Петр Первый

– Вот ду ю сей?

– Я грю: до или пока и третий день, а даже ночь не завершатся полностью?

– Нет, не полностью.

– Почему? Я бы мог.

– Ты не должен всё знать сразу, – ответила царица.

И только на пятый день Василий освободил своего Ивана из Стойла с отверстиями для лап и башки, хотя сам думал, что это только четвертый день.

– Не верю глазам своим, и не верю ушам своим, – сказал Иван, и попробовал отжаться от земли хотя бы несколько раз. Но не смог сделать и одного отжимания. – У меня нет сил, Василий, – сказал он, – честно, как будто тебя не было тыщу дней и столько же полюс одна ночей.

– Прости, Иван, что я задержался на один день.

– Я согласен взять золотом, – ответил Иван.

– Бери сам, я не в состоянии применить ум мой для этого дела.

– Почему? Мы ехали сюда, чтобы набрать исходный капитал именно этим делом. Что случалось?

– Что? Именно это и случилось: этих дел оказалось два.

– И?

– И первое Это лишило меня не только сил физических, но и что самое удивительное, материальных.

– Как это? – спросил Иван.

– Как? Чтобы играть в железку нужно думать, а у меня ума уже не осталось.

– Куда он делся, если мы рассчитывали жить здесь долго и, может быть, даже счастливо?

– Ошибся в расчете. Думал Это Дело не может выпотрошить из Хомо Сапиенса больше половины иво собственного ума – оказалось:

– Сбылось.

– Что сбылось? – не понял Иван.

– Сбылась мечта идиота: он понял, что настолько умен, что другие не могут даже насытиться.

– Да? Ты, наконец, понял, чем отличается неправда о будущем от реального настоящего?

– Да! Практически достукался.

– Всё не так, как ты об этом догадывался раньше?

– Естественно.

– Хуже?

– Да ты что! Лучше, и намного. Кардинально, практически, отличается от вымысла, который распространен в деревне.

– У нас в деревне тоже некоторые: коз практически трахают.

– Сказки, я бы знал, ибо козами называют тех просто-напросто, кто превышает свои полномочия.

– Я считаю, и тех и других.

– Думаю, мил человек, Иван, ты принял за козу ту русскую студентку Роттердамского университета, которая у нас отдыхала от умственных трудов этого Амстердама, и каждый день водила экскурсии в своё родовое гнездо – в котором все, кроме нее вымерли.

– Да, слышь ты, хотела найти способ возрождения жизни там, где ее уже нет.

– Она просто думала, что жизнь ушла, да, но, скорее всего:

– Недалече.

– И надо найти возможность ее вернуть восвояси, так сказать.

– Как ее звали?

– А я помню? Кажется, я к ней не ходил, ибо никогда не хожу по приглашению, а чтобы только была возможность:

– Настоять на своём.

– Вчера – Сегодня так и было? – спросил Иван.

– Дак, почти.

– Что это значит, Почти?

– Они просили, но я пошел все равно по своей воле.

– Как не доенный козел.

– Практически. Ибо действительно, от одного их вида можно сделать маленький отряд мушкетеров.

– Вот из ит, мушкетеров?

– Говорили уважительно, что я похож на одного из мушкетеров Людовика Тринадцатого.

– На кого?

– Их было много?

– Ты сам сказал, что несколько.

– Да?

– Да.

– Ты думаешь, что и ты там был?

– Дак, естественно.

– Хорошо, я приму тебя в отряд мушкетеров, если выиграешь в железку.

– Как всякий порядошный чек, я бы лучше сыграл в покер.

– Ты умеешь?

– Естественно.

– Не знал.

– А если бы знал?

– Никогда бы с тобой не играл на деньги. Вот держи рубль, на который я тебя выкупил у местных стражников, больше похожих на бандитов.

– Да? Они не взяли денег?

– Не взяли. И знаешь почему?

– Ты обещал отдать сегодня полтора рубля.

– Так-то бы, да, но больше: рупь восемьдесят.

– Надо было договариваться на рубль семьдесят.

– Чем это лучше?

– Семнадцать – счастливое число.

– Оно такое же счастливое, как несчастное. Ну, хорошо, тебе скажу:

– Я договорился на 1 и семь, но десять копеек взял, как проценты.

– Зачем?

– На счастье.

– В принципе, я не такой большой шулер, чтобы всегда выигрывать.

– Почему?

– И знаешь почему? За систематический выигрыш бьют.

– Сказки, просто ты недостаточно хорошо играешь.

– Да?

– Да.

– Думай, как хочешь, но с условием: теперь мы будем делить все деньги на двоих.

– С какой стати?

– Ибо, как сказано: я тоже мушкетер.

– Я тебя еще не принял.

– Да?

– Да.

– Я думал это об бога.

– Мушкетеры от бога?!

– А ты как думал?

– Так, в общем-то и думал, но не сразу догадался.

Начали играть в железку, и Иван проиграл.

– Ты почему проиграл? – удивился Василий.

– Не знаю, что-то заклинило.

И действительно, последний раз можно было взять почти всё за один удар, но Иван выпустил монету из лап, и она ударилась о стенку, что было запрещено правилами. Точнее, это неудачное падение засчитывалось за реальный выпад. Как сказал бы настоящий гвардеец кардинала, а уж мушкетер:

– Тем более.

– Он нечаянно ее выронил! – попытался выручить друга – слугу Василий Мелехов.

– Тем более, – ответил Степан, который здесь не только обедал, и не только для того был, чтобы наслаждаться игрой в Железку для поддержания личного бюджета:

– Обычно он всегда обедал на выигранные здесь деньги, – но прибыл сегодня по спецзаданию Дуни Тонкопряхи, чтобы он набрал ей:

– Мало кому известных людей.

– Зачем? – удивился Степан, – у тебя есть – будет целый Семеновский полк головорезов.

Медиум:

– Скажи, скажи, что тебе нужно, и ты это получишь.

– Хорошо, мы переиграем, – сказал Степан, – но при этом повысим ставу в три раза.

– Нам нечем будет отдать в случае чего, – сказал Василий.

– Расплатитесь работой.

– Надолго?

– Может статься на всю оставшуюся жизнь.

– Это долго, – сказал Василий.

– Эх, мил человек, если бы!

– Да, я его поддерживаю, – сказал Иван, кивнув на Степана, – жизнь коротка.

Степан высыпал лично из своего кармана три рубля мелочью, но серебром. Собрался народ.

– Откуда столько денег? – думали некоторые, с опаской оглядываясь:

– Боялись, что начнется драка.

– Давай.

– Что, я не понял? – спросил Иван, глядя как завороженный на рассыпанные по земле деньги. Их было так много, что разбегались глаза.

– Я разрешаю тебе начать без жребия, – сказал Степан.

– Это отличная идея, – сказал Василий, и добавил: – Начинай, Иван смело.

Иван ударил, и очень удивился, что среди двух десятков монет, смог растянуть свои пальцы только до одной.

– Так бывает? – спросил он, оглянувшись на Василия. Ударил Степан и собрал все деньги, кроме одной.

– Не достанет, – сказал кто-то из зрителей. Но Степан достал. Он растянул пальцы так, что его лапа полностью легла на грунт, как линейка Мастера Строителя, в защите от треугольника Джубеллы. Или кто у них есть еще там:

– Джубелло, Джубеллум, Джубелла.

– Разве можно разрезать перепонку между пальцами? – спросил неожиданно кто-то.

Все оглянулись.

– Кто это сказал? – Народ безмолвствовал.

– Я разрезал? – Степан разогнулся.

– А нет? Покажи руку! – произнес тот же голос.

Василию показалось это был парень, которого он где-то видел. Но так далеко, как будто в тридевятом царстве. Когда? Где бы это могло быть.

Степан показал, рука действительно была разрезана чуть ли не до середины ладони.

– Я случайно разрезал руку, косой, когда приезжал в свою деревню на Петров День.

– Не на Троицу, ты не запутался, парень? – спросил тот же голос из толпы.

– Да нет, кажется, – сам почему-то испугался Степан, что ошибся.

– Покажи руку! – крикнули несколько человек.

– Пажалста! – Степан закатал рукав.

– Закатай еще до подмышки, – развеселились некоторые.

– Авось и там у тя обрезано, – влез еще один.

Но проверил тот могучий парень, который первым крикнул про перепонку между большим и указательным пальцами.

– Заросла?

– Дак естественно! – ответил этот проверяющий парень.

– У него лапа на шрам стала больше, – сказал Василий.

Но Иван предложил не спорить:

– Бесполезно.

И да, мы таперь поступаем в иво рабство?

– Небось, небось, – залепетал Степан, обрадованный тем, что счастливо отделался – толпа могла и не понять приращение ширины ладони с помощью шрама, могли не только отнять деньги, и более того:

– Вообще все деньги, что были с собой – а это еще три рубля – но и более того, вызвать на единоборство, а у него сегодня болела лапа, пусть и не передняя – задняя, но все равно мешала бы очень.

Но, как говорится, рано обрадовался. Всё тот же прилипчиво-логичный парень предложил отдать деньги:

– Взад тем, у кого они раньше были.

– Да? – спокойно спросил Степан.

– Да-а! – рявкнул парень так, что многие посчитали за лучшее его поддержать, и тоже заорали:

– Деньги на бочку!

– Господа, друзья, черти полосатые, – затараторил Степан, – мы не на шхуне под Весёлым Роджером стоим, а на достаточно устойчивой московской земле. Желаете, я один на один с любым готов сразиться хоть на шпагах, хоть просто так: вот этими руками в порошок сотру и с утра, как положено во всем цивилизованном мире, буду чистить зубы.

– Так давай, в чем же дело, – просто сказал парень, до этого логически обосновывающий все свои претензии к недостаточно честной игре Степана.

– С тобой?! – Степан хлопнул себя лапами по ляжкам и даже присел, как будто от удовольствия. Он хотел добавить, что с такой, как у этого парня рожей:

– Лучше трахаться, а не наоборот, драться, – но решил, что не только некоторые, но и вообще, многие могут обидеться. Ибо парень уже пользовался заслуженной симпатией публики, как будто был артистом из соседней Слободки.

Кинули, как обычно жребий на чем лучше драться:

– На колах, на шпагах или просто так вручную.

И выпало на шпагах.

– Что за новая мода пошла, – даже разочаровались спервоначалу некоторые, – ибо:

– Заколоть человека недолго, а драться можно – пусть и не как в Англии по полутора суток – но час или два – запросто.

У парня, к удивлению, не только многих, но и вообще:

– Всех, – нашлась где-то между складок одежд шпага, но учебная – эспадрон.

– Заколоть можно, – сказал Василий, а Иван добавил:

– Разрезать напополам никогда.

Они сделали несколько выпадов, и шпага у Степана вырвалась из рук. Он так и сказал со смехом ответившей толпе:

– Лапа-то выросла из-за шрама, а шпага осталась прежней, никак не сменю на более толстую. Если никто не против, я сменю правую на левую.

– Да, конечно, – ответил парень, но чуть позже.

– А сейчас? – улыбнулся Степан.

– Сейчас я тебя пока что убью, – и он так со свистом резанул над головой присевшего за своей шпагой Степана, что несмотря на то, что эспадрон этого парня не обладал лезвием, а мог только колоть – часть некоторых волос, или наоборот:

– Некоторая часть его волос взмыла над головой, как стайка испуганных случайным прохожим воробьев.

Толпа ахнула. А Степен, как было отмечено зрителями:

– Даже не позеленел.

Степан – тем не менее – перехватил шпагу в левую руку, и хотел пропустить ее через тело оппонента, пока тот, повернувшись – нет, не задом, а:

– Боком разглагольствовал с благодарной его концерту публикой местного масштаба. – И успел не только пригнуться, но и вообще: упал на спину.

– Так быстро! – удивились многие, а Иван даже констатировал:

– Я бы так быстро даже на поле не успел сесть при неожиданном поносе.

Василий добавил:

– Я бы тоже, в том смысле, что не смог бы поймать очередного любовника моей любимой девушки.

– Ты хоть кого-нибудь поймал?

– Нет.

– Может быть, их никогда и не было?

– Зачем мне их нарочно придумывать? – удивился Василий.

– Чтобы имело смысл.

– Какой?

– Быть первым.

– Я и так всегда первый, – сказал Василий, и предложил незнакомцу, назвавшемуся – хотя никто всё равно не понял, что сие должно значить – Робин Гудом, и взявшему в плен Степана, сбив его с ног прямо из партера, ударив по задним лапам:

– Испробовать и его.

– Зачем? – не понял парень.

– Дак, естественно зачем, хочу пусть не как все, но по крайней мере, как некоторые записаться под твой Веселый Роджер.

– Я говорил про Весёлый Роджер?

– Не думаю, что я обладаю своей способность к колдовству и тем более, к его предвидению.

Но парень действительно вынул бумагу – думали будет новомодное развлечение:

– Курить придется, – но он предложил записываться в Веселый Роджер с:

– Достаточным для каждого приличного человека жалованьем: три рубля в каждое полнолуние.

Глава 8

Многие заволновались, что не успеют занять очередь на это достойное мероприятие, и как обычно раздрались кто только с кем мог.

Парень в это время попросил кабатчика вынести ему стол и две больших бадьи:

– С тем, чтобы хотя в одну из них человек мог влезть полностью.

Один ушлый парень, а был это именно Василий ляпнул:

– Дак, не изволите ли прямо сейчас выдать деньги?

– С какой стати? – спросил этот мужик в шляпе, и даже положил гусиной перо не как обычно за ухо, а прямо в чернильницу.

– Сёдня полнолуние.

– Откуда знаешь?

– Видел намедни луну.

– Она была полная?

– Нет ишшо, но двигалась в этом правильном направлении.

– И ты уверен, что сегодня полнолуние?

– Однозначно.

– Также однозначно отвечу тебе, умный человек: деньги, – он поднял указательный палец вверх, – только со следующего полнолуния. – Логично, – ответил Василий, но, – он тоже поднял вверх указательный палец, – аванс должен быть обязательно сейчас.

– Ладно, тем, кто сможет назвать своё фамилиё вместе с отчеством и продержаться пять минут под водой – выдам деньги.

– Вы не уточнили, сколько, – встрял в это дело и Иван.

– По рублю. – И не успели ребята высказать свои возражения, что так не делается, вы обещали намного больше, как он добавил: – Хорошо, по полтора, но только серебром.

– А вы хотели дать золотом?! – ахнули многие, а высказался только один Степан. – Дак…

Но было уже поздно, как сказал незнакомец:

– Слово не Веселый Роджер – потонет, никто не подаст руку помощи. Завсегдатаи кабака и его стенки для игры в Железку полезли в бочку, но были приведены к порядку этим, которого после того, как он показал мешок – правда небольшой, с кошелек мадам Софьи – родной сестры Петра Первого, правда, рожденной не от Нарышкиных, а только от Милославских, – стали называть, как это всегда и принято: без затей, а так, по его же собственным словам:

– Весёлый Роджер.

Все были согласны, так как никто не боялся плавать по Москве-реке, где не было бурь, что и констатировал Степан, первым прошедший испытание водой, продержавшись под широкой доской, которой его накрыли две с половиной минуты, засчитанные ему за пять:

– Так вы, мин херц, считали очен-но медленно, – заступился за Степана хозяин заведения, в надежде, что и его как-нибудь пропрут на корабль – лодку, мэй би, как говорят некоторые, которых называют:

– Незнаю, – имеется в виду американцев, а не австралийцев, которых, собственно и назвали Незнаю только потому, что подумали:

– И здесь опять первые американцы, которые только и знают, что ничего не знают:

– Здесь и тонуть негде.

И этого парня тоже, скорее всего, приняли за Незнаю, которые любят деньги, и особенно в чистом золоте, поэтому не очень удивились, когда он расстегнул рубаху в цветном исполнении, и взглянул на часы, золотые часы, висевшие, скорее всего, тоже на золотой цепочке, и констатировал:

– Зачет, где-то пять с половиной – шесть минут точно.

Степан тут же хотел отказаться от дальнейших предисловий:

– Рожденный на суше – не может жить в воде, – сказал он.

– Ты вырос не на суше, а на берегу.

Многие думали, что на берегу уже есть трехэтажная вышка, с которой их обещались кидать вниз, прямо в воду, которой хорошо, если налито тут достаточно, чтобы потонуть, но нельзя разбиться, достав носом до дна.

– Кто прыгнет с третьей вышки – тот может претендовать на звание боцмана, – сказал Роджер.

Залезли многие, но конечно не все, хотя и поняли:

– Получать придется в три-четыре раза больше обычного матроса.

– Если боюсь высоты, но согласен быть артиллеристом – мне сколько вы будете платить?

– Чего больше, я не понял? – ответил этот неизвестно чей резидент.

– Я имею в виду пока что только деньги, – сказал Иван.

– Что еще ты мог вообразить? – спросил Роджер.

– Звание.

– Какое звание?

– Обер-лейтенанта.

– Ты немец?

– Нет, но слышал: уже есть и русские лейтенанты.

– Как, ты говоришь, тебя звать?

– Иван.

– Мил человек, Иван, чтобы быть лейтенантом надо знать звезды, ибо в море кроме них больше нет друзей у матроса.

– Так я знаю, где находится Полярная Звезда.

– Уверен? А если уверен, при случае проверю.

Думали, никто не прыгнет с третьей вышки, но как только сам Незнаю показал пример, прыгнув с нее прямо вниз головой, так полезли почти все, но прыгнул сегодня только один Степан, но и то только ногами вперед и предварительно помолившись на коленях. И стал первым кандидатом, как было констатировано:

– А бомбардиры, али в боцмана, а также есть надежда стать прапорщиком.

Когда Степан поздней ночью рассказал Софье о её надменной затее, то получил радикальный ответ:

– Ай доунт ноу.

– Что-с?

– Я ничего не знаю об этом инциденте.

– Не может быть! – очень удивился Степан, – ибо возникает закономерный вопрос: кто это, если не ты организовала?

– Так Петруха, наверно, – ответила Софья, – ему делать-то, чай нечего, вот и мучается дурью.

– Почему?

– А каки у нас матросы, если не токмо плавать, но ходить умеют только напившись допьяна.

– Да?

– Да. Хотя, как ты правильно говоришь, возникает неразрешимое противоречие. И кстати: он разговаривал на чистом русском языке?

– Абсолютно, даже с матом, правда, не часто.

– Не часто это наоборот подозрительно.

– Да?

– Да.

– Я тоже так думаю.

– Вообще, я думаю, – сказала Софья в голом виде, практически, наливая два бокала вина, которое привез Петруха из Амстердама всем своим друзьям и родственникам, иногда даже простым знакомцам, как-то:

– Какому-то хрену Меньшикову.

– Действительно, – сказал Степан, – если это ваш денщик, или еще хуже: адъютант, то и таскайте его всегда за собой, чё иво в Москве-то оставлять, как соглядатая – наблюдателя. А?

– Бэ.

– В каком смысле? – удивился Степан.

– Я говорю, надо было свово чека ставить в денщики к Петрухе.

– Да?

– Однозначно.

– Я в то время думал о своем – твоем Семеновском полке, а это чисто административная полицейская работа. Я, – я повторил Степан, – ей не обучен.

– Найди себе напарника, который будет отвечать за эту контрабанду. Есть такой?

– Так не знаю.

– Вот этот Незнаю, которого ты вчерась встретил в кабаке.

– Рядом.

– Да, рядом, у игорной стенки в железку.

– Не думаю.

– Почему?

– И знаешь почему? Он нас облапошит. Ушлый, я тебе скажу, парень!

– В карман к нему руку не засунешь?

– Однозначно, я даже за пазуху не смог к нему залезть, чтобы спереть драгоценные золотые часы.

– Наследство?

– Да, бабушкино, наверное, цены необыкновенной.

– Зря не украл.

– Не мог, говорю тебе, царица.

– Наедине ты мог бы обращаться ко мне, как-то иначе.

– Как? Сафьяновые сапожки?

– Чё ты плетешь-то! Какие еще на хрен, сафьяновые сапожки, зови просто…

– Подожди, подожди, я догадаюсь сам! – Степан встал, прошлепал босыми ногами к столу, накрытому как на свадьбу практически, выпил немного, налил и Софье, и подал с заветным словом:

– Пир-рат-рица.

Она была рада, что окаянный, а догадался!

Решено было, что Степан будет и полком командовать, и в Веселом Роджере прислуживать, чтобы понять, наконец:

– Что, собственно, происходит?

Александр доложил Петру, что:

– Немного недоволен его недоверием.

– Что не взял тебя с собой в Роттердам? – спросил Петр, пока что безуспешно пытаясь выточить на станке куклу, чтобы закрепить ее на носу первого русско-амстердамского 58-ми пушечного трехмачтовика.

– Зачем ты ее опять точишь, мин херц, как будто хочешь наделать целый женский батальон? Или думаешь, столько кораблей у нас будет?

– Рожа ее мне почему-то не нравится, – ответил Петр. – Нет в ней ужаса, как перед богом войны. И да:

– Так чем ты недоволен?

– Я, между прочим, прыгал в воду еще в детстве.

– С какой высоты?

– А ты думал, что с небольшой? Поэтому не пригласил меня на испытания?

– Я не проводил никаких водных испытаний, – ответил Петр.

– Не понимаю смысла делать для меня инкогнито, – ответил Алекс.

Но в конце концов они оба выяснили, что не проводилось никаких водных процедур для отбора команды под знамена Веселого Роджера.

– Что же это тогда получается? – спросил, наконец, Петр, усевшись верхом на табурет, сделанный своими собственными руками. Кто-то ишшо, что ли здесь правит, кроме меня?

– Да, это вопрос.

– Два, может быть, даже три вопроса, здраво рассудил Петр, – это может быть Софья, моя Евдоха, а также, Анна Монс, если оказалась, несмотря на твои предупреждения, шпионкой Карла Двенадцатого.

– Нам надо создать свой спецназ, – сказал наконец Петр, когда выточил еще три куклы.

– Так-то бы да, – ответил Алекс, но кто будет им командовать?

– Да, ты прав, мы с тобой всегда заняты зарубежными командировками.

– Тогда кто? Кстати, прошлый раз ты меня не взял, мин херц.

– Не возьму и в этот раз, дорогой мой.

– А! понял, понял. Тогда, мэй би, сыграем.

– Во что, в дурака?

– Только в покер, ибо я должен хоть когда-то иму научиться.

– Зачем, милый друг?

– Дак, в Амстердаме, чай тока в покер и играют, ха-ха.

– Ты спутал, милый мой, в Роттердам, а также и в Амстердам, поеду я, а не ты!

– Разумеется, но в рамках операции Инкогнито, или как вы ее назвали сами:

– Незнаю, – поедете вы, но как будто я.

– Ага-а, – Петр потер переносицу, – не помню только, когда я успел назвать это мероприятие словом, которого не знаю.

– Значит, это мне только показалось. Будем назвать ее просто Инкогнито.

– С чего начнем?

– Будем репетировать подпись. Ты умеешь как я подписываться?

– Нет.

– Ну, ничего, научишься, зато я уже умею, как ты.

– Покажи.

– Вот смотри рубль, на нем чья подпись?

Петр вгляделся.

– Не моя, – ответил он.

– Чья же еще тогда? – удивился Александр.

– Ромодановского.

– Больше никаких Ром – Рюриков.

– Это кто сказал?

– Дак, ты и сказал.

Петр опять потер лоб.

– Как бы нам не запутаться, – сказал он.

– Вер-р-на! – рявкнул Александр. – Поэтому мы и будем всегда – по крайней мере очень часто – находиться в разных местах. Подпиши свое согласие.

– Что это? – удивился Петр.

– Кровь.

– Чья?

– Моя.

Петр добавил своей, и они выпили эту смесь, разбавив ее для обеззараживая самогоном.

– Вкусно? – спросил Алекс.

– Очень вкусно, – ответил Петр.

– Ты говоришь, как чукча, отведав загнанного оленя.

– Я чукча?

– Да.

– Да я тя сейчас вот этой саблей зарублю, как поросенка.

– Давай, – и Ал тоже вынул шпагу, – я уже умею фехтовать.

– Как кто?

– Как черный крылатый дракон кесаря – хересаря Федьки Ромы.

– Ты хочешь иметь такой же герб? – спросил Петр, и тут же сам ответил: – Это невозможно.

– Почему?

– И знаешь почему? Такой же нельзя, лучше не придумаешь, а хуже нет смысла.

– Хорошо, я подумаю, ибо мой герб – это твой герб.

– Черный дракон на красном поле?

– Какое поле – это не важно, лишь бы он умел летать.

– Верно замечено, главное, чтобы был с крыльями.

– И с двумя головами.

– Разумеется. А с другой стороны: что это значит?

– Все будут думать, что ты там, а я-то, как только нам известно, буду здесь.

– Вот если бы кто умел писать здесь, поэты какие-нибудь, они бы может и могли поверить, что такие вещи возможны в нашем лесу, а нам это недоступно.

Петр спросил, есть ли еще какие-нибудь новости.

– В этом мире? – ответил Алекс.

– Что-с? Впрочем, да, есть одна или две.

– Что это значит, одна или две? Новостей может или одна, или две. Неужели бывает так, как ты поведал?