Мир колонизаторов и магии. На пути в академию

Алексей Птица

Мир колонизаторов и магии. На пути в академию

Глава 1 Корчма

1. Кубок пуст, а брюхо требует вина, не шепчи, а громче говори слова.

Был на побережье крупный город Рик, взволновалось море, город Рик затих.

Узкая дорога вилась как змея, людей и товары, всё к нему несла.

Кто пройдёт дорогой, не придёт живым, лишь для мёртвых та дорога, бездны призрачной призыв.

2. Ждёт на ней погибель, страшная живым, и с неё вернулся только лишь один.

Лишь один вернулся, и не знают кто, но никто не хочет влезть в это дерьмо.

Мёртвая дорога не терпит суеты, кто пойдёт на запад, уйдёт от нищеты.

Много там богатства закопано кругом, но добраться можно только лишь втроём!

Так давай напьёмся красного вина, чтобы тракт сей древний не смущал ума!

Менестрель перестал петь и, вытерев ярким беретом лицо, взмокшее в духоте придорожной корчмы, поискал глазами свободный столик. Увидев в глубине нужное место, направился к нему, проигнорировав уже сидевшего там кого-то из случайных постояльцев.

– Приветствую, – вяло сказал он сидящему, – не помешаю?

Незнакомец откинулся спиной на стену корчмы и медленно наклонил голову, не издав больше ни звука. Менестрель тут же плюхнулся на колченогую табуретку, покрытую слоем грязи и жира, и, поелозив на ней, позвал девушку, подававшую еду и напитки.

Сделав заказ, состоящий из пинты пива, жареного гуся и ячневой каши, он стал раскачиваться на скрипящей табуретке, поставив её на две ножки, и рассматривать незнакомца, сидящего напротив.

Тот был почти полностью скрыт полумраком тени, царящей в помещении, однако на миг блеск очага осветил лицо незнакомца. Это был угрюмый человек, неопределённого в темноте возраста, с покрытым многочисленными шрамами лицом и изуродованной правой щекой. В очаге затрещало сухое полено, и туча взметнувшихся искр на миг полностью осветила лицо незнакомца.

С удивлением уставший менестрель отметил, что человек, сидящий напротив него, был молод. Если не обращать внимания на шрамы, избороздившие лицо, то ему можно было дать от силы лет двадцать пять. Это косвенно подтверждали и светлые усы, робко пробивающиеся над верхней губой и короткая щетина, которая пыталась спрятать уродливые шрамы, но проиграла в борьбе с лишениями, коснувшимися столь молодого лица.

– Петлик Лейба, здешний певец, – представился менестрель.

Незнакомец медленно поднял голову и посмотрел на менестреля. Это был достаточно высокий мужчина, и как уже было сказано, с изуродованной рваным шрамом правой щекой и многочисленными мелкими шрамами, разбросанными в хаотичном порядке по всему лицу, включая лоб.

У него были светлые брови, небольшой курносый нос, гармонично располагающийся на немного вытянутом лице, заканчивающимся острым подбородком. Глаза были то ли голубые, то ли серые, в темноте корчмы их цвет разглядеть не представлялось возможным. Волосы коротко острижены полукругом, но слева из общей массы их был вырван целый клок, и розовая кожа недавно зажившей раны всё ещё нагло заявляла о себе.

Одет он был в старую, истрепанную кожаную куртку, которая некогда имела жёлто-коричневый цвет, а сейчас, пережив бури и невзгоды, поменяв, по всей видимости, не одного хозяина, стала почти чёрной, а вернее, такого оттенка, который можно было отнести как к чёрному, так и к тёмно-серому.

Кроме куртки, его бедра прикрывали штаны, из плотной серой материи, а на ногах красовались старые сапоги, выглядевшие довольно истрёпанными, державшиеся, видимо, только на честном слове, да и то, было понятно, что скоро и этого слова для них окажется недостаточно. Живот облегал широкий кожаный пояс, на котором висел "кошкодёр", в изрядно обтрёпанных ножнах.

Позади незнакомца, почти не отсвечивая металлом, стоял прислонённый к стене цвайхандер, с изрядно побитым лезвием, на котором зазубрины делали из него почти пилу, но проверять остроту и прочность этого оружия менестрелю категорически не хотелось, тем более задирать его обладателя, насмехаясь над старым клинком.

Перед незнакомцем на столе стоял кувшин с дешёвым анжуйским вином, имеющим непонятный оттенок, присущий смеси красного и белого вина, остающегося в бочках, и который жалко выливать корчмарю на землю.

На вкус полнейшая гадость, но стоит всего три су за кувшин и делает своё дело, опьяняя того, кто его пьёт. Кроме вина, на столе стояла деревянная тарелка, с остатками каши без мяса, ломоть хлеба и деревянный бокал, в котором и плескалось вино из кувшина.

Так и не дождавшись ответа от незнакомца, Петлик продолжил.

– А я вот сегодня в фаворе, насыпали грошей полный кошель, благодарные слушатели. Как тебе в моём исполнении "Мёртвая дорога"?

На этот раз незнакомец ответил: – Я был на ней.

– Как, что, вот это да! Расскажи! – посыпались вопросы и восклицания.

Но незнакомцем снова овладело безразличное состояние и, подняв кубок, он быстро влил в себя содержимое, не морщась и не кривясь. Петлику было искренне непонятно, как он мог спокойно пить эту кислую гадость.

Поставив опустошенный кубок на стол, незнакомец вновь налил в него вина из полупустого кувшина и, отломив кусок хлеба, начал подчищать остатки каши на тарелке. Он не успел ещё доесть её, как Петлику принесли заказ. Хлопнув по жирному заду "девушку", отчего та дежурно взвизгнула гнусавым голосом, он стал раздирать жареного гуся руками.

Заметив, что тарелка незнакомца полностью опустела, менестрель придвинул гуся к нему и сказал:

– Что ж, угощайся незнакомец, я сегодня заработал достаточно, чтобы угощать странников. Я и сам странник, сегодня здесь, завтра там. Иногда приходится и в луже ночевать, возле запертого сарая, с подвывающим от голода животом.

– Ты верно, наёмник, и давно на мели. Да ещё и честен не в меру, хотя, непонятно почему, иначе давно бы тут не сидел, а промышлял в шайке разбойников на торговом тракте, или грабил по ночам убогие деревни, врываясь посреди ночи в дома.

– Вон у тебя какой «ключ» есть, весь в зазубринах, не иначе несколько десятков замков снёс, вместе с петлями.

Наёмник вздохнул и сказал удивительно мелодичным голосом, абсолютно не вязавшимся с его суровой внешностью.

– Меня зовут Армандо Локк, и я наёмник из жёлтого отряда.

Петлик замер, перестав жевать вкусного гуся. Капли жира покатились по его подбородку и стали капать на жилет, словно в укор раскрытому в изумлении рту.

– Так ты не врал, что был на мёртвой дороге. Я слышал, что пятнадцать отъявленных проходимцев и негодяев отправились к Мёртвой дороге, во главе с виконтом де Реком, который их же и нанял.

Наёмник, успевший проглотить кусок гуся, предложенного щедрым менестрелем, перестал жевать и, подняв голову, пристально посмотрел в глаза менестрелю.

Взгляд этих глаз надолго запомнился весельчаку и балагуру менестрелю. В них не было ничего, только глухая тоска и равнодушие ко всему, и лишь где – то в глубине стала разгораться капля жёлтого огня, которая угрожающе росла, готовясь выплеснуться жарким ярким пламенем.

– Извини, я сказал, не подумав, все считают, что туда шли совсем отчаявшиеся люди.

В ответ незнакомец устало прикрыл глаза и после минуты молчания, выпив ещё один бокал отвратительного вина, сказал.

– Ты прав, туда пошли отчаявшиеся люди, но негодяев, или проходимцев, среди них не было – и он опять замолчал, теперь уже надолго.

Как ни пытался разговорить его менестрель, всё было бесполезно: ни заказанное мясо, тушёное в глиняных горшочках, к которому незнакомец даже не притронулся, ни предложенное пиво, так и не развязали ему язык. Он все также сидел, опершись о стену корчмы, и молчал.

Разочарованно пожав плечами, Петлик снова принялся за еду, запивая ее добротным пивом, которое варили неподалёку от корчмы в ближайшем фольварке, под названием Вайс. Время было ещё не позднее, и в корчму валил народ, прибывший с дороги.

Зашёл дворянин, одетый в дорогой колет, с накинутым сверху походным плащом, из-под полы которого высовывалась длинная шпага, вслед за ним на пороге корчмы появились и трое его сопровождающих. Затем в помещение ввалилась толпа матросов, вооруженных длинными ножами. Они тут же заполнили корчму, и так небольшую, гвалтом, громким смехом и криками, разом испортив настроение всем присутствующим.

Петлик привык к подобной публике, а незнакомец никак не отреагировал на окружающую обстановку.

Корчма была уже полна, когда с дороги в неё вошли трое, их внешний вид однозначно указывал на то, что все они были магами.

Длинные плащи тёмного цвета и накинутые на головы капюшоны, с которых стекала дождевая вода, скрывали их лица и тела. Но и того малого, что было доступно взгляду случайного посетителя, было достаточно, чтобы понять, что с этими людьми не стоит связываться, и даже стоит остерегаться их, если не сказать больше.

Маги заслуженно пользовались уважением остального населения, их было немного, в большинстве своём это были дворяне, и они вносили свою лепту в общую картину окружающего их мира, помогая одним и уничтожая других, с помощью сил стихий, которые были им подвластны.

Эти трое магов, вошедших в корчму, скорее всего, принадлежали к ордену Кающихся, судя по висевшим на их поясах плёткам, символизирующим самобичевание за грехи этого мира. Но ещё никто и никогда не видел магов, принадлежавших к ордену, бывшему когда-то монашеским, а теперь ставшему чисто магическим братством, избивающими друг друга этими плётками.

Осмотревшись и скривившись при виде многочисленных представителей низшего сословия и проходимцев, которых в корчму загнала гнусная и дождливая погода, они посмотрели в сторону столика, за которым сидели Петлик и незнакомец.

Но, то ли столик им не подошёл, то ли им не хотелось связываться с менестрелем и наёмником со странным огоньком в глазах, выдающим в нём устойчивость к магии, но они окрикнули хозяина и велели ему очистить для них приличный стол на троих.

Подбежавший хозяин сразу же повёл их за незаметную перегородку, в отдельный небольшой зал, отгороженный для тех, кто не хотел демонстрировать свое присутствие. И вскоре все трое скрылись от общих глаз.

Туда сразу же побежала и девушка-разносчица, причём, гораздо более приятной наружности, чем те, которые крутились в общем зале, потрясая перед посетителями своими перезревшими и давно не мытыми прелестями, дежурно повизгивая на неудачные и глупые шутки.

Вскоре трапеза Петлика подошла к концу, так же, как и ёмкость с пивом. Кувшин с вином у незнакомца тоже опустел, оставив лёгкий хмель в голове наёмника и изжогу, подступившую к его горлу.

Их разговор так и не сложился, и Петлик, махнув красивым беретом с белым гусиным пером, вежливо откланялся, и, немного петляя заплетающимися от усталости и алкоголя ногами, отправился отдыхать в выделенную добрым хозяином корчмы комнату, оплату за которую должен был отрабатывать каждый день, развлекая посетителей песнями и сочными шутками.

Он даже не ущипнул за толстый зад кухарку Мадлен, которая стояла на кухне, нагнувшись над ведром с очищенной картошкой, что не бывало с ним за всё то время, что он прожил в этой корчме. Петлик был расстроен незнакомцем, точнее не им, а его нежеланием общаться, хотя он чувствовал, что этот человек не так плох, как казался.

– Но, утро вечера мудренее, – справедливо рассудил он, а наёмнику явно некуда было податься, и Петлик надеялся, что он сможет разговорить собеседника и услышать от него рассказы о небывалых приключениях, чтобы сочинить новую балладу. Ведь никто ещё не отказывался от дармового пива или кувшина хорошего красного рейнского вина за одну или две истории о своих приключениях.

С этой мыслью менестрель добрался до своей комнатки и, сбросив деревянные башмаки с ног и стянув шерстяные носки, которые не давали грубой обуви натереть ноги до кровавых мозолей, упал в кровать, зарывшись носом в перину из гусиных перьев. Уже через пару минут он смачно захрапел, переваривая мясо молодых собратьев гусей в … надцатом поколении, отдавших перине свои пух и перья.

Закончив трапезу, поднялся и наёмник. Подхватив цвайхандер, стоящий у стены, он стал пробираться между столиками к выходу, направляясь в конюшню, где за два медных гроша собирался провести ночь в обществе чужих лошадей и таких же нищих бродяг, что и он сам.

Никто не обращал внимания на незнакомца, и он уже почти вышел из корчмы, когда за локоть его тронул оборванец, закутанный в лохмотья из дорогой ткани, и молча кивнул в сторону перегородки, скрывающей стол, за которым сидели трое магов. Столик скрывался в такой густой тени, что свет огня из очага не долетал до этого угла, и только призрачные тени на стене играли в свои странные игры, опровергая утверждение, что во мраке нет теней.

Наёмник еле заметно пожал плечами и направился вслед за оборванцем, уставив неподвижный взгляд на столик, что так удачно был затемнён.

Подойдя к магам, он не увидел предложенного стула и остался стоять, рассматривая людей, тщательно скрывающих свои лица и фигуры. Один из присутствующих пошевелился и, отпив из деревянного бокала жидкость, которая, судя по запаху, была глинтвейном, произнес.

– Приветствую тебя, ландскнехт.

В ответ Армандо (а именно так звали наёмника) только наклонил голову в молчаливом приветствии.

– Ты что, немой, язык отрезали, или разговаривать не хочешь с нами? – и в темноте тусклым светом блеснул кривой короткий клинок, который немедленно достал один из троих.

В ответ наёмник еле заметно дёрнул уголком рта и произнёс: – То, что мне отрезали, то не видно снаружи.

– Ха, значит не немой, и разговаривать умеешь. Мы не будем проверять, что тебе отрезали, мы не любопытные! Нам нужны люди, для одного дела. Оплата один серебряный талер до дела, и три после. Нам нужны люди из жёлтого отряда! Ты ведь на мели, наёмник?

Эти слова неизвестного мага вызвали еле заметную реакцию наёмника. Помолчав, он ответил.

– Я приношу лишь несчастья… "уважаемый".

– Кому? Тем, кого убиваешь?

– Не только, а также тем, кто нанимает меня для убийства.

– Значит, не договорились?

– Значит.

На этом беседа была закончена и трое магов потеряли к собеседнику всяческий интерес, демонстративно отвернувшись и уткнувшись в свои кубки с вином.

Армандо Локк, больше не задерживаемый никем, вышел из корчмы, окунувшись в ночную влажную мглу. Сделав шаг в сторону от двери, он на мгновение застыл, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Ветер жестко хлестал струями дождя рано наступившей весны, срывая с деревьев прошлогодние листья и бросая их в бой со стихией.

Волосы Локка промокли, и вода стала стекать тонкой струйкой за воротник куртки. У куртки был капюшон, но он проигнорировал его, Локку нужны были все чувства, а капюшон приносил удобство, но ограничивал слух и видимость.

В условиях каждодневного выживания были свои плюсы и минусы, и сейчас, несмотря на своё как бы заторможенное состояние, он был готов ко всему. Маги не прощали отказа, и они знали о жёлтом отряде, а значит, его жизнь, как и прежде, в опасности. Как же он устал от всех скрываться, хотелось уже раз и навсегда покончить со всем этим, но видно, не судьба. Постояв под дождем ещё минуту, он отлепился от стены корчмы и двинулся в сторону конюшни, крепко сжимая в руках двуручный меч.

Конюшня располагалась недалеко, всего лишь в трёхстах метрах. Вокруг никого не было. По-прежнему порывисто хлестал дождь, а свинцовые облака плотно закрыли тусклые звёзды. Локк не успел пройти и половины пути, когда почувствовал шестым чувством присутствие врага за спиной.

Резко развернувшись, он успел перехватить кинжал, занесённый над ним. Не выпуская из руки меч, он мягко прокрутился вправо и предплечьем отбил направленный ему в сердце клинок. И затем, пользуясь силой инерции, ударил нападающего по лицу рукояткой цвайхандера.

Тот, издав глухой звук, упал, потеряв сознание. Но этим неприятное происшествие не закончилось. Словно предполагая исход нападения, рядом показались три фигуры, закрытые наглухо плащами с капюшонами.

Армандо, перехватив удобнее двуручный меч, занял максимально выгодную позицию и в который раз пожалел, что у него нет пистолей или магических артефактов, как, впрочем, и денег, чтобы приобрести и то, и другое.

Дождь усилился, словно собираясь быстро смыть следы нападения. В такую погоду добрый хозяин и собаку не выгонит из дому, да, наверное, и злой тоже. Сама погода словно покровительствовала убийцам и грабителям, позволяя скрыть неблаговидные поступки и мрачные делишки.

Локк был спокоен, на его лице оставалась все та же вечная маска угрюмости и равнодушия. Он ждал, его руки, несмотря на молодой возраст, были по локоть в крови, и ещё пара брызг на них не могла добавить никаких эмоций. Но у него были свои принципы, и эти принципы он старался неукоснительно соблюдать.

Один из подошедших убийц обнажил кривой меч, другой достал короткую шпагу и, одновременно с ней, в его левой руке появилась дага, с узким трехгранным лезвием, на кончике которой загорелся тусклый магический огонёк. В довершении картины нападения, в руках у последнего убийцы появился небольшой, но мощный арбалет, с уже наложенным на него болтом.

Арбалет был охотничьим, изящной формы, а, следовательно, точным. Его металлические луки указывали на большую силу выстрела, а на таком маленьком расстоянии у Армандо просто не было шансов увернуться от болта. Пистолей ни у кого из нападающих не было. Да и зачем привлекать к себе ненужное внимание грохотом выстрела. Их оппонент явно этого не стоил.

Маги, чувствуя свою силу и превосходство, даже откинули капюшоны, чтобы противник мог увидеть их перед смертью. Пижонство, а не профессионализм, но видно, Локк был очень нужен, чтобы допросить или доставить его к руководству, и они не сочли нужным больше скрываться под капюшонами. Магию, как и пистоли, никто из них применять пока не хотел.

Магия – это последний довод, тем более, для схватки в тёмных кривых закоулках славного портового города Амстердама.

Внезапно для всех, со стороны корчмы послышалось громкое шлёпанье ног по лужам и поток брани, произносимой сразу на нескольких европейских языках, в том числе и на одном, никому не известном.

Все на мгновение застыли, ожидая, куда повернёт ненужный свидетель. Но, видно судьба была к нему неблагосклонна, и он направился в сторону сражающихся, глядя только себе под ноги и не замечая ничего вокруг себя.

Армандо Локк, учитывая неравенство сил, уже не сомневался в том, что это его последний бой, как и в том, что это последний бой и для этого мальчишки, так не вовремя оказавшегося в гуще разворачивающихся кровавых событий, и который до этого тоже сидел в корчме, особо не привлекая к себе внимания.

Кающиеся, или кто это был в их образе, не стали тянуть время, играясь со свидетелем, как кошка с мышкой. Дождь лил, не переставая, он легко сможет смыть кровь через десять минут, оставив на улочке возле корчмы два неподвижных тела.

Тихо щёлкнула тетива охотничьего арбалета, болт с короткого расстояния врезался в невысокую фигуру и прошил плащ, из-под которого на краткое время блеснула красная вспышка. Вихрь мыслей взвился в голове Армандо.

– Амулет защиты от стрелкового оружия! Мальчишка маг! Сейчас или никогда!

Сделав лёгкий танцующий выпад, Локк мечом, как копьём, резко ударил арбалетчика, проткнув его насквозь, и, провернув одним движением вонзенное оружие, оставил его в ране, уклоняясь от удара другого Кающегося, в руках которого оказалась кривая сабля.

– Бах, бабах! Ночную дождливую мглу рассекли два выстрела из пистолей. В ответ на эти вспышки, полыхнули красным цветом аналогичные амулеты у магов и рассыпались бесплотной пылью.

Двое, оставшихся в живых Кающихся, отпрыгнули от Локка и переключились на мальчишку. Третий, уже умирая, скрючил пальцы в жесте стихийной магии. Через мгновение в его горсти образовался багровый огонь и, сорвавшись, полетел навстречу Локку.

– Мёртвый огонь, – узнал редкое заклинание тёмной магии Армандо, – будьте вы прокляты, чёрные монахи! Он рухнул там, где и стоял, упав лицом в большую лужу, скопившуюся у его ног.

Дождевая вода смердела конским навозом, человеческими испражнениями и неизвестным ему острым запахом то ли благовоний, то ли алхимических компонентов. – Мальчишка, наверное, уже мёртв, – успел подумать Локк, перекатываясь в сторону и собираясь забрать с собой на тот свет хотя бы ещё одного из представителей Ордена Кающихся.

Резко прогремевшие ещё два выстрела застали врасплох не только его, но и обоих магов. Никто не мог предположить, что у какого-то подростка оказались сразу четыре пистолета, и все они были заряженными. Это незнание стоило жизни ещё одному магу, вооруженному кривой саблей.

Последний маг, оставшийся в живых, тут же нанёс удар шпагой подростку. Сделав двухтактный маятник, тот смог уйти от удара, давая возможность Локку вытащить свой кошкодёр и снести им голову упорному магу, который всё никак не желал умирать.

А дальше началось представление. Четыре выстрела переполошили всю округу. И ночная стража, не очень любящая патрулировать тёмные переулки, всё же решилась выйти из караульного помещения, чтобы узнать, что происходит в городе, если уже на его улицах началось настоящее сражение.

К постоянным мелким разборкам уголовных элементов стражи порядка давно привыкли, считая их неизбежным злом, также никто не удивлялся найденным поутру полураздетым трупам, с обчищенными карманами. Всё это было обыденным, как и мелкая мзда, получаемая от мелких торговцев каждый день.

Но несколько пистолетных выстрелов, это уже было похоже на нападение отряда разбойников, и мэр города уж точно за это не погладит по головке, а то и лишит положенной зарплаты, за разгильдяйство и трусость.

Наскоро напялив на себя короткие кольчуги и кирасы, а также надев разномастные шлемы на головы, пятёрка караульных, во главе со старым и опытным сержантом ван Берве, быстрым шагом направилась в сторону раздававшихся выстрелы.

***

Глава боевой тройки отряда деликатных операций ордена Кающихся, Хугадор бешено отбивался теперь сразу от двух противников, используя всё своё мастерство. Неизвестный, помешавший им разобраться и допросить давно разыскиваемого наёмника, оказался всего лишь подростком.

Да, подростком, на чьё лицо он обратил внимание ещё в корчме, слишком оно было запоминающимся. Худое, загорелое до черноты, с выделяющимся кривым, словно клюв, носом, под которым только начинали пробиваться еле заметные щёточки будущих усов, оно привлекало к себе внимание, но так же и отталкивало его.

Мальчишка сидел в компании двух моряков, но не пил с ними, а только ел, укутавшись в короткий, дешевый, сделанный из грубой парусины, плащ. Да и моряков, по внешнему виду типичных зеландцев, он видимо знал плохо и сидел с ними скорее за компанию, чем по хорошему знакомству.

Сейчас Хугадор жалел, что не обратил более пристального внимания на этого юнца, когда заметил его. Кто бы мог подумать, что у него окажется и боевой амулет, и четыре пистоля, да к тому же он сносно владел абордажной саблей, и, не дотягивая до его уровня, защищаться умения и сил у мальчишки пока хватало.

Если бы не этот наёмник, которого надо было допросить и который сейчас своим кошкодёром крутил вокруг его шпаги финты, он уже давно разобрался бы с этим юнцом. Но бывший ландскнехт был очень неудобным противником. Очень… неудобным… противником.

Тем временем, из корчмы, услышав выстрелы, стали выглядывать люди, но они не торопились выходить в ночь, собираясь атаковать только все вместе, когда настанет благоприятный момент.

С Орденом старались не связываться, но и прощать открытое нападение на обычных граждан никто бы не стал. Вслед за этой неожиданной помехой зазвучали торопливые шаги и звяканье алебард городской стражи, спешащей сюда, и дожидаться появления которых у мага не было никакого желания.

Надо было отступать, а с наёмником и этим подростком они ещё успеют разобраться. Никто ещё не смог укрыться от чёрного крыла ордена Кающихся, недаром их девиз был – «неумолимы, как ночь, быстры, как ветер, вездесущи, как дух!».

Быстро прошептав арию света, Хугадор рассек дагой воздух перед собой и зажёг яркое пламя, которое осветило всё вокруг, ослепив врагов на несколько мгновений. Закрывая лица руками, оба отшатнулись назад. Дверь корчмы захлопнулась, и из-за неё послышались вопли ужаса, а спешащий на звуки борьбы отряд стражников ощутимо замедлил шаги, чтобы не рисковать.

Воспользовавшись этим, Хугадор быстро подхватил простреленное тело своего собрата и бросил его на плечо, спрятав шпагу и дагу в ножны. Затем подхватил тело другого мага и забросил его на другое плечо, не обращая внимания на хлещущий поток крови. А отрубленную голову мага он, без всякого замешательства, схватил за волосы и, напрягая магическое ядро, прошептал быструю арию экстренного портала, шагнув в который сразу исчез, оставив после себя только круги перед глазами и кровь, быстро смываемую безучастным дождём.