Бессмертный феникс

– У вас будет то, чего нет у других, – голос отца прозвучал гордо, – время. Возможно, ты, Доусон, или ты, Нора, будете руководить целой страной. Разве это не замечательно?

– Нет, – ответила только я, видя, что брат задумался. – Доусон?

– В том, что нам только что сказали есть смысл, Нора.

– Нет! В этом нет никакого смысла! Мы с тобой лишь удачный эксперимент. Не более. Кстати, если об этом речь, то сколько было неудачных экспериментов до нас?

Ни мама, ни папа не ответили на этот вопрос, но он и не потребовался. Много. Очень и очень много.

– Нора, не будь так категорична. Ты пока не понимаешь, какой это шанс. Но со временем поймешь и будешь благодарна за эту возможность.

– Да не нужно мне это ваше бессмертие! – с этими словами я встала с дивана и выбежала из гостиной, направившись в собственную комнату на третьем этаже, где остановилась, тяжело задышав и ощущая, как сдавливает грудь.

Смешанные чувства терзали меня – гнев, обида и страх. Я без понятия, что делать, как реагировать на всё это. Моё сердце заболело от предательства и лжи.

Мой взгляд зацепился за фотографии, развешанные на специальном стенде. На одной из них я с родителями счастливая ем сладкую вату, на другом сижу верхом на Доусоне, представляя его своей лошадью. Мне тогда было пять, а ему шесть. На третьем фото я стою одна на фоне океана позади и вижу в своих глазах страх от того, что не знаю, когда придет следующая волна. Меня может смыть в любой момент.

Вот и сейчас, будто волна сбила меня с ног, и я оказалась под водой, не в силах сделать вдох.

Всё ложь. Они нам врали.

Особенные! Я начинаю истерически смеяться из-за этого слова. Кто спросил меня о том, хочу ли я быть этой особенной? Не нужна мне эта особенность! И не нужно бессмертие! Я хочу быть обычной…

Тогда я начала громить комнату, чтобы вымести свою злобу. Это был единственный порыв и проявление слабости, которую я себе позволила. После я не спала до утра, обдумывая слова родителей ещё раз и вспоминая слова миссис Леклер. Оказывается, я узнала об этом раньше всех, когда женщина в тот раз в кабинете случайно обмолвилась об этом. Позже я рассказала Вэйл, и мы вместе старались найти какую-нибудь информацию, но нам ничего не удалось.

По возвращению в школу, я увидела в глазах остальных то, что и боялась. Высокомерие, которое и так присутствовало у большинства, надменность по отношению к учителям и остальным людям, работающих в учебном заведении, и радость. Да, в их глазах была радость, даже у вечно хмурого Рована я впервые увидела улыбку на лице. Кажется, только я была недовольной из-за полученной информации. Вэйл же была… ошарашена. Помню, её округлившееся глаза и то, как она обняла меня, сказав, что она в шоке.

Именно тогда мы окончательно отдалились с Доусоном, потому что наши дальнейшие взгляды на жизнь были разные.

Именно тогда я и поняла, что мне не получится сбежать, как бы не пыталась. Родители не заберут обратно. Я останусь здесь до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один, то есть ещё два года, а дальше… дальше всех нас распределят. И уверяю вас, что мне уготовано далеко не первое место среди всех, если только с конца, потому что миссис Леклер не позволит. Да и не стремлюсь я.

Это было шесть лет назад, и я надеялась, что время исправит, образумит хотя бы большинство, но ничего не изменилось.

Я спустилась на первый этаж и перешла из этого крыла здания в западное, потому что первый урок уже начнется через десять минут. Несмотря на мой буйный характер в детстве, я никогда не имела привычку опаздывать.

«Опоздание – это дурной тон, Нора. Даже если ты заставишь собеседника ждать лишнюю минуту, его дальнейшее впечатление о тебе может испортится», – вот, что говорила мне мама, поэтому я никогда и никуда не опаздывала.

Коридоры нашей школы действительно впечатляют. Первое время я забывалась и отвлеклась таким образом от плохих мыслей, просто гуляя по ним и чувствуя, как в душе зарождается спокойствие.

Плитка на полу давно отреставрирована, поэтому видны потертости и шероховатости. Потолки такие высокие, что мне пришлось бы полностью задрать голову к верху, чтобы взглянуть на величественные фрески. Они есть не везде, но где присутствуют, то каждый раз вызывают во мне сумбурные чувства. Массивные колонны украшают вход в кабинеты, а гигантские картины на стенах напоминают о том, насколько бывают бесчеловечными люди, потому что в основном на них изображены только сражения, насилие и смерть.

Я зашла в кабинет, который уже наполовину заполнен людьми и заметила Вэйл, сидящую на своем обычном месте, поэтому направилась прямиком к ней.

Ещё пять минут до начала. Отлично.

– Привет, – поздоровались мы с ней в унисон, и это вызвало у меня короткую и едва уловимую улыбку. Так происходит достаточно часто.

Я присела и достала из темно-коричневой наплечной сумки тетрадь и ручку со своими инициалами.

– Что сегодня будешь делать после всех занятий? Не хочешь сходить на вечеринку к озеру?

– Ты знаешь, Вэйл, что я такое не люблю.

Тем более к озеру. Она продолжает меня туда звать.

Так как подросткам нужно как-то развлекаться и отвлекаться от учебы, то вечеринки разрешены. Когда руководство уверено, что с детьми не случится ничего страшного, а максимум – будет похмелье с утра, то дела обстоят с этим намного проще, чем в других учебных заведениях. Наверное. Откуда мне знать, если я до этого училась только на дому?

– Возможно, ты решила изменить свое мнение и сходишь хоть раз, Нора.

– Я там уже была единожды. Помнишь?

Подруга поджала губы и выдала кивок, а я отмахнулась от тех воспоминаний. Не хочу об этом думать.

– Если передумаешь, то я буду у себя в комнате до половины девятого.

Я взглянула на неё и выдала кивок.

Вэйл на год старше меня, то есть ровесница брата. Несмотря на то, что возраст всех здесь отличается с разницей в четыре года, то мы учимся в одних и тех же классах, только их несколько. Почему так сделано? На это есть несколько причин.

Первая, чтобы программа у всех была одинаковая и не получилось так, что одни это проходили три года назад, а другие только начали.

Вторая, всем нам специально выделят места, чтобы в первые четырнадцать лет после окончания школы у людей не было никаких подозрений, что все мы одного возраста. Почему четырнадцать? Об этом позже.

Третья, мы должны отличаться. Не знаю, что это до конца значит, но именно так нам и объясняли.

Если бы тогда Вэйл не отдала мне браслет, то, наверное, мы бы с ней никогда не подружились. Она не то, что противоположность мне, скорее, мы даже похожи, но наши круги общения отличались. Она – общалась с другими и общается, а я же… не считая Доусона, я всегда была сама по себе. Сначала брат был моей соединяющей нитью с внешним миром, после ей стала Вэйл. Нет, я не замкнутая, но просто не вижу смысла в общении с другими…

Вэйл – красивая. Если в детстве она и была гадким утенком, то после шестнадцати лет девушка превратилась в прекрасного лебедя. У неё длинные черные, блестящие на солнце, волосы. Шоколадного оттенка глаза, которые также меняют свой цвет в зависимости от освещения. Раньше она была пухленькой, но за то лето сбросила лишние килограммы и сейчас её тело выглядит, как у одной из модели, которая рекламирует купальники. Внешность не единственное её достоинство, помимо этого она очень умна. И нет, девушка не сидит часами над книгами. Просто учеба и новая информация дается ей достаточно легко. Я вижу, как парни смотрят на неё, как некоторым из них хватает наглости глазами раздевать её, но Вэйл не обращает на это никакого внимания. Она не испытывает стеснения, не впадает в ступор от комплиментов, ей просто… всё равно. Эта одна из многих черт, которая у нас с ней совпадает. У девушки были отношения с двумя парнями по имени Риз и Тео, но в обоих случаях они расстались по обоюдному согласию.

За минуту до появления учителя, я услышала знакомый смех и сцепила пальцы рук в замок, ожидая, когда в дверях появится Доусон. Раньше, до его знакомства с Рованом и его компанией, брат всегда ходил со мной и приходил на все занятия заранее, а не опаздывал или заходил в ногу с учителем. Теперь Доусон является обладателем тех самых дурных манер и плохого тона.

Сначала в классе появилась светловолосая и слегка кучерявая макушка брата. И это наше с ним единственное сильное внешнее отличие, не считая цвета глаз. Если у Доусона волосы белого оттенка, как у мамы, то у меня темно-каштанового, как у папы, и почти прямые до лопаток.

Доусон четко отыскал меня в толпе и выдал кивок, как это делает и всегда, когда видит меня в новый день. Я не отвечаю с момента, как мы вернулись шесть лет назад, просто сижу и продолжаю наблюдать. Хотите, называйте это высокомерием или ещё как-то, но это не так.

У него прямой нос, красивый контур губ, который очерчен, что у мужчин бывает реже, нежели у женщин, высокие скулы и добрые, всегда улыбающиеся глаза. Он выглядит мило, и это не детская милость, а та, которая привлекает большую половину женской части.

Следом за братом зашел Рован и Николас. Последний самый адекватный из всех их, не считая Доусона. Обычно в их компании присутствуют ещё двое, но сегодня они отсутствует по неизвестной мне причине. Если первый вызывает во мне хоть какие-то чувства, то на второго мне всё равно.

Рован – человек, который олицетворяет для меня почти всё самое плохое, не считая тех людей, которые вкололи мне тот препарат. Их я всё-таки ненавижу больше его.

Когда нас только привезли сюда, то мне, как и сейчас, не было ни до кого дела, как и до тринадцатилетнего мальчишки. В первый месяц я была весьма изобретательна и до пожара устроила многое, но иногда почему-то думали не на меня, а на него. На тот момент я не знала этого, но Рован бывал в кабинете директора немногим меньше меня. Как я узнала позже, то его наказали целых четыре раза за все мои проделки. Наверное, тогда мальчишка и возненавидел меня, и это было полностью взаимно.

После пожара мои ставки перешли на новый уровень, и хоть я больше не действовала в таких масштабах, но всё же была весьма эффективна. Тогда Рован впервые и перешел мне дорогу. Мы начали с ним воевать, и я даже в душе тайно надеялась, что меня за это исключат, ведь не по правилам это – юной леди драться до крови с джентльменом, как говорила одна из моих нянь. О… Ровану было мало что известно о чести и его не волновало, кто перед ним – девочка или мальчик. Мы действовали не только на физическом уровне, это, скорее… если совсем в голову ничего не приходило. Так продолжалось до тринадцати лет, а после моего возвращения я перестала давать ему сдачу, мне стало всё равно. И он быстро остыл, перегорел, а возможно, поумнел, в чем я сомневаюсь.

Сейчас ему двадцать два и в его внешности не осталось ничего от того тринадцатилетнего хилого мальчишки.

Он стал высоким, как и мой брат. Его рост достигает почти метра девяносто, и это, пожалуй, самый высокий человек в нашей школе. Обычно высокие люди – худые или близки к этому, но Рована это правило обошло стороной. Он не только широк в плечах, но и сам по себе крупный. Как однажды назвала его Вэйл – гора с мышцами. Если в детстве его внешность даже однажды показалась мне милой (возможно, в тот день у меня было что-то со зрением), то сейчас вся милость испарилась. Нос не такой прямой, возможно, из-за того, что я в детстве однажды постаралась и случайно или специально его сломала, но, к сожалению, внешность этого говнюка не портит, судя по количеству девушек, которые мечтают побывать в его постели. Глаза голубого оттенка, а волосы черные и коротко-стриженные. Когда я пересекаюсь с ним взглядами, то вижу в них только недовольство и злость, поэтому его зрачки в большинстве случаев расширены, словно он готов броситься на меня и сломать своей ручищей шею. Поначалу было сложно привыкнуть к этому его взгляду, который появился года два назад, до этого он словно и вовсе забыл о моем существовании, но сейчас у меня выработался иммунитет, поэтому мне всё равно.

Вот и сейчас Рован прослеживает за взглядом Доусона и натыкается на меня.

Мы упираемся друг в друга глазами, и я вижу вновь ту бурю, которую не понимаю.

С чего он вдруг резко воспылал ненавистью? Я полагала, что Рован потерял интерес, когда понял, что я перестала отвечать на его выпады. Два года назад я не совершала ничего такого, что могло бы его разозлить… не поджигала его комнату, не подсыпала ему в еду нечто такое, от чего его поносило бы в следующие несколько дней, не разбивала одну из его машин… ничего такого не было. Я не делала абсолютно ничего. Видимо, в его голове просто что-то замкнулось. Однако, я не испытываю страха, и Рован не старается мне сделать подлянку, как раньше. Просто кажется таким, что вот-вот взорвется.

Зрительный контакт прерывается, потому что на его шеи повисает Кейли. Его девушка, с которой он встречается около двух лет.

Ему приходится сильно опустить голову и наклониться, чтобы поцеловать её, и я отвожу взгляд, не собираясь за этим наблюдать.

Есть одна вещь, о которой я задумывалась на короткие мгновения, когда видела их вместе. Их отношения. Несмотря на то, что по Ровану сохнет большая часть девушек, учащихся здесь, и, как я упоминала выше, многие просто желают оказаться в его постели (до чего там только не доходило), но Рован не обращает на них никакого внимания. Его отношения с Кейли настолько же стабильны, как и наша учеба здесь. Я неоднократно замечала, как он проявляет заботу по отношению к ней, и это так резонирует с тем, что с ним переживала я.

Мотнула головой, чтобы больше не думать об этом.

Следом за ними зашел мистер Барлоу, наш преподаватель по политике и праву.

Это один из немногих преподавателей, который может осечь любого из нас. И за это я его уважаю, полагаю, не только я. У него иммунитет к надменным взглядам и высокомерию здешних учащихся.

Мистер Барлоу закрыл за собой дверь и подошел к своему столу, положив на него стопку бумаг. В аудитории наступила тишина, и мужчина после того, как разложил нужную информацию, обвел каждого из нас взглядом, задерживаясь на некоторых чуть дольше.

– Итак, всем доброе утро, – его голос тихий, но так как акустика здесь хорошая, то слышно отлично. Мистер Барлоу увлекается курением, что отразилось на его голосе, – сегодня будет небольшой тест. Через несколько месяцев вы заканчиваете этот класс, поэтому не ждите, что итоговый экзамен будет легким. С каждым годом программа все больше усложняется, – да, это я заметила, – поэтому считайте это проверочной. Линдси, раздай, – мистер Барлоу подозвал к себе одну из учениц и вручил те бумаги, которые недавно покоились на его столе, – на всё у вас отведено сорок минут. Если закончите раньше, то можете подойти ко мне и взять одно из заданий к следующей теме. Это дополнительный материал поможет вам в будущем.

Когда Линдси отдала нам с Вэйл наши задания, то мы их, как и обычно, сравнили. Отличаются. Мистер Барлоу никогда не дает одинаковых тестов, чтобы проверить знание каждого из нас. Он ведет у нас с… момента, как мне стукнуло двенадцать. На некоторых его занятиях в то время я писала на листе один и тот же ответ на все вопросы: «Похер». Меня вызывали к директору три раза и три раза после этого я отсиживалась в карцере.

Я взяла ручку и прокрутила её в руках, вчитываясь в вопросы.

Хочется закрыть глаза от таких вопросов. Здесь нет неправильных или правильных ответов. Мне до сих пор неизвестно, какими критериями они руководствуются, чтобы оценить нас по нашим ответам. Но предполагаю, что именно из-за ответов по всем подобным тестам и будет определено, куда именно нас определят.

Вы поддерживаете увеличение налогов для богатых, чтобы уменьшить процентные ставки по студенческим кредитам?

Конечно, я отвечу, что да, поддерживаю. Но этот ответ нежелателен, они захотят другую точку зрения с объяснением, почему не стоит увеличивать процентную ставку. Потому что правительство спонсируют богачи, такие, как мои родители. На них держится огромное количество всего того, о чем простые люди даже не подозревают. Фонды, благотворительность… всё это прикрытие и лицемерие. Нет, я не уверяю вас в том, что это затрагивает все структуры, но примерно около восьмидесяти процентов. Даже наша армия… в неё вливается бешеное количество денег и пожертвования.

Можно ли разрешить полицейским управлениям использовать военное оборудование?

Нет.

Но знаю, что я должна была выбрать ответ «да», потому что этого, как и с предыдущим ответом, хотели бы.

Должны ли осужденные обладать правом на участие в выборах?

Да.

Должно ли правительство ужесточить экологические нормы, чтобы предотвратить изменения климата?

Да. Пожалуй, это единственный вопрос, на который я отвечаю так, как от меня этого хотели бы, потому что здесь действительно согласна с ними.

Вы поддерживаете использование атомной энергии?

Нет.

Следует ли разрешать бездомным, отказавшимся от жилья, ночевать на общественной территории?

Да.

Это один из тестов, который нацелен на то, чтобы не проверить наши знания, а выяснить наше мышление. Ненавижу. Мне не нравится, когда кто-то будет пытаться попасть мне в голову и анализировать мои ответы, тем самым изучая меня. Иногда я отвечаю на подобные вопросы не глядя, просто ставя галочку в первом попавшемся окошке, чтобы они не смогли понять, о чем я думаю. Но увы и это не работает. Они как-то всё равно догадываются, что я отвечаю наугад.

Закончила через тридцать минут, поэтому спустилась к мистеру Барлоу седьмой по счету и отдала лист с ответами. Мужчина взял его и взглянул с легким прищуром, изучая, не вернулась ли я к прежней Леоноре.

Нет. Он мог бы уже давно расслабиться.

– Задание, – напомнила ему, своим обычным спокойным голосом. Получился, как приказ, но мы оба знаем, что это не так.

Я вышла после того, как получила задание и убрала к себе в сумку, оказываясь в пустом коридоре.

Мистер Барлоу всегда отпускает раньше, если всё выполнено.

Стук от моей обуви стал эхом отзываться в стенах коридора.

С Вэйл мы всегда встречаемся на улице за нашим столиком, расположенным среди других, за которыми некоторые перекусывают.

Сейчас здесь тоже пусто, поэтому я позволила себе опуститься на лавку и насладиться окружающей тишиной и пением птиц.

Некоторым не нравится одиночество. Оно их пугает, вселяет чувство беспокойства. Они боятся быть оставленными сами с собой, со своими мыслями и эмоциями. Одиночество может вызывать у них тревогу и депрессию. Они чувствуют себя уязвимыми и беспомощными, но во мне это вызывает совершенно другие чувства. Я люблю быть одна. Именно одиночество позволяет полностью погрузиться в свои мысли и насладиться моментом покоя.

Да, я определено люблю быть одна.

Глава 3

Правило номер тридцать семь: учащимся запрещено наносить макияж в учебное время.

Что это такое, спросите? Это правила нашего учебного заведения. Тоненькая книжка выдавалась каждому поступившему сюда, и он должен был прочитать и запомнить каждое из ста тридцати семи пунктов. Сколько из них я успела нарушить? Пятьдесят четыре. И это было одно из них, потому что нам запрещено по какой-то неведомой причине наносить макияж перед учебой. На свое личное свободное время оно не распространяется, поэтому обычно утром наша женская часть выглядит не во всей красе, как считают многие. Но вот вечером или на всяких родах вечеринках, которые бывает обычно раз в два или три месяца, некоторых можно совсем не узнать.

За нарушение этого правила мне делали лишь выговор. Дважды. Даже не отправляли в карцер, поэтому оно не такое и важное.

– … мисс Эсмонд, вы слышали мой вопрос? – я перестала крутить ручку в пальцах и взглянула на мистера Форга. Еще одного нашего преподавателя, который преподает философию и все её аспекты.

– Да. Вы спросили, как, по моему мнению, воспримет общество новость о том, когда узнает, что среди них есть бессмертные.

– Верно, – мужчине уже за восемьдесят, и он вряд ли застанет этот момент. – Так как же, мисс Эсмонд?

Внимание в аудитории обратилось к нам с Вэйл, потому что мы вновь сидим вместе, и я кожей почувствовала, как разные взгляды уперлись в меня и подругу. Ей некомфортно, поняла по дернувшийся ноге под столом, а мне всё равно.

Как? Он действительно хочет знать мою правду?

Правительство собирается сообщить новость о том, что среди нас есть бессмертные через четырнадцать лет и двадцать пять дней, не считая сегодняшнего. Почему именно эта дата? Без понятия. Наверное, из-за их каких-то расчетов.

Что бы вы почувствовали, когда узнали о бессмертие некоторых других людей? Неверие? Удивление? Зависть? А если среди них окажется кто-то из ваших знакомых? Порадуйтесь за него или будете задаваться вопросом, почему именно он? А если вам скажут, что среди миллионов выбрали только три сотни избранных и более это число не увеличится? Злость? Хотели бы вы оказаться в числе этих людей? Или захотели бы… проверить их бессмертие, убив?

Предположу, что одна из причин, почему не говорится об этом сейчас – ради нашей безопасности. Да, нас охраняют, но не как бессмертных, а скорее, как богатых наследников. Когда мы станем взрослее, то перестанем стареть после тридцати пяти лет (как ранее нам объяснили, то именно этот биологический возраст ученые смогли сохранить), а это нужно будет как-то объяснить, поэтому людям будет рассказана малая её часть. Наше бессмертие решат проверить, попробуют убить и точно не один раз. Они не будут в курсе всех особенностей нашего бессмертия. Вместе с этой новостью через несколько недель правительство собирается обнародовать другую, которая отвлечет людей и это поколение вскоре позабудет о нас, а новое будет расти вместе с нами и привыкнет.

Они скажут, что лекарство от рака найдено. Потому что по статистике именно от рака умирает большинство людей. Я открою тайну, но оно найдено уже давно, если быть точной, то восемь лет назад, но не говорят об этом лишь по одной простой причине. Деньги. В лечения, изучения и благотворительность люди вкладывают такое количество валюты, что уже давно можно было бы каждому жителю планеты обеспечить беззаботное существование.

Когда люди узнают, что наконец-то лекарство нашлось, то им будет всё равно на какую-то кучку бессмертных, потому что они смогут спасти свои жизни и жизнь близких людей.

Да, конечно, останутся те, кто не забудет и постараются что-то изменить, но их окажется слишком мало.

Отвечая на вопрос мистера Форга, скажу, что нас будут ненавидеть, презирать и восхищаться. Большинство захотят быть на нашем месте и лишь меньшинство подумают, как я. Что это самое настоящее… дерьмо.

Вслух я этого не сказала, потому что уже как шесть лет сдерживаю свои такие порывы, зная, что ни к чему они не приведут, вернее, только к карцеру, а там мне больше бывать не хочется.

– Сначала поднимется паника, – начала говорить то, что от меня хотят услышать, – среди людей будет неверие и страх. Вероятнее всего, от нас попытаются избавиться, но через некоторое время об этой новости забудут, ведь мы сообщим им другую, более важную. Позже нас примут. Да, будут митинги, как это происходит и сейчас, но это ни к чему не приведет. Нас в некоторой степени посчитают героями и будут восхищаться.

– Хорошее мнение, мисс Эсмонд, – довольно кивнув, сказал мистер Форг. – А что на этот счет думает мистер Эсмонд?

Если бы старик на самом деле знал, что творится у меня в голове, то никогда бы не поставил оценку отлично по своему предмету.

– Они будут задаваться вопросами, почему именно такое количество людей и почему они не входят в их число. Они испытают зависть, поэтому с высокой вероятностью, что преступления на тот год возрастут, – теперь всё внимание приковано к Доусону, – но для такого события у нас тоже уже заранее подготовлено решение и дальнейший план действий. Верно? – не дожидаясь ответа на вопрос, который ему и так известен, брат продолжил. – Мы пообещаем им возможность и лучшую жизнь. Сократим восстания, которые могут начаться, обернем всё в свою пользу.

Да, есть и такой вариант из тысячи исходов событий. Что будут восстания, возможно, война, смотря, как далеко зайдут люди. Будут и те, кому будет мало лекарства от рака. Тогда правительство решит устроить конкурс. Любой желающий может побороться за шанс на бессмертие в игре. Но он не будет знать, что проиграет, даже не вступив в игру.

– Тоже хорошее мнение, мистер Доусон, – профессор улыбнулся своими тонкими губами, растягивая их в единую линию.

Вероятно, ему всё равно. Потому что он знает, что не доживет до этого момента. А может быть, он просто точно такой же эгоист, как и многие присутствующие здесь, которому будет наплевать на чужие жизни.