Одержимость зверя. Дилогия

Первый раз канов разбили. Второй – они почти истребили врагов. В третий – к медведям присоединились ледяные. Такого сокрушительного поражения племя Тарелла не знало многие века!

Тет еще помнил, как все госпитали поселения были заполнены ранеными. Истошные крики, стоны, хрипы и звуки отъезжающих машин, увозящих мертвецов за пределы поселения, не прекращались ни днем, ни ночью… Будили, заставляя съеживаться в своей кровати в крошечный комочек нервов, просыпаться от кошмаров в липком поту.

Черная земля между кварталами канов и медведей впитала столько крови, что, казалось, на ней вырастет алый лес. В боях с медведями многие людоеды стали калеками. Учитывая традиции канов, это хуже смерти.

Тет еле слышно вздохнул, не в силах избавиться от тяжелых мыслей…

Толкнул увесистую дубовую дверь и ввалился в свой дом – не такой огромный и пафосно украшенный статуями, как у Тарелла.

Не обращая внимания на суетившихся в просторной, по–спартански обставленной гостиной домохозяйку и старшую сестру Индиру, заскочил в ванную.

Скорее! Смыть, уничтожить воспоминания о сегодняшней охоте…

Может ледяные струи родниковой воды, хрустальные, свежие, принесут хотя бы толику забвения.

Но забвение – удел слабых духом. А Тет всегда был сильным.

…

Сварливый ветер колыхал густую массу ночного леса, разрезанную ярко–оранжевой лентой шоссе. Свет красно–рыжих фонарей ложился на дорогу кляксами. Мотыльки гулко бились об искусственные солнца, шурша крыльями и падали, глухо ударяясь о землю.

Ночные птицы переговаривались на разные голоса – басисто, визгливо, барабанной дробью.

Оживленное движение на трассе стихло. Редкие авто проносились по ровному асфальту, бередя ночь шепотом колес.

Запахи перемешались в дикий коктейль. Нотка теплого асфальта, мерзкий привкус раскаленного фонарного стекла врывались в терпкие ароматы леса. Приторный – буйно цветущего разнотравья, освежающий – от осоки, терпкий хвойный, пряный – от шишек.

Огромная черная кошка, в сравнении с которой и бенгальский тигр – котенок, готовая к прыжку, замерла, будто статуя. Лишь время от времени мощные задние лапы беззвучно переминались на мягкой траве. Лунные блики серебрили гибкую спину зверя, расчертив от головы до хвоста. Темно–синие глаза, уставившиеся в одну точку, едва заметно поблескивали во мгле.

Тет тысячу раз выходил с Тареллом на охоту и прекрасно знал – чем все закончится.

От предвкушения беды едва дышал. Сердце глухо билось о грудную клетку. Медленно, но с такой силой, что, казалось, еще немного – и ребра с треском вывалятся наружу.

Тарелл молниеносно прыгнул, подобно снаряду, выпущенному из пращи…

Острые как бритвы когти шкрябают по металлу. Свист тормозов отчаянный, ошалелый смешивается с запахом горелой резины и визгом шин по асфальту.

Грохот опрокинутой машины, только что летевшей по шоссе, пугает птиц. Они, суетливо хлопая крыльями и взволнованно гогоча, взмывают с веток в черноту неба.

Машина переворачивается несколько раз, словно игрушечная. Замирает на секунду у края трассы и ухает вниз. Снова переворачивается, замедляется, раскачиваясь для последнего кувырка. Замирает, плюхается, с причавкиванием вдавливая колесами податливую почву. Дверца скрипит, и с мерзким скрежетом отваливается. Проскальзывает в овраг, найдя там последнее пристанище.

В два прыжка каны у цели.

В покореженном авто, больше похожем на груду металлолома, парень и девушка. Кровь размазалась по лицам как неудачный театральный грим, тела замерли в неестественных позах. Повезло? Жертвы мертвы? Не успело облегчение расслабить натянутые до предела мышцы Тета, слышится биение сердец. Ускоряется и ускоряется. Две пары расширившихся зрачков смотрят на людоедов как на исчадия ада. Удивление и боль во взгляде сменяется ужасом. Девушка в шоке, но парень хочет закричать – грудь вздымается от наплыва воздуха.

Тарелл мощными челюстями хватает его за плечо и волоком тащит из машины.

Парень орет, срываясь на визг, извивается, колотит руками. Тарелл с хрустом перекусывает ключицу.

Тяжелый взгляд альфы вдавливает в землю. Ясно как день – требует от брата таких же действий.

Тет смотрит в милое личико девушки… Мало сказать, что напугана. От страха глаза почти вылезли из орбит, губы вздрагивают на застывшем лице–маске. Тет видел такое тысячи раз, но от этого не легче. Спокойно! Медлить нельзя! Кан перекусывает ремень безопасности, хватает девушку за ворот джинсовой рубашки и тащит наружу.

Тарелл уволок жертву в лес, на бывшую охотничью территорию канов. Хорошо…

Тет обращается в человека и дает девушке несколько звонких пощечин. Ступор добычи сменяется истерикой. Жертва брыкается – беспорядочно размахивает руками и ногами, напоминая сломанную мельницу. Комья земли летят во все стороны – ногти девушки прорезают длинные борозды, пятки оставляют овальные ямки. Дичь силится заорать, но рот зажат огромной пятерней.

– Не кричи, – шипит Тет. – Сейчас уберу руку, а ты беги что есть мочи. Поняла?

Жертва несмело кивает. На лбу проступила испарина. Тело реагирует на ужас. Бешеным биением сердца, поднимающейся и вмиг опадающей грудью и… адреналином. Гормон наполняет воздух, словно дым во время сильного пожара.

В носу свербит.

Этот ненавистный запах страха!

Реакция добычи понятна и оправдана. Дав секунду на подготовку, Тет отдергивает руку. Дичь вскакивает. Падает. Опять поднимается и бежит, спотыкаясь и снова падая. Прочь! К спасению, к жизни, к людям!

Тяжкий, обреченный вздох вырывается из глотки Тета.

Дураку ясно – девушка настучит в полицию сверхов. Но иначе никак… Невозможно.

Обостренный слух прекрасно улавливает творящееся в лесу. Обернувшись зверем, Тет медленно идет «посмотреть на себя со стороны».

Когда–то и он загонял двуногую дичь, наслаждаясь азартом охоты.

Вождь стоит среди вековых деревьев, опершись о грудь жертвы огромными лапами.

Он упивается страхом добычи. Влажный воздух пропитался запахом ненавистного адреналина.

Аромат окутывает, окружает, проникает в каждую пору, вгрызается в мозг. Надо выдохнуть! Еще! Еще! Еще! Нет, не помогает!

Срочно избавиться от омерзительного противного вкуса на языке и в носу!

Лицо добычи искажает гримаса. Из передавленного горла рвется стон, Тарелл жадно вгрызается в грудную клетку жертвы.

Кровь и куски мяса летят во все стороны. Отвернуться! Не смотреть!

Но воля покидает. Взгляд прикован к жестокому действу. Немыслимый азарт овладевает всем существом. Алчность! Убийца внутри требует свободы. Рвется наружу, нажимая на все первобытные инстинкты.

Сырая человечина! Теплая, настоящая, загнанная… Все животное, древнее, ужасающее поднимается из глубин души от одного ее запаха, вида.

Бороться… не сдаваться!

Решил для себя – только клоны! Хватит дикости, зверств и убийств! Хватит нарушать законы нового мира! Ведь можно жить иначе! Эволюционировать по примеру ненавистных верберов или презираемых Советом Вождей огненных.

И это единственно правильный путь развития канов!

Алые струи хлещут из распластанного тела юноши. Руки и ноги раскинуты, будто жертву распяли. Лицо неестественно перекошено, рот разинут в немом крике. Грудь разорвана в клочья, поломанные ребра выглядят тростинками, покореженными ураганом.

А в эту минуту вождь канов, рыча от удовольствия, острыми как ножи зубами раздирает еще теплое сердце жертвы. По клыкам лениво стекает рубиновая жидкость, удобряя землю.

Тарелл ест только сердца. В этом он весь. Вождь может заказать на мясоферме клонированное человеческое сердце любого вида, размера, возраста… Но ему нравится вырывать орган из груди еще дышащей жертвы, наблюдая, как жизнь покидает ее. Как стекленеют глаза, тугие мышцы становятся мягкими и податливыми…

Тарелл охотится не ради пропитания. Не из гурманства, подобно многим канам. И даже не для того, чтобы щелкнуть чертову полицию сверхов по носу! Не–ет! Ему нравится отнимать жизнь, поглощать чужое дыхание, чужие надежды, чужое будущее… Кровожадный зверь, от и до…

Тет сглатывает и пятится. Пятится. Пятится…

Ноздри раздуваются, втягивая соблазнительный, пьянящий, терпкий аромат свежеубитой добычи… Нутро заходится в вопле: рви, грызи, поглощай!

А кровь, как назло, приковывает взгляд: лениво вытекает из зияющей раны – сладкая и желанная. Нежное мясо, лоскутами свисающее из растерзанной груди: сочное, умопомрачительно вкусное… Голова кружится, словно голодал месяц, а то и больше. Желудок сжался в тугой узел и прилип к спине. Пасть наполнилась слюной, сглатывать Тет не успевает. Каждый мускул налился свинцом. Проклятые инстинкты, подогретые чувственными ощущениями, пируют на остатках самообладания. Нет! Только не это! Не вернуться назад, не сдаться на волю охотничьего инстинкта! Вампиры смогли, смогут и каны…

Тет снова пятится. Не выдержав, что есть сил, мчится прочь.

Вождь нагоняет через несколько минут. Улыбаясь, облизывает окровавленную морду…

Челюсти Тета сводит так, что крепкие клыки скрипят, щеки натягиваются до предела. Ночь охоты. Один из десятков ежемесячных выгулов зверя. Не первая и не последняя…

Тету – три десятка, Тарелл старше всего на десять лет. Каны и медведи живут до ста шестидесяти лет и дольше. И лишь в последнее десятилетие тела их берет возраст. Так что предстоят еще многие ночи…

Глава 3. На ошибках учатся

(Огни)

Думала не доживу до очередной утренней медитации!

Сплю обнаженной – хочется пусть ненадолго, но дать телу отдохнуть от повседневного бремени одежды. Покинув заботливое тепло пухового одеяла, поспешно надеваю трико с начесом и толстовку. Нишати вечно мерзнут. Создатели забыли, что они аджагары – полуящеры, а мы, люди – теплокровные, отсюда и все беды. Хотели как лучше, а получилось, как всегда.

Аура наша удивительна. Энергетическая оболочка высшей расы обновляет изнутри, сохраняя тело молодым, лечит недуги, дарит потрясающие способности. Но согреть не в силах. За счет чего? В ауре человека, словно в генах, записана правильная температура, в нашей – гораздо ниже.

Зима – самый страшный период для нишати, живущих в средней полосе. Стоит нагрянуть морозам, я кутаюсь как матрешка – три свитера, трое колготок, платок под меховой шапкой, две пары варежек. Но все равно замерзаю, добежав от подъезда до такси и от такси до работы.

Минус два, три, ну восемь градусов еще терпимо. Но дальше… Туши свет.

Мало того, приходится выходить с получасовым запасом времени. Надо же переодеться на службе – руководитель отдела рекламы обязан выглядеть презентабельно, а не беженцем из Сибири.

В одном повезло – в офисе топят как сумасшедшие, хоть тропические джунгли разводи. Остальные сотрудники недовольны, вечно жалуются, приносят веера, умываются холодной водой в уборной, с ног до головы обливаются антиперспирантом, а мне хорошо.

Когда–то идея переехать в теплые края прочно укоренилась в голове. Однако в теории все легко, на практике же, всплывает множество проблем.

Нужно искать новое жилье, работу, бросить родных и близких, какое–то время жить среди абсолютно чужих людей, начинать все сначала.

Для кого–то это нетрудно, сама таких знаю и даже не одного, для меня же – невыполнимая задача. Я, как говорят, очень тяжела на подъем.

Потеря мамы перевернула мир с ног на голову… Одна мысль покинуть город, где она нашла последнее пристанище, заставляла сердце жалобно сжиматься. Уехать теперь казалось смерти подобно. Будто я бросаю маму насовсем, как бы глупо и странно ни прозвучало.

Я привычно включилась в общую медитацию – похоже на коллективное сознание, такое слияние: аур, мыслей, эмоций. Воспользовавшись случаем, вызвала итальянца Марио на приватную беседу. Очень нужна одна вещь… Та, что есть лишь у него.

– Огни?

Наши прозвали меня Огни.

Святейшество уверял, что энергооболочкой меня наделил огненный аджагара – так вышло, что большинство «нашей популяции» получили свои от белых, голубых и зеленых. Впрочем, особой разницы между нами нет. Другое дело – нишати, порожденные единственным и неповторимым черным аджагара – прежним вождем Создателей. Они – избранные, с аурой, простирающейся в иные измерения и способностями, о которых среди прочих нишати ходят легенды …

…

У Марио потрясающий дар – его любит фортуна. Итальянцу везет всегда и без исключений. Если он опаздывает на работу, на дороге, будто по мановению волшебной палочки, появляется такси и довозит до офиса в срок. Светофоры, как один, дают зеленый свет, ни разу не задержав по пути.

Если у Марио заканчиваются деньги, кто–то вдруг предлагает подработку или отдает старый долг. Если он забывает взять зонт, дождь услужливо заканчивается, едва итальянец выходит на улицу.

Но аура у него не очень мощная. То есть по сравнению с человеком – огромная, по сравнению же со мной, например, и остальными, такими же, как я, мизерная. Поэтому Марио частенько просит энергию для серьезной удачи. Другие не дают. Может, из вредности, может, из зависти, кто разберет – чужая душа потемки. Я – всегда, пожалуйста. Если энергии много, девать некуда – почему не поделиться?

Сегодня я решилась попросить у Марио ответную услугу.

Хотя однажды она привела на край бездны.

…

После смерти мамы общение стало пыткой.

Соболезнования спазмом отзывались в груди. Казалось, лезвием скальпеля от меня отрезали огромный кусок. Очень важный и нужный. Вспоминалась старая сказка – там злая ведьма вскрыла герою живот, вынула органы и напихала вместо них камни, землю и гнилые листья. Отчаяние то сотрясало тело мелкой дрожью, то заставляло сжаться, чувствуя, как одеревенели мышцы.

Поездки. Будни. Праздники. Память окунала в несчастье с головой. С какой–то безжалостной яркостью. Чтобы поняла, увидела, в мельчайших деталях оценила – чего лишилась. Вновь и вновь прощалась со всем, наполнявшим жизнь радостью, счастьем, надеждой.

Поделиться болью можно лишь в книге или фильме. Боль – всегда твоя и только. Никто не разделит ее, как сильно бы ни хотел, ни стремился. Просто со всех сторон чужая жалость тех, кто тебя не понимает.

Ненавижу это чувство! Оно унижает, заставляет чувствовать себя букашкой, брошенной на волю Вселенских катаклизмов.

После похорон меня неделю колотило. Тело содрогалось от жестоких судорог – раз за разом. Я не ела, почти не спала, впала в чувственную кому. Ничего не хотела. Ни–че–го.

Опускалась в кресло, где любила сидеть мама – мягкое, старое, обветшалое… родное. Почти не чувствуя соленую влагу, стекающую по лицу, часами смотрела на мамину светло–коричневую дубленку с подвернутыми рукавами – у меня так и не хватило решимости убрать ее с вешалки. Казалось странным, что эта глупая, нелепая вещь пережила хозяйку.

На каждый хлопок двери оборачивалась, ожидая, что мама войдет, закашляется, снимет сапоги и включит телевизор. Досмотрела сериал, который ненавидела, ведь мама ни на что не реагировала, увлекшись им. Она так и не смогла дочитать этот телероман. Вертела в руке брелок, купленный родному человеку за неделю до страшного дня…

Сородичи пытались до меня достучаться. Поначалу робко, как летний ветерок шепчет листве, затем настойчиво, как ураганный осенний ветер, с воем пригибающий кроны… А потом изо всех сил, как убийственный смерчь, хватающий стволы невидимыми пальцами и выдирающий из земли… Казалось, не отключи я связь, голова взорвется. Пришлось все блокировать.

Спустя два месяца, робко ослабила щит от мыслеволн, и они полились, наполняя голову с такой силой, что, казалось, сейчас со свистом вылетят через уши. Я не разбирала – кто и о чем говорит, не могла вычленить из белого шума ни единой фразы. В спецназе – как любит шутить куратор – пятнадцать нишати. В бедном мозгу звенело, гудело, жужжало, как назойливый рой насекомых, а мысли прибывали и прибывали.

Хотелось заорать, что есть мочи, лишь бы прекратить эту пытку ужасающей какофонией. Но я четко осознавала – не вытерплю сейчас, завтра, послезавтра будет еще хуже. Обязана сдюжить, деваться некуда. Мигрень и треск в висках – достойная плата за общение после долгого молчания.

Часа два не могла вообще ничего разобрать, старалась ни о чем не думать. Наконец, когда голосов стало меньше, а мигрень слегка утихла, из бурного потока выцепила речь Марио – итальянец предлагал одолжить немного своего везения.

– Соглашайся! С твоей энергией сможешь загадать почти любое желание! – речитативом твердил парень, точно заправский Джин, нахваливая свои услуги. Похоже, опасался, что снова заблокирую связь.

Как он делится даром? Понятия не имею… Свое врачевание никому отдать не могу. А порой так хочется!

– Марио! Ничего не надо! – попробовала я мягко отказаться.

– Уже все сделано! – пришло через тысячи километров. – Желай!

Ну, я и пожелала…

Первый Новый год после потери… Праздник сквозь боль. Со своим тогдашним мужчиной сижу в сверкающем пестрыми гирляндами ресторане, тщетно пытаясь скрасить пустоту внутри пестротой общества незнакомцев. Возможно, таких же ущербно–одиноких, как и я сама.

Елка в центре зала, упирающаяся в потолок золотисто–рыжим шпилем, выглядит унылой и поникшей, будто предвкушает свою безвестную гибель на свалке. Огромные шары: синие, белые, зеленые, усыпавшие ветки так, что и зелени почти не видно – вот оно преступление против хорошего вкуса.

Колышущееся пламя трех свечек на столе напоминает отпевание…

Ветки темного винограда рядом с ними тоскливо свисают из ажурной вазы.

И тут…

Холодная волна устремляется от затылка к пяткам, сердце замирает, резко и жалобно и также внезапно пускается вскачь, будто испуганная антилопа. Опять замирает и вновь бьется с такой силой, что гулкий звук проходит сквозь тело, заставляя его содрогаться и вибрировать в такт. Ком в горле – отвратительный, колючий.

Она… садится за наш столик. Женщина. Сказать, что похожа на маму – не сказать ничего. Та же фигура, те же волосы и прическа, те же грустные и очень добрые глаза. Я отчаянно пытаюсь научиться дышать заново, заставить тело не сотрясаться от барабанной дроби сердца. А незнакомка представляется… Я открываю рот, но из пересохшего горла вырывается только едва слышный хрип. Женщина – полная тезка мамы…

Гадалка однажды сказала: «Ты получишь то, что хочешь. Но захочешь ли то, что получишь?».

«Бойтесь своих желаний, они сбываются» – предостерегали мудрецы.

…

Марио откликнулся сразу – он вообще милый, позитивный, отзывчивый. Просто очень хороший парень.

– Ты можешь одолжить половину везения? – спросила я без прелюдий. Думала, итальянец захочет выяснить – чего это мне в голову взбрело? Но он лишь обрадовался. Вот любит же Марио делать добро!

– Надолго? – уточнил он.

– Не знаю.

– Готово. Пользуйся.

Глава 4. Попытка не пытка

Я собиралась лихорадочно, суматошно, плохо соображая, что делаю. Лишь бы поскорее очутиться на месте… Куда спешила? Тот, кого ищу, прожил десятки веков и еще столько же разменяет. Что ему день, два, три… Есть у меня дурная черта – на сильных эмоциях бросаться в омут с головой, вместо того, чтобы нормально подготовиться, обдумать, потренироваться, в конце концов.

Дрожащими руками нацепила бежевый спортивный костюм и кеды – хотелось одеться поудобней, длинные волосы заплела в тугую косу.

Уверена, куратор нарочно сообщил мне об альтернативе именно сейчас, когда в стране, куда направляюсь, лето вступило в свои права. Знает, как мерзну… Тот, кого ищу облюбовал жаркие места. Власть у него огромная, так что где хочет, там и селится. Но зимой во владениях древнейшего ледяного около 10 градусов. Конечно не ноль и не минус, но все равно не слишком–то приятная для меня погода.

Захватила паспорт, кошелек, не без труда запихав туда все заначки и пару запасных резинок для волос.

Здраво рассудить, увы, была не в состоянии.

А если в новом мире какие–то особенные деньги? Планеты–близнецы копируют друг друга не полностью. Действительны ли там местные документы? Может вообще чипы вживляют? Не станут же оборотни в зверином обличье таскать в зубах удостоверение личности… Про резинки для волос и не говорю. Конечно! Разве есть что–то более необходимое в чужом пространстве?

Свой нехитрый скарб покидала в сумку с ремнем «через плечо».

Ладно, еще чемодан мне сквозь портал ну никак не протащить. По словам куратора, чем тяжелее предмет, тем больше энергии требуется на его перемещение из мира в мир. На десять–тридцать килограмм моих сил уж точно не хватило бы. В противном случае, приволокла бы на себе кучу абсолютно ненужных вещей.

Отчего не взяла оружие? Ну хотя бы нож, уж если раздобыть пистолет или нечто подобное для меня слишком сложно. Вот тут почему–то сработала логика, напрочь отказавшая в остальном. Я слишком хорошо понимала, что сверхов мира, куда направляюсь, мне уж точно не одолеть.

Любой из них гораздо сильнее, быстрее меня и неуязвимей. Только потянусь за кинжалом или револьвером – скрутят, обездвижат, попытаюсь вырваться – сломают как тростинку. Куратор рассказывал, что пробить вампирскую плоть, вербера или, скажем кана, не всякому спецназовцу из нашего пространства удалось бы. Уничтожить ледяного можно только точным ударом или выстрелом в сердце. Причем, не чем угодно, а посеребренным клинком или оружием, стреляющим пулями с серебряной наплавкой. Очень сомневаюсь, что моих скромных сбережений хватило бы на подобное.

Как навредить оборотням, Святейшество не знал, или делал вид.

Их регенерация позволяла восстановиться даже после ранения в сердце, в глаз, в голову. Если, конечно, не снести полчерепа или не разрубить пополам.

Не уверена, что годы тренировок дали бы мне даже мизерный шанс против любого из сверхов пространства, куда намеревалась попасть.

Так есть ли смысл тратить время, когда боль и жажда вернуть утраченное толкают побыстрее рвануть в неизвестность?

Мне оставалось надеяться лишь на везение Марио. Вдруг удастся договориться с кем–то из нелюдей? Предложить что–то взамен помощи и защиты? А может удача итальянца и вовсе привлечет друзей?

При всей фантастичности любой из этих вариантов куда реальней, чем хотя бы ничья в драке с существами, которые в разы сильнее, быстрее, ловчее, а главное, почти неубиваемы.

Шансов немного, но больше надеяться не на что, а жизнь без надежды измотала, превратила в жалкого нытика. Лучше погибнуть в попытке вернуть самое дорогое, чем до конца дней жалеть себя и презирать за это… Тем более, я даже не знаю – как долго живут нишати. Святейшеству лет пятьсот, по его собственным словам. Разве выдержу столетия безнадежности? Бесконечные воспоминания и сожаления, от которых хочется лечь и больше никогда не вставать. Вещи… ее вещи, каждый взгляд на которые придавливал к земле многотонной глыбой отчаяния. Слишком дорогие сердцу, чтобы от них избавиться.

Нет! Больше не могу! Пан или пропал! Лучше рискнуть жизнью, чем существовать так…

Решение приняла в каком–то полубреду, на грани истерии.

В последний момент положила в кармашек сумки газовый и перцовый баллончики. Не для сверхов, конечно же. Оборотни разве только чихнут пару раз, а ледяным подобное средство самозащиты вовсе нипочем – немертвые не дышат, химикаты на них не действуют.

Взяла на случай нападения людей. Мало ли… маньяк встретится, убийца.

Судя по обрывочным сведениям, когда–то брошенным куратором, нужные мне вампиры облюбовали очень глухие места, неизвестно на кого напорешься.

Пожалуй, это было единственным здравым решением, не понятно как возникшем в затуманенном сознании.

Руки тряслись как у алкоголика с дикого похмелья, нервы накалились до предела. Казалось, посмотри изнутри – и каждое окончание будет светиться и мигать. Мышцы одеревенели от напряжения, затекли, будто я отлежала, отсидела все, что только можно.

Почему думала, что получится? Понятия не имею, пришла уверенность. Я отпросилась с работы, сказавшись больной, и собралась в путь. Сегодня четверг, завтра у меня выходной – значит, до понедельника совершенно свободна. Ну что ж, поехали.

Я действительно не знаю – как путешествовать по мирам.

Я погрузилась в медитацию и вернулась в тот момент… Тогда переместилась всего на метр и грузовик, на сумасшедшей скорости выруливший из–за дома, просвистел мимо, в миллиметрах от ошарашенной пешеходки.

С головой окунув в отвратительный запах бензина и грязи, заставил вмиг забыть все чувства, кроме ужаса перед смертельной угрозой. Как говорится – что имею. Начнем с малого.

Память не подкачала, услужливо вернув все, до мельчайших деталей.

Весенняя улица, дышащая сыростью. Мерзкий дождик росой оседает на волосах, ресницах и бровях. Пронизывающему до костей шквалу потрескавшаяся кожаная куртка – что урагану соломенный сарай. Радостно прорывается ветер к телу, обдавая влажным холодом. Серый асфальт и полустертая разметка пешеходного перехода наводят тоску… Надвигающийся страх. Так! Перемотка! Монтаж! Не нужно погружаться в ужас! Это лишь спутает карты, заберет силы. Еще перемотка, еще и еще.