Герцогиня-дуэлянтка

Сесиль нахмурилась, недовольная собственными бессмысленными размышлениями, и, закончив смазывать второй пистолет, убрала его в покрытую лаком деревянную шкатулку. Мысли о Кертисе всегда пробуждали в ее душе гнев и досаду. Теперь у нее была другая жизнь. И хотя Сесиль представляла ее совсем не такой, все сложилось гораздо лучше, чем она рассчитывала.

У нее был процветающий бизнес и работа, которую она прекрасно выполняла, хотя и не слишком любила. Сесиль даже обзавелась близкой подругой, о чем даже и не мечтала до тех пор, пока не устроилась на работу в цирк. И, несмотря на то что Марианна больше не выступала и не делила с ней крышу над головой, они по-прежнему были близки, точно родные сестры.

После ухода Марианны Сесиль не покидала надежда, что Джозефина Браун – загадочная и замкнутая метательница клинков, которую все звали Блейд – рано или поздно станет ее доброй подругой. Но даже после нескольких исполненных опасностей месяцев, проведенных в путешествии по Франции и совпавших по времени с бегством Наполеона с острова Эльба, Блейд закрывалась, точно устрица в своей раковине, когда речь заходила о том, кто она такая и откуда родом.

Еще никогда Сесиль не встречала более независимой и неунывающей девушки, хотя и знала о Блейд лишь то, что она работала своего рода наемницей, а ее мастерство оказалось настолько впечатляющим, что один европейский монарх счел необходимым нанять ее к себе на службу.

Как ни неприятно Сесиль было это признавать, но, скорее всего, она так никогда и не узнает Блейд до конца, ибо вовлечь ее даже в простой разговор не представлялось возможным. Господь свидетель, прошлое самой Сесиль тоже хранило немало тайно, но она никогда не встречала никого столь же загадочного, замкнутого и сдержанного, как Джозефина Браун.

«Пора бы заняться работой», – укорила Сесиль совесть, поскольку продолжала сидеть, бесцельно уставившись в поверхность стола. С глубоким вздохом она переключила внимание на никогда не уменьшавшуюся стопку корреспонденции, что было неотъемлемой частью любого бизнеса, и принялась просматривать многочисленные счета и письма от предполагаемых театральных инвесторов.

Лишь добравшись до самого низа стопки, Сесиль обнаружила экземпляр вчерашнего номера газеты «Лондон икзэминер», выходившей три раза в неделю, что ее удивило. Она отменила подписку на эту газету несколько месяцев назад, да и вовсе перестала читать газеты в начале нового года. Должно быть, этот экземпляр оставил кто-то из сотрудников, полагая, что оказывает ей услугу.

Сесиль смотрела на газету, чувствуя, как в животе шевельнулось знакомое ощущение предвкушения. Когда-то «Лондон икзэминер» была ее любимой газетой по довольно постыдной причине: из-за самого информативного раздела светской хроники.

На протяжении многих лет – особенно когда она фактически жила в изгнании в далеком Массачусетсе – чтение колонки светских сплетен оставалось тайной страстью Сесиль и доставляло ей огромное удовольствие. Изучение историй о жизни красивых, богатых, влиятельных представителей и представительниц высшего света стало для нее своеобразным способом отвлечься от монотонных будней. Однако удовольствие от чтения померкло, когда она лично познакомилась с некоторыми представителями высшего света во время своего путешествия по Франции.

Даже теперь, когда почти через год после тех событий Марианна вышла замуж за одного из аристократов, сопровождавших их в путешествии, Сесиль с трудом верилось, что все пережитое ими – бегство от армии и оборванных ополченцев и поимка предприимчивых преступников, процветавших и обогащавшихся за счет войны, – случилось на самом деле. Но труднее всего верилось в то, что она стала любовницей Гая Дарлингтона, которого скандальные бульварные газеты именовали не иначе как любимчиком представительниц высшего света, того самого мужчины, о котором Сесиль так много читала и грезила на протяжении нескольких лет, как, впрочем, и добрая половина женского населения Англии.

Их роман начинался весьма оригинально: они договорились воспринимать друг друга лишь как источник плотских удовольствий, в их отношениях не будет места откровениям, ожиданиям и привязанностям, но что еще важнее – они договорились, что роман закончится, как только они вернутся в Англию.

Согласиться с подобными условиями было легко, хотя и не совсем безболезненно.

В конце концов, Сесиль смотрела на вещи реально. А реальность состояла в том, что она, артистка цирка, не могла рассчитывать на брак с пэром, который имел обязательства перед семьей и титулом и попросту был не волен жениться на ней.

И это ее тоже вполне устраивало, поскольку менее всего она хотела, чтобы кто-то управлял ее жизнью и диктовал, что и как делать, обращался с ней как с собственностью. Ведь кузен Кертис уже показал ей, чем заканчиваются для женщины отношения подобного рода.

Вплоть до посадки на пакетбот, на котором они должны были вернуться в Дувр, Гай соблюдал условия соглашения, а потом, в последнюю минуту, показал свое истинное лицо.

Сесиль вдруг осознала, что стиснула зубы, и заставила себя расслабиться.

И все же, даже через год после тех событий, при воспоминании об их последнем совместном утре в ее жилах закипала кровь. Как и большинство влиятельных джентльменов, Гай вдруг решил заполучить не только свой кусок пирога, но и все остальное. Он предоставил Сесиль карт-бланш, предложив поселить ее в одном из своих домов, чтобы она была к его услугам в любое время дня и ночи. Иными словами, решил сделать из нее свою личную шлюху, в то время как сам намеревался жениться на молодой привлекательной – в самом соку – наследнице из уважаемого семейства, чье приданое должно было спасти его семью от разорения.

Сесиль же не могла похвастаться ни молодостью, ни происхождением. Она всего лишь артистка цирка, которая зарабатывает на жизнь меткой стрельбой и стремительно приближается к сорокалетнему рубежу.

Что же касается выражения «в самом соку», Сесиль не очень понимала, что оно означало, – очевидно, это как-то связано с плотскими удовольствиями. Несмотря на то что с четырнадцати лет она говорила исключительно на английском языке, Сесиль по-прежнему думала по-французски, когда чужой для нее язык или сами англичане начинали ее раздражать.

«Кстати о раздражении… Почему ты снова о нем думаешь? Немедленно выброси эту газету и возвращайся к работе!» – приказал строгий внутренний голос.

Недовольно заворчав, Сесиль уже намеревалась подчиниться, но опять остановилась.

Она уже давно перестала читать газеты, чтобы не узнать о Гае то, что непременно причинит ей боль. Хватит с нее и того, что светское общество несказанно взволновало известие о его решении наконец-то остепениться и заняться поисками жены.

Внезапно Сесиль разозлилась на себя: какого черта! Почему она должна отказывать себе в удовольствии?

– А потому что ты трусиха: позволила ему тобой руководить!

Она и не заметила, что произнесла эти слова вслух, но они придали ей смелости.

Не закрыв гроссбуха и не выпустив из рук пера, она быстро развернула газету и начала перелистывать страницы в поисках нужного раздела, но уже через десять секунд Сесиль стало трудно дышать. Слова словно плясали и подпрыгивали у нее перед глазами, насмехаясь над ней.

Наконец случилось то, чего она так страшилась, из-за чего перестала читать проклятые газеты: любимец высшего света объявил о своей помолвке.

Сесиль услышала щелчок, поняла, что сломала свое любимое перо, и выругалась:

– Merde![3]

Вот что бывает, когда слишком много думаешь о Гае Дарлингтоне: драгоценные вещи ломаются.

«А что тебя так удивляет? Ты знала, что рано или поздно это случится. Так почему ты ведешь себя, как влюбленная школьница?»

Сесиль все прекрасно понимала, пыталась выбросить из головы мысли о Гае и унять разрывавшую сердце боль, но все же не могла перестать думать о нем или пытаться его увидеть.

Странно, но возникший у нее перед глазами образ вовсе не напоминал того Гая, что стоял на палубе пакетбота, отправлявшегося из Франции в Англию: отчаявшегося, обиженного и злого, словно это она его предала.

Нет, сознание Сесиль до сих пор рисовало яркий и живой портрет того Гая Дарлингтона, каким он был год назад, в тот день, когда она впервые его встретила…

Часть II. Прошлое

Глава 2

Лондон

Конец января 1815 года

Было воскресенье – любимый день недели Сесиль. Она не только могла в одиночестве расположиться в гримерной, чтобы отрепетировать свой номер в тишине и спокойствии – если, конечно, не считать выстрелов? – но и с наслаждением предаться своему любимому греховному занятию, не опасаясь при этом вмешательства шумных коллег или владельца цирка Барнабаса Фарнема, имевшего обыкновение ее задирать.

Налив чашку горячего черного чая и поставив чайник на крошечную плиту в углу гримерной, Сесиль смахнула с дивана на пол гору одежды и сценических костюмов, освободив место для себя, и, устроившись поудобнее и положив ноги на расшатанное деревянное кресло, развернула первую из тех газет, что собрала за неделю. Впрочем, это были не совсем полноценные газеты, а вырезки из определенных страниц, где размещались новости светской хроники, или колонки сплетен, как называли их те, кто презирал подобное чтиво.

Каждую неделю Сесиль собирала интересовавшие ее статьи, чтобы воскресным утром насладиться чтением.

Сесиль увлеклась чтением светской хроники несколько лет назад, когда переехала в Бостон. Она так тосковала по дому, что тратила значительную долю своего ничтожного денежного пособия на покупку лондонских газет. И ей было неважно, каким числом они датированы. Самые пикантные новости, в которых описывались богато украшенные танцевальные залы, роскошные бальные платья и сногсшибательные дерзкие аристократы, не устаревали никогда.

Шло время, и Сесиль научилась разбираться во всем. Что происходило в высшем свете, а узнав, что в разных газетах светские сплетни освещались по-разному, стала просить соседей, сотрудников магазина шляп, в котором проработала несколько лет, и даже своих любовников сохранять для нее прочитанные газеты.

И никому из них было невдомек, что Сесиль интересуют лишь несколько драгоценных страниц. Тайная порочная страсть так сладка именно потому, что она тайная.

Теперь Сесиль, когда вернулась в Лондон и стала зарабатывать гораздо больше, чем прежде, могла потворствовать своей страсти, не довольствуясь подачками и газетами не первой свежести.

И все же она установила для себя правило, собирать газеты всю неделю, а потом в определенный день разом прочитывать интересовавшие ее статьи.

Удовлетворенно вздохнув, она развернула первую газету. «Уорлд икзэминер». Газеты были сложены стопкой в порядке возрастания приоритетов. Самые любимые экземпляры Сесиль оставляла на десерт.

Что делало одну газету лучше другой? Например, некоторые из них специализировались на преследовании какого-то определенного представителя высшего света.

Несмотря на то что Сесиль обожала читать обо всех знаменитостях, составлявших основу так называемых сливок общества, у нее были свои любимчики. В этом отношении «Уорлд икзэминер» не представляла для нее интереса. Внимания заслуживала разве что статья о леди Л., упавшей в фонтан с шампанским – Сесиль очень хотелось бы увидеть его собственными глазами, поскольку в последний год подобные фонтаны были на пике популярности, – на балу в честь помолвки дочери леди Г.М.

Несмотря на то что статьи были написаны с использованием довольно хитроумной шифровки, имена действующих лиц легко угадывались теми, кто из недели в неделю жадно следил за светской хроникой.

Под литерами Л.Г. скрывалась леди Луиза Гарбер – скандально известная дочь маркиза, которая выходила в свет третий сезон. Она частенько теряла что-нибудь из одежды, падала откуда-то или куда-то.

За буквами Г.М. угадывалась герцогиня Мерритон. Все знали, что лишь недавно состоялась помолвка ее дочери леди Офелии с наследником графа Синглтона.

Эта новость была устаревшей и совершенно неинтересной.

Сесиль пришлось прочитать еще три газеты, прежде чем она добралась до весьма пикантной заметки в газете «Лондон обсервер», потребовавшей еще одной чашки чая.

Это был эксклюзив – именно так называли газетчики подобные статьи, – в котором говорилось об одном из самых скандальных и безнравственных джентльменов Англии Гае Дарлингтоне, маркизе Карлайле, любимчике высшего света.

Сесиль проглотила статью, словно липкую горку турецких сладостей.

«Читателей нисколько не удивит тот факт, что М.К. вновь принялся за старое! Его трофеем стала не кто иная, как очаровательная и неприступная Г.Л., до недавнего времени обладавшая броней более прочной, нежели стены Эдинбургского замка. К. не только пробил эту броню, но и был застигнут в разгар штурма самим Г.Л.».

Сесиль опустила газету, почувствовав, как челюсть непроизвольно отвисла от прочитанного. Не поверив собственным глазам, перечитала еще раз.

Любимчика высшего света застали на месте преступления вместе со сногсшибательной герцогиней Лестер? Сесиль знала, что она действительно красавица: не раз видела изображения новоявленных супруг пэров, выставленные в витринах различных типографий. Вышеозначенная леди не только обладала потрясающей красотой, но и была на двадцать пять лет моложе своего слепо обожающего ее мужа.

О, какой же Дарлингтон бесстыжий и безнравственный!

Есть ли что-то такое, на что этот возмутитель спокойствия не способен?

Впрочем, лорду Карлайлу не впервой делать мужей рогоносцами. Не проходило и месяца, чтобы его не ловили во время бегства из будуара какой-нибудь очередной искательницы приключений. Поговаривали, будто однажды ему и вовсе пришлось спускаться по оконным решеткам с третьего этажа. Любимчик высшего света с завидной регулярностью попадал в щекотливые ситуации, непременными атрибутами которых были красивые женщины и скандально малое количество одежды.

Но чтобы обманутый муж действительно застукал маркиза на месте преступления? Это что-то новенькое. И к тому же восхитительно, отвратительно скандальное.

Не оставалось никаких сомнений в том, что скандал такого масштаба непременно будет увековечен в витрине типографии мистера Хамфри. Несмотря на то что дюжины типографий города выставляли на потеху прохожих сатирические карикатуры, мистер Хамфри всегда выбирал самые скандальные. Беднягу не раз отправляли за решетку из-за непристойного содержания карикатур.

Улыбнувшись, Сесиль вновь сложила газеты аккуратной стопкой. Если эта история уже растиражирована в газетах, значит, велика вероятность, что соответствующая иллюстрация появится в витрине мистера Хамфри уже сегодня днем.

Остальные газеты можно прочитать потом, а сейчас она собиралась переодеться в свой новый темно-синий костюм для прогулок и отправиться…

Внезапно дверь гардеробной распахнулась и на пороге возникла Марианна со свирепым выражением лица и двумя незнакомцами за спиной.

При виде Сесиль, гнев ее сменился удивлением.

– О, я не ожидала, что здесь кто-то есть. Но мы можем…

Сесиль поднялась.

– Нет-нет, я как раз собиралась уходить. – Ее взгляд скользнул по мужчинам – явно рабочим, судя по одежде, – а потом остановился на Марианне, обычно бледные щеки которой теперь пылали, а взгляд карих глаз горел гневом.

– Что-то не так? – поинтересовалась Сесиль.

– Нет, все нормально.

Сесиль показалось или ее подруга действительно выглядит… виноватой?

Она вновь перевела взгляд с Марианны на мужчин. Один из них показался ей смутно знакомым, а при ближайшем рассмотрении выяснилось, что он весьма привлекателен.

Где же она могла его видеть? Он не был похож на обычного зрителя из тех, что приходили посмотреть представление, но вместе с тем его поношенная одежда выглядела как-то не так, будто он к ней не привык.

Отмахнувшись от этой мысли, Сесиль переключила внимание на его приятеля.

Интересно. Он тоже ей очень понравился: откуда здесь такие красавчики?

Сесиль вновь перевела взгляд на первого мужчину, и тот еле заметно сдвинул брови, выражение лица его вроде бы слегка изменилось.

В то же самое мгновение рот Сесиль открылся помимо ее воли. Неудивительно, что мужчина показался ей знакомым! Она действительно видела его раньше, только сейчас он выглядел совсем иначе. Это был не кто иной, как герцог Стонтон, которого светские хроникеры прозвали лорд Безупречность.

Сесиль узнала его, так как в последние несколько недель не раз видела среди зрителей на собственных представлениях и на боксерских поединках Марианны.

Герцог был известен как социальный реформатор, поэтому его присутствие на представлениях в цирке заставляло Барнабаса изрядно нервничать. Ему казалось, что Стонтон выискивал нарушения каких-то норм, которые дали бы властям повод закрыть цирк. Но Сесиль считала беспокойство Барнабаса совершенно безосновательным, поскольку не сомневалась, что герцог приходил поглазеть на Марианну.

И сейчас он действительно стоял рядом с ней и был совершенно на себя непохож. Его красивые светлые локоны стали прямыми и приобрели каштановый оттенок, а на носу красовались очки, которым, однако, было не под силу скрыть его выразительных светло-зеленых глаз.

Раньше он появлялся на публике в дорогих вечерних туалетах, теперь же был одет в униформу рабочего, хотя при ближайшем рассмотрении совсем на такового не походил.

О герцоге Стонтоне Сесиль мало что знала, его поведение было столь безупречным, что он совершенно не давал поводов для сплетен.

Ирония заключалась в том, что Стонтон, чье имя никогда не упоминалось в колонках светской хроники, считался закадычным другом того, чьи похождения были у всех на слуху, того, о ком Сесиль читала всего несколько минут назад.

Она медленно повернулась ко второму «рабочему», с улыбкой смотревшему на нее, и вытаращила глаза, узнавая. Да, она понимала, что таращится на него, точно неотесанная деревенская простушка, но попросту отказывалась верить собственным глазам.

Нет, этого не может быть, это невозможно.

С непроизвольно открытым ртом она наверняка напоминала умалишенную, но никак не находила в себе сил его закрыть. Кроме того, только таким образом она могла наполнить легкие воздухом, потому что присутствие этого человека в гардеробной словно лишило ее кислорода.

Господь всемогущий! Это же он!

Все верно. Стоявшее перед Сесиль божество оказалось не кем иным, как Любимчиком общества, и он был великолепен, неотразим, само совершенство.

Она узнала бы его, даже напяль он парик и бальное платье. Единственная причина, по которой его не слишком хитроумная маскировка ввела Сесиль в заблуждение, заключалась в неправдоподобности появления самого маркиза в тесной гримерной цирка.

Сесиль множество раз лицезрела его изображения, но ни разу не видела его во плоти, да еще какой. Сказать, что он представлял собой шесть футов исключительно мужского совершенства, значило преступно преуменьшить его достоинства. Он был на дюйм выше своего друга герцога и чуть стройнее, и каждая черточка его совершенного лица и фигуры буквально кричала об утонченности и аристократизме. Густые темные волосы завивались непослушными блестящими локонами, а карие глаза излучали теплый золотистый свет, подобный тому, что льется сквозь витражи в церквях. Только вот во взгляде этих восхитительных глаз не было ничего религиозного.

Более того, Дарлингтон разглядывал Сесиль так же бесцеремонно, как и она его, а когда исполненный любопытства взгляд его подернутых поволокой глаз замер на лифе ее платья, сердце ее затрепетало так отчаянно, что готово было выскочить из груди.

Ведь она давно мечтала о том, чтобы он посмотрел на нее вот так. Подобными мечтаниями не делятся даже с лучшими подругами, ведь при одном только воспоминании о них начинают непроизвольно сжиматься бедра.

Из газетных заметок Сесиль знала, что Дарлингтону тридцать два года. Лучики морщинок возле глаз и очаровательные ямочки делали его совершенно неотразимым.

Господи, ну почему он так хорош, почему в нем нет ни одного изъяна?

Он принадлежал к той редкой категории представителей противоположного пола, которые могли лишить Сесиль способности дышать и заставить от души смеяться – что было для нее совсем нетипично, – и собственная реакция на него привела ее в настоящее смятение. Низ живота тотчас обдало жаром, и она вдруг остро ощутила существование тех частей тела, о которых обычно не задумывалась.

Сесиль оторвала взгляд от ухмыляющегося лица маркиза и переключила внимание на его друга. Ей казалось, что она таращилась на него целую вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. Марианна умоляюще взглянула на подругу. Ее взгляд говорил красноречивее всяких слов: «Прошу, не задавай никаких вопросов!»

Неужели Марианна действительно считает, что она не произнесет ни слова?

Губы подруги тем временем беззвучно зашевелились: «Пожалуйста».

Сесиль так глубоко вдохнула, что болью пронзило грудь, а потом коротко кивнула и многозначительно посмотрела на подругу, давая понять, что та дорого заплатит за то, что втянула ее в эту сомнительную историю.

Поэтому вместо того, чтобы хорошенько ее встряхнуть и получить ответы на интересующие вопросы, Сесиль заставила себя улыбнуться и, поразившись собственному спокойствию, произнесла:

– Это новые рабочие?

Еле заметно сгорбившись, Марианна указала на герцога:

– Да, это Джон Синклер, но он предпочитает, чтобы его называли Син.

Син? Сесиль пришлось закусить губу, чтобы удержаться от смеха. Ну что за восхитительная ирония! Один из самых добродетельных мужчин Англии хочет носить имя Син[4].

– Мисс Трамбле, – произнес герцог, почтительно склонив голову.

Кивнув в ответ, Сесиль перевела взгляд на маркиза, лицо которого украшала улыбка, от которой подкашивались ноги. Дьявольские искорки, плясавшие в глубине его бархатисто-карих глаз, свидетельствовали о том, что он прекрасно об этом осведомлен.

– А это Гай Дарлинг, – представила его Марианна.

Сесиль непроизвольно фыркнула. Гай Дарлинг? Это лучшее, что они могли придумать?

Маркиз отвесил поклон.

– Enchanté[5], мадемуазель Трамбле.

От ужасного французского маркиза Сесиль поморщилась.

Вот вам и образец совершенства. Слава богу, у этого мужчины все же нашелся хоть какой-то изъян. Мысль, что он не так уж идеален, позволила Сесиль вновь почувствовать себя собой, а не неотесанной деревенщиной.

– Должно быть, это новые плотники, о которых упоминал Барнабас? – спросила Сесиль, насмешливо взглянув на Марианну.

– Э-э… нет. Мистер Синклер займет место Джека в нашем предстоящем туре.

Ответить на данное заявление было нечего. Господи, должно быть, это просто сон.

– Мистер Синклер займет место Джека Нельсона в качестве твоего помощника во время нашего тура на континент, – механически повторила Сесиль, стараясь не говорить слишком громко, чтобы не разбудить себя и не положить конец этому увлекательному сну.

– Совершенно верно.

Сесиль кивнула с таким видом, словно это в порядке вещей, когда герцог помогает на ринге женщине-боксеру, и повернулась ко второму мужчине, чье лицо видела в своих снах едва ли не каждую ночь.

– А как насчет мистера… Дарлинга?

– Он займет место возницы нашего фургона, будет ухаживать за лошадьми и выполнять другую случайную работу.

Сесиль переводила взгляд с одного мужчины на другого, ожидая, что один из них наконец рассмеется и признает, что это всего лишь шутка. Странная, конечно, но все же шутка. В конце концов, представители аристократии нередко заключали самые безумные пари, чтобы скрасить скуку, но никто не засмеялся.

Впервые с момента, как все трое вошли в гримерную, Марианна улыбнулась, но улыбка получилась не из веселых.

– Ты будешь рада услышать, что оба этих рабочих вызвались… э-э… участвовать в ваших с Блейд номерах.

Брови Сесиль взметнулись вверх.

Ей придется стрелять в Дарлингтона? Нет, невозможно, это не может быть правдой, и все же, судя по убийственному взгляду, брошенному герцогом Стонтоном на Марианну, та говорила вполне серьезно.

С ума сойти!

– Весьма неожиданно. Я как раз собиралась сказать Барнабасу, что мне нужен новый помощник.

Марианна ухмыльнулась:

– О господи, Дональд что, до сих пор испытывает трудности?

– Да. Ему нужно подыскать себе другую работу, иначе в один прекрасный день он подпрыгнет прежде, чем я выстрелю, и вот тогда у нас точно будут проблемы. – Сесиль взглянула на герцога, теперь похожего на грозовую тучу в человеческом обличье. – Я бы хотела начать репетировать с вами обоими немедленно.

С трудом сдерживая рвущийся наружу гнев, герцог Стонтон бросил на Марианну уничтожающий взгляд и рявкнул:

– Если желаете, чтобы я добровольно вызвался стать мишенью, вам придется сначала поинтересоваться у мисс Симпсон, найдется ли в моем плотном графике свободная минута.