Эстафета. Кто следующий?

Анатолий Сахоненко

Эстафета. Кто следующий?

Следователь

Третий полицейский участок городского управления внутренних дел, сегодня, как и во все предыдущие дни, жил своей привычной жизнью. Звонили телефоны, гудели компьютеры, хлопали двери. Составлялись доклады и отчёты, выписывались ордера и постановления. Изредка раздавался металлический лязг открываемого сейфа – в оружейной выдавалось табельное оружие. В дежурной части, нехотя, но с чувством неизбежности происходящего, принимались заявления от граждан.

День первый.

Следователь Пётр Сергеевич Л. сидел у себя в кабинете, в очередной раз предаваясь меланхоличным размышлениям – закрывать ли дело и отправлять его в суд, или прислушаться к своему внутреннему голосу, который подсказывал, что не все ещё обстоятельства выявлены надлежащим образом. Такая дилемма, в самом конце расследования, вставала неизменно – вроде всё раскрыто, доказательства собраны, и начальство давит, устанавливая жёсткие временные рамки для передачи дела по инстанции, но червячок сомнения неумолимо подтачивал фундамент его благополучного завершения. Вот и сейчас, он уже завязывал тесёмочки на папке, когда вдруг неожиданно и очень раздражающе прозвенел телефон. Он, запланировав выпить чашку кофе в тишине и одиночестве, обречённо выругался – утренние звонки были делом обыденным, повседневным, но неприятными от этого, меньше, не становились. Как правило, они несли с собой необходимость куда-то ехать, идти к руководству на «разбор полётов», готовить срочный доклад или выполнять надоевшую должностную рутину. Мысленно досчитав до семи – эта, взятая им на вооружение, тактика позволяла определить – срочный звонок или нет, он протянул руку и снял трубку.

– Пётр Сергеевич, доброе утро. У нас вызов, на Ср. Морскую. Опергруппа уже работает – «любила дежурка подпортить начинающийся день!»

– А что там? Криминалисты уже выехали?

– Нет, Вас ждут. Там труп, не насильственный как будто. Криминалистам что передать? Вы с ними?

– Да, выхожу – с надеждой отсидеться в кабинете пришлось расстаться. Он вообще, в преддверии скорого выхода на пенсию, всё чаще ловил себя на этом желании – доработать без беготни, суеты и бесконечных выездов в адреса. Старенький портфель, подаренный когда-то женой, в связи с повышением по службе, и ставший ему верным спутником, как всегда был наготове.

Приехав на место, он увидел невзрачный, ещё советской постройки дом, где до сих пор сохранились коммунальные квартиры. Весь его внешний вид, словно намекал – «ничего хорошего не жди!» Кое-где посыпавшаяся штукатурка обнажала отсыревшие, в тёмных подтёках, плиты. Поржавевшая, в рыжих подпалинах крыша, бессчётное количество раз обожжённая солнцем и умытая дождями, щерилась в небо стволами антенн. Окна, одетые в современный стеклопакет, находились в большинстве, но попадались и старые, деревянные рамы. Скамейки, палисадник – всё как у любого похожего дома. Единственным украшением, немного отличавшим его от собратьев, было масштабное граффити, нанесённое на брандмауэр. Он на мгновение задержался – посмотреть, что там изображено: брутальный мужчина, в костюме и шляпе с широкими полями, типичный гангстер, держащий в одной руке бокал, а другой, прижимающий к себе красотку в длинном, вечернем платье. Та же, гипнотизировала его глаза томным, масленым взглядом, но в её руке, отведённой назад, грозно притаился миниатюрный, дамский револьвер. На фоне серого, хмурого заката угадывались очертания автомобиля – было понятно: уедет кто-то один. Композиция была выполнена в мрачных, чёрно-белых тонах, присущих модному стилю в искусстве и кинематографе, – он попробовал, но не смог вспомнить его название.

Возле парадной, укрываясь под козырьком от нудной мороси, такой обычной в это время года, их уже ждал районный участковый. Скривившись в сторону лифта, он повёл их по лестнице в квартиру на пятом этаже, где было обнаружено тело.

– Лифтам здесь, я бы доверять не стал. Сколько не ремонтировали, а они всё ломаются! – молодой лейтенант смущённо оправдывался, что приходиться подниматься пешком.

Войдя в квартиру, он застал картину совсем не соответствующую ожиданиям – никакой суеты, сопровождающей осмотр места происшествия или опрос свидетелей, не наблюдалось. Оперативники, приехавшие на вызов, развалились – один в кресле, другой на стуле, и пялились в свои телефоны. Судмедэксперт, сидя за столом и ни на что не отвлекаясь, заполнял бланки, быстро бегая авторучкой по бумаге. Один из оперативников, толковый малый по имени Глеб, близко знакомый ему по службе, встал с кресла и, потянувшись так, что звонко хрустнули суставы, стал докладывать.

– Приветствую! Прибыли по вызову, около часа назад. Позвонили, постучали. Пришлось вскрывать – минут двадцать слесаря из ЖЭКа ждали. Провели осмотр, ничего интересного, эпизод не криминальный. Сто процентов самоубийство. Каких-либо других версий рассматривать не приходится. Дверь была заперта на внутренний замок, посторонних никого нет. Окна закрыты, да и этаж, всё же, не первый. Предварительно, судя по положению тела – покойный, лёжа на диване, направил пистолет в область сердца и нанёс себе ранение, ставшее смертельным. Оружие, после выстрела, отскочило на пол, где мы его и нашли. Вот и Валентин Палыч, тоже склоняется к этой версии – Глеб, понимая, что своими выводами неуклюже влез в полномочия следователя, кивнул в сторону медэксперта.

Тот на секунду оторвался от своей писанины и махнул рукой в подтверждение: «что да, ничего заслуживающего внимания» – Всё так и есть. Прижал пистолет к груди и выстрелил. Смерть наступила мгновенно!

– Также, на столе, обнаружена предсмертная записка! – оперативник протянул ему, сложенный пополам, лист бумаги.

– Хорошо, спасибо. А личность погибшего? – он на секунду развернул лист, но потом, передумав, убрал его в портфель.

– Да, в бюро, на полке, найден паспорт на имя Сергея Ивановича С. Визуальное сходство с фотографией в паспорте полное. Регистрация по этому адресу. Рядом лежало разрешение на оружие. Наградное! – Глеб почему-то отвёл взгляд в сторону – Он из наших. В отставке.

– Ну вот. А ты говоришь ничего интересного! От кого поступил вызов?

– От соседа из квартиры напротив. Возвращался с прогулки, услышал выстрел. Говорит – испугался, зашёл к себе и сразу в «02» позвонил. Мы его пока домой отправили. Позвать?

– Нет, не надо. Позже сам зайду! – он решил всё же оглядеться для начала.

Комната, в которой они находились, служила для хозяина основным местом обитания. Обставлялась она, видимо, в давние времена – вся мебель была громоздкая и основательная, не лишённая претенциозности, но кое-где уже потёртая, поцарапанная и требующая ремонта. Угол у входа полностью занимал огромный гардеробный шкаф, вдоль одной из стен располагался сервант, а напротив него диван-раскладушка, находящийся сейчас в разложенном положении, с неубранным постельным бельём. Между сервантом и диваном, посередине комнаты, стоял большой, круглый стол. На столе, не застеленном никакой скатертью и покрытым изрядным слоем пыли, находился открытый, но выключенный ноутбук, лежали блокнот, с замусоленными страницами и заложенным в нём огрызком карандаша, и старенький, ещё кнопочный мобильник. Здесь же, одна на одной, стояли грязные тарелки и белая кофейная чашка, тоже не мытая. Присутствовал в комнате и телевизор, на тумбочке, возле окна. Окно же было завешено плотными, тёмными шторами, мало пропускавшими дневной свет. Уже упомянутое бюро, с открытыми ящичками, завершало обстановку.

На диване лежал сам, теперь уже бывший, хозяин. На нём был надет домашний халат, подвязанный поясом, ноги же, торчавшие из под халата, были голые: ни носков, ни тапок. Левая рука покойного была вытянута вдоль тела, правая, которой он держал пистолет, безвольно откинулась с дивана на пол. Орудие самоубийства лежало тут же, на ковре. Вся сложившаяся картина говорила о том, что человек принял добровольное решение уйти из жизни. Поза его была спокойна и расслаблена. Вот только лицо вносило явный диссонанс в это предположение. Выражение на нём, даже сквозь посмертные судороги, прямо кричало о невероятном страдании, о мучениях, перенесённых перед смертью. Складывалось ощущение, что несчастный, долгое время, был угнетаем каким-то неизлечимым недугом, приносившим ему жестокие боли.

Он прошёлся по комнате. Ковровое покрытие, с островками проплешин и обтрёпанное по краям, хотя всё ещё достаточно толстое, заглушало шаги. Стены были обклеены давно не менянными, бумажными обоями, когда-то яркими и имевшими презентабельный вид, но со временем выцветшими и потерявшими остатки свежести. Везде, на всех предметах, лежала пыль. Стекло в серванте было заляпано отпечатками пальцев, книги не стояли упорядоченно – корешками наружу, а были навалены вповалку, как попало. Пол тоже не отличался чистотой – кое-где валялись обрывки бумаги, нитки, а под столом и хлебные крошки. Липкое пятно на одном из стульев – видимо, что-то пролили, а вытереть, так и не удосужились. Уборка здесь явно была не в почёте. Но вот пустых бутылок, из-под алкоголя, традиционных спутников таких жилищ, он нигде не увидел.

– Послушай – он опять обратился к Глебу – А бутылок то нет…вы на кухне смотрели?

Тот понял его сразу, с полуслова – Нет, на кухне тоже нет. Я думаю, он не был алкоголиком!

– Да? Интересно, кем же он был…А жена, дети? Есть кто-то?

– Вроде, как нет. Это со слов соседа, да и в паспорте отметок нет! Но и так…по всему видно, что он один жил. Но будем ещё уточнять – оперативник, помявшись, спросил – Пётр Сергеевич, мы тогда поедем? У нас летучка скоро.

– Да, конечно, забирайте ноутбук и телефон, отдадите технарям в отделе, пусть покопаются. Поезжайте. Дальше их дело! – он кивнул на криминалистов, которые деловито раскладывали свои инструменты, приняв эстафету у опергруппы – А я на кухню загляну, и к соседу.

Он вышел из комнаты. В полутёмной прихожей, освещаемой лишь тусклым бра, одна лампа у которого перегорела, а пластмассовый плафон оплавился, всё говорило о том, что покойный действительно жил один – настенную вешалку украшало лишь мужское пальто, да старая ветровка, а на обувной полке приютились расхлябанные кроссовки и ботинки, стоптанные и со стёртыми подошвами. И вешалка и полка тоже находились в состоянии близком к аварийному – вешалка, из-за вылетевшего крепления, покосилась набок и посередине не хватало пары крючков, а расшатанная, хлипкая полка была забрызгана уличной грязью, уже присохшей, но так и не дождавшейся тряпки. На коврике у входа скрипел под ногами песок. Он наклонился и тщательно осмотрел обувь – ни на ботинках, ни на кроссовках не было видно каких-либо следов недавнего пребывания на улице, что при дождливой погоде, стоявшей несколько последних дней, обнаружилось бы сразу. Он поочередно засунул руку в оба ботинка – абсолютно сухие стельки, никакой влажности внутри – «Да, определённо, хозяин не выходил минимум несколько дней!»

Мельком, не рассчитывая увидеть там ничего, что могло бы дополнить сложившееся мнение, заглянув на кухню, он направился к выходу из квартиры – протокол был обязателен и требовал личной встречи с единственным свидетелем. Однако, уже подойдя к двери, он резко повернул обратно, и теперь уже зашёл на кухню полностью.

На полу, под мойкой, находился предмет, привлекший его внимание. Там, как это обычно бывает в доме, где есть животное, стояла миска с молоком. Второй посудины, для корма, почему-то не было. Молока в миске осталось ровно наполовину. Он наклонился и, поднеся её к носу, принюхался – молоко, судя по запаху, было свежее, не скисшее. Покрутив головой, он ещё раз оглядел всю кухню – при всей способности быть незаметной, кошка, всё же, не призрак. Спрятаться она нигде не могла, оснащение здесь было поистине спартанским – холодильник, газовая плита, да стол, с встроенным в него, шкафчиком. И повсюду симптомы полной апатии и пренебрежения: на плите следы пригоревшего жира и остатки убежавшего кофе, створка у сушилки болтается на одной петле, а раковина наполнена грязной посудой. Стульев не наблюдалось – как он догадался, их унесли в комнату оперативники. Он открыл холодильник – на фоне явного запустения прямо таки бросились в глаза три литровых пакета с молоком. Ещё один, открытый, стоял сбоку в дверце. «Кошка, кошка!» – не осталось никаких сомнений. Для собственного спокойствия он заглянул и в шкафчик: тарелки, чашки, какие-то ёмкости для хранения круп, пара кастрюль с почерневшим дном, сковорода с отломанной ручкой – одним словом, весь тот хлам, который почти не используется, но методично копится и никогда не выбрасывается. Так и пылится годами, в надежде дождаться своего часа и быть извлечённым на белый свет. Внутренности шкафчика, как и остальные вещи в доме, несли на себе печать времени и неухоженности. Кошка, конечно, могла туда забраться, но только если бы умела открывать лапой дверцы. «Не за холодильник же она залезла» – глупо, но он всё же проверил и там.

Остановившись перед соседской дверью и уже собираясь постучаться, он услышал удаляющиеся шаги и обрывки фраз – Глеб и его напарник спускались вниз. Он, не тратя время на раздумья – как отнесутся к такому странному вопросу, подошёл к перилам и, наклонившись в пролёт, громко, чтобы они услышали, спросил:

– Глеб, подождите! Вы когда квартиру осматривали, кошку не видели?

Шаги на лестнице прекратились, разговор оборвался, и на мгновение повисла пауза, видимо там не сразу сообразили, о чём речь:

– Пётр Сергеевич, извините, не расслышал! Кошку? – он представил, как парни удивлённо переглядываются – «совсем старый рехнулся». Он знал, что о нём, среди коллег, устоялось мнение – «немного не в себе», связываемое с его возрастом и предпенсионным состоянием.

– Да, там на кухне миска с молоком на полу. Значит и кошка должна быть. Не обратили внимание?

– Нет, Пётр Сергеевич, кошки не было!

– А не могла она мимо вас проскочить, когда вы дверь открывали? – он рискнул позанудствовать: существование кошки, при наличии миски с молоком, казалось абсолютно логичным.

– Нет, точно не было. Мы заходили все вместе, кто-нибудь, да заметил бы!

– Ладно, извините, что задержал! – всё-таки непонятно: по всем признакам в доме имелось животное, но значения этому, никто, почему-то, не придал!

Беседа с жильцом, из квартиры напротив, который и вызвал полицию, услышав громкий хлопок похожий на выстрел, ничего нового не дала. Всю эту информацию следователь уже знал – погибший жил уединённо, тихо, никто к нему не приходил, с соседями отношений не поддерживал, только здоровался, встречаясь на лестнице. Из дома выходил редко, в основном, когда нужны были продукты. Кем и где он раньше работал, есть ли у него дети – сосед тоже не знал. Но, судя по всему, был совсем одинок. До приезда полиции из квартиры никто не выходил – «Я выгуливал собаку и уже поднимался к себе, когда это произошло, а после вызова наблюдал в глазок». На вопрос – были ли у погибшего домашние животные, сосед сразу отрицательно замотал головой, словно сама мысль, допускающая это, являлась полной нелепостью – «Сергей Иванович о себе то, не мог позаботиться, вид у него запущенный, брюки мятые, обувь нечищеная, дома, в прихожей свет не горит, всё старое, ломаное». Был он у него, за всё время их знакомства, всего несколько раз, и то совершенно случайно и недолго, и никаких кошек-собак не заметил.

Поблагодарив соседа за бдительность, и предупредив, что его вызовут в управление для соблюдения формальностей, он снова отправился на место происшествия. Там его с нетерпением ждали санитары, которым была нужна только его отмашка, чтобы забрать тело. Получив её, они ретиво взялись за дело: нисколько не церемонясь, стали упаковывать покойного в пластиковый мешок, подчёркнуто весело поторапливая и подбадривая друг друга – «Ну, руку то ему выверни, не стесняйся – видишь не пролезает, цепляется как, не хочет с жилплощади съезжать». В конце концов, применив грубую физическую силу, перевернув туда-сюда раза три, они впихнули-таки его в мешок. Криминалисты, сделав всё необходимое в подобных случаях, тоже уже скучали: эпизод действительно, с точки зрения их науки, был неинтересным – без всяких сомнений самоубийство. А вот у него, что-то внутри свербило и не давало возможности согласиться с тем, что дело это заурядное. Если на первый взгляд, то выходило всё очень просто – человек, не имея ни семьи, ни детей, устав от одиночества и пустоты, его окружающей, чувствуя отсутствие перспектив, взял и свёл счёты с жизнью. Вот так! И нечего здесь что-то выдумывать! Но сопоставление фактов и наблюдений говорило ему про другое – их бывший коллега далеко не стар: он хоть и на пенсии, но вышел не по возрасту, а по выслуге лет, как сотрудник органов; не был подвержен алкоголизму, что не редко сопутствует одиноким людям, не способным найти себе занятие. Здесь не та ситуация! Мог ещё, и пожить, и отношения с кем-то наладить! Нужно конечно узнать, не болел ли он чем-то серьёзным, – и возможно, устав бороться с недугом, предпочёл такой исход? По приезду в управление, сразу нужно будет отправить запрос в районную поликлинику. Но даже при таком раскладе, – если человек обдумывает самоубийство, готовится к нему, разве он не позаботится о том, что бы пристроить своего питомца в чьи-то руки? Не выходила, эта чёртова миска с молоком у него из головы…

Отпустив криминалистов, он решил снова пройтись по квартире. Иногда он так делал – отправив всех, оставался один, погружаясь в атмосферу места. Надеялся, что в тишине, когда никто не отвлекает, не крутится под ногами, ему откроются новые обстоятельства и подсказки, способные привести к пониманию произошедшего. Что наедине с самим собой, сможет посмотреть на событие под другим углом. И зачастую ему это удавалось! Стоя рядом с постелью, на которой ещё сохранился отпечаток человеческого тела, он пытался увидеть что-то, что может быть пропустил при первом осмотре комнаты. Некий таинственный знак! Но комната хранила молчание, не выдавая своих секретов. Ему вдруг подумалось – «наверное, зря я ищу какую-то загадку и на самом деле это обычный суицид потерявшего смыслы и цели человека, без всяких подводных камней».

Он подошёл к окну и распахнул тяжёлые, светонепроницаемые шторы – вдруг при дневном свете что-то изменится? На подоконнике лежала большая, формата А4, толстая тетрадь. Больше там ничего не было, что, при общей захламлённости, выглядело даже необычно.

В этот момент, откуда-то со стороны прихожей, послышался звук, отдалённо напоминающий шлепок по твёрдой поверхности – негромкий, но достаточно чёткий. Быстро взяв тетрадь и положив её в портфель, он вышел в коридор. Визуально, здесь ничего не изменилось, но вот дверь на кухню была теперь приоткрыта, совсем немного, в щель толщиной с руку. На кухню уже вернулись стулья, вероятно, кто-то из приезжавших на выезд занёс их обратно. Он медленно опустился на ближайший стул, придерживаясь за край стола, и еле слышно, одними губами, чертыхнулся. Взгляд его был прикован к миске, по-прежнему стоявшей под мойкой. Только молока там больше не было! Вдруг он почувствовал лёгкий холодок, пробежавшей у него по спине, странное волнение – предвестие будущих неприятностей. Какое-то гадкое, тревожное состояние, самое плохое в котором, что не понимаешь предмет угрозы, и то, откуда она может исходить. Но стряхнув оцепенение, он незамедлительно овладел собой – в его профессиональной деятельности ситуации встречались разные, и мистики тоже хватало. Он, с удовлетворением от подтвердившейся гипотезы, подумал – «Всё-таки она где-то здесь, просто испугалась, забралась куда-то – столько чужого народу в доме. А как все ушли, вот она за молоком и пришла».

Решив, что тратить время на поиски больше не будет, он достал из холодильника открытый пакет молока, наклонился и щедро наполнил миску – «Посмотрим, насколько тебя хватит!»

Ещё не успев выпрямиться, он услышал тихий звук у себя за спиной. Словно что-то, почти невесомое, мягко приземлилось на пол. Он обернулся, и редкая улыбка, невольно, засветилась на его лице – кошка, хитрая и коварная, как он сам себе уже придумал, превратилась в маленького, чёрного котёнка, сидевшего прямо в центре кухни. Котёнок был совсем крохотный – большими, чуть замутнёнными глазами он смотрел, то на незнакомца, распоряжающегося в его доме, то в сторону молока. Но взгляд его выражал не испуг, а только любопытство, так присущее кошкам в юном возрасте, да, пожалуй, ещё нетерпение. Следователь, не сомневаясь ни секунды, в чём состоит желание малыша, отодвинулся ближе к окну, давая ему проход. Тот же, на удивление шустро, немного косолапя, устремился под мойку, и сразу начал жадно лакать содержимое. Да так активно, что капельки молока разлетались по сторонам, попадая на стены и пол. Ещё не расставшись с умильным настроением, он удивлённо подумал – «Какой же ты прожорливый, однако. Ну ладно, спишем это на волнение, которое тебе пришлось пережить сегодня!» Затем, задумчиво оглядевшись, он пришёл к выводу, что непонятно откуда тот появился, и где вообще прятался. Но сконцентрироваться на выяснении этой загадки, не дала задача более насущная, требующая безотлагательного решения – куда теперь девать это беззащитное, симпатичное существо?

Оставив своего юного подопечного наслаждаться любимой вкуснятиной, он решил опять посетить небезучастного, к остальным жильцам дома, соседа. Может, удастся пристроить котёнка к нему.

– Ещё раз прошу прощения за беспокойство! Там, как выяснилось, у погибшего живёт котёнок, совсем крошечный, не знаю даже, сколько ему…месяца два-три, не больше. Если бы вы смогли его приютить, то было бы просто здорово! Как близких найдём, – заберут, я думаю. А пока, не знаю, куда его деть! – он, в который раз, перейдя лестничную площадку, обратился к соседу с такой вот эксцентричной просьбой, сопровождая её, для убедительности, дружеским рукопожатием.

– Котёнок? У Сергея Ивановича? Очень странно…Если только он недавно завёл! Никого ведь не было, никогда! – тот, всем своим видом показывал, что словам следователя верит с трудом.

– Да он малютка совсем! Сергей Иванович и не выводил его никуда из-за возраста! Поэтому и не видели! А так он симпатяга просто! И тихий, незаметный! Хлопот с ним минимум! – включился следовательский фирменный стиль – ошеломить оппонента аргументами и доводами, подводя его к необходимому признанию.

Но этот оппонент оказался «крепким орешком». Посокрушавшись, весьма искренне, на невозможность помочь, сославшись на собаку, он твёрдым образом отказался, посоветовав или пройтись по другим жильцам, или обратиться в приют для животных.

«Действительно, отвезти тебя в приют что ли?» – он, вернувшись в квартиру, обнаружил котёнка всё там же, на кухне. Насытившись, тот, доверчиво и жалобно смотрел на следователя, как будто чувствовал, что решается его участь. Миска опять была пуста. Он присел рядом с котёнком – «У тебя всегда такой хороший аппетит? Или очень любишь молоко?» – плавным, чтобы не спугнуть, движением протянув руку, он аккуратно погладил его по голове. Последовавшее за этим громкое, довольное мурчанье, – когда внутри у кошки раздаётся хрумкающий, невероятно приятный для слуха, звук, решило всё дело – «поживёшь немного у меня, никто против не будет, я живу один». Позже, выходя из парадной, он бережно, стараясь сильно не трясти, держал в руках коробку из под обуви, найденную в кладовке. Портфель, прижатый локтем, поместился у него подмышкой. Забрать из холодильника молоко, рук уже не хватило.

Дома он выпустил узника на свободу и, открыв двери в туалет, в ванную комнату и кухню, предоставил тому возможность знакомиться с новым местом обитания. Квартира у него была небольшая, по странному совпадению тоже однокомнатная, как и та, из которой они только что приехали. Из мебели ничего лишнего, – ничего, что не заключало бы в себе какой-либо функционал. Никаких старомодных бюро, никаких допотопных сервантов. Спал он, правда, на похожем раздвижном диване. Но на этом все сравнения заканчивались – ломаных вещей, принципиально, в доме не держал, а за чистотой и порядком следил пунктуально. Семейная жизнь его, по трагическим обстоятельствам, закончилась рано – он был женат, но жена, много лет назад, погибла в авиакатастрофе. История была резонансная, много было тогда сломано копий во время поиска виновных. С тех пор он так никого и не нашёл, не встретил ту, которая смогла бы, хоть отчасти, заменить погибшую супругу. Поначалу он очень болезненно переживал утрату, не мог прийти в себя, найти себе место, а потом как-то втянулся в холостяцкий быт, погрузился с головой в работу. Ну а дети…детей они завести так и не успели. Мама его очень переживала, расстраивалась, что не с кем понянчиться, хотя её поддержка сильно помогла в первые месяцы, когда он совсем потерялся – оставалась у него ночевать, готовила, всё пыталась его как-то отвлечь, вернуть к жизни. Надо отдать должное – при всём желании иметь внуков, она весьма деликатно отнеслась к его личной жизни, точнее к её отсутствию, и не настаивала на новых отношениях. Видимо понимала, что жена была для него той единственной, с кем он мог разделить радости и невзгоды. Вот и проживал он свои дни с болью и горечью, что так в его судьбе всё сложилось. А в последние годы, особенно после того, как ушла мама, не спасала и работа, – он устал от жестокости и грязи ей сопутствующих, и осталась одна лишь боль, обострявшаяся в памятные дни. В дни рожденья, знакомства, свадьбы и в день её смерти – тогда он выбирался на кладбище и подолгу сидел на скамеечке, возле скромного памятника. На горизонте уже маячила пенсия, он вроде ждал её, торопил, а как будет жить, чем займётся – даже не представлял.