Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга седьмая

На мой «вход» никакой реакции. Минута, три, пять…

Я решил – надо представляться. Доложил:

– «Товарищ майор! Лейтенант Рыжик прибыл для дальнейшего прохождения службы!»

В ответ – молчок. Стою, жду. После затянувшейся паузы, не поворачиваясь ко мне:

– «Говоришь, служить прибыл? Так иди, служи!»

Я опешил от такой встречи, но мне надо было определяться с моим размещением и приёмом должности. Решил спросить:

– «Товарищ майор! Разрешите вопрос?». А в ответ:

– «Вопросы здесь задаю я! Ты знаешь кто я?».

– «Знаю. Командир дивизиона майор Моисеев».

– «Не хрена ты не знаешь! Я князь Жаровский! Понял?»

– «Так точно. Понял».

– «Ну, тогда иди, служи лейтенант».

Расстроенный я зашел к начальнику штаба Агеенкову, доложил, как прошло представление в должности. Тот не удивился. Агеенков -участник Парада Победы, знаменосец, кидавший знамена гитлеровской Германии к подножью Мавзолея Ленина был готов ко всему. Даже к тому, что им командует больной идиот.

А вот меня в те времена эта несправедливая «кадровая смесь» самодуров – алкоголиков и участников Великой Отечественной войны меня просто поразила. Причём значительно больше, чем плохие условия жизни в дивизионе. Это был первый урок несправедливости кадровой политики в армии, но увы – далеко не последний.

По ходу моей службы известное выражение:

«кадры решают всё» трансформировалось в другие:

«В кадрах – решают всё».

«Кадры – решают и всё».

«Кадры – решились на всё».

Начальник штаба майор Агеенков был ровесником моего Папы. Пройдя фронт, он дослуживал до пенсии в дивизионе, не имея квартиры в городе. Как и все прочие Агеенков проживал с большой семьёй в лесу и имел только то жильё, что было предоставлено здесь – в сборно—щелевом сарае, называемом ДОСом.

А вот командиру дивизиона майору Моисееву было около тридцати лет, но он имел «мохнатую лапу» и квартиру в городе. Поражала несправедливость: будучи пьяницей и плевательски относясь к службе, Моисеев мог командовать такими заслуженными людьми как Агеенков.

В течение дня я скитался в неопределённости, но, в конце концов, было принято решение поместить меня в общежитие для лейтенантов-двухгодичников. Там я буду до того времени, пока капитан Курский не переедет и не освободит положенную мне штатно-должностную служебную квартиру.

То, что мне такая квартира положена по штату была единственно хорошая новость с момента моего приезда.

Определили моё жильё к вечеру, а утром так и не зная, где буду сегодня ночевать, я отправился на позицию ЗРК С-75В. Отправился «как инженер» проводить подготовку техники к прилёту командира 3-го Корпуса ПВО Героя Советского Союза генерал-майора Кабишева и следовавшей с ним комиссии.

Придя на позицию ЗРК, я долго не мог понять, что я должен делать. Все занимались своим делом, всё светилось и мигало каскадом разноцветных лампочек. Стоял гул вентиляторов охлаждения аппаратуры, который периодически прерывался командами по громкоговорящей связи (ГГС):

– «Кабина У – дайте РК!»

– «Кабина А – срыв АС!»

– «Кабина П – БАПК не держит!»

– «Кабина РВ – смотрите за напряжением».

Тёмный лес, да и только! Однако увиденного я совсем не испугался.

Более того, подумал: хорошо, что в училище мало занимался изучением техники. Те, кто много сидел за схемами теряли время зря. Невозможно всё это действо изучить по схемам, в классе. Надо окунуться с головой в эту обстановку, жить в ней и понимать её и только потом углублять свои знания по принципиальным схемам.

Я уже твёрдо знал, что я ничего не знаю.

Найдя командира батареи капитана Сергиенко, спросил какие мои действия. Тот ответил:

– «Самый сложный участок в Вашем подразделении приёмопередающая кабина. Настройку аппаратуры в ней проводит техник кабины старший лейтенант Гусев. Грамотный, но нервный офицер. Идите туда».

Кабина П это приемо-передающая система ЗРК с пятью антеннами, две из которых весят по две с лишним тонны. Стоит она на возвышенности – на месте постоянной дислокации это насыпная гора. Кабина весом 14 тонн вращается по кругу, вправо, влево. Туда куда её поворачивает из кабины управления (У) маленьким колесом штурвала офицер, производящий поиск цели в воздушном пространстве. Передатчики кабины П посылают на сверхвысокой частоте импульсы мощностью 1 мегаватт. Такое облучение очень вредно для всего живого, поэтому никто из офицеров не хотел работать в кабине П.

Взобравшись на гору, я никак не мог попасть в эту пакостную «избушку на курьих ножках».

Вывешенная на домкратах вместе с колёсами она находилась на уровне полутора метров от земли и постоянно вращалась.

Дверь в неё закрыта, рев моторов сканеров – не докричишься. Тем не менее каким-то образом я умудрился во время паузы вращения «впихнуться» в неё.

Места внутри не было. Площадь пола (2кв. м.) была завалена запасными частями и схемами.

Старший лейтенант Гусев, двухметрового роста, сложившись пополам (высота внутри кабины 1м.60см) что-то крутил внутри рычащих шкафов с аппаратурой.

Он прокричал, перекрикивая гул сканеров:

– «Ты чего припёрся? Места внизу, что ли мало? Здесь и без тебя тесно. Я тут даже один задыхаюсь!»

Я возразил, что имею задачу от комбата – контроль над его работой, но хочу посмотреть и поучиться.

Гусев продолжал ворчать, а я сел на пол, на задницу, потому что стоять не представлялось возможным.

Через полчаса у меня затекли ноги и начало подташнивать. Что и для чего делал Гусев – я не понимал. Он мне не рассказывал, а если бы и рассказывал, то я бы всё равно не услышал.

Прокричав Гусеву:

– «Пойду, посмотрю, как дела в кабине А» (аппаратной), я вывалился на улицу.

Настроения никакого. Как контролировать подчинённых и учить их, если сам ничего не умеешь? Звание есть. Должность (некоторые по семнадцать лет её ждут) тоже есть.

А что и как дальше?

Всё больше и больше я начинал понимать, в какой ситуации оказался….

В кабине А было намного тише. Расчёт – три офицера и один старшина, работал в сравнительно комфортных условиях.

Старший лейтенант мне доложил:

«Товарищ лейтенант! В аппаратной кабине проводятся регламентные работы. Старший техник системы – старший лейтенант Саяпин».

Я поздоровался: «Здравствуйте. Вы, наверное, один кадровый офицер в аппаратной. На какой системе работаете?».

– «Так точно, кадровый. Работаю на системе селекции движущихся целей (СДЦ) уже три года».

– «Отлично. Мы в училище эту систему мало изучали – слукавил я – поэтому поучусь у Вас, а Вы по мере возможности рассказывайте мне о ней. Только так, чтобы это не повредило регламентным работам»

Первый рабочий день закончился у меня, как и у всех – после часа ночи, проведением контроля функционирования на станции наведения ракет (КФС). Контроль не прошёл «как надо», но не из-за техники, входящей в подчиненное мне подразделение, а по вине кабины управления. Были какие-то сбои, и часть офицеров продолжила настройку аппаратуры.

Командир батареи капитан Сергиенко разрешил мне и моим подчинённым идти отдыхать:

– «Нечего здесь торчать. Вы идите, но в семь утра всем быть здесь. Будем встречать комиссию»

Сам комбат Сергиенко, оставив на рабочих местах необходимый расчет, продолжил руководить настроечными работами.

Первая проверка

Сирена взвыла в пять утра, не давая осознавать ничего кроме понятия: срочно быть на своем месте в боевом расчёте. Я прибыл в кабину А (аппаратную). Дежурной сменой сокращённого боевого расчёта проводился КФС. Не выспавшиеся, небритые, хмурые лица расчёта давали мне представление о том, как выгляжу я. «Мало того, что не выспались, так ещё и не пожрем до приезда комиссии» вздохнул кто-то.

КФС прошёл нормально, но станцию не выключили, а началась боевая работа. Очевидно, тревога была упреждающей приезд комиссии и объявлена с командного пункта бригады.

В кабине «У» боевой расчет вёл так называемую боевую работу, а задача моего расчёта заключалась в том, чтобы следить за исправностью аппаратуры. Следили условно. Потому, что, опёршись на гудящие, железные шкафы своих систем, все офицеры-техники дремали.

Сидим на местах час, второй…. Спрашиваю у Саяпина:

– «Как долго могут длиться такие посиделки?»

– «Обычно весь день, а то и ночь»

– «Тогда давайте продолжим вчерашние занятия. Хоть польза будет»

Систему СДЦ я изучал до самого обеда, а только мы собрались поочерёдно отобедать, как по ГГС объявили: вертолет с командиром 3-го корпуса ПВО генерал-майором Кабишевым приземлился на вертолётную площадку дивизиона.

Мне не повезло – командование корпуса на второй день моего пребывания в войсках удостоит меня посещением.

Я ещё плохо понимал структуру частей, поэтому Саяпин объяснил мне, что наш дивизион входит в состав 79-й Гвардейской зенитно-ракетная бригады, а она в свою очередь входит в 3-й корпус ПВО.

Штаб корпуса находится в Ярославле, а сам корпус расположен аж в шести областях!

Позже я узнал, что в состав 3-го корпуса ПВО входят:

– Девять полков ЗРВ Ярославский, Костромской, Вологодский, Переславль-Залесский, Рыбинский, Кимрский, Уйтинский, Верхневольский, Котлаский и 79-я Череповецкая Гвардейская зенитно-ракетная бригада.

– Четыре авиационных полка.

– Бригада и полк радиотехнических войск (РТВ).

– Ряд батальонов обеспечения.

Повторно взвыла сирена. От одного состояния «тревога» мы переходили в другое ещё более «тревожное». Без перерыва на обед.

Было понятно, эту команду (не зная о предыдущей) дал прилетевший Комкор.

Через несколько минут кабина «А» заполнилась подполковниками и полковниками. Началась проверка боевой готовности техники. Боевая работа и опрос личного состава по технической, специальной, разведывательной, противохимической и тактической подготовкам.

Спрашивали и меня. Свой ответ я начинал со слов:

– «Прибыл для прохождения службы позавчера…». Но это никого не останавливало и даже не смягчало.

Мне показалось, что скорее наоборот, подзадоривало показать лейтенанту, что он «зелен» и совсем мало знает.

Вот это я знал и без них…

«Живодёрня» закончилась к 23 часам. По ГГС прозвучала команда: строится на плацу. На улице я увидел, что майора Моисеева не было, построением руководил начальник штаба.

Появился Командир корпуса со следовавшей за ним комиссией. Агеенков подал команду и доложил:

– «Товарищ генерал-майор личный состав 7-го ЗРДН по Вашему приказанию построен!»

Строевой плац, где происходило построение, находился возле казармы. Освещён был он плохо, но было видно: у стоящего перед строем генерала Кабишева глаза метали молнии. Офицеры штаба корпуса приступили к подведению итогов, и чем дольше они говорили, тем больше хмурился Комкор. Когда прозвучал последний доклад, мы поняли – ничего хорошего ждать не приходится.

Генерал подал команду остаться офицерам, остальной расчёт отправил в казарму.

Затянувшуюся из-за перестроения паузу Комкор разрубил восклицанием:

– «Какого чёрта Вам платят денежное содержание?»

Затем перешёл на злобный рокот:

– «Вы работаете на Пентагон, там и получайте зарплату… Больше вреда, чем ваш дивизион, нашему 3-му корпусу никто не причинял…. А где этот Ваш… как его… князь Жаровский? Скотина…. Опять спрятался? Всё равно я добьюсь, чтобы его сняли с должности!»

Минут пятнадцать разъярённый генерал уничижал всех и вся. Закончив речь обещанием массовых репрессий, Комкор повернулся и, не попрощавшись, пошел к вертолётной площадке. Сделав несколько шагов, вдруг повернулся и пошёл обратно к строю.

Все от напряжения словно одеревенели: что ещё ему надо?

Мы стояли одной шеренгой. Генерал провел глазами вдоль неё, увидел меня и подошёл. Протянул мне руку:

– «До свидания лейтенант!»

Сказать, что все ошалели от такого оборота событий – ничего не сказать. Я тоже не понимал, чем заслужил такую честь. Вроде на проверке не очень отличился…

– «До свидания товарищ генерал-майор!»

Комкор пошёл к самолёту, но, сделав несколько шагов, опять обернулся:

– «Не понимаете, почему попрощался только с одним лейтенантом? Да только потому, что Вы все вредители, а он за один день своей службы ещё не успел сильно напакостить боевой готовности дивизиона!»

Сказав это, генерал уже безвозвратно пошёл в ночь. К вертолетной площадке.

Часть 2

Лейтенант – будь похитрее…

Знаний мало? Так учись!

Рвись упорно к своей цели…

Драться надо? Так дерись!

Вступление в должность

События первых дней службы врезались в память на всю жизнь. Думаю, это по причине остроты восприятия и важности для меня этих событий.

Приезд командира корпуса не остался без реакции со стороны командования бригады. Вышел из отпуска комбриг полковник Прудников и начал посылать своих клерков с проверками в дивизион через день. Мне они не мешали, более того, спрашивая с меня, как положено, они направляли мои действия на решение первоочередных задач. А их было море.

Как и учили в МВИЗРУ я начал прием должности с приёма техники. Упорно сверял секретные шкафы и блоки с инвентарными номерами секретного делопроизводства. Делал это сам, не доверяя никакой комиссии. Всё прошло нормально. Затем начал принимать ЗИПы (запасное имущество и приборы). Вот тут был полный завал. Не было учёта, не хватало огромного количества запасного и возимого имущества. Измерительные приборы были не все, не поверены, часть из них была поломана. Я спал по четыре-пять часов, увиливал от всевозможных второстепенных работ. Подъем, завтрак в солдатской столовой и быстрым ходом на боевую позицию в ЗРК. Короткий обед и снова в «окопы». Рабочий день всегда заканчивался за полночь.

Ночью иногда до трёх раз, как минимум раз – подъём по «Готовности №1», готовности к реальному пуску реальных дежурных ракет.

Почему так часто?

Потому, что маршрут и зона барражирования самолётов-разведчиков SR -71 стран НАТО, по маршруту «Гигантское копьё», проходили, так что оказывались в зоне обнаружения средств разведки и целеуказания (СРЦ) округа. Скорость SR -71 составляла один километр в секунду, и он мог, свернув с маршрута, быстро войти в воздушное пространство СССР. Вот почему огневые дежурные средства округа приводились в готовность к его уничтожению.

По тревоге мы постоянно неслись на свои места в боевых расчётах, ЗРК к тому времени уже был включён оперативным дежурным, который проводил КФС. Лётчик-враг на маршруте – мы в кабинах. Самолёт так ни разу и не свернул: наверно лётчик понимал – собьют…

Даже ночью, пока расчеты ожидали налёта противника, я ворочал ящики с ЗИПом, считал, переписывал. Комбат меня торопил:

– «Ты должен вступить в должность за три дня – иначе не получишь денежного довольствия»

Я схитрил, написал рапорт о том, что приступил к выполнению служебных обязанностей и в нём написал, что занимаюсь приемом имущества.

Уловка удалась. Рапорт подписал комбриг, и меня отдали приказом по части как приступившего к службе.

«Личная» ревизия длилась около недели. Учитывая, что я выполнял и текущие задачи, то можно считать, что это прошло очень быстро.

Картина состояния дел была ужасающей, перечень некомплекта занял более десятка листов и составил около 40%. Это при допуске в 3%!

Комбат, посмотрев мой рапорт (с приложением), собрал офицеров и дал им срок – неделю на устранение изложенных мною недостатков. Предупредил, что по такому рапорту, скорее всего, приедут проводить расследование из инженерно-ракетной службы бригады и тогда всем виновным придётся платить свои «кровные». Сказал, что пока рапорт будет ходить по инстанциям то кое-что из недостатков можно успеть устранить. Свой рапорт и бумаги я отправил с секретной почтой. Стал ждать решений командования.