Мона. Влюбленная, обреченная, заговоренная

Дальше его путь проходил через отдел спиртного. Содержимого всего этого стеллажа Бальтазару не хватило бы даже для легкого опьянения, однако его цель заключалась не в этом.

Почти перед самой кассой его снова поджидали яркие разноцветные коробочки со странными обозначениями – от XL до суперчувствительных. В этот раз на них говорилось еще что-то о запахе и вкусе.

– Ваниль, фу, – проворчал он, покачав головой.

Презервативы ни в чем не уступали прокладкам по части абсурдной рекламы, и он как раз собирался взять одну пачку, когда перед его мысленным взором развернулась возможная сцена. Если он придет с ней домой, то как объяснит это Моне? Их последняя ночь прошла как-то коряво, а ведьма стрессовала даже из-за мелочей. Он заметил, как она была взволнована и неуверенна, как бы ни старалась это скрыть. Нет, перед сексом им необходимо поговорить. Вопреки тому, что, наверное, думала о нем Мона, он не занимался сексом уже несколько месяцев. Хватало одной мысли о том, что Мона призовет его прямо во время полового акта, потому что ей понадобится его помощь… вряд ли существовал лучший метод контрацепции, чем подобный сценарий. Так что он ограничился прокладками, алкоголем и «пищей для психического здоровья».

Эмоциональные американские горки на кассе стали первоклассным зрелищем. Естественно, было ошибкой надевать пальто с меховым воротником, костюм и эти туфли в Rossmann[3] Бальтазар смотрелся как крестный отец в яслях. Одной его ауры оказалось достаточно, чтобы четверо людей в очереди пропустило его вперед. Как ни странно, позади него тоже сразу стало пусто. Раздраженный, он выложил свои покупки на ленту: две самые дорогие бутылки рома, пачку нормальных прокладок и целую гору всяких сладостей, включая улитки с корицей. Хотелось верить, что этого хватит. Сигареты неподалеку от кассы манили жуткими картинками с раком легких и кровавых язв, но он точно не будет в такой день мучить Мону еще и табачным дымом. Вместо этого Бальтазар взял пакетик лакрицы. А поскольку кассовая лента по-прежнему не двигалась, играл в гляделки с карамельными леденцами и жевательной резинкой. Вот зачем вешать всю эту вредную дрянь прямо здесь… и вообще, почему так долго?

Уставшая женщина на кассе обслуживала, наверное, самого медленного пенсионера со времен изобретения замедленной съемки. Сколько одноцентовых монеток может быть у человека? Считая их по одной, он, казалось, двигался в обратную сторону. Но, несмотря на подозрительно мертвенный вид, дыхание и красные щеки выдавали в нем живого.

– Да вы не торопитесь…

Сарказм в голосе кассирши был предельно очевиден, однако мужчина благодарно ей кивнул и улыбнулся, доставая из кармана следующий полиэтиленовый пакетик. Раздался громкий звон, когда на прилавок лег полный мешок монет. Взгляд Бальтазара переместился на покупки пенсионера. Ничего, кроме большой коричневой плюшевой собаки, яркая пластиковая упаковка которой обещала первоклассные ощущения от игры. «Нажми на меня – и я повиляю хвостиком! Покорми меня – и я обрадуюсь! Суперпрелесть для всей семьи. Суперзабавный! Суперпрост в обращении! Суперпушистый!»

– Супер… – пробормотал Бальтазар и протяжно вздохнул.

– С тех пор как умер мой Фидо… – хриплым голосом начал старик. Женщина на кассе закатила глаза.

Наверное, целых полчаса спустя последний цент лег на вершину горы монет, и Бальтазар перевел дыхание. Рано радовался.

– Не хватает двух евро! – насмешливо заявила кассирша. О, как же Бальтазару хотелось свернуть ей шею. Что такое два евро по сравнению с прошедшими тридцатью минутами ада, страданий и мучений? И почему соседняя касса закрылась ровно в тот момент, когда Бальтазар на нее оглянулся?

– Но… мой Фидо… – растерянно забормотал старик и печально посмотрел на гору мелочи, а затем на плюшевую зверюшку.

– Нет денег – нет собаки! – Продавщица уже схватила коробку и потянула на себя, как вдруг Бальтазар кашлянул. Она, похоже, только сейчас его заметила, словно темную тень, которую видишь краем глаза, но все время игнорируешь. При взгляде него худощавая женщина сжалась на табурете. И сильно вздрогнула, когда демон сунул ей под нос черную кредитную карточку.

– Я заплачу за Фидо… и вот за это.

С каким-то непонятным звуком она пробила собачку, а после нее две бутылки рома, упаковку прокладок и кучу сладостей.

Через некоторое время радостный старик со своей мягкой игрушкой вышел из магазина.

– Всегда срабатывает… – бесцветным голосом хихикал он, а его карманы, судя по всему, доверху наполненные одноцентовыми монетами, звенели при каждом шаге.

Бальтазар сделал вид, будто ничего не слышал. Все равно рано или поздно они с этим старым оборванцем снова встретятся, и тогда тому придется стоять у адской кассы и ждать.

Раздраженный Бальтазар быстро пошел по улице. Чем больше времени он проводил с Моной, тем сильнее ощущал потребность заурядно одеваться и вести себя по-человечески. Кроме того, он чувствовал себя не в своей тарелке, шагая к ведьме в костюме от Armani с уродливым полиэтиленовым пакетом из магазина бытовой химии. Пакет с нарисованным маскотом в медицинском халате вписывался в атмосферу улицы, да и Бальтазар, наверное, тоже… будь он настоящим мафиози.

О захудалом районе, где жила Мона, им тоже нужно будет поговорить. Оффенбах сам по себе и так ужасен. Обязанность Бальтазара защищать ее значительно упростилась бы, если бы она переехала к нему… при мысли об этом он ненадолго застыл. Вот насколько серьезно все для него стало. Поразительно, как быстро могла измениться жизнь. Но даже если она захочет иметь крепкие отношения такого рода, Мона любила свою квартиру. А заведение на первом этаже, кажется, значило для нее особенно много, судя по тому, как часто она ходила туда вместе с друзьями. Следует признать, круг друзей у нее интересный, а бар со странным названием превратился в центр их маленького мирка. К тому моменту на старой неоновой вывеске мигало еще несколько букв. Скоро от «Хип-тро-к-ок» действительно останется только «К-ок», и это заставило Бальтазара улыбнуться, когда он проходил мимо бара к входной двери.

Там он поспешно откопал перегруженную брелоками связку ключей Моны. Ненадолго запутался между плюшевыми кубиками и деревянным скелетом. Сначала выбрал не тот ключ, но в конце концов сумел войти и попал прямо в лапы соседки.

Глава 4

Акулы-убийцы и улитки

– Ах, эт вы! – проскрипела женщина при виде его.

Низенькая, а по сравнению с Бальтазаром просто крошечная, пожилая дама с этажа Моны тем не менее заняла собой весь коридор перед почтовыми ящиками. Ее аура выглядела крепкой, как бочка, а чтобы попасть к спасительной лестнице, ему необходимо было пройти мимо нее.

– Добрый вечер, – хрипло пробормотал Бальтазар и тем самым, по его мнению, закончил с любезностями.

Однако, когда он вытянул шею и собирался обойти хрупкую женщину, та вдруг расширилась в ту же сторону. Образовалась стена из бабульки, сетки для волос и запаха сухого шампуня – Бальтазар оказался в ловушке. Взгляд любопытных водянистых глаз сперва остановился на его костюме, переместился на пакет в руках, прошелся по многочисленным кольцам, поднялся к пальто, а потом жадно впился в его лицо. В женщине так и кипели вопросы, он буквально считывал их по ее шевелящимся морщинам. Ей хотелось знать, как он зарабатывает деньги, почему они с женой не живут вместе, настоящий ли это мех, что лежит в дешевом пакете, а главное, какой из этих вопросов приведет к максимально щекотливым сплетням.

Болтовня злых языков обладала силой раскалывать целые народы. В ту секунду, когда Бальтазар прошел через эту дверь и наткнулся на нее, он уже проиграл. Что бы он ни сказал и ни сделал, какая бы эмоция ни отразилась на его лице – она устроит ему западню. Теперь Бальтазар контролировал лишь то, какого рода сплетни вызовет его появление и как они отразятся на Моне. Она здесь жила. Ей придется столкнуться с каверзными вопросами, а виноват в этом будет он.

Бальтазар открывал столько порталов в ад, большинство из них было с зубами, длинным языком и глубокой темной пастью, и дрожал при виде них не он, а жертвы. Однако, когда разомкнулись вставные челюсти этой пожилой дамы, когда она сделала вдох и при этом показалось красное горло, его замутило.

– Очень холодно стало, вы не находите? – обозначила она путь в ад.

Демон мгновенно напрягся. Соседка начала уникальную шахматную партию с внешне безобидной пешки, и Бальтазар судорожно просчитывал варианты. Любой ответ приведет к дальнейшим вопросам или умозаключениям, развитие которых могло повлиять на его будущее.

– Да, – услышал он собственный голос. Не слишком много и не слишком мало. К сожалению, это заставило соседку задуматься. Она опять подвинула вперед абстрактную шахматную фигуру, проанализировала, как можно скорее всего поставить шах и мат своей жертве. Медленно покачала головой… неужели она просто притворялась такой трясущейся, может, это такая тактика?

– Вот вам и глобальное потепление – все обман, скажу я вам. Заранее подстроено. А все из-за этих защитников окружающей среды. Они просто хотят нами манипулировать! М-да… Потому что тот, хто поверит в эт штуку с погодой, тот уж точно больше мех не купит, правда ж?

Ее тон предвещал быстрое поражение всего за пять ходов, если Бальтазар не найдет элегантного решения. Он сглотнул, нервно погладил одной рукой меховой воротник своего пальто. При виде этого жеста на лице старушки дернулось несколько нервных окончаний. Она жаждала неверного шага в бурную реку спора. Мех превращал его в богатого и невежественного мучителя животных. Но если он встанет на защиту изменения климата, то даже костюм от Armani не спасет его от клейма помешанного на экологии грязного левого. Что ж, наверное, это будет лучший вердикт, прежде всего для Моны, которая открыто и громко жила своими идеалами. Происхождение шелковистых волосков, которые ласкали его шею, испугало бы старушку. Не каждый получал в знак большого уважения бровь циклопа, даже для архидемона это настоящая честь. Временно́е окно для ответа уже почти закрылось. Хуже титула мучителя животных могла быть только репутация богача безо всяких манер.

– Да.

Опять пустая фраза. Как и ожидалось, пожилой леди такой ответ не понравился, несмотря на неестественно приподнятые уголки рта. Бальтазар старался сдержать демоническое свечение в глазах и выдавить из себя как можно больше ложной человечности.

Женщина поджала губы и вновь перешла в наступление.

– Не хочу надолго отвлекать вас от свободного вечера, – пропела она лицемерно-дружелюбным голосом. – Наверняка супруга вас уже ждет не дождется. Сложно, должно быть, когда у вас так отличается график работы. – Намеки между строк приняли чуть ли не угрожающее звучание.

Скрипнув зубами, Бальтазар продвинулся на одно поле. Он уже пожертвовал всеми своими пешками, теперь настала очередь слона. Демон как раз формулировал предложение и открыл рот, как вдруг соседка ловко парировала, напав на него королевой, и указала на пакет с причудливым медведем в медицинском халате.

– О, большой магазин бытовой химии на углу… там в это время полно народу, правда? У всех грипп, эт очень плохо. Плохо, плохо. А с вами и вашей девушкой все в порядке?

– Да, – повторил Бальтазар, чувствуя себя загнанным в ловушку.

– Длинный день, да?

Старые сплетницы умели играть, причем даже против архидемонов. Сейчас поможет только отчаянный последний ход. Речь шла о Моне. Какое представление о ней могло сложиться у леди и джентльменов империи слухов этой улицы? Покрытая татуировками, она мрачно одевалась – порой настолько откровенно, что даже Бальтазар иногда терялся из-за длины ее мини-юбок, – работала по ночам, жила одна, развлекалась в баре со своими сверхъестественными друзьями. Первый же взгляд на Мону уже рассказал этой женщине все, что нужно. И плевать, насколько она была права или ошибалась, это оказалось единственным джокером Бальтазара.

– Именно! – Он приподнял пакет. – Ром, сигареты, смазка и презервативы.

Слезящиеся глазки старухи вспыхнули, но этого момента хватило, чтобы в густой паутине липких сплетен образовалась брешь.

– Поэтому прошу меня извинить, как вы выразились… Свободный вечер. Вы же понимаете, – хриплым голосом проворчал Бальтазар, добавил «До свидания» и наконец покинул холл, нет, поле битвы.

Вверх по лестнице до четвертого этажа он взлетел в мгновение ока, перешагивая сразу через две ступеньки. Что-то подсказывало ему, что лучше не оборачиваться, так что Бальтазар как можно скорее нырнул в квартиру Моны, запер дверь на замок и прислонился к ней.

– Привет, – послышалось тихое бормотание из горы одеял.

Страдание в ее дрожащем голосе даже Бальтазара на минуту выбило из колеи. Скорчившись и обняв большую подушку, Мона лежала на застеленной черным постельным бельем кровати, а размазанная подводка для глаз завершала картину мучений. Темно-зеленые глаза были влажными от слез, губы поджаты – сильно же ее накрыло. Бальтазар сразу сел к ней и вытащил покупки. При виде горы шоколада и особенно улиток выражение лица Моны заметно посветлело.

– Спасибо… – пролепетала она, уже надкусывая булочку. В ответ на его низкий смех Мона в недоумении выгнула брови. – Фто тафое?

Она запихнула в рот половину булки и напоминала оголодавшего хомяка. Ему было невероятно трудно сдержаться и тут же ее не поцеловать. Бальтазара останавливали обстоятельства и перепачканные в сахарной глазури губы.

– У тебя что-то на щеке, улиточка моя.

Он смотрел, как Мона моментально покраснела и потерла лицо рукавом. Теперь она действительно выглядела как взволнованный грызун, который решил умыться, и Бальтазар боролся с приступом смеха.

Пусть соседи и вынесли ей вердикт, воротили носы и считали испорченной… они понятия не имели, что упускали. Мона чудесна. Она была громкой и живой, она жила так свободно, как только могла, в мире, который у каждого пытался отнять эту свободу. Татуировки, сумасшедшие друзья, тусовки в барах, откровенная одежда – тот, кто считал, что это неправильно, не понимал жизнь.

Наверное, Филлип прав: Бальтазара сильно зацепило. В то время как Мона, вероятно, списывала их случайно заключенный договор на свое невезение, он чувствовал себя самым везучим парнем во Вселенной.

Перемазанная в сахарной глазури и закутанная в одеяла, Мона поднялась и поплелась в ванную. Повеселевший Бальтазар сел перед телевизором и включил Playstation. На Netflix вышло несколько новых фильмов, названия которых словно были созданы для шоколада, чая с ромом, грелок и критических дней. А заглянув в историю просмотров, он быстро вычислил ее вкус.

– «Акулий торнадо ковырнадцать»? – тихо спросила Мона. Приняв душ и вдоволь погрохотав чем-то в ванной, она вернулась и тут же снова растворилась в горе подушек на кровати.

– Плохо?

– Это то, что с нацистским метеоритом и гигантскими червями?

– Нет, в этой части акулы-убийцы уменьшаются до наноразмеров, перемещаются по телу, как вирусы, и пожирают людей изнутри.

– Круто… этот я еще не смотрела. Наверняка очень тупой, – довольно пробормотала она.

Из кухни донесся негромкий свист чайника.

– Я приготовил нам чай, – сказал Бальтазар и опять встал.

К счастью, у ведьмы имелись все необходимые травы, чтобы облегчить ее страдания, а еще они превосходно сочетались с порцией рома. Когда он пришел с подносом из кухни, то обнаружил Мону чертыхающейся в подушку. С силой уткнувшись лицом в ткань и хныча, она посылала оскорбления в адрес эволюции. И в этом была абсолютно права, ведь ни один бог не нес ответственности за то, что развилось нечто столь особенное, как человек: такое просто невозможно выдумать. Плюс ко всему часть этих креативных результатов эволюции раз в месяц купалась в собственной крови, несмотря на тысячелетия мутаций.

Вздохнув, Бальтазар сел рядом с Моной, отставил чай в сторону и потянулся к комку из одеял и подушек.

– Так плохо?

Мона тихонько всхлипнула, откинулась на подушку и, скрипя зубами, уставилась в пустоту.

– Это… первые двенадцать часов… болит спазмами… с перерывами… Я забыла, как это ужасно! Еще в пятнадцать лет нашла в интернете проклятие против этого, – всхипнула она.

– Завтра будет лучше, милая.

– Меня уже тошнит от этого, – буркнула ведьма и – очень в тему – сунула в рот огромный кусок улитки с корицей. Глаза ее блестели, как будто она вот-вот разрыдается.

– Как мне тебе помочь? Ты уже записалась на встречу со своим адвокатом по поводу слушания?

– Нет! – тут же отрезала она.

– Но, Мона…

– Не сейчас, о’кей? Мы не можем… мы не можем просто посмотреть фильм? Не хочу говорить о суде!

– Но твой адвокат в курсе всего этого? Или я могу написать за тебя, чтобы тебе не пришлось ничего делать и…

– Нет, все хорошо! – Мона заметно повысила тон, голос у нее задрожал, и Бальтазар понял, что больше до нее не достучится.

– Хорошо, я просто хочу убедиться, потому что они меня не допускают, что крайне подозрительно…

– Бальтазар!

– Ладно, ладно. Я понял. – Он подавил смиренный вздох. Речь шла о ее благополучии, и как бы Моне ни мешало ее упрямство, об этом они могли поспорить и в другой день – необязательно сегодня. Раз ведомство действительно отрицало в деле Носдорфа демоническую активность, а прежде всего действия Бальтазара, то Мона одна предстанет перед судом за весь тот хаос, что они устроили на ярмарке, а эта мысль его ужасно пугала. В наши дни он вряд ли мог ворваться в зал, освободить ее и построить жизнь в изгнании и демонизме. Даже архидемона могли отстранить от должности, кроме того… Мона без друзей, в бегах от Церкви? Он понимал ее стремление к стабильности, потому что она и в нем пробудила это желание.

Теперь же Бальтазар отчетливо видел волнение, которое вызывали у нее его вопросы. Замкнувшись в себе, она сидела на кровати и избегала его взгляда. Это ему так быстро не исправить, однако с другой проблемой он на какое-то время мог бы ей помочь. Бальтазар осторожно положил одну ладонь ей на живот, просунув пальцы под свитер.

Мона открыла глаза.

– Как ты это сделал? – выпалила она. Удивленная, потянулась к его руке, сжала ладонь и вопросительно посмотрела на него.

– Ну, я демон… Причинять и снимать боль – это вроде как часть нашей природы, понимаешь? Одна из немногих разрешенных и фактически божественных способностей.

– Это же здорово! – пискнула Мона.

– Но это спазмы, а значит, как только я уберу руку, боль вернется…

Уголки рта Моны тут же опустились вниз, ее взгляд переместился на его ладонь у нее на животе.

– Я… я… ее оставлю там… сколько понадобится… да? – пробормотал он, внезапно осознав свою судьбу. Вот только ее большие, широко распахнутые глаза, которые смотрели на него снизу вверх из-под приподнятых бровей, маленькая смешная выпяченная губа… за этот взгляд он был готов вытерпеть и гораздо больше.

Некоторое время спустя, после спора из-за удобных подушек и поз, который, само собой, выиграла Мона, Бальтазар сидел в постели, ведьма облокотилась на него, а руки он сложил у нее на животе. На экране телевизора мелькали начальные кадры «Акульего торнадо ковырнадцать», открывая вечер трешового кино нереально отвратным CGI-интро[4] в виде множества мини-акул. Они зеркально, вращаясь и наклоняясь, плавали по лаборатории, при этом подозрительно напоминали украденный GIF-файл. В комнате приятно пахло чаем и алкоголем, а на экране бегали по кругу кричащие лаборанты.

– А т-ты можешь просто остаться здесь?

Бальтазар в недоумении вскинул брови. Голова Моны повернулась к нему, и она вопросительно посмотрела на демона. Из-за всего этого хаоса она, наверное, даже не успела задуматься об их положении.

– Рабочий день уже закончился, так что я могу остаться на столько, на сколько захочу.

– А ты… ты хочешь?

В подтверждение Бальтазар одной рукой обнял Мону чуть крепче, послушно держа другую у нее на животе. Так ей пришлось положить голову ему на грудь, а он был рад, что она прижалась к нему.

– Просто я совсем не знаю, чем именно ты вообще занимаешься в аду, – тихо произнесла Мона. – И когда ты там работаешь, и как.

– Это почти ничем не отличается от твоих ночных дежурств.

– Ты следишь за демонами, да?

– Управление, планирование, координирование, иногда немножко пыток. – Он почувствовал, как она вздрогнула. У Бальтазара невольно вырвался смешок. – В мою юрисдикцию входят демоны, созданные грехами. Пытка – это не мучения, это больше… черт, для людей наверняка прозвучит странно, но мы относимся к этому довольно спокойно. – Вдруг Бальтазар почувствовал, как внутри возникает своего рода стыд. Вечно он отстаивал свою человечность, а затем опять доказывал ей обратное.

– Ты что, хочешь сказать, что они там все немного того? – Ее голос перешел на визг, и Мона выпрямилась, чтобы его видеть. Когда демон неожиданно звонко расхохотался, она покраснела как помидор, а он, пусть ему и было ужасно стыдно, еще долго не мог перестать смеяться.

– Н-нет! – в конце концов выдавил из себя Бальтазар.

– О, а что же тогда? – В ее тоне прозвучали нотки обиды, и Бальтазар изо всех сил постарался взять себя в руки.

– В принципе, ты не так уж и не права, – признал он.

– В смысле?

– У существ, которые практически не чувствуют боли и не могут умереть, относительно суровый подход к наказаниям, на ваш, людской, взгляд, понимаешь?

– Другая культура? – все еще недоверчиво предположила ведьма.

– Другие существа, Мона. И хотя такая вещь, как пытка для демонов, действительно есть, это очень редкое, а главное, нелегальное средство, совсем как у людей.

– Мхм.

– Тебя это не устраивает?

– Не знаю. Ну, это так прозвучало… когда ты, например, сказал, что просто взорвал того слизня…

– Это позволило ему пару дней подумать, а потом он извинился.

– Эм…

– Возможно, «пытка» – это неправильное слово, скорее, своего рода выговор? Это вы, люди, навязали нам такие формулировки, между прочим.

Несколько раз моргнув, Мона продолжала внимательно смотреть на него. Сейчас она снова о нем судила, и Бальтазар ощутил, что у него вспотели ладони.

– Я правда хочу тебе доверять, – пробормотала она. – Поэтому спрашиваю.

– И это абсолютно нормально. Спрашивай меня обо всем, что хочешь знать. Но помни, что демоны очень разные. Некоторые когда-то были эльфами, еще у нас есть парочка единорогов с отрубленными рогами, а я – как тебе известно – на самом деле бог.

Теперь он, судя по всему, снова сказал что-то не то, потому что увидел недовольно надутые губы Моны. Двадцатипятилетняя женщина и создание времен Большого взрыва – хотелось бы обсудить с ней эту тему в какой-нибудь более подходящий день. Наверняка она так же, как и он, уже ломала над этим голову. Разница в возрасте у них была космической, а сущности – кардинально разные.

– Кстати, а как так? – Критичное выражение лица Моны смягчилось, взгляд вернулся к телевизору.

– Как что?

– Ты ведь не всегда был таким, как сейчас… – Она вновь удобно устроилась у него на груди и подтянула к себе пакет с улитками.

– В смысле, до того, как стал человеком?

Легкий кивок.

– Ну, без концепта существования я этого даже не запомнил. Без мозга трудно думать.

К счастью, Мона отреагировала расслабленным смехом, и Бальтазар почувствовал, как спадает напряжение. Он даже не заметил, что сильно напрягся из-за этого короткого разговора.

– Вы, люди, всегда ограничиваете бытие собственным восприятием, я думаю… на данный момент это необъяснимо.

– Сорок два.

– Что?

– Ответ на вопрос жизни, Вселенной и всего такого[5].

– Да, в каком-то смысле. – Бальтазар просто не мог не погладить ее по черным волосам. Ее чувство юмора просто бесценно.

– Но не все боги космические, верно? Богом можно стать, ведь так?

– А ты хотела бы?

Копна черных волос вновь повернулась к нему, однако на этот раз Мона показала ему язык.

– С такой силой, как у тебя, когда-нибудь тебе все равно это предстоит, – ухмыльнувшись, ответил он.

Нахальное выражение лица Моны на мгновение застыло, сильно напоминая одну из множества картинок с кошками из интернета, когда животное замирает во время вылизывания и у него изо рта торчит кончик языка. Грудь Бальтазара затряслась от сдерживаемого смеха, и Мона закрыла рот. На ее ушах проступил румянец.

– Н-ну, милая, – он прочистил горло, – у твоих огненных шаров есть потенциал. Я видел тебя в действии и сам бы не справился лучше.

Бальтазар ни в коем случае не желал, чтобы разговор снова свернул не в то русло, и, похоже, его слова ей польстили, так что Мона улыбнулась.

– Может, вампир действительно хотел украсть твою магию, а не Сонотепа, – пошутил он.