Кисельные берега

– Ну вот, – выдохнула она с облегчением. – Вот и лес. Надо поспеть в него до темноты. Должно быть, на этом рубеже – недаром ведь Мари про него талдычила! – и будет ждать меня новый персонаж-провожатый по чистилищу, организованному Ренатиком… Чтоб ему объикаться…

Ноги гудели от непривычной нагрузки, уже плохо слушались и даже слегка заплетались. Но долгожданная цель, явившая себя внезапно в конце этого странного дня, помогла расправить в натужном усилии обвисшие крылья и слететь на них вниз, с холма. И даже прибавить шагу.

В отличие от принцессы Сырник смотрел на приближающуюся опушку леса без всякого энтузиазма. Он тащился следом с большой неохотой, поминутно останавливаясь, прискуливая и ворча. Под конец и вовсе сел на дорогу и сердито залаял вослед торопыге.

– Чего развыступался? – обернулась к нему Кира. – Можно подумать, я тебя на верёвке тащу… Не хочешь – не ходи, сто лет ты мне сдался! Мотай давай к своей сыроварне, сырокрад. Ты ж собака – найдёшь, небось, обратную дорогу по следам, а?

Выговорив спутнику, она решительно пошагала дальше.

Пёс остался. Он повздыхал, постонал и поковылял следом, неожиданно вдруг припадая на переднюю лапу. Жалобности его позавидовал бы и профессиональный нищий. Но Кира на этот цирк даже внимания не обратила. Сырник перестал кривляться и перешёл на размеренную, обречённую рысь, прижав уши и спрятав хвост между ног. Ему было отчаянно страшно, но… Что прикажете делать? Остаться одному в незнакомой местности, среди ночных опасностей, о которых громко сообщал ему чуткий нюх, казалось ещё страшнее, чем жаться к ногам полоумной девки, неумолимо прущей навстречу зловещей черноте леса.

Предчувствие не обмануло их обоих.

У границы тонущего в сумерках редколесья кто-то ждал.

Сырник зашёлся истеричным лаем, медленно пятясь и приседая на задние лапы. Кира вгляделась… нет – ничего не разобрать…

Фигура пошевелилась и сделала движение навстречу… Собака при этом заверещала как самосвалом придавленная, и так стремительно дыхнула, не разбирая дороги, в холмы, что ноги над ушами засверкали.

Кира нерешительно остановилась…

Кто это?

«Новый персонаж» Шагеевского квеста, тем временем, плыл навстречу одинокой путнице в густеющей темноте летней ночи.

Боже… Девушка почувствовала, как, болезненно толкнувшись в рёбра, замерло и ухнуло куда-то в живот сердце. По дороге от Дикого леса… двигался… к ней… огромный… медведь.

Киру парализовало. Даже неугомонный мыслительный процесс на время застыл в ступоре… Никогда – даже в самом страшном сне – не могла она вообразить себя в подобной ситуации. Да и с какой стати? До мозга костей городской житель, тяжело переносящий даже кратковременный пикник с комарами, дитя асфальта, рекламных огней, торговых центров, кофе-хаузов и кондиционируемых фитнес-клубов – до сих пор самой страшной опасностью для себя она почитала просрочку по кредитам. А медведи… ну… нет! что вы! Медведи – это ж совсем про другое! Не про неё! Это где-то в другой жизни, в иной реальности, в параллельной вселенной!..

Зверь тем временем, не подозревая о своей неуместности, остановился шагах в двадцати, потянул воздух носом. Кира услышала его шумное дыхание…

«Мамочки… мамочки… то есть, в смысле: господи! господи! спаси и упаси…»

Медведь покачал лобастой головой, выдохнул и тихо, угрожающе заурчал.

От этого звука спина путницы покрылась холодной испариной. Она сделала инстинктивный шаг назад… Нога подвернулась на непременной подлой выбоине, и Кира, взмахнув руками и ворохом юбок, рухнула навзничь.

«Вот и сказочке конец…», – мелькнула своевременная мысль.

Но сознание с этой констатацией очевидного смириться не захотело: помимо воли оно завизжало – совершенно дико, неэлегантно, по-бабьи – и лихорадочно забарахталось в юбках.

Медведь припал на задние лапы, фыркнул подобно большому коту и, закладывая широкую дугу, неуверенно обошёл шумное двуногое по обочине. Вернувшись на дорогу, так же неторопливо и задумчиво косолапя, зверь побрёл своей дорогой – в ту сторону, откуда явилась встреченная им девица.

Перевернувшись наконец на четвереньки, тяжело дыша от пережитого ужаса, Кира смотрела ему вослед. Возвращаться он, по всей видимости, не собирался: мохнатая туша взобралась на холм и скрылась за перевалом…

Принцесса поднялась кое-как на дрожащие ватные ноги. Подобрала свою поклажу, не сводя обеспокоенного взгляда с вершины холма… Что теперь? В лес идти что-то больше не тянуло. И обратный путь ей тоже заказан – не медведя же догонять?

Впервые в жизни Кира почувствовала такую потерянность и такой страх перед окружающей её враждебной бесприютностью, что сама поразилась силе чувства.

– Сырник, – позвала она сипло, неуверенно. – Сырник, Сырник! Где ты, скотина блохастая?

За живую душу рядом она, кажется, отдала бы сейчас что угодно. Если бы это что угодно у неё в наличии было. И если бы кто-то вдруг в этом безлюдном месте вдруг захотел бы с ней на этот счёт поторговаться…

Блудная принцесса крепко зажмурила глаза и сжала кулаки: спокойно… спокойно… всё в порядке… Наверняка, медведь ручной. Цирковой… ну или что-то в этом роде. Тебя просто попугали, на понт взяли – жестоко, гнусно, садистки – но всё равно невзаправду это! Понарошку! Где-нибудь в кустах, небось, и дрессировщик прятался! Ага. Прятался и хихикал над её паническими визгами, похожими на верещание недорезанного порося.

Кира сглотнула и принялась яростно лупить по платью, отряхивая дорожную пыль.

Ну погоди, Ренатик… Дай только выбраться отсюда… Я тебе… Я с тобой…

Вдали послышался тихий, приглушённый расстоянием вой.

Сырник? Или… – Путница вдохнула и замерла, забыв выдохнуть… – Или… волки?

Забыв все свои недавние теории о цирковом медведе и спрятавшемся в кустах дрессировщике, принцесса зайцем метнулась к ближайшему раскидистому дубу и, проклиная неудобную одежду, с трудом вскарабкалась повыше от земли. Она замерла на сучкастой ветке, словно курица на насесте, вцепившись в неё судорожно сведёнными пальцами и уставившись бессонным взором в беспросветную черноту под ногами.

* * *

Эта мимолётная, как взмах крыла бабочки, июньская ночь показалась Кире самой долгой в её жизни.

Она так и не решилась спуститься вниз. А даже если бы и решилась, отбросив страх перед дикими обитателями дикого леса, вряд ли смогла осуществить эту сложную операцию, не переломав ноги, в непроглядной темени новолуния. Вряд ли смогла бы отыскать дорогу и не сбиться с неё, если бы захотела продолжить путь, и вряд ли смогла бы уснуть в высокой, мокрой от росы траве под дубом, вздрагивая от шумов и шорохов ночного леса.

Поэтому ничего другого, кроме как куковать на дереве, не оставалось. С каждым часом на выбранной ветке выявлялось всё больше разнообразных сучков и задоринок, о чём со стонами сигнализировали мягкие ткани седалища. Мученица ёрзала, шипела от боли в спине, растирала затёкшие ноги, шарахалась от носящихся в ночи летучих мышей и дрожала от холода.

Самое время было вспомнить о тёплом плаще и узелке с едой. Кира и вспомнила. А когда вспомнила, поняла, что с перепугу бросила их внизу, во время панического бегства на дерево. При мысли о недосягаемом перекусе желудок стиснули голодные спазмы. Принцесса шмыгнула носом – себя было бесконечно жаль. Хотелось даже поплакать. Но слёзы отчего-то не выдаивались. Тогда Кира стиснула зубы и погрузилась в сладостно-кровожадные мечты о мести. Ничего-ничего… Отольются кошке мои непролитые слёзки…

Как только небо посерело настолько, чтобы можно было различить нижние ветки и землю под дубом, изгнанница полезла вниз, с трудом управляя окостеневшими членами. На последнем этапе они всё же её подвели: вместо того, чтобы, элегантно повиснув на руках, спрыгнуть в щекочущую пятки траву, Кира, неудачно оскользнувшись, кулём свалилась вниз, сильно ушибив плечо. Засучив ногами и зашипев от боли, она схватилась за пострадавшую руку. Когда слегка оклемалась, медленно сползла со своего продовольственного запаса, на который угодила при падении с дерева прямым попаданием.

Развязала расплющенный узелок. В сыре и отсыревшем хлебе деловито хлопотали муравьи, воодушевлённые столь знатной находкой.

Кира застонала. Есть хотелось просто нечеловечески – живот урчал и брыкался, требуя подношения: надеюсь, ты не забыла, – напоминал он раздражённо, – что последний приём пищи у нас случился не далее, как во вчерашний обед! Да-да, это была та самая жёсткая свинина с капустой, от которых ты нос своротила, растыка!..

Да помню я, помню! Разорался… С едой всё непросто, ты же видишь. Сейчас хотя бы воды глоток. Да умыться. Да переодеться. Да спать завалиться в нормальную постель. Эх…

Принцесса развернула влажный от росы плащ и накинула его на плечи. Огляделась…

Дорога проходила рядом – дуб стоял от неё в десяти шагах, не более. На дороге мирно сидел Сырник и, пристыжено прижав уши, неуверенно шевелил хвостом. Как-то его встретят после вчерашнего предательства?

– Сукин ты сын… – сказали ему равнодушно. – Сыр будешь?

Не глядя, Кира отломила кусок с муравьями и бросила псу. Тот отскочил испуганно, но тут же привилял к подачке, обнюхал тщательно, презрительно чихнул на неё и снова опустил зад в дорожную пыль.

– Ну и чёрт с тобой…

Странница поднялась, кряхтя, и, потирая ноющую руку, выбралась на дорогу. Она поплелась по ней, убегающей в лесную чащу, без всяких мыслей и тревог. Надо идти – значит, будем идти. Авось, куда-нибудь и придём…

– Так ведь, собака? – спросила она Сырника.

Тот, расценив её обращение, как прощение, весело и звонко забрехал, принявшись нарезать круги задорного бешенства.

* * *

Приляг в тени.

Замри под пенье родника…

Ты слышишь тишину?

Там же

Огромный, размером почти с комнату прислуги, камин в малой трапезной замка чадил.

Королева, негодующе тряся оборками чепца, кашляла. Обмахнувшись платком, демонстративно промокнула слезящиеся от дыма глаза.

– Боже! – воззвала она плаксиво. – Какие же мучения мне, даме пожилой и больной, приходится выносить, ваше величество, по причине вашей непроходимой скупости!

Король, задвинутый этикетом на противоположный конец стола, метров на семь от благоверной – не меньше, успешно прикидывался глухим. И сосредоточенно пилил кусок пригоревшего ростбифа. Победив его, поднёс на двузубой серебряной вилке к внушительному, крючковатому, породистому носу. Принюхался. Сдвинув к переносице бесцветные глаза под кустистыми седыми бровями, внимательно уставился на отпиленное, снова понюхал и только потом положил наконец на язык.

Пегие усы и седая бородка задвигались, способствуя тщательному пережёвыванию волокнистой говядины.

– Я ведь уже сотый раз, – в голосе королевы булькали слёзы, – просила вас! Этот дымоход давным-давно необходимо переложить! Просто почистить – недостаточно: как только наступает ненастье, порывистый ветер начинает забивать дым обратно в камин… Ваше величество! Вы меня совершенно не слушаете! Неужели вам настолько безразлично моё здоровье? Подумайте, по крайней мере, о здоровье наследника!

– Полноте, маменька, – отозвался принц, поднимая на королеву задумчивый и беззащитный, словно у телёнка, взор. – Я давно уже не ребёнок, к чему вы о моём здоровье? И дым меня нисколько не беспокоит – напротив! Он напоминает мне о чудесных лесных пикниках… Ах, как давно мы не устраивали нечто подобное! Как жаль!.. Папенька, – он оборотился к высокородному родителю, – ежели наши доходы по-прежнему значительно ограничены, и на ремонт дымохода нет возможности выделить средства, то, – принц был полон воодушевления, – я готов предложить выход! Тот рысак, которого подарил мне месяц назад мавританский князь Абу Лахаб – весьма дорог. Отчего бы не предложить его в Замокрицынские королевства? Они состоятельнее нас, вполне могли бы приобрести…

– Вот ещё! – сдвинул меховые брови король. – Единственная приличная животина в королевских конюшнях!

– Но… маменька так страдает!

– Кхе-кхе-кхе! – согласно закашляла маменька.

Король немедленно оглох.

– Ваше величество, – лакей в потёртой ливрее и латаных башмаках склонился к бокалу короля с винным кувшином, – даже не знаю, как и сказать… – разбавленное до бледно-розового цвета вино зажурчало, переливаясь из одной посудины в другую. – У нас на кухне по христианской милости пригрели нынче бродяжку одну… Погода-то ужасть как разбушевалась с полудня: ливень этот, откуда ни возьмись, гроза с ветрищем – наказание Господне за грехи наши, не иначе…

– Ну чего мямлишь-то? – буркнул король. – Говори уже чего хотел…

– Так я о бродяжке той, ежели позволите. Она, значит, отогрелась-то, отъелась – да и чудить принялась! Требует встречи с вашим величеством, – лакей возмущённо фыркнул, – говорит, будто… будто она принцесса! Слыханное ли дело!

Его величество соизволил высочайше повернуть голову и уставиться на слугу взором тяжёлым и суровым:

– Не пойму я что-то, Ганс… Или сдурел ты совсем? Или пива перепил днесь?

– Я…

– Ты, недоумок, про каждую блаженную странницу теперь докладывать мне станешь, а? Может, ты мыслишь плебейским своим разумением, что королю делать больше нечего, как анекдоты ваши кухонные выслушивать?

– Прошу прощения, я только…

– Пшёл вон, дурень шелудивый!

Лакей откланялся и поспешил вдоль стола. Наклонил кувшин над бокалом принца… Над бокалом королевы…

– Дружок, – промолвила она ласково, в пику супругу, – какой занимательный анекдотец… А что та несчастная дурочка? Неужто молода?

– О да, – лаконично подтвердил лакей.

– Ах, боже мой! Каков пассаж! Сие прискорбно – ведь вдвойне тягостней наблюдать поражённую безумием молодость… И с чего бы ей вздумалось именовать себя именно принцессой – вот странно, право… Неужто разум её так помрачён, что не знает и не видит она разницы между собой и высокородной девой?

– О, ваше величество, – поклонился лакей, – она вполне соответствует придуманному для себя образу: бела лицом, тонка станом, руки её нежны и холёны. Я, собственно, потому и решился доложить о ней, ваше величество, что обеспокоился мыслью: может статься, девица из благородных попала в беду? В силу скудности разума потерялась на прогулке или охоте, за недосмотром нянек, да и… Да! ваше величество, её платье, кстати, тоже…

– Платье? – королева сделала стойку.

– Платье её весьма богато, благородного кроя. И… – понизил он голос, заговорщически склоняясь к госпоже, – шёлковые чулки!..

– О!

Королева, киснущая в скуке уединённого замка, оживилась. Её бледные щёки зарумянились, а глаза заблестели.

– Вы слышали, ваше величество? – воскликнула она грозно. – У неё шёлковые чулки!

– Помилуйте, – нахмурился король, – это не основание, чтобы…

– Не основание? – королева подскочила с кресла, бросив на стол салфетку. – У меня нет шёлковых чулок! Не говоря уж об исправном дымоходе!

– Маменька! Папенька! – принц примиряюще и растерянно крутил головой из конца в конец монументального стола. – Прошу, не спорьте! Ведь всё равно не удастся установить истину, не разобравшись! И правильней всего, думаю, нам и в самом деле будет увидеть девицу, самолично расспросить её, узнать имя… Ганс, голубчик, как её имя? Она назвалась?

– О да, ваше высочество, она назвалась. Сказала, будто имя её Луиза-Вельгельмина-Фредерика, принцесса Большемокрицкая…

В зале повисла тишина. Члены королевской семьи переглянулись.

Новый порыв ветра чихнул из камина дымом и золой. Но королева этого даже не заметила: как скаковая лошадь на старте она пожималась играющими мышцами, прядала ушами и грызла удила в предвкушении.

– Чего встал столбом, дятел тупорылый? – взвился король. – Веди сюда эту мокрую курицу! Сейчас посмотрим, что это за Вельгельмина-Фредерика…

* * *

Кира брела за лакеем по тёмным, продуваемым сквозняками коридорам. Свечной свет, маячащий впереди, расплывался в глазах измученной изгнанницы радужным переливчатым пятном. Она не осматривалась по сторонам, не примечала дорогу и обстановку – беседа с Козьеболотинским королевским семейством отняла у неё последние силы. Ещё бы: двадцатикилометровый переход вчера, сразу после которого бессонная стрессовая ночь, сразу после которой новый марш-бросок, частью – под проливным дождём и взбесившемся ветром…

С жадностью проглотив варёную на сале полбу с хлебом и молоком, отогревшись у кухонной печи, она уже начала было кунять здесь же, на лавке… И была бы рада, если бы её на время оставили в покое. Но досужие слуги, оценив мокрые шелка и кружева её платья, принялись мучить странницу беспардонным, навязчивым любопытством людей, не обременённых деликатными манерами.

Потом её и вовсе подняли с нагретого места, отряхнули, пригладили волосы, засунули неподъёмные, гудящие ноги в непросохшие ботинки и повели на экзамен в малую трапезную.

… Сейчас, волочась за Гансом, Кира вспомнила свои впечатления от первой встречи с королевской четой и мысленно фыркнула: надутый индюк и типичная клуша. Да она их насквозь видит!..

– Чем докажете, фройлян, – с места в карьер озадачил её старикан с бородкой клинышком и седыми бровями, – что вы та, за кого себя выдаёте?

Киру поставили, словно школьницу, в центре залы так, чтобы присутствующим со своих мест было удобно её рассматривать.

– Новое задание? – усмехнулась принцесса. – Чем докажу, значит… – она подумала. – Да ничем, пожалуй. Сами справки наведите! Не трудно узнать, что вчера принцесса Луиза-Вельгельмина-Фредерика была выставлена собственным отцом за ворота дворца.

Королева, забавная тётка в кудельках и чепце, с носом-пуговкой и круглым лицом затрапезной мещанки, потрясённо ахнула.

– Допустим, – старик сверкнул глубоко посаженными глазами. – И всё же? Даже если сам факт имел место, именно вашу личность, фройлян, он не удостоверяет.

– Логично, – согласилась Кира, мучительно зевая в кулак. – А у вас разве нет фотки Луизы-Фредерики? Нет? И я паспорт с собой не прихватила – вот досада… Как же тут удостоверишь личность? Разве что методом ДНК?..

– Боже мой, Вильгельм, дорогой!.. То есть… ваше величество! Ну что же вы? Запамятовали? Есть же прекрасный, весьма достоверный и проверенный метод по определению подлинности принцессы! – тётушка возбуждённо всплеснула руками. – Ваша покойная матушка, если вы не забыли, в своё время не преминула им воспользоваться, дабы удостовериться в моём знатном происхождении! Вспоминайте же!..

Король нахмурился:

– Чушь! – буркнул он неохотно. – Глупые бабьи выдумки!

– Да? – оскорбилась его благочестивая супруга. – Неужели? Ранее, насколько я помню, вы так не считали… Впрочем, может быть, у вас имеется в запасе иное средство? Может, вы собираетесь отправить бедную девушку обратно в Большемокрицию за рекомендательным письмом?

– Только не это! – простонала принцесса. – По крайней мере, не сегодня! Иначе я кони двину, – она подошла к столу и обессилено плюхнулась на один из массивных, с высокой резной спинкой стульев. – Пардоньте, господа венценосные, ноги не держат…

Чета от такой наглости онемела. Ганс от ужаса позеленел. Только принц смотрел на гостью благожелательно и с состраданием.

Он прошёл от камина, где стоял до сих пор в тени, к столу:

– Ах, папенька, отчего бы не попробовать этот способ? – произнёс мягко, просительно. – Ведь в том не будет для вас никакого затруднения! И… в любом случае, вы ведь не собирались выставить несчастную на улицу в такую ночь? Ведь верно? Ну так сделайте маленькую уступку: пусть она сегодня переночует не на кухне, а в одной из гостевых спален…

Кира, не обратившая вначале внимания на стоявшую в стороне и в тени фигуру, подняла взгляд и… вздрогнула.

Маленький, щуплый, сутулый, на тонких птичьих ножках, со спины принц напоминал переболевшего рахитом подростка. Но лицо его, с неестественно ярко-розовой, словно обожжённой кожей, с глубокими мимическими складками, залысинами на выпуклом шишкастом лбу казалось, особенно на контрасте с ожиданием, удивительно пожитым. Лёгкие и редкие, словно пух волосы жёлтого цвета топорщились на затылке непослушным хохолком, неподдающимся, по всей видимости, никаким припомаживаниям.

– Что с вами? – искренне обеспокоилось это жутковатое существо. – Вам холодно? Ганс, будь добр, подай плед нашей гостье…

– О, не беспокойтесь! – усмехнулась гостья. – Дело не в холоде. Хотя за плед спасибо, не откажусь… Моя непроизвольная реакции была вызвана вашим внезапным появлением.

– Ах вот как… – юноша заметно смутился.

– Хм… – брезгливо сморщив носик, Кира разглядывала собеседника. – Где вас только откопали на эту роль, такого… м-м-м… фактурного?

– Вам не кажется, дорогуша, – посуровела королева, – что вы ведёте себя беспардонно? Будь вы хоть трижды принцесса Большемокрицкая…

– А вы? – устало вздохнула принцесса и потёрла виски пальцами. – Когда вы уже поимеете совесть и отпустите меня спать? Или Шагеев велел организовать мне гестаповскую пытку бессонницей?

– О чём она? – королева уставилась на венценосного супруга.

– Заговаривается скудоумная, – диагностировал тот и принялся выбираться из-за стола. – Ладно, проводите свои эксперементы, коль вам этого так хочется. Развлекайтесь, ваше величество. А я проведу свои… Ганс! Передай Остробрюхеру, пусть непременно с утра отправляется во дворец этого кичливого остолопа Большемокрицкого. И всё разузнает касательно интересующего нас предмета. К вечеру жду его с докладом…

Лакей глубокомысленно поклонился.

– Ганс! – вслед за королём поднялась и его царственная супруга. – Ты слышал наш разговор, – снова глубокомысленный поклон. – Приготовь комнату для нашей гостьи. И не забудь про самое главное!.. Рике, – повернулась она к сыну, – прошу, не гуляй сегодня, погода ужасная. Простудишься опять, а у тебя такие слабые лёгкие!..

Когда королевская чета удалилась, а Кира с видом мученицы вновь приняла вертикальное положение, дабы проследовать к месту вожделенной ночёвки, к ней торопливо, заплетаясь одной ножкой-плетью за другую, приблизился принц.

– Луиза! – проговорил он взволнованно, от волнения начав заикаться и пришепётывать. – Простите мне, ради бога, что напугал вас. О, мне так неловко! Среди любви родных и привыкших к моей внешности слуг я, бывает, начинаю забывать о том, что… Словом, я поступил так неосмотрительно, явив своё безобразие вашему нежному восприятию столь внезапно. Я совершенный, безусловный растяпа и эгоист! Но вы всё же простите мне эту оплошность?

Кира удивлённо уставилась на него. Но тут же непроизвольно отвела взгляд – лицезреть лицо принца вблизи оказалось тем ещё удовольствием.

– Сударь, – бросила она, с тоской поглядывая на ожидавшего её лакея, – к чему это самобичевание? Не увлекайтесь образом – вы переигрываете, – и торопливо поспешила пересечь залу по направлению к лестнице.

Ганс поднял канделябр повыше, освещая тёмный марш и, предводительствуя, степенно зашагал наверх.

– Переигрываю?.. – недоумённо повторил принц Рике, с усилием, нервно потирая острый локоть левой руки. – Какая странная девушка…

Он с тоской проводил её взглядом. А потом долго ещё стоял посреди малой трапезной, вспоминая большие серые глаза, красиво очерченные брови и длинные пальцы изящных рук…

«Ах, какая гармония линий и пропорций! Какая лаконичность движений! Как щедра бывает природа… – вздохнул он, вспомнив своё отражение в зеркале. – Если бы такое совершенство когда-либо вложило свою руку в мою… И посмотрело на меня без отвращения… Но нет! Нет! Не стоит об этом и думать! К чему?..»

«Не везёт мне с принцами, – спотыкались сонные мысли в голове принцессы. – То типовой красавчик с большими жирными тараканами в голове, то урод с замашками буддисткого святого… Ну и ну. Ренатик, должно быть, сам отбирал образцы, откалибровывал… Дабы на фоне подобного материала показать: лучше гор могут быть только… а? Каких ещё гор? Тьфу – о чём это я?.. Как спать-то хочется… В смысле, лучше Шагеева может быть только Шагеев… козёл… Если мы не придём на место через минуту, упаду прямо в коридоре…»

Через минуту они были на месте.

Ожидавшая в спальне горничная разоблачила пребывающую в полусне гостью от сложных элементов одежды, натянула на неё ночную рубашку, нахлобучила чепец и подвела, как сомнамбулу, к постели.

Кира рухнула в тюфяки и одеяла.

– Какой здесь… странный… запах… – просипела она и провалилась в сон, словно в чёрный колодец.

* * *

Ей снился кошмар.

Будто бежит она по Дикому лесу, продирается сквозь колючие кусты и бурелом, вырывая ноги из держи-травы, а кто-то позади тяжело и зловеще пыхтит.

Вот она запнулась о корень… вот рухнула лицом вниз… поползла на четвереньках, боясь обернуться и увидеть страшный и нестерпимо омерзительный облик преследователя…

«Не хочу-у-у! – рыдало нечто в голове дико, истерично, с надрывом. – Только не это! Помогите… Помогите же мне! Хоть кто-нибудь! Кто-нибудь! Неужели никому нет до меня дела? Неужели никто не спасёт?..»