Застрелите меня из рогатки

Людмила Посохова

Застрелите меня из рогатки

Глава 1

Что ж мне так мешает спать? Только вчера купил новый ортопедический матрас. Продавец обещал, что с этим матрасом я забуду о болях в спине и суставах. Врал, сука! А ведь ещё он чуть не втюхал мне ортопедическую подушку- обнимашку…Или я повёлся и купил? Старый дурак! Но всё же, что мне мешает прижать руки к груди – так как я привык спать.? Какие-то валики…Матерь божья! Это же сиськи! У меня, семидесятилетнего мужика, СИСЬКИ? Рука сама потянулась вниз, где, пусть и гармошкой, но что-то было.

Так вот, ничего там не было. Только ровненькое местечко с кучерявенькой шерсткой. Б-л-ля-я-дь! Дочитался фэнтези на ночь! Не зря внук говорил, что от этих соплей мозги сохнут. Или это он говорил про диабет, когда я нарушал диету и не пил таблетки? Да один хрен, я наверно, в реанимации.

«Вставай, лохудра! Итак третью менку валяешься» – визгливый бабский голос ударил по ушам. С меня сдернули трятьё, которое служило одеялом -

«Подумаешь, поваляли тебя немного парни. А вот нечего было на речке светить голой задницей!» Баба схватила за ногу и потянула с топчана. Боль прострелила всё тело. Невольно вырвался стон. Из носа потекло. Кашель разорвал лёгкие и сгусток темной крови я выхаркнул прямо в рожу бабищи.

– Мирок, иди сюда! Похоже она кончается! Вон как корёжит. Что делать-то будем? Если сдохнет, староста больше платить не будет. Да и шкатулку отберёт – запричитала баба.

– Тише ты. Орешь на всю деревню. Счас стащим её к знахарке. Скажем, что упала в погреб. – Мужик деловито ощупывал моё тело.

– И ты, козёл, туда же. Убери свои грабли – в голосе бабы проскользнули ревнивые нотки – Что вас тянет на неё как котов на сметану?

– Заткнись, Мирка! Или хочешь, чтобы все узнали, что твой сынок с дружками ссильничал приписную девку? Позови Гирона. Я пока тут присмотрю.

– Сам зови. Нечего присматривать. Вроде ТАМ нет крови…Может обойдётся – голос слышался всё тише.

Второй раз я пришёл в себя от резкого травяного запаха. Рядом суетилась натуральная ведьма: седые космы из-под темной косынки, крючковатый нос и беззубый рот. Она что-то нашёптывала и водила над телом руками. Ладони светились… – Ох, как непросто всё с тобой. Ох, как непросто! Ты кто? -ведьма воззрилась на тело, лежащее перед ней.

– Кто, кто…Конь в пальто! – ответила грубым мужским голосом избитая девушка.

– Двоедушник! – охнула ведьма и долбанула синей молнией прямо в лоб.

– Тётенька Мавра, за что вы меня так? – пискнула девица.

Тело дернулось и потеряло сознание. Ведьма схватила глиняную кружку и хлебнула из неё. Потом села, опустив стиснутые ладони между колен и затихла.

Пришёл в себя глухой ночью. В незанавешенное окно смотрела луна. Меньше, чем привычная. Рядом светилась красноватым оттенком еще одна. Совсем маленькая. Все ясно. Я не дома. В смысле, не на Земле. Уже одно это напрягало. Но было ещё кое что…Естественные нужды усиленно звали в определённое место. Сел на кровати, спустил ноги на пол. Попытался сделать шаг и качнулся вперед. Чуть не оказался на этом самом полу! Мешал смещённый центр тяжести – проще говоря, сиськи перетягивали. Значит я ещё в теле той девчонки. Бляха муха! Что делать-то?

– Куда собрался, милок? – голос ведьмы оказался неожиданностью.

– По нужде.

– Иди во двор. Пёс проводит.

Под ноги попался мохнатый комок. Слабо тявкнул и потянул за край простыни. Так мы с ним и дошли до некоего сооружения во дворе. Внутри горел огонёк. Как же приловчиться? Как-как – вприсядку. Привычно потянулся стряхнуть последнюю каплю. Д-а-а, вот ещё нарисовалась проблема.

– Управился? – ехидно спросила ведьма и похабно захихикала – Ну, давай знакомиться. Кто ты, откуда и как сюда попал.

– Ды ты, уж старая, наверно всё знаешь. Раз поняла, что я мужик , а не девчонка эта побитая. Сначала ты, как принимающая сторона. А уж потом я.

– Да что уж обо мне. Ну, да ладно. Я Мавра, здешняя знахарка. Лечу себе потихоньку травками и кое-чем ещё. – Видя, что собеседник не понимает, добавила – колдую понемножку. На многое-то сил не хватает. Все считают, что я ведьма. Побаиваются.

– Ясно, что ничего не ясно! Больше ничего не скажешь? Тогда моя очередь.

Зовут меня Павел Николаевич. Фамилию тебе не зачем знать. Пенсионер. Лет уже много. Сил совсем мало! Всю сознательную жизнь служил своей стране. Разведчик я. Сначала как полевой игрок. Из таких передряг выходил сам и других вытаскивал… Потом, после тяжелого ранения – преподавал в школе разведки. Последние годы – аналитический отдел в штабе. Не на первых должностях, но всё же. Потом два инфаркта подряд и списан на пенсию. Так и живу теперь.

– Стой, не части! Что такое пенсия – старая карга почему-то зацепилась именно за это.

– А это когда ты отдал все силы государству, а оно тебе малую толику денежного содержания. Чтоб не сдох сразу, а смог беззубым ртом рассказать молодёжи, какое оно, наше государство, правильное. Типа: даже такой мусор, как пенсионеры содержит и лелеет.

– Ох, сколько в тебе боли накопилось…и обиды. Но не всё надо валить на других – начала было Мавра.

– Хватит! Все эти лозунги «Каждый кузнец своего счастья», « Каждому по потребностям – от каждого по способностям» и прочее в зубах навязли. Лучше скажи, зачем меня сюда выдернули? Я у себя там умер? – Голос Павла Николаевича дрогнул.

– Нет. Для тебя там время остановилось. Когда выполнишь то, что тебе предназначено, вернёшься в то же самое мгновение, когда выдернуло сюда. Если захочешь возвращаться – голос ведьмы был ехиден. – Если захочешь. Наш мир удивителен.

– Ох, застрелите меня из рогатки! – Выдохнул Павел Николаевич.

– Вот что ты сейчас сказал? – заинтересовалась Мавра.

– А, это…Есть у меня друг. Он женат на прекрасной женщине и очень любит её. Они вместе уже пятьдесят лет. Она дама нежная и не любит, когда выражаются матом.

– Матом? Это заклинания?

– Нет. Это просто грубые бранные слова, оскорбляющие человеческое достоинство. Но их употребляют все. Просто как оборот речи. Так вот, мой друг, чтобы не нервировать свою жену, придумал это присловье: «Застрелите меня из рогатки». И нас всех научил. Теперь даже маленький правнук, когда расшибёт коленку, говорит: «Застлелите меня из логатки». У него буква «Р» не выговаривается.

– А что такое «рогатка»? Оружие?

– Да, почти. В умелых руках – даже грозное. Вот сделаю, покажу. Надо только резину найти. Ну, что-то растягивающееся, но прочное.

– А- а, знаю такое. Значит ты не из нашего мира. И занесло тебя зачем-то в тело этой несчастной. Подселенец…

– Ты знаешь про другие миры?

– Я много чего знаю – отрезала карга. – А вот тебе придётся узнать! Перво-наперво запомни: о том, что вас двое в этом теле никто не должен знать – поднимут на вилы и упокоят. И забудь, что ты мужик. Девка ты и всё! Причем блаженная.

– Дурочка, что ли?

– Да нет. Просто другая чем здешние. На ней печать стоит.

У Павла Николаевича перед глазами закружились белые искры. Так всегда бывало, когда поднималось давление. «Ну всё, мандец! Гипертонический криз. И скорой здесь нет» – успел подумать и нырнул в темноту.

– Ничо, ничо – бормотала ведьма, вливая в рот ему зловонное зелье. – Всё получится. Девчонка-то щитами закрыта…А этот вон, как голенький. – Она давно примерялась к приписной сироте. И зелье настаивала много раз. Но не получалось. Что-то мешало. А тут такой случай. Подселенец! И без магии. Что-то всё же её настораживало в этом мужике, но она решила не обращать внимание на эту маленькую занозу. Время поджимало. Тело, в котором она сейчас была совсем износилось.

Павел Николаевич пришёл в себя от того, что какое мерзкое склизкое существо пыталось проникнуть в него, вытаскивая на свет божий все его тяжёлые воспоминания, все черные страницы его жизни и вытягивая душу.

«Нет, сука, не дамся!» – сейчас он боролся не только за себя, но и эту забитую девчонку, в теле которой находился – «И не таких обламывали!» Он стал вспоминать самые свои светлые моменты. Вот отец подбрасывает его до потолка, а мама тихо охает – не уронил бы. Вот они на речке. Река Уклейка, тихая с прозрачной водой (на дне родники). Вот он с родителями на линейке в школе. В руках большой букет астр из своего сада. И тёплый взгляд своей первой учительницы…А вот теплые несмелые губы его первой любви…Постепенно свет заполнял всё пространство и омерзительное существо исчезло. Уплыл в темноту и он сам.

– Глянь, Мирок, что там? – Осторожный бабий шёпот привел Павла Николаевича в себя. – Никак лохудра-то сдохла.

– Да нет, вон зенками лупает – ленивый голос лохматого мужика отдался в голове болью. – А вот ведьма-то померла. Видать много сил отдала на лечение. Надо пошарить по избе, может что полезное найдём.

– Боязно. Всё же ведьма была…

– Ты, Мирка, дура! Что может сделать мёртвая ведьма?

У Павла Николаевича от ярости зашлось сердце: «Падальщики!» он пошевелил пальцами. Со стола слетел нож и воткнулся прямо возле ног мужика. Потом две глиняные миски разбились о головы мародёров. Они кинулись вон из избушки. А Павел Николаевич от слабости уронил голову на подушку.

Глава 2

Утро началось рано. Павел Николаевич привык в последнее время подниматься с рассветом. Выполнял привычный комплекс упражнений, мерил давление и уровень сахара – старость она такая…Всё должно быть под контролем. Хотя зачем? Если он давно один. Вот и лицо жены уже как в тумане. Она ушла двадцать лет назад. В одночасье. Сначала он ходил на кладбище каждый день, потом раз в месяц, потом… А сейчас в памяти возникала не солидная дама последних лет, а весёлая хохотушка с рыжими веснушками на курносом носике.

– Дедушка, ты пришёл выпить мою душу? – прорезался в голове тихий голосок.

– Да зачем мне твоя душа? Зовут-то тебя как? – вслух сказал Павел Петрович – слова выговаривались с трудом.

– Лохушка. Еще называют Лоха.

– Как? – Удивился Павел Петрович – это не имя, это какое-то дрянное прозвище. Давай так: я сейчас сделаю зарядку, потом подумаю немного, а потом поговорим. Ты пока сиди тихо, не мешай мне. Договорились?

Выполняя комплекс утренней зарядки, он думал, что тельце попалось не хиленькое, привычное к физической нагрузке. Только мешала подпрыгивающая сочная грудь, да лохматые белые волосы всё время лезли в глаза и рот. После зарядки вышел во двор. В большой бочке нашёл воду и замер. Всё же он был мужик, а тело было девчоночье. Потом решил, что будет относиться к этому отстранённо. Как будто купает малолетнюю внучку (которой у него никогда не было). Вот чем бы намылить?

– Дедушка, вон в банке мыльное зелье. Им и голову можно мыть. У нас-то дома такого нет.

– Хорошо. Спрячься и молчи. Мне как-то…непривычно что ли.

– Ты никогда не мылся? – в голосе девчонки было сомнение.

– Мылся. Каждый день. Только я то дедушка, а ты девушка. – С опаской промычал Павел Николаевич.

– Ой, можно подумать! Девчонок что ли никогда не видел? Да и тело-то теперь и твоё тоже – философски отозвалась Лохушка.

Павел Николаевич решил, что сначала промоет космы на голове, чтобы привыкнуть к ощущениям. Неловко намылил голову, стараясь не смотреть на своё голое тело…Пальцы путались в длинных прядях, сбитых в колтуны.

– Деда, давая я сама. Ты спрячься.

– Как? Я не понимаю! – Павел Николаевич чувствовал, что у него едет крыша.

– Ну, представь, что ты домике. А я из него вышла и купаюсь. Я тебя потом позову.

Павел Николаевич с трудом представил себе, что он лежит на своей кровати, укрытый пушистым одеялом, а вокруг безлунная ночь. У него получилось. Он ничего не видел, но слышал, как девчонка напевала незамысловатую мелодию и плескалась в бочке с водой. Потом он придремал. Всё же происходящее для него было слишком…

Проснулся он от запаха еды и чувства голода. Давно такого не бывало.

– Деда, а деда. Давай поедим. Я тут нашла припасы и сварила кашу. Деда, я есть хочу.

– Ну ешь. А я еще подремлю. – Павлу Николаевичу было странно. Он пытался осмысливать происходящее. Что же получается – они с девчонкой две души в одном теле? Или два разума в одном мозгу? Или два тела в одном теле? Нет, но это же бред! Как там, в психиатрии…А, расщепление личности. Но при этом же одна личность не знает о другой, не отвечает за её действия и ещё что-то…Забыл. Нет, это не подходит.

Меж тем, девчонка жадно ела и почти урчала «вкусно!». Особого вкуса Павел не чувствовал, но голод утихал. Он размышлял, а по краю сознания лился поток щебета девчонки. Зацепила одна фраза о том, как хорошо, что её слышат и можно всласть поговорить.

– Стоп! Тебя, что не слышали? И скажи наконец, как тебя зовут?

– Ой, деда, какой ты смешной. Я же сказала, что зовут меня Лохушкой или Немтыркой. А ещё Дурой или Свиньёй. У меня много имен. Каждый называет как хочет.

– Нет! У человека бывает только одно имя. Всё остальное – прозвище. А как ты хочешь, чтобы тебя звали?

Девчонка задумалась – Кто-то давно, давно называл меня Эвалиной. Не помню…только голос такой сладкий, родной.

– Для Немтырки ты слишком гладко говоришь. – Павел занервничал. А вдруг это всё глюки и он сейчас в реанимации. Машинально ущипнул себя за руку.

– Ой, деда, зачем ты щиплешься. Мне больно – обиженно сказала Эвалина.

– Прости, это я проверяю – щипок он тоже почувствовал. Ничего не понятно. Похоже, девчонку не напрягает присутствие чужого в её голове. Может правда, дурочка?

– И ничего я не дурочка. Просто у меня в голове два домика – один твой, другой мой. Только мой заперт. И я него не могу войти. Другие тоже не могут. А твой открыт. Можно, я у тебя поживу? Я ничего не сломаю. Только посплю.

По тишине в голове он понял, что девчонка ушла. Спать в «домик». Павел подвигал пальцами, потом согнул и разогнул руки в локтях. Вроде слушаются.

Сел. Стал рассматривать тело. Сейчас оно ощущалось как своё. Болели синяки и ссадины. Видать, ублюдки, напавшие на Эву (он решил сократить имя девочки) избили её не хило. Решил, что с ними ещё посчитается! Встал, походил по избе. Старая карга жила не бедно. В большой комнате стояла грубая, но добротная мебель. Печка типа русской деревенской. Кухонная утварь была вычищена. Травы висели пучками под потолком. Самой ведьмы не наблюдалось. Только на домотканом половичке лежала кучка вонючего пепла.

«Вон оно что! Сгорела ведьма! Я же её убил» – подумал Павел Николаевич. Он решил найти совок и веник, но пальцы сами собой сложились в замысловатую фигуру, пепел вспыхнул зеленоватым огнём и исчез. Рывком открылась дверь. В проёме возник рыхлый толстоватый мужик. «Лохудра! Ты одна! Как тебя ведьма-то отмыла» – и похотливо протянул он. Лохудра встретила его ударом коленом по причинным местам и ладошками, сложенными лодочкой, по ушам. Мужик рухнул ей под ноги. «Кажется, я перестарался. Как бы не окачурился» – подумал Павел Николаевич. Он вытащил мужика за порог. В голове обеспокоенно заворочалась Эва. «Спи, спи, девочка. Все хорошо» – сон Эвы углубился – «Не переборщить бы, а то не проснётся».

– Где Мавра – мужик встал на карачки и потряс головой.

– Я за неё – прокаркал Павел – скоро приду домой. Расскажешь кому – прокляну. Сдохнешь тогда в страшных мучениях, гнить будешь заживо. Пошёл вон! Мирок, я не шучу. Ведьма мне передала силу. Теперь я тут хозяйка.

Мирок на четвереньках шустро выполз за калитку. В воздухе сильно завоняло. Мужик от страха обделался. Он поднялся на ноги и бегом побежал по тропинке. Запутался в спущенных штанах, упал и завыл…

Пока Эва спала, Павел Николаевич рассматривал её тело и лицо. Но не с каким – либо интересом, а как бы рассматривал девчушку, желающую записаться в секцию самбо. Он одно время вёл занятия в Детской юношеской спортивной школе. Что сказать? Хрупкая, но не жилистая. Не скелет, обтянутый кожей. Всё, что надо – на своих местах. Кожа белая, мышцы упругие. Кисти рук и ступни узкие. Пальцы длинные. Красивой формы ногти обломаны. На ладонях застарелые мозоли. « Девочке пришлось не сладко. Видать не на перинке лежала…» – подумал Павел. Вышел во двор к бочке: «Посмотрим, что там с лицом». Наклонился. Отражение в воде озадачило его.

В памяти Эвы присутствовали знакомые ей люди – коренастые, смуглые, темноволосые, круглолицие с крупными носами…А на него смотрело удлиненное личико идеальной формы. Высокий лоб, красивые дуги бровей, пушистые ресницы вокруг ярко-синих глаз. Ровный нос и пухлые губы ярко розового цвета. Густые белые до серебра волосы вились крупными локонами.

Павел покачал головой и пошел в дом. Тело неохотно подчинялось ему. Всё же разная моторика. Но он упорный, научится. А вот с голосом надо что-то делать. Походил по комнате, передвинул стол к окошку. И всё размышлял. Каким-то образом он убил ведьму. При этом прихватил её знания и магию. С магией вообще не знал, что делать. Боялся неосторожным движением напортачить…А знания цедились тонкой струйкой. Например, сейчас он знал, что печь дровами не топят. Надо взять один из черных камней, положить на под и придать импульс силы. Что за сила? Как придать импульс? А еще можно камень активировать амулетом, чтобы не тратить силу. Он огляделся. На стенке печи висела черная палочка. «Наверно, это и есть амулет» – подумал Павел. Только зачем сейчас топить печь? Лето на дворе. Можно и на костре приготовить пищу. Руками-то ему привычней. Стал разглядывать пучки трав, развешенные под потолком. Он знал их! Знал. Вон тот пучок и два еще рядом – для приготовления зелья от лихорадки. Когда осенью с болот потянет туманом – оно самое то. И когда сваришь, добавить искру магии. «Опять магия! Да застрелите меня из рогатки!» – привычно выругался Павел. Время текло медленно. Наконец в голове ("домике", как говорила девчонка) заворочалась Эва. Она сладко зевнула, зевнул и Павел. Потянулась – потянулся и он. «Значит, когда она выходит на первый план – она хозяйка тела. А если прячется или спит – то он. Это хорошо. Это открывает большие возможности. Надо договариваться» – решил он и повеселел.

– Деда, я выхожу из домика. – зазвенел голосок Эвы. – Ты как?

– Хорошо.

– Деда, мне надо…ну ты понимаешь?

Павел Николаевич понимал. Он вдруг почувствовал позывы… – Иди, я спрячусь и ничего не увижу. Потом надо будет поговорить и решить как дальше жить. –

Он опять представил, что лежит в кровати, накрытый пушистым одеялом с головой, а вокруг темно и тихо.

– Деда, выходи! Я приготовила поесть.

Павел Николаевич «вышел». Оглядел стол. На нём стояли деревянные миски со снедью: каша, похожая на пшённую; ломти темного хлеб; овощ, похожий на помидор, только фиолетовый и привычная капуста (скорее всего, квашеная). Ложки тоже были деревянные. Тело послушно уселось за стол. Неловко взяв ложку, Павел Николаевич зачерпнул кашу. До рта не донёс. Вывалил на стол.

– Ой, деда, какой ты неловкий. Дай я!

– Подожди, Эва. Мне тоже надо учиться управлять телом. Оно одно у нас с тобой на двоих.

– Как это? – Озадачилась девчонка. Похоже она не особенно над этим задумывалась. – Деда, всё остынет. Давай поедим, потом будем учиться…

Девчонка с аппетитом ела несоленую кашу, бодро перемалывала кусок чёрного сухого хлеба, всё заедала квашенной капустой и с вожделением смотрела на фиолетовый помидор. Наконец взяла его трясущимися пальчиками, помяла, надкусила и потянула сладкую мякоть, вкусом похожую на клубнику.

«Морили годом её что ли?» – подумал Павел Николаевич.

– Да нет. Иногда кормили, когда оставалось, со стола. А так я ела, когда относила свиньям объедки. Даже шкурки от барбаники попадались. Слаадкие!

«Бедная малышка! Натерпелась. Небось и работать заставляли с утра до ночи!» – горечью и злобой наливались мысли Павла Николаевича. «Урою!»

– Ой, деда! Да они не злые. Просто жадные. Я ведь сирота приписная, чужая им. Староста им платил за мое содержание. Да видно мало! И потом, Мирка говорила, что она копит на моё придание. Вот на одежку и разносолы не остаётся.

«Застрелите меня из рогатки!» – опять выругался Павел Николаевич. Его изнутри разрывала ярость. Он перешёл на русский мат: «Суки, бляди, пидорасы! Разорву всех на хуй, как Тузик грелку!»

Эва восхищенно зацокала языком. – Ой, мне прям страшно стало! Это такие сильные заклинания? Научишь? Или только ведьмакам можно?

– Да, Эвочка, только ведьмакам можно. Расскажи все про себя. И вообще… Я ведь издалека-издалека. Тут у вас ничего не знаю.

– Деда, у нас всё просто. Мы живем у моря. Иногда море бушует и выносит на берег разные разности. Вот один раз и вынесло большой сундук. Когда открыли, в нём была женщина. Она прямо на берегу родила меня. Через две менки умерла. Меня отдали Мерку и Мирке. Мирка тогда тоже недавно родила и кормила Гирона. За это староста им платил деньги. Так всегда бывает, когда сироту отдают в приписные. Потом мы с Гироном росли. Сначала было хорошо. Потом Гирон захотел забрать мой медальон, который всегда был у меня на шее. А потом…Мирка всегда говорила, что девок надо с малолетства приучать к труду. Как исполнилось пять менок, я стала помогать по дому. Гирон всё больше с отцом-то. А больше и сказать-то нечего. Работала, работала…А как пропал голос – стали отдавать ведьме на помощь. Она сама предложила. И платила Мирке деньги за это. Потом я выросла. Эти придурки с Гироном стали приставать. Я все время пряталась от них. – в голосе Эвы зазвенели слезы.

– Девочка моя, они сделали с тобой что-то плохое?

– Нет, только юбку порвали. А потом их как откинет от меня! Гирон руку себе сломал. Поэтому они разозлились и избили меня.

– С всеми разберёмся!

Их разговор прервал слабый скулёж. В комнату вполз грязный мохнатый комок. Это был измождённый маленький пёсик. Весь в колтунах, глаза гноились, одно ухо разорвано.

– Это же Жучок! – Потянула руки к существу Эва.

– Подожди, девочка. Дай-ка я с ним разберусь.

– Деда, не убивай его. Он хороший.

– Да я и не собираюсь ему вредить. Сейчас искупаю. Посмотрю, что с глазками. Потом покормим. Ты иди в домик. Я тут сам. – Павел Николаевич неловко взял пёсика на руки. Все-таки тело ещё плохо слушалось. Пёсик как будто понял, что ему хотят помочь и затих.

Павел осмотрелся. У окна на стене висели грубые ножницы. То, что надо.

Он с песиком на руках вышел на крыльцо. «Не дрожи. Сейчас я тебя постригу. Потом помою. Понял?» – Павлу Николаевичу показалось, что щенок кивнул головой. Он ножницами срезал самые большие колтуны. Потом начал ровнять. Стрижка получилась так себе. Пёсик вздрагивал, но терпел. После купания оказалось, что шерсть собачки серого цвета. «Чем же тебя кормить?» – подумал Павел. Собачка извернулась и укусила его за палец, тут же слизнув капельку крови. От неожиданности Павел Николаевич уронил костлявое тельце из рук: «Паршивец, я тебя спасаю…А ты!»

– Спасибо, хозяин! – хрипловато сказал «песик». – Я тебе жизнью обязан.

Старуха бросила меня сигаям на растерзание. Еле спасся. Теперь буду тебе служить, пока не прогонишь.

– Ты кто?

– Призванный ведьмой мелкий демон. Могу принимать разные формы. Но чаще принимаю образ собаки. Я и в своем мире был похож на собаку, только с рожками и длинным хвостом. Вернуться назад не могу. Теперь вот привязан к тебе. Ты же ведьму убил и забрал её силу. А я подсуетился и слизнул твою кровь.

– Только сначала укусил!

– Ну, а как иначе! Не привязанный призванный демон развоплощается. Дай ещё капельку, хозяин…Уж очень хочется…

– Так ты что, всё время будешь кровь сосать как вурдолак?

– Не знаю, что это за существа. Но кровь нужна твоя и только когда я сильно истощусь. А так я ем все то же, что и ты. Дай капельку, дай…Ой, щас развоплощусь – канючил демон.

– Кровь-то девчонкина – заметил Павел Николаевич.

– А сила-то твоя – ответил мелкий демон.

– Так тебе сила нужна?

– Да. Но ты пока не умеешь отдавать силу. Поэтому через кровь. Дай, хозяин!

Тебе же лучше будет. А то ты ещё долго будешь со всем разбираться. А время не ждёт. Девчонке-то через три менки будет восемнадцать…

– Что будет тогда?

– Не знаю. Но в восемнадцать можно будет открыть шкатулку, которую оставила её мать. Ключ уже почти восемнадцать лет болтается на шее Эвки.

– Понятно – протянул Павел Николаевич – что ничего не понятно! Давай рассказывай, пока девочка спит.

– Не спит она. Подслушивает. Давай, Эвка, выходи! Чего я не знаю, ты доскажешь.

– Как она доскажет? Она же немая.

– Ну ты-то её слышишь. И я слышу. И ведьма слышала. Больше никто.

Перебивая друг друга они поведали следующее: почти восемнадцать лет назад на берег моря, где расположилась деревенька рыбаков и пасечников, выбросило большой сундук. Когда раскрыли обнаружили в нём беременную женщину в богатой одежде. Она была еле жива. Через день начались роды. Родилась голосистая девчонка и слабый мальчишка. Мать прожила еще три дня. Она сняла все свои украшения – их было много на пальцах, на шее, на платье…Всё сложила в небольшую шкатулку (там ещё были какие-то бумаги) и закрыла на ключ. Ключ на шнурке, свитом из своих волос, повесила на шею новорожденной. Сказала, что снять его и открыть шкатулку сможет только сама девочка в восемнадцать лет. Что девочку зовут Эвелина,а мальчика – Пауль. Потом отдала мешочек с золотыми монетами старосте, чтобы он платил тем, кто будет детей растить. Мол, до восемнадцати лет деньги не кончатся. Потом закрыла глаза и уснула. Когда утром пришли её проведать, в комнате никого не было. Только стоял закрытый сундук. На нём в роскошных пеленках спала Эва. Мальчишка куда-то пропал. Староста отдал девочку в семью Мирка. Его жена неделей раньше родила мальчишку. Так Эвелина стала приписной сиротой. До пяти лет все было хорошо. Девчонка росла здоровая, послушная, звонкоголосая. Её все называли Звоночком. Девочка никогда не болела. А детские неприятности в виде синяков, ссадин и ушибов проходили быстрее, чем у других. Когда ей исполнилось пять мет Мирка начала приучать к домашней работе. Подмести пол, накормить птицу, помыть посуду…