Король должен умереть

Старшину поселка звали Медаф. Он был немолодым уже мужчиной из рода первых поселенцев, обладал тяжелым нравом, могучим телосложением и склонностью решать любые проблемы силой. Сочетание, пробившее ему дорогу на самую вершину здешней пищевой цепочки. Еще Медаф был, на удивление, неглуп и славился умением договариваться с жестокими хозяевами Тиндагола. Его не любили, но к нему прислушивались.

Сегодняшним утром Медаф поднялся из постели в отвратительном настроении. Всю ночь он кашлял кровью. Напоминали о себе пары ртути, которыми он дышал каждый день, пока еще был простым рудокопом. Завтрак, вареная окра и пересоленное соевое мясо, не улучшил дело.

Медаф даже поколотил младшую из его трех жен за плохую готовку. Рутинное дело, давно не доставлявшее ему никакого удовольствия. Убедившись, что порядок в доме восстановлен, старшина отправился на окраину поселка, где и провел три часа, бездумно разглядывая небо и потягивая забитый в трубку легкий наркотик хаф. За этим занятием старшину и застал его помощник Утер.

Утер в поселке и на планете был чужаком, космиком неведомого происхождения. Два года назад его ссадил с корабля за провинность пролетавший через Тиндагол вольный торговец. Медаф сразу обратил внимание на высокого, с хищными повадками пришельца. Он приблизил его к себе, стал давать поручения, частенько довольно грязные. Утер справлялся и, что было тоже важно, не болтал. Он прижился в поселке и стал у Медафа правой рукой.

Быстро освоившись, космик стал наглеть. Он по-прежнему лебезил перед Медафом, но другим приходилось выносить от него унижения, ругань и побои. Когда Утер выкинул из дома одноногого Бара и стал жить с его женой, жители возроптали. Медафу тогда пришлось даже пару раз для острастки пальнуть в воздух из древнего плазменника. Про себя старшина улыбался. Ненависть народа к помощнику была ему на руку. Если Утер задумает затеять в поселке переворот, опереться ему будет не на кого.

– Доброго дня, старшина, – поздоровался Утер, за два года так и не избавившийся от противного местным мяукающего выговора. – Погодка, однако, дерьмо.

Медаф беседу не поддержал. Погода на Тиндаголе всегда была одинаковая – сырость, ветер, промозглый холод. Старшина стоял, заложив руки за спину. Потемневшие с годами, но все еще крепкие зубы сжимали костяной мундштук трубки. Глаза Медафа буравили низкое прозрачное небо, где над горизонтом восходил исполинский диск газового гиганта, и висело тусклое негреющее солнце Тиндагола. Медаф ждал.

– Думаешь, прилетят сегодня? – спросил Утер, всегда безошибочно угадывавший причины дурного настроения старшины.

Медаф достал трубку изо рта и сплюнул под ноги помощнику кровавой слюной. Это означало «да».

– Выработка у нас упала с прошлого года на треть, – сказал Утер, переступая с ноги на ногу и зябко потирая громадные ладони. – Люди мрут, машины ломаются, и чинить их некому, кроме меня и Гентора. Рук не хватает. Думается, хозяева будут недовольны.

На этом месте Медаф, наконец, снизошел до беседы.

– Хозяева всегда недовольны, – назидательно заметил он. – Ничего с этим не поделаешь. И они поделать ничего не могут. Поругаются, потрясут оружием и улетят. Не будет нас, кто полезет для них в шахты?

– Поселок Морана, однако, они сожгли, – напомнил Утер и тут же под яростным взглядом Медафа втянул голову в плечи. Старшина терпеть не мог, когда ему перечили.

Медаф вновь схаркнул и принялся раскуривать погасшую трубку. Утер жадно потянул носом сладковатый запах наркотика. В поселке только старшина мог позволить себе покупать хаф у контрабандистов.

– Моран был дурак, – объяснил Медаф, справившись со злобой. Чтобы из Утера получилась надежная опора, тупого космика надо было учить. – Греб лишнее под себя. Если десятую часть выработки продавать залетным торгашам, хозяева будут закрывать глаза. Замахнешься на большее – будешь глотать плазму. Так все и вышло. Для остальных урок.

Утер важно кивнул, делая вид, что понимает и согласен. Про сожженный поселок он слышал другое. Ходили слухи, что горняки Морана наткнулись в раскопе на древние запретные развалины, которые им видеть не полагалось. Но до развалин Утеру дела не было, и просвещать старшину на их счет он не стал.

– А все же знающих людей нам не хватает, – заговорил помощник, внимательно следя за грозным лицом Медафа. – Есть у меня одна мыслишка насчет работорговцев…

Тут он понял, что старшина его больше не слушает. Слезящиеся от напряжения глаза Медафа вновь обратились к небу, и старшина с ненавистью прошептал:

– Летят!

На фоне дымчатого диска планеты-гиганта над горизонтом восходила исполинская черная пирамида – титан Сестер Аннун. Ровесник восьми Династий, сгинувших в пучинах времени. Самый большой и грозный корабль из тех, что когда-либо строило человечество. Сосредоточение утраченных технологий и памятник угасающему человеческому разуму. Напоминание о том, что не слабовольный император Геон Третий правит Империей, а ведьмы и их союзники из Дома Кантор.

– Собери народ на площади, – отрывисто бросил Медаф своему помощнику, враз подобравшемуся, как зверь, почуявший добычу. – Все дети без клейма должны быть там.

– Все? – уточнил Утер. – У Гентора, который ремонтник, полугодовалый сын. Я слышал мельком, что он собирается его спрятать в прииске.

– Разыскать и притащить на площадь, – Медаф кивнул на самопал, висевший на кожаном поясе Утера, знак высокого доверия и власти. – Если Гентор будет мешать, прострели ему ногу. Работать сможет, остальное неважно.

Утер растянул губы в неприятной ухмылке, нежно погладил изогнутую рукоять самопала. Ему давно хотелось пустить его в ход.

– Всем надо напомнить, – Медаф потряс перед лицом помощника трубкой. – Если мы утаим хоть одного маленького ублюдка от ведьм, нас заставят молиться об участи Морана и его людей.

В поселке словно раньше времени наступила ночь. Спущенный с титана большой когг накрыл городок своей тенью. Свободный от пут гравитации, благодаря палеотехнологиям Сестер, он висел над крышами домов так низко, что люди, косясь вверх, пригибали головы.

Все население поселка собралось на площади и прилегающих улицах, немногим менее трех сотен человек – испуганные, дрожащие от холода, цепляющиеся друг за друга в напрасных поисках поддержки. Медаф, Утер и несколько еще крепких молодых мужчин, следивших в поселке за порядком, прохаживались перед толпой, как дрессировщики перед клеткой зверя.

В передних рядах толпы стояли те несчастные, кто должен будет предъявить своих детей на суд ведьм. Особняком выделялись двое. Гентор, рыжеволосый гигант с лицом, искаженным от боли – его левая нога была выше колена замотана окровавленной тряпкой. Он опирался на плечо жены, державшей на руках младенца, и с ненавистью провожал взглядом невозмутимого Утера. И еще сравнительно молодая женщина, державшая за руки двух детей лет пяти – мальчика и девочку, худощавых, светловолосых, как мать.

Женщина отличалась от других жителей поселка. Что-то чужое было в ее осанке, чертах лица, даже в скромной, но чистой одежде. Рядом, вроде как с ней и одновременно не с ней, стоял Гор Лоис. Хозяин единственной в поселке продуктовой лавки, второй по влиятельности человек после Медафа.

Медаф не показывал вида, что больше других измучен ожиданием. Один лишь раз он прошипел сквозь зубы «чего они медлят». Утер с удивлением покосился на старшину. Причины волнения Медафа он понимал не до конца. У старшины не было детей – отравленный испарениями в шахте, он рано стал бесплоден. Встреча с посланником Канторов тоже едва ли беспокоила Медафа. Он не был глуп и жаден, как Моран, а падение выработки едва ли ему чем-то грозит. Хозяевам, раз они не бросили колонию, нужны даже те крохи, что дает планета.

Постепенно до Утера дошло, что же заставляет крупный лоб старшины блестеть от пота, несмотря на промозглый холод. Почему дрожат его могучие руки, как ни пытается он их прятать под облезлой меховой дохой.

Старшина Медаф до судорог боялся прибывшей на когге Сестры Аннун, которую он, по обыкновению своего отсталого мира, называл ведьмой. В этот момент Утер позволил себе мысленную усмешку превосходства. Он был родом с развитого по сравнению с Тиндаголом промышленного мира, учился на бортового инженера и хорошо понимал, что в способностях Сестер нет ничего сверхъестественного.

Ведьмам принадлежали звезды, потому что все они были носительницами дельта-гена. Всего лишь положительная мутация, которая встречалась у одной из ста тысяч женщин и в десять раз реже у мужчин. Счастливый ее обладатель мог пережить гиперпереход в сознании и вне защитной стабкапсулы. Только люди с дельта-геном могли управлять межзвездными кораблями. Такими, как титаны, летающие на тысячи парсеков из одного конца Империи в другой.

Конечно, у ведьм была еще особая подготовка и могущественный палеотек. Артефакты утраченных знаний, позволявшие творить невероятные вещи с энергией и гравитацией. Для обитателей такой дыры, как Тиндагол, где он, Утер, застрял по собственной глупости, все это должно казаться волшебством.

Сам Утер был капсульником и носил на запястье выжженное Сестрами в детстве клеймо. Гиперпереход убил бы его, как любого другого человека без аномальной ДНК. Но капитан и второй пилот его последнего корабля, например, были мужчинами – носителями дельта-гена. В детстве они избежали внимания ведьм. За исключением врожденной устойчивости к гиперу, они были самыми обычными людьми из плоти и крови. Как и другие космики: торговцы, контрабандисты и пираты, хорошо знакомые Утеру. Многие из них, по мнению Утера, не стоили его мизинца с черным от грязи отросшим ногтем. Как и сами ведьмы.

Пресловутого палеотека он тоже насмотрелся за свои пятнадцать лет на Периферии. За пределами Золотых Систем, где за раскопки древностей можно было легко отправиться на каторгу, ими промышлял каждый второй. Он видел странные, подчас очень опасные предметы. Некоторые из них творили вещи, от которых мозг инженера становился набекрень. Но для какого-нибудь дикаря с брошенной колонии в диком космосе и обычный плазменник был так же непостижим, как гром и молния.

Да, помощник старшины никогда не видел ни одну из Сестер вблизи. В прошлом году во время сбора тальи он провалялся в бывшем доме одноногого Бара с лихорадкой. До Тиндагола он был простым бортинженером на вольном торговце, никогда не покидавшем миры Периферии. Большую часть времени он возился в потрохах корабля, а выбираясь из них на стоянке, спешил в бордель или кантину, но не в Храм Аннун. Но Утер был уверен, что под белыми одеяниями ведьм все так же, как у портовых шлюх, готовых раздвинуть ноги перед любым космиком.

Здесь мысли Утера приняли другое направление. Ему нравилась рабыня Лоиса, беглая аристократка с Арктура, купленная им у работорговцев-ганзеров. Она была другой, чистой, не то, что грязные бабы в поселке. И удивительно стройной, с крепкой грудью, не испорченной выкармливанием двух детских ртов. Будь на месте Лоиса кто-то другой, Утер давно бы увел понравившуюся женщину к себе в дом. Но проклятому торгашу покровительствовал Медаф, которого Гор Лоис баловал контрабандным спиртным и хафом. Ну ничего, Медаф тоже не вечен, подумал Утер, поглаживая рукоятку самопала. Совсем не вечен.

– Идут! Идут! – пронеслось по толпе, и отвлекшийся Утер обернулся посмотреть.

По главной улице, упиравшейся в площадь, шла делегация Дома Кантор. Сборщик ренты, одетый в черную ромбовидную шляпу, полумаску Гнаги и долгополое одеяние цветов Дома – черного и желтого. За эти цвета и за повадки люди Канторов заслужили прозвище шершней. Сборщик шел по немощеной улице с таким видом, как будто под его ногами была не жидкая грязь, пачкавшая сапоги и одежду, а красная ковровая дорожка, расстеленная в честь высокого визита.

Справа, слева и сзади от сборщика шли солдаты. Конечно, не венаторы, легендарные элитные бойцы Дома, обычная мобильная пехота. Но здесь, на Тиндаголе, и этого хватало, чтобы внушать ужас. Полихромный камуфляж их легкой брони превращал солдат в прозрачные расплывчатые силуэты с мерцающими линзами оптики на закрытых шлемах. Единственной вещественной на вид частью их тел было оружие – грозные винтовки-слайсеры, стреляющие разогнанными магнитным полем плоскостными лезвиями.

Но где же посланцы Сестер? Не успел Утер задаться этим вопросом, как толпа за его спиной издала неровный стон ужаса. Стоявший рядом Медаф задышал глубоко и неровно, булькая вставшей в горле кровавой мокротой. Сначала помощник старшины увидел плывущие над землей белоснежные шары, усеянные красными точками визоров – дронов-стражей. А потом, здесь его сердце поневоле пропустило удар, глазам Утера предстала Сестра Аннун.

Ее бесформенное одеяние с высоким капюшоном, скрывавшим лицо, было ослепительно-белым, оскорбительно чистым для окружавшей Сестру грязи. Грязи, которая не смела липнуть к чудесной ткани и не могла коснуться ног Сестры, потому что та плыла над землей. Утер вспомнил слухи, что большинство Сестер рождаются и живут в невесомости. Спускаясь на землю, они вынуждены прибегать к паолеотеку, изменяющему гравитационный вектор. С его же помощью ведьма демонстрировала напуганным дикарям Тиндагола чудо практической левитации.

Утер почувствовал злобу, знакомую каждому человеку, рожденному на Периферии, вдалеке от Золотых Систем, окружавших столицу. Обитатели тысяч миров довольствовались крохами древних знаний, ползали в грязи, в то время как ведьмы и их союзники жили, как боги. Несправедливость, незыблемая, как власть Династий. Может быть, правы крикуны-фанатики с Катраэта, что пришла пора все изменить.

Мысли об идеальном мироустройстве, где продление жизни, лекарства от смертельных болезней и прочие блага доступны всем, а не только нобилям, Сестрам и Императору, недолго занимали прагматичный мозг Утера. Его внимание переключилась на Медафа, вынужденного кланяться в ноги посланнику Канторов. Зрелище, которое доставило помощнику старшины огромное удовольствие.

– Нижайше приветствую посланника славного Дома Кантор на земле Тиндагола, – хрипло выговорил Медаф, бледный от непривычного унижения. – Я Медаф, старшина поселка. Приятным ли было ваше путешествие, высочайший сэн?

Сборщик Канторов игнорировал приветствие и любезность, оглядываясь по сторонам с выражением брезгливого любопытства на видимой из-под маски половине лица. Он видел покосившиеся дома из ржавого металла и пластика. Нищих, грязных людей, измученных болезнями, грязной водой и отравленным воздухом. Все, что Утер терпел и ненавидел уже два долгих года. О, как в эту секунду космик завидовал шершню. Сборщик спустя считаные часы взойдет на борт титана и забудет увиденное, как неприятный сон.

– Тиндагол, – задумчиво произнес сборщик, кривя бледный рот. – Так вот как вы здесь живете. Все еще мрачнее, чем я ожидал, хммм, да. Ты, – он щелкнул пальцами, явно не в силах вспомнить имя старшины. – Готов ли груз к отправке на когг?

– Все готово, высочайший, – Медаф кивнул-мотнул косматой головой. – Товары ждут на складе. Желаете приступить к ревизии сейчас или после отдыха и трапезы? Мое скромное жилище в вашем распоряжении, сэн.

– Трапеза? Здесь? – посланец Канторов скривил рот от отвращения. – Что за безумная идея? Погрузка начнется немедленно, ревизией я займусь на борту. Будь я проклят, если мы проведем на этой помойке хотя бы лишнюю минуту.

– Как вам будет угодно, высочайший, – только Утер смог расслышать в голосе старшины облегчение. Ревизия на борту – значит, не надо будет раболепствовать, выслушивая угрозы в связи с упавшей выработкой. Медафу опять повезло.

В этот момент никак не участвовавшая до сих пор в разговоре ведьма беззвучно шевельнулась, и сборщик поспешно исправился.

– Мы погрузимся немедленно, – торопливо и нервно выговорил он, – как только сэнара Сестра покончит со своими делами здесь.

Для Утера стало очевидно, что даже посланник всесильного Дома испытывает страх перед ведьмой в белом балахоне. Это как будто уравнивало его с напуганными дикарями, которых он прилетел грабить. Ирония момента, которой Утер предпочел бы наслаждаться с расстояния в несколько парсеков.

Ведьма скользнула вперед, невесомо паря над землей. Сборщик и солдаты покорно уступали дорогу ей и дронам. Толпа на площади забурлила. Передние наступали на задних, стремясь держаться подальше от белой фигуры. Медафу и Утеру пришлось несколько раз прикрикнуть на жителей поселка с призывом к порядку, но от криков было мало толку. Тогда дроны-стражи поднялись выше и издали леденящий душу вой. То было предупреждение, после которого люди застыли, боясь даже пошевелиться.

Сестра Аннун остановилась перед ремонтником Гентором и его женой. Протянула руки вперед. Супруга ремонтника вздрогнула от боли, когда пальцы мужа сжали ее плечо, но послушно отдала спящего младенца ведьме. Их руки не соприкоснулись, незримая сила подхватила завернутое в пеленки дитя и поднесла к Сестре. Ведьма наклонилась над младенцем, взяла его за маленькую ладонь. Прижала продолговатый серебристый цилиндрик к запястью с внутренней стороны.

Раздался тихий щелчок. На коже младенца появилось красное пятнышко, и проснувшийся ребенок закричал во всю силу неразвитых легких. По щекам матери протянулись дорожки слез, но она не сделала ни шагу вперед. Глядя на нее, остался на месте и Гентор.

Шли секунды. Ребенок кричал. Ведьма смотрела на цилиндрик в ее руке. Вот на стенке вспыхнул красный огонек. Один, второй, третий. Ведьма перевернула устройство и прижала другую его сторону к запястью малыша. Вновь щелчок. Вопль младенца стал громче, на коже появилась красная рельефная печать – клеймо капсульника. У сына Гентора не оказалось дельта-гена.

Сестра махнула рукой, и ребенок поплыл обратно, в руки матери. Толпа вздохнула разом, как один человек. Ремонтник обмяк и начал сползать на землю. Его подхватили под локти, потянули вместе с женой и ребенком назад. Мать рыдала, прижимая к себе кричащего младенца. «Мой, мой, мой», – вопила она. Утер недовольно поморщился: «Бабы».

Ведьма продолжила осмотр. Раз за разом повторялась процедура взятия крови. Раз за разом прибор в ее руках выдавал отрицательный результат. Новая печать появлялась на детской коже. Рыдающие женщины с мужьями скрывались в толпе, всеобщее напряжение постепенно спадало. Крепла вера, что проклятая ведьма сегодня улетит ни с чем.

Наконец осталась только светловолосая рабыня Гора Лоиса и двое ее детей. Ведьма застыла перед ними. Тихий шелестящий голос прозвучал из-под капюшона, задал вопрос. Сестра Аннун хотела знать, почему такие взрослые дети не носят клеймо.

– Они не мои, не мои, клянусь, сэнара – забормотал толстяк Лоис, прижимая руки к грязному фартуку на груди. – Они ее. Я купил ее с детьми у ганзеров весной. Они оба были уже взрослые, без клейма. Мне, понимаете, сэнара, мне нужна была рабыня помогать по хозяйству, а они не продавали ее без детей.

Сестра Аннун сделала короткий жест, и торговец умолк. Еще одно движение пальцев, обтянутых белой сверкающей тканью, приглашение девочке подойти. Та пошла вперед неуверенно, оглядываясь на мать. Женщина что-то шептала ей вслед, то ли ободряющие слова, то ли молитву.

– Не бойся, дитя, – прошептала ведьма, когда девочка подошла. – Дай мне твою левую руку. Обещаю, больно не будет.

И больно, правда, не было. Девочка нерешительно улыбнулась, потерла пальцем красное пятнышко на бледной коже запястья. Ведьма поднесла серебристый цилиндрик к капюшону. Зеленый. Зеленый. Зеленый.

– Да, – тихо сказала Сестра. Невидимое лицо повернулось к застывшей толпе, к онемевшей от ужаса матери. – Теперь он.

– Нет! – закричала женщина, притягивая сына к себе. Пытаясь своим телом закрыть ребенка от ведьмы, от придвинувшихся и нависших над ней дронов. – Нет! Оставь его!

Они не успели. Не успел ставший медленным с годами Медаф, его тупые помощники, замешкавшийся Утер. Бормоча ругательства, Гор Лоис вырвал сына у рабыни и неумелым, но сильным ударом кулака свалил женщину в грязь. И тут же взвыл – мальчик, оскалившись, как звереныш, с силой пнул торговца под колено. Кулак Лоиса ударил его в лицо, в кровь разбил нос и губы, бросил мальчика под ноги Сестре.

Ведьма издала высокий, на самой грани слышимости вопль. Ближайшие к ней люди согнулись, зажимая уши ладонями. Повинуясь жесту ее руки, Гор Лоис взмыл высоко в воздух. Он завис там, корчась и раздирая руками грудь, как будто ему внезапно перестало хватать кислорода.

Когда его лицо посинело, глаза вылезли из орбит, из носа и ушей хлынула кровь, ладонь ведьмы сжалась в кулак. Невидимая исполинская рука скомкала тело Лоиса, смяла в кровавый комок и с размаху вбила останки в землю.

Над толпой поднялся многоголосый крик ужаса. Кто-то, невзирая на угрозу смерти, бросился бежать с площади. Солдаты Канторов взяли в защитное кольцо сборщика, вскинули готовые к стрельбе слайсеры. Дроны-стражи двинулись вперед, тесня людей прочь от светловолосой рабыни, упавшей на колени возле неподвижного сына. Ее дочь стояла рядом, положив ладонь на плечо матери. Лицо девочки было бледным, но она не плакала, держалась.

Ведьма медленно опустилась на землю. Подошла к рабыне Лоиса, подняла руки и отбросила за спину капюшон. Утер немедленно прикипел к ее лицу взглядом.

На вид ведьме было совсем немного лет, возможно, она была даже моложе рабыни. Или казалась моложе из-за очень светлой кожи, тонких черт лица и лишенной волос головы. В ее лице не было ничего пугающего или чужого. Такая девушка могла родиться на любой из планет Империи. Только взгляд был слишком спокойным, почти отрешенным. Он едва теплел, когда ведьма смотрела на мать и ее детей.

– Послушай, – она говорила тихо, но Утер, стоявший ближе всех, слышал каждое слово. – Послушай меня, сестра, не надо бояться. Им никто не причинит вреда. Они вырастут, впитывая утраченную мудрость. Им станут доступны звезды. Поверь, я знаю. Однажды я была на их месте. Дай мне помочь.

Женщина подняла искаженное страданием лицо, отодвинулась назад, уступая ведьме место возле сына. Та нагнулась, быстрым движением коснулась его шеи, задержав на мгновение руку на пульсе. Быстро нажала несколько точек на груди, сжала по очереди ладони. Что-то прошептала на языке, которого Утер и никто в поселке не знал.

Мальчик пришел в себя, закашлялся, выплюнув на землю кровавый сгусток. Увидев перед собой ведьму, он хрипло вскрикнул, попытался отползти назад.

– Не бойся, дитя, – ласково сказала ведьма. – Я не желаю тебе зла.

В ее руке появился уже знакомый металлический цилиндрик. Он щелкнул, коснувшись запястья ребенка. Спустя несколько секунд на нем появились три желтых огонька, моргнули и стали красными.

Между бровями ведьмы появилась легкая морщинка. Она тряхнула цилиндрик, снова прижала его к руке мальчика. На этот раз три красных кружка вспыхнули без запинки.

– Как это может быть? – недоуменно произнесла Сестра. – Дельта-ген должен присутствовать у обоих. Они же близнецы?

– Нет, – с трудом произнесла женщина, пытаясь вытереть испачканное в крови и грязи лицо. – Они от разных отцов. Отец девочки был пилотом, у него был дельта-ген. Отец мальчика – простой солдат.

– Последний раз, – ведьма вновь пустила в ход свой прибор и снова с тем же результатом. Несколько секунд царило молчание.

– Я все равно могу забрать его с собой, – сказала она матери. – Сестры его не примут, но он попадет на воспитание к Канторам. Не худшая участь, поверь мне.

Та кивнула. Спутанные волосы упали на распухшее лицо, рабыня отвела их в сторону рукой.

– Я знаю, – прошептала она. – Но я умоляю, оставь его со мной. У меня… у меня нет больше никого здесь.

Лицо Сестры вновь приобрело отрешенное выражение, глаза похолодели. Перевернув цилиндрик, она прижала его к запястью мальчика, ставя клеймо. После чего укрыла голову капюшоном и всплыла над землей.

– Пусть будет так, – прошелестел голос ведьмы. – Мальчик остается с матерью. Девочка отправится со мной. Стражи осмотрят поселок, а мы возвращаемся на корабль.

– Выделить вам людей для охраны, сэнара? – подошедший сборщик тальи был сама угодливость.

Ведьма не удостоила его ответом, как он раньше старшину Медафа. Прямо с того места, где закончился разговор, она взмыла вверх, к коггу. Вместе с ней взлетала светловолосая девочка, протягивавшая к матери руки.

Рабыня погибшего Гора Лоиса кричала и рыдала. Рядом стоял помощник старшины Утер и мерил женщину оценивающим взглядом. Сегодня ночью она будет ночевать в его доме. Придется, наверное, взять туда и щенка. Ничего, пара рук пригодится по хозяйству. Кулака, конечно, надо будет дать ему понюхать первое время.

Вон какой борзый, морда вся размочалена, а не хнычет. Стоит возле матери и смотрит вслед ведьме. На лице настоящая взрослая ненависть, как будто собирается отыскать Сестру и поквитаться. Ну, всякую дурь мы из него быстро выбьем. Не таких обламывали.

Вопли рабыни стихали. Над площадью сгущалась тишина, в которой слышалось только слитное дыхание толпы, как огромного испуганного животного. Сборщик тальи нашел взглядом Медафа.