыт, тогда и пациенту легче.

Опять! Фраза в очередной раз та самая, узнаваемая, из той же замечательной комедии. Может или нет такое совпадение быть? Или у любого врача в любом времени один и тот же набор стандартных фраз? Может быть, может быть.

– Извольте к его сиятельству обращаться на «вы»! – выпрямился старик и строго посмотрел на доктора.

Ох, как смешался и испугался врач. Как просел в позвоночнике, согнулся подобострастно, сверкнув заблестевшей в лучах заглянувшего в комнату солнца, моментально вспотевшей от испуга лысиной, с каким заискивающим видом посмотрел на старика, как буквально залебезил перед ним:

– Да я что, я ничего, увлекся осмотром, бывает. Как доктор к пациенту…

– Пациенты разные бывают, – сказал, как отрезал, старик. – Настоятельно рекомендую об этом впредь не забывать! Иначе…

И повернул голову, посмотрел куда-то на боковую стену. Куда я никак не дотягивался взглядом, голову с руками мне уже заново успели зафиксировать, несмотря на мои категоричные возражения. И слушать не стали, черти окаянные! А что на той стене находится, я как-то просмотрел, когда меня ворочали с боку на бок. Не до разглядываний мне было, очень уж больно они мне делали. Надо было поныть, да я решил потерпеть. Зря, как сейчас понимаю.

– Вернется князь, все ему доложу! – ух, как грозно прозвучало…