Мой дедушка – частный детектив

– Эм-м, да я просто складки расправляю, – нашлась Каэдэ, оставив футболки в покое.

– Это ведь не помощница приходила, а твоя мать, да?

– Наверное, у нее какие-то дела, вот она и ушла так спешно. Как жаль, что мы с ней разминулись.

Мысленно Каэдэ вздохнула с облегчением.

Уже лучше…

По крайней мере сегодня он додумался спросить. Да и вообще в последнее время ей редко случалось видеть деда в настолько хорошем состоянии. Сегодня шанс все-таки есть.

– Кофе, который варит Канаэ, вкусный, даже когда остынет, – продолжая улыбаться и нахваливать кофе, дед неторопливо поерзал, усаживаясь поудобнее. Потом лишь слегка трясущейся рукой поднес чашку к открытому рту и сделал глоток.

– Видимо, пролить кофе сегодня можно не бояться. Со стороны виднее, но, кажется, состояние приличное, верно? Так что неплохо было бы в этом удостовериться. Но это, возможно, не более чем догадки.

Сделав еще глоток кофе, дед уставился на Каэдэ в упор.

– По-моему, у тебя ко мне важный разговор. Я вижу это по твоему лицу.

Каэдэ чуть не прослезилась. Дед заговорил о себе в первом лице, употребив форму слова «я», которой пользовался раньше. Ясные черные глаза смотрели ласково. Как будто вернулся дедушка из прежних времен.

Его речь звучала отчетливо – вероятно, потому что улетучилась сонливость. Если вдуматься, последние полгода Каэдэ так тревожило состояние деда, что ей было не до серьезных разговоров с ним.

Все-таки сейчас – или никогда.

Собравшись с духом, Каэдэ отважилась:

– Вообще-то да. Дедушка, я вот хочу спросить…

– О чем?

– Дедушка…

Она изо всех сил старалась сдержать слезы.

– Послушай, дедушка… неужели ты сам не понимаешь, что болен? И не отдаешь себе отчет, что постоянно видишь иллюзии, а не реальность?

Бесполезно.

У нее задрожал голос.

– Но потому, что ты не хочешь расстраивать меня…

Слезы все-таки навернулись. А ведь она решила, что не расплачется ни в коем случае.

– Ты не хочешь расстраивать меня, потому и делаешь вид, будто не понимаешь?

По-прежнему мягко улыбаясь, дед отпил еще кофе. Потом осторожным движением руки медленно поставил чашку на обеденный стол сбоку от кровати.

– Да, Каэдэ, ты верно говоришь. Нет никаких сомнений, что у меня деменция с тельцами Леви.

Все-таки чутье не подвело ее.

Черные глаза деда с радужками, напоминающими стеклянные вещицы филигранной работы, словно вбирали Каэдэ в свои глубины. Да, блеск ума в них ничуть не отличался от прежнего. В этом-то и заключался истинный характер дискомфорта, который сама она не сознавала.

Последние два дня Каэдэ продолжала изучать ДТЛ и узнала о ней много подробностей разного рода.

Даже у пациентов с одинаковым диагнозом ДТЛ наблюдается значительная разница в нарушении памяти и пространственных когнитивных функций в зависимости от локализации телец Леви. Одни пациенты всякий раз пугаются зрительных галлюцинаций, другие, по-видимому, легко свыкаются с ними. Симптомы проявляются у каждого пациента по-своему, и, само собой, таких вариантов насчитывается великое множество. По-видимому, нередки случаи, когда при идеально подобранном сочетании различных медикаментов, в число которых входит допа, зрительные галлюцинации «рассеиваются, как туман», и прекращаются полностью. На практике, в зависимости от физического состояния, пациент чаще всего не создает впечатления какого-либо упадка интеллекта.

Больше всего Каэдэ удивило то, как много существует пациентов, отчетливо сознающих, что «их видения на самом деле не реальность, а порождения их болезни». Некоторые из них настроены настолько позитивно, что, просыпаясь каждый день, предвкушают появление галлюцинаций, а потом с увлечением рисуют увиденное.

Поскольку научных сведений о ДТЛ все еще недостаточно, на этой почве легко возникают заблуждения. Даже в лечебных учреждениях немало врачей относятся к интенсивному опыту зрительных галлюцинаций у пациентов поверхностно и делают поспешные выводы о «прогрессировании деменции».

Выявление ДТЛ не обязательно означает упадок интеллекта. Узнав об этом, Каэдэ вдруг обнаружила, что ее странное ощущение дискомфорта само собой «рассеялось, как туман».

Дед смотрел на свои руки, которые дрожали лишь слегка, а не как при болезни Паркинсона.

– Уже довольно давно я заметил, что мое душевное состояние весьма отличается от состояния человека, которого принято называть здоровым. Да, так и есть: к примеру, если посмотреть на этот книжный стеллаж, кажется, будто искусный храмовый плотник покрыл его стенку тонкой резьбой, как на «божественном паланкине» микоси. Но если потрогать ее, никаких неровностей резьбы нет. Стенка совершенно гладкая. В таком случае, какому из чувств следует доверять – зрению или осязанию? Покрыть всю стенку стеллажа сложной резьбой за одну ночь, не привлекая моего внимания, совершенно невозможно. И потом, никто в этом мире не станет прокрадываться в комнату к старику только затем, чтобы покрыть резьбой его стеллаж. То есть доверять, к сожалению, следует осязанию. Или, если взглянуть с другой стороны, полагаться на мое зрение ни в коем случае нельзя.

Каэдэ просто слушала признания деда, ничего не говоря в ответ.

– А чем же тогда объясняются эти казусы? Мой компьютер неисправен, пользоваться им нельзя. Я думал было поискать в смартфоне, но, как видишь, нет никакой уверенности, что руки не подведут меня. Точнее, после того, как я увидел якобы твой труп и позвонил в службу спасения, Канаэ конфисковала мой смартфон, поэтому о поиске в нем с самого начала не стоило и думать, – дед с проказливым видом надул красиво очерченные губы. – Так что я уговорил помощницу вызвать социальное такси и отправился в библиотеку, чтобы что-нибудь разузнать. Вот только в глазах, которыми я водил по иероглифам, сразу помутнело, они осоловели, работа заняла целый день… Но я выяснил-таки, что у меня за болезнь. Кстати, смотри, что вспомнил: есть же выражение «серые клеточки», – приводя излюбленные слова знаменитого бельгийского детектива Эркюля Пуаро, дед посмеивался над собой. – Стало быть, если в моем случае по поверхности мозга распространяются тельца Леви цвета красного апельсина, то я, получается, обладатель «красных клеточек».

Тогда-то Каэдэ и задала вопрос. И сама заметила, что ее голос звучит чуть хрипло.

– Ты что же, нарочно изводил меня рассказами о своих галлюцинациях?

– Так и есть.

Дед лишь слегка запнулся.

– Это потому, что когда я рассказывал о галлюцинациях, выражение твоего лица менялось особенно стремительно. И я видел тебя то удивленной, то улыбающейся. И главное – слышал твой голос, когда ты откликалась или поддакивала. Тогда я со всей уверенностью уяснял себе, что ты, Каэдэ, – объективная реальность.

– Эм-м… то есть? Дедушка, я же всегда рядом.

– Даже не знаю, поймешь ли ты меня. Раньше я уже рассказывал тебе со всей откровенностью, что намерен делать со своей жизнью в дальнейшем, которое, если уж начистоту, для меня вряд ли будет слишком долгим «дальнейшим», и неизвестно, как их назвать, эти, как говорится, «последние приготовления», – это выражение звучит сравнительно неплохо, но за равнодушие я его не люблю и по возможности им не пользуюсь. В то время я возомнил, что мое состояние безупречно. И даже считал, что если и вести такие разговоры, то сейчас или никогда. Так что… проговорил чуть ли не целый час. Однако почему-то ты все время слушала меня молча, с лишенным всякого выражения лицом.

Дед наконец умолк и опустил взгляд.

– И вдруг прямо у меня на глазах ты взяла и исчезла. Это была не ты, а галлюцинация.

Всего на миг на лице деда мелькнула горечь, а может, кофе попался пережаренный.

– Пожалуй, еще никогда я не чувствовал себя таким расстроенным и несчастным. С тех пор я принял решение ни в коем случае не говорить о моей болезни, пока ты сама не поднимешь этот вопрос. «Даже если меня будут принимать за старика с деменцией, с которым не поговорить толком, ничего не поделаешь», – думал я.

«Дедушка, – и она снова повторила мысленно: – Дедушка».

Ее дед не мог – нет, не осмеливался! – заговорить с единственной внучкой о своих планах на оставшуюся жизнь. И как только ее угораздило до сих пор не замечать, как он мучается!

Наверняка из-за галлюцинаций.

И такое бывает. Среди когнитивных нарушений встречаются самые разные, в том числе потеря памяти. При болезни Паркинсона движения даются с огромным трудом. Однако базовый интеллект деда не ухудшился нисколько.

5

Видимо, в соседнем детском учреждении, работающем при миссии, наступило время распустить подопечных по домам. До гостиной доносились голоса проходивших мимо дома детей – они пели какую-то детскую песенку. Даже фальшивили они и то мило. Лицо деда смягчилось.

– «Осенний день сменяет тьма, упав ведром в колодце…»

Впрочем, до наступления темноты еще оставалось время.

– Вообще-то, дедушка, я хочу показать тебе кое-что, – и Каэдэ вынула из своей черной сумочки сборник Сэтогавы Такэси.

Если бы дед, как обычно, задремал в кресле, она укрыла бы его свежевыстиранным пледом, с удовольствием почитала бы, устроившись рядом, и ушла домой.

Но…

Теперешний ли это дед, или же…

Дед водрузил на нос вынутые из кармана халата очки без оправы, предназначенные для чтения, и, все еще держа книгу на некотором расстоянии, растроганно произнес:

– Неужто посмертная публикация Сэтогава-сэмпая? Не стоило специально покупать, я отдал бы тебе свою.

«Я бы не взяла. Повезло книге, которую так ценят».

Каэдэ внутренне заулыбалась.

– Ее же наверняка больше не издают, как хорошо, что она тебе досталась!

– Сейчас есть интернет-магазины, специализирующиеся на букинистике, так что даже редкие книги зачастую приобрести довольно легко. Так что вот… собственно, дело в том, что в книгу было вложено вот это.

Каэдэ открыла книгу и снова, как у себя дома, разложила на столе четыре вырезки с некрологами.

«Скончался Сэтогава Такэси, игравший активную роль в сфере критики кино и детективов».

«Сэтогава Такэси: кончина незабвенного таланта».

«Эпоха многоплановой критики. Наследие Сэтогавы Такэси».

«Удачная встреча детективной литературы и кино в работах Сэтогавы Такэси».

– М-да. Все это я прочел еще тогда.

Одного беглого взгляда, брошенного на эти заголовки издалека, хватило деду, чтобы ощутить тоску и одиночество.

– Кажется, были еще две публикации. Разумеется, я вырезал их все.

– Вот как.

Уже в который раз Каэдэ поразилась дедовой памяти. Из-за болезни самые недавние события полностью выпадали из нее, а когда речь заходила о прошлом, в памяти как будто сам собой открывался выдвижной ящичек.

– Ну вот, дедушка, в них-то и загвоздка. По-моему, это и подразумевается под «загадками повседневной жизни» и встречается нечасто.

– Действительно, – подтвердил кивком дед.

– Короче говоря, суть загадки в следующем: собственно говоря, кто, где и с какой целью вложил в эту книгу четыре вырезки с некрологами?

– Правильно. Прежде всего для закладок эти листочки слишком велики, так? А в качестве бумаги для заметок разве они не вгоняли бы в уныние?

– Прямо как у Гарри Кемельмана, – снимая очки, дед произнес имя давнего автора детективов.

Типичное для Кемельмана произведение «Девятимильная прогулка»[1] – построенный исключительно на логике шедевр детективного жанра, в котором на основании единственной реплики, проскользнувшей в разговоре соседей по пабу – «пройти девять миль пешком – не шутка, а тем более в дождь», – стремительно, кратко и исчерпывающе раскрывается убийство, совершенное днем ранее.

В этот момент дед вдруг просительно произнес:

– Каэдэ, можно мне сигарету?

Сочетание некоторых слогов каким-то образом действует как заклинание – вероятно, в том и заключается одно из достоинств японской поэзии.

Каэдэ принесла синюю пачку сигарет, вынув ее из выдвижного ящика туалетного столика с зеркалом, стоявшего в кабинете. Французские «голуаз». Не самые дорогие сигареты, но такие, которые не раздобудешь где угодно. Обычно Каэдэ покупала их в известной лишь посвященным лавчонке, торгующей всякой всячиной, когда бродила по букинистическим магазинам Дзимботё.

– Буду признателен, если поможешь прикурить… да, вот так. У меня ведь руки трясутся. Когда я один, употреблять не решаюсь.

Вместо «курить» дед говорил «употреблять». Должно быть, как пережиток тех времен, когда, в отличие от нынешнего общества противников курения, сигареты наряду с алкоголем считались само собой разумеющейся роскошью, которую ценят за вкус и стимулирующее действие, а не за питательность. С молодых лет дед ограничивался определенным количеством сигарет в неделю, а в последнее время курил крайне редко. Поэтому даже Каэдэ не считала нужным лишать его этого удовольствия.

Дед затянулся сигаретой, и некоторое время у него на лице отражалось упоение. Запах дыма от «голуаз» не вызывал у Каэдэ неприязни, но она опасалась, что им пропитаются сохнущие футболки, поэтому слегка приоткрыла окно. Выпуская сиреневый дымок, дед произнес: «Итак…» – отчетливее, чем прежде. Сигарета как будто включила в нем кнопку усиления интеллекта.

– В какие же сюжеты складываются имеющиеся у нас факты, Каэдэ?

У Каэдэ взволнованно заколотилось сердце. С давних времен ее дед излагал гипотезы в виде «сюжетов».

Теперь он в самом деле вернулся. Тот, прежний дед.

– Вот что у меня сложилось, – выкладывая обдуманные гипотезы, Каэдэ изо всех сил изображала невозмутимость. – Сюжет первый. Некрологи в книге появились благодаря ее бывшему владельцу – или владелице. Для того, чтобы чувство опустошенности, вызванное смертью Сэтогавы Такэси, испытали и другие поклонники знаменитого критика, этот владелец решился вложить в книгу вырезки.

Судя по лицу деда, услышанное соответствовало его собственному мнению. Как обычно, Каэдэ держалась напряженно, рассказывая деду свои «сюжеты».

И все-таки…

«И все-таки я рада».

– Эм-м… Сюжет второй, – спохватившись, продолжала она. – Тот, кто вложил в книгу вырезки с некрологами, имел некое отношение к букинистическому магазину. И был – или была – поклонником Сэтогавы Такэси. А по прошествии нескольких десятков лет ему заказали книгу этого автора, которую уже давно не печатали. На радостях он или она решил сделать приятное незнакомому, но живущему теми же интересами человеку, то есть мне, вот и вложил в книгу вырезки.

Наверное, от мыслительного возбуждения у нее пересохло в горле.

– Ну, не знаю. Эти два сюжета – все, что я придумала.

Дед отозвался:

– Угу, не так уж плохо. В каждом из них более-менее есть смысл, их даже не назовешь надуманными. Но и в том и в другом имеются существенные неувязки.

– Вот как…

Каэдэ прикусила губу.

– Как бы это объяснить… прежде всего в первом сюжете неувязка вот в чем. А продаст ли хоть когда-нибудь любимую книгу поклонник, который настолько увлечен личностью Сэтогавы Такэси, что даже хранит вырезки с его некрологами? Тем более книгу, изданную посмертно. Обладатель среднестатистического здравомыслия будет бережно хранить ее вместе с вырезками в личной библиотеке.

Каэдэ осталось лишь кивнуть.

– И то правда. Исходя из психологии библиофила, с моим предположением, пожалуй, трудно согласиться.

– Второй сюжет выглядит лучше первого. Однако и в нем неувязки бесспорны. Если вырезки с некрологами в книгу вложил человек, как-то связанный с книжным магазином, почему он не сопроводил их пусть даже самой краткой запиской? Приложив старания, чтобы дополнить книгу вырезками, неужели он не написал бы что-нибудь вроде: «Меня как любителя книг несказанно порадовал Ваш заказ. Пользуясь случаем, прошу Вас принять в память о Сэтогаве Такэси вырезки, извещающие о его кончине, которые я взял на себя смелость предоставить»? Почему он или она, приложив старания, так поскупились на них, если уж на то пошло? – без обиняков заключил дед. – Это значит, что версии, лежащие в основе и первого, и второго сюжета, оказались провальными. Однако существуют и другие сюжеты «икс».

– В таком случае… – осипшим голосом выговорила Каэдэ, – дедушка, ты не мог бы изложить их?

Дед ничего не ответил, но, словно дорожа укоротившейся сигаретой, взял ее как-то щепотью, зажав между большим и указательным пальцем, затянулся и выпустил последнее облачко дыма. Его веки медленно, но верно опускались. Каэдэ встревожилась, не засыпает ли он.

Но ее опасения оказались напрасными.

Дед открыл ничуть не сонные глаза и объявил:

– Я только что видел «картину». Увы, мужчина, которому раньше принадлежала эта книга, уже скончался.

– А?..

– Да ты сама посмотри. Он ведь прямо здесь, этот человек с безмятежным лицом.

Галлюцинация.

Однако галлюцинация, основанная на точной логике, – это чувствовалось интуитивно.

– Сюжет «икс» состоит в следующем. Перед смертью этот человек из чувства скорби и в память о любимом авторе Сэтогаве Такэси вложил в его книгу, которой так дорожил, вырезки с некрологами. Однако, разбирая его имущество после смерти, его супруга, не имеющая ни малейшего представления о ценности этой книги, продала ее букинисту вместе со всевозможными другими.

«А ведь действительно!» – пришлось согласиться Каэдэ. Как раз то, что надо, – совершенно лишенный изъянов, сразу же понятный и убедительный сюжет, верно?

Но Каэдэ упорствовала:

– Откуда ты знаешь, что раньше эта книга принадлежала мужчине? Разве все то же самое не может относиться к женщине?

– Не может, – коротко и просто отмел ее предположение дед. – Когда один из супругов умирает, если кому и удается действовать рассудительно, не поддаваясь скорби, так это жене. От мужей в таких случаях нет никакого толку. В сущности, как и от меня, – дед потупился. – Ведь с тех пор, как жена умерла, опередив меня, я ни на что не гожусь.

На мгновение перед мысленным взором Каэдэ возник зыбкий образ покойной бабушки.

Некоторое время оба молчали. А потом дед заговорил, будто вдруг развеселившись и пристально вглядываясь в сиреневый табачный дым:

– Ха-ха-ха, прямо сейчас за столиком в «Мон шери» прежний владелец книги увлечен разговором со своим кумиром Сэтогавой Такэси. Похоже, сегодняшний вечер он намерен посвятить всестороннему обсуждению детективов.

Опять галлюцинация.

Но что, собственно, эта странная галлюцинация означает? У Каэдэ перехватило дыхание.

– Все как в былые времена. Стены, обшитые древесиной криптомерии и пропитанные ароматом кофе, дышат не только им, но и новыми тайнами. У стойки хозяин заведения, свободного времени у которого хоть отбавляй, не на шутку разошелся, сражаясь в сёги со студентом. Э, тут парнишка, подрабатывающий в кофейне, вдруг вскочил как ужаленный. Интересно, что стряслось.

Дед насторожился всего на миг, выражение его лица тут же снова смягчилось.

– А, ясно, почему вскочил: только что пожаловали Куин и Кристи. Ого, да это же сам Карр незаметно вступил в дискуссию! Так это чаепитие с участием «большой тройки» авторов классического детектива. Нет, поскольку Куин – это дуэт соавторов, полагаю, их следовало бы назвать «четырьмя небесными царями». А Кристи воспользовалась кухней и начала заваривать гордость Девоншира – традиционный черный чай. Сэтогава-сэмпай и его собеседники в восторге. Карр и есть Карр: с серьезным видом, ни на кого не глядя, уставился на чайник так пристально, что вот-вот дырку в нем просверлит, – не иначе как придумал новую уловку с отравлением. Надо же, как будто все в самом деле довольны.

«Чем? Что это значит, дедушка?»

Неужели это результат его безотчетной доброты, стремления к счастливым финалам сюжетов? На глаза Каэдэ снова навернулись слезы. Но теперь это были слезы радости, которым сопутствовала слабая улыбка.

«То, что видит дедушка сейчас, – несомненная «реальность».

И хотя совершенно никаких подтверждений этому не было, она считала именно так.

А в это время…

Сигарета с тихим шипением упала в пепельницу с водой. В приоткрытое окно влетел ласковый осенний ветерок. На сквозняке закачались так и не снятые футболки.

Дед принялся кланяться им.

– Пожалуйте, прошу вас, вы из Общества заботы о стариках? Спасибо, что специально пришли, да вас еще так много!

Как только «голуаз» догорел и сигаретный дым рассеялся в воздухе, дед снова впал в блаженное старческое забытье.

Глава 2. «Закрытая комната» в идзакае

1

Учитель муниципальной школы считается государственным служащим, однако это не та работа, с которой можно уйти в определенное время. Пока в учительской шла проверка маленькой контрольной и выставление оценок, стрелки часов приблизились к шести вечера.

«Да что это вообще?..»

Пока Каэдэ занималась своим несложным делом, у нее вдруг мелькнула мысль о запомнившейся удивительной галлюцинации. Что это за образ мышления, если он порождает способность видеть «картины», которые можно назвать правдоподобными? А может… рука Каэдэ с красной ручкой в ней замерла. Возможно, благодаря своему выдающемуся интеллекту и накопленным знаниям дед способен осознанно видеть галлюцинации, в основе которых лежат логические заключения. А сигаретный дым, наверное, сделал нечеткой окружающую реальность, окутал ее, как туман, более того – помог деду яснее видеть, как он это назвал, «картину»…

«Разумеется, это лишь предположение… э-э, нет. “Сюжет”, верно?»

Каэдэ криво усмехнулась, не поднимая головы, чтобы не заметили другие учителя вокруг нее. Кстати, как раз вспомнилось – дед часто повторял: «Все события, которые происходят в мире, – это и есть сюжеты».

С тех пор, как Каэдэ помнила себя, дед был директором начальной школы. А когда пошла учиться сама, то узнала, что ее дедушку прозвали Мадофуки-сэнсэй[2] и что среди учителей этой школы он считается самым популярным. За исключением торжественных случаев, вроде церемонии в первый день учебы или выпускной церемонии, встречать деда одетым в строгий костюм не доводилось никому. Всегда в белой рубашке с закатанными рукавами, его видели повсюду в школе – или протирающим окна в коридоре, или поливающим цветы во дворе, или от души надраивающим унитаз в туалете.

Торчащие из рукавов рубашки руки были тонкими, но на них бугрились мышцы, создавая впечатление человека, имеющего подготовку в спорте или боевых искусствах. Однако к категории учителей-физкультурников он не относился.

При каждой встрече с кем-нибудь из учеников он, обязательно назвав его по имени, спрашивал, какую книгу тот сейчас читает. Еще больше, чем то, что дед помнил всех детей по именам, Каэдэ удивляло, что ему в общих чертах известно содержание всех книг, которые читали дети, и то, с каким жаром он рассуждал о достоинствах сюжетов.

На выпускной церемонии дед вместе с аттестатом вручал каждому ученику книгу. По жанру книги бывали самыми разными, в соответствии с индивидуальностью ребенка: от современной серьезной литературы до детективов, научной фантастики и комиксов.

Нет, вручал он не только книги. Некоторым детям, как ни странно, доставались видеоигры-боевики в жанре хоррора. Видимо, в понимании деда даже игры представляли собой «сюжеты», важные для формирования личности. Он был твердо убежден, что детям иногда необходимы страшные истории, после которых не уснешь, душераздирающие или таинственные сюжеты, способствующие развитию восприимчивости и воображения. И действительно, как и предполагал дед, один из его учеников в дальнейшем основал компанию видеоигр, выпускающую хиты один за другим.

В год выпуска Каэдэ напутственная речь, произнесенная дедом на церемонии, также отличалась оригинальностью. Неожиданно он достал из кармана книгу и звучно, с выразительностью актера принялся читать по ней:

– «Есть слово, которое в последнее время услышишь нечасто…»

Внезапно начавшееся театрализованное представление «Речь директора», баритон которого сделал бы честь оперному певцу, ошеломило как детей, так и присутствующих на церемонии их взрослых близких.

– «…и даже если им пользуются, то произносят не слишком серьезным тоном. Теперь оно не в чести, и когда употребляешь его, приходится напоминать себе делать это чуть насмешливо, чтобы не испытывать неловкости. Вы знаете, что это за слово?.. Да, так и есть…»

Дед на трибуне сделал паузу на миг лишь затем, чтобы окинуть взглядом Каэдэ и других, и так же звучно и выразительно закончил:

– «Это слово – “приключение”», – и он умолк чуть ли не на минуту. А потом, дождавшись, когда утихнет гул в зале, продолжал своим обычным бодрым тоном: – Это известные строки из романа «Нападение на “Куин Мэри”» автора фантастики и триллеров Джека Финнея. Слово, которое кажется устаревшим, на самом деле новое, и, услышав его, никто не в силах сдержать в душе трепет волнения. Это слово «приключение» – всего два иероглифа. Ах да, если записать азбукой, тогда все четыре? Тому, кто так считает, следует лучше учить кандзи.