В отпуск – на Диксон. Путевые заметки

Выражаю благодарность всем, кто помог мне в создании этой книги советами, замечаниями, а также предоставил необходимую литературу. Особая признательность Маргарите Васильевне Чариной и Борису Алексеевичу Бауму – первым читателям и редакторам моего труда.

Посвящается моим родителям: Елизавете Сергеевне и Василию Ивановичу Бахиревым

Предисловие

Путешествие на Диксон я совершила более сорока лет назад. Во время плавания вела путевой дневник и, конечно, думала, чтобы когда–то написать об этом. Первой публикацией стала небольшая заметка в газете «Вечерний Свердловск». Она тотчас нашла отклик. Через редакцию меня разыскала женщина, которая решила повторить мой маршрут и хотела получить информацию из первых уст. А потом закрутила суета сует…

Затем грянула перестройка. Пришлось снова менять профессию. Участвуя в выпуске книг в Университете (куда меня пригласили), позже смогла издать собственные книги (составитель): «Святая память» (о войне), «Поет морзянка» (воспоминания отца) и «Стон березы» (стихи).

И я снова вспомнила о «Диксоне». Чтение литературы о Севере и его покорителях полностью поглотило меня: прочитанное ранее, за давностью времени, пришлось перечитывать вновь, и казалось, этому не будет конца.

Накопив некоторый багаж «северных знаний» (особенно притягательным было, что Север и Сибирь – моя родина), я погрузилась в чтение аналогичной путевой литературы. Наиболее близким по теме стал Юхан Смуул, его «Ледовая книга» и «Японское море, декабрь». Тогда–то и познакомилась с жанром художественного путевого дневника, особенно привлекшего меня, а не «просто» дневника путешествий.

Как пишет литературный критик, автор послесловия к книгам Ю. Смуула («Писатель в пути») Ю. Суровцев, писателю ничто не чуждо из человеческих интересов, поэтому, отправляясь в поездку, он немножко и журналист–репортер, немножко и хронист–историк, и ученый–этнограф, и публицист–социолог. В жанре дневника путешествия может ярко проявиться и человеческое хобби писателя, и обычно многосторонность интересов идет на пользу дневнику.

«Что видит писатель–путешественник и каков он сам – вот две стороны художественного путевого очерка». «Дневник – это живой, в картинках и образах, трактат и лирическая исповедь, это объяснение людей, событий, себя самого». И еще. «Дневник – это ключ от собственной жизни, который писатель вручает читателю».

Вот этими «литературными установками» я и пыталась воспользоваться при написании своей книги. Насколько это удалось – судить читателю.

Что касается большого объема исторического материала, использованного в книге (даже не связанный непосредственно с путешествием, он объединен с ним общей темой и некоторой личной биографической причастностью), неожиданно нашло оправдание. Оказывается, нынешняя молодежь понятия не имеет, кто такие «челюскинцы». Вот какие отклики молодых людей довелось прочесть на опубликованную в интернете статью о челюскинцах:

– Мне 28 и я тоже про них мало что знаю, про челюскинцев, просто как имя нарицательное.

– Мне всего 14. Нам задали в школе обычно всякую нудную информацию. Читаешь через «не хочу». А тут! Так интересно и захватывающе.

И совсем уж потрясающее: признается женщина – историк по образованию: «Я тоже мало знаю о челюскинцах…» Скоро совсем забудут (если знают) и о декабристах (равных нынешним молодым по возрасту), которые так надеялись: «Великое дело совершится, и нас провозгласят героями века.»

Порадовал лишь трезвый призыв: «Собрать бы воедино те материалы, где мы были первыми». Это – к вопросу о патриотизме нынешнего поколения.

И захотелось рассказать о нашем героическом прошлом, героях – «романтиках социалистической идеи», ведь, как сказал один из них, капитан Воронин: «Достойно, а не зазорно иметь в своем прошлом больших людей и брать с них пример…»

Так что же это такое – книга «В отпуск – на Диксон»? Путевой дневник? Книга воспоминаний? Публицистика?..

Мне нравится на этот счет высказывание кинорежиссера Мотыля, автора фильма «Белое солнце пустыни» (ставшего кино–хитом), немало претерпевшего в свое время гонений за него: «Жанр – это Я».

Часть I. В ОТПУСК – НА ДИКСОН. Путевые заметки

Побывать на Диксоне –

значит приобщиться, хотя бы ненадолго, к семье настоящих полярников.

Г. И. Кублицкий

Сибирь — это состояние души

«Кто путешествует – живет»

Г. Х. Андерсен

В отпуск – на Диксон? – удивлялись знакомые. Кто же ездит в отпуск в Сибирь?

Кто же? Наверное, романтики. К тому же с Сибирью, Севером связано детство. В Красноярске родилась мама, жил отец, бабушка с дедушкой. Там, за Полярным кругом, в поселке Тура, родилась я, а в Дудинке – сестра. Красноярск, Дудинка, Ворогово, Тура – эти названия запомнились с детских лет. Они часто звучали в разговорах дома, о них напоминали фотографии в альбомах. Даже после отъезда, Север долго продолжал вплетаться в нашу жизнь. О нем напоминали то картина с оленями и юртой оленеводов, которую почему–то возили с собой, уже живя на Каме и на Урале, то детские унты, расшитые бисером, мы с сестрой срезали его, делая бусы. Унты! Это слово казалось понятным только нам. Позже об унтах заговорили и в Свердловске, и в Москве. Национальная обувь северян вошла в моду.

Село Таштып, где прошли детские годы, влекло чистотой, первозданностью. Недавно, через много лет, впервые услышала о нем по радио в передаче Людмилы Борзяк «Диалоги о культуре». Собеседница автора – молодая актриса Ирочка Бутанаева (недавно она снялась в фильме «Дикое поле», увенчанном всевозможными лаврами), человечек родниковой чистоты и искренности, рассказывала о своей родине – Таштыпе с такой любовью и нежностью, что воспоминания жгучей волной захлестнули меня. И то далекое и счастливое, возврата к которому не могло быть, снова властно поманило к себе.

Как–то прочла: Сибирь – это состояние души. Может быть, потому она так влекла меня. Увидеть все собственными глазами, став взрослой, ведь от детских воспоминаний мало что осталось, было давней мечтой. И вот мечта осуществлялась: Красноярское бюро путешествий открыло новый маршрут, я написала туда – мне выслали путевку. С путевкой «в кармане» и билетом на поезд «Москва – Абакан» я отправилась в путешествие.

Надо сказать, что туристические поездки за Полярный круг предпринимались еще в давние времена. Видный русский зоолог Алексей Коротнев много путешествовал. Плавал в Индонезию, работал на Средиземном море. Наиболее важным для русской науки стало его путешествие к светло–бирюзовым ледяным скалам и вересковым полям Шпицбергена.

Коротнев с негодованием писал о нашествии богатых иностранных туристов на Шпицберген. Некий «гамбургский капитан» Бад занимался перевозкой туристов за Полярный круг и выпускал почтовые марки с изображением белого медведя.

Ради этих праздных людей на мысе Нордкап построили даже кафешантан. С горькой иронией вспоминал ученый об «увеселительных» поездках кайзера Вильгельма и принца Бурбонского, которые безнаказанно и бессмысленно истребляли полярных животных. «Этот натиск буржуазной культуры показался мне осквернением и безобразным насилием над чудным, пуритански суровым Шпицбергеном», – писал он. Нечто подобное происходит и у нас, даже в нынешние времена.

Коротнев, во время пребывания в Ницце, общался с Герценом и его другом Карлом Фогтом – швейцарским естествоиспытателем и исследователем Севера. Имя незаурядного ученого–путешественника неотделимо от истории исследования природы сурового полярного архипелага и обжитого людьми архангельского, мезенского и мурманского Поморья.

Мифическая страна

«…более значительной, чем знаменитые семь чудес света»

Сибирь наши предки, выходцы из других земель, считали мифической страной. Какие только легенды не рассказывали о ней в XIV веке «очевидцы». «В той стране есть иная самоедь. По обычаю человеци, но без глаз. Рты у них межи плечьми. А очи в грудех». Но, несмотря на распространяемые страхи, несказанные богатства Сибири, особенно Севера, все больше влекли людей. Они проникали в эти таинственные земли и оставались там навсегда. Это подтверждают находки археологов и древние летописи, легенды и предания. В 1581 году покорять Сибирь отправился казачий атаман Ермак с дружиной. И хотя пал он от руки татарского хана Кучума, грозный дух его долго не давал покоя татарам.

Русские землепроходцы, казаки, бежавшие с Дона, мечтая о свободе, сподвижники Степана Разина, московские стрельцы, за ними Радищев, декабристы, народовольцы, революционеры–марксисты – стали первыми преобразователями края.

Необъятны просторы Сибири. Она занимает почти пол государства. Енисей служит как бы осью симметрии страны. Чтобы проехать ее из края в край когда–то А. П. Чехову понадобилось около трех месяцев. Это было в 1890 году. А до того? На перекладных, с обозами… Царское правительство не видело смысла в прокладке железной дороги, опасаясь, что побежит крепостной люд на вольные земли. Кто будет работать на господских усадьбах?

Вопрос о постройке Великого Сибирского пути возник в середине XIX в. В 50е годы об этом велась оживленная дискуссия в столичных и сибирских газетах. И общее мнение было единым – рельсы должны пересечь Сибирь от Урала до Тихого океана. В последующие 30–35 лет такие города, как Пермь, Екатеринбург, Челябинск, Тюмень, Томск и другие боролись за проведение железной дороги именно через эти населенные пункты. В феврале 1891 г. правительство окончательно решило начать постройку рельсового пути в Сибири и притом с двух концов: от Владивостока к Уссурийску и от Челябинска к Кургану.

Закладку дороги приурочили к моменту возвращения цесаревича Николая Александровича из путешествия по странам Восточной Азии. 17 марта 1891 г. был издан Высочайший рескрипт:

Ваше Императорское Высочество.

Повелев ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги, имеющей соединить обильные дарами природы Сибирские области с сетью внутренних рельсовых сообщений, Я поручаю Вам объявить таковую волю Мою… Вместе с тем возлагаю на Вас совершение во Владивостоке закладки разрешенного к сооружению на счет казны и непосредственным распоряжением правительства Уссурийского участка Великого Сибирского пути.

Александр

Реализацию величайшего по тому времени инженерного сооружения планеты современники считали «более значительной, чем знаменитые семь чудес света».

Торжество закладки произошло 19 мая 1891 г. Наследник лично изволил наложить в тачку земли и свез ее на полотно строящейся Уссурийской дороги. Во Владивостоке выстоял молебен при закладке здания вокзала, положил и заделал в раствор серебряную доску с подобающей торжеству надписью.

10 декабря 1892 г. создали Комитет Сибирской дороги во главе с цесаревичем, который оставался на этом посту и после принятия титула императора.

Работы на западном направлении начались через год. В строительстве дороги участвовал известный писатель и инженер по профессии Н. Г. Гарин–Михайловский.

Нелегко досталось строителям. С помощью заграничной техники, русской смекалки да энтузиазма строил дорогу народ. Как тут не вспомнить знакомые с детства некрасовские строки: «Мы надрывались под зноем, под холодом, с вечно согнутой спиной, жили в землянках, боролися с голодом, мерзли и мокли, болели цингой».

По заказу министерства путей сообщения России грузы для транссибирской магистрали доставлял из Европы по Карскому морю опытный английский полярный капитан Виггинс. В 1900 году одна бельгийская фирма разработала впервые спальные вагоны, их использовали на транссибирской магистрали.

Вслед за строителями в Сибирь направились предприниматели. 25 августа 1894 года на Омский пост, на левом берегу Иртыша, прибыл первый поезд. Десять вагонов и паровоз. Встречали его торжественно. На домах развесили флаги, сияла иллюминация, на вокзале звучала музыка. Не только горожане, но и казаки с хуторов, кочевники–казахи, приехавшие издалека, прибыли посмотреть на чудо техники – паровоз, который видели впервые в жизни.

Строительство Транссиба шло быстрыми темпами. 15 сентября 1895 года дорога дошла до Новониколаевска (ныне Новосибирск). Газета «Енисей» писала 20 сентября 1895 года: «Сибирская железная дорога быстро продвигается вперед, к зиме можно ожидать, что рельсовый путь будет проложен до Красноярска». 6 декабря поезд прибыл в Красноярск. Этот день вошел в историю города. Торжественным маршем, возгласами «Ура» встретили красноярцы украшенный флажками и лентами поезд. Уже 15 октября 1896 открылось временное движение по всему участку новой магистрали. Дорога пересекала Западную Сибирь, прерываясь лишь в Омске, у берегов Иртыша, где заканчивалось строительство железнодорожного моста.

Транссибирская магистраль существенно изменила жизнь Красноярска. Город быстро превращался в столицу Енисейского края. Вместе с проведением рельсового пути создали паровозное депо, Главные железнодорожные мастерские, самые крупные в Сибири, в которых трудилось три тысячи рабочих, открыли техническое железнодорожное училище. В железнодорожных мастерских в 30е годы прошлого столетия работал муж старшей сестры моей бабушки – Анастасии Матвеевны Вилковой Александр Емельянов.

Далее трасса тянулась к Иркутску.

Поездки по новой железной дороге вызвали большой интерес не только в России, но и в странах Европы и Америки. И как только открыли регулярное движение на западном направлении дороги, Европейская международная компания железных дорог стала добиваться разрешения у русского правительства на туристические поездки по Транссибу. И в августе 1898 года первое такое путешествие состоялось. В путь отправился экспресс под названием «Первый сибирский поезд прямого сообщения». Он состоял из паровоза и пяти вагонов. Но какие это были вагоны! Один служил салоном, где стояло пианино, имелась библиотека, в багажном вагоне находилась темная комната для любителей–фотографов, размещались гимнастический зал и душевая. Конечно, ехать в таком поезде могли только богатые.

В сентябре 2011 года путешествие по Транссибу совершили итальянские писатели и публицисты с целью помочь европейцам лучше понять Россию – масштаб и величие страны, а также жизнь простых людей. Побывали путешественники и в Екатеринбурге, Ознакомились с достопримечательностями, посетили границу Европы и Азии, встретились со студентами Уральского федерального университета.

Великий Сибирский путь вызвал такой экономический подъем в Сибири, что к 1904 г. дорога с трудом справлялась с перевозками. Война с Японией и значительное передвижение войск показали необходимость строительства второго пути вдоль Великой Сибирской магистрали.

После того как мы выехали из Сибири, там, в Абакане, осталась бабушка с сыном и дочерью, младшей маминой сестрой. С тех пор бабушка почти ежегодно приезжала к нам. Сначала ездить из Абакана и в Абакан приходилось с пересадкой в Ачинске, потом стали к поездам дальнего следования прицеплять абаканский вагон. А мне уже довелось ехать на прямом скором поезде «Москва – Абакан».

Поездка по железной дороге по–своему увлекательна и ни с чем несравнима. Словно на экране кинотеатра, за окном одна картина сменяет другую. Леса Урала, леса Сибири… На всех станциях, начиная с Тюмени, большое количество заготовленных дров. Дрова, дрова. и это показалось примечательным. Каждые два–три часа природа меняется. За Новосибирском и дальше пошли равнины, а ближе к Красноярску растянулись холмы.

Здесь даже воздух детством напоен

Царства умирают на земле – Детство никогда не умирает.

В. Луговской

Абакан произвел впечатление разбросанного, небрежного города. Пыль, грязь. Народ тоже грязный и какой–то серый. Ни на ком не останавливается взгляд. Ох, уж эта привычка к «цивилизованному» внешнему виду. Как порой обманчив он. Может быть, каждый прохожий – самородок, но не вызывает интереса, поскольку до истинной сути человека нелегко докопаться. Лицом к лицу – лица не увидать – не я сказала. Впрочем, когда на следующий день зашла в книжный магазин, внимание тотчас привлек молодой человек, который с видом «знатока» покупал стихи. «Вероятно, поэт», – подумалось. Внешность, одежда мужчины: невысокого роста, распашонка «а ля художник» вместо пиджака – подчеркивали нестандартность.

Несколько лет тому назад родственники купили дом в Усть–Абакане. Это небольшой поселок, окруженный сопками, напоминающими лежбище слонов. С него когда–то начинался город Абакан. Поселения близ устья реки Абакан размещались еще с эпохи бронзы. В I веке до новой эры здесь находился так называемый «дворец Ли Лина». В 1780 годы возникло село Усть–Абаканское. А с 1925 года – посёлок Хакаск. Построенная позже новая часть города слилась с селом Усть–Абаканское и с 1931 года преобразовалась в город Абакан.

Где–то там, у подножья сопок, протекал Енисей. Но увидеть реку не удалось. Сначала ребятишки, двоюродные братья, намереваясь показать мне Енисей, собрались плыть на лодке. Взяли фотоаппарат, гитару и, вооружившись энтузиазмом, мы отправились к реке. Однако путешествие не состоялось. Как ни старались ребята, мотор не завелся, а на веслах далеко не уплывешь. Пришлось довольствоваться купанием в озере. Нарвали цветов и вернулись домой.

Мальчишки – совсем большие. Толик работает, учится в вечерней школе, увлекается мотоциклетным спортом. Геночка закончил пятый класс, занимается в музыкальной школе, обучаясь игре на баяне. Не проходит и минуты, чтобы не пел: поет, работая, играя и вообще каждую минуту. Люся (двоюродная сестра) перешла в восьмой класс. Бойкая, спортивная девочка, активистка. Еще недавно председатель совета пионерской дружины в школе, сейчас – комсомолка. Вступила в ленинские дни, в апреле, в Шушенском. Нынче удивила всех поездкой в Ленинград на слет красных следопытов. Ну а Сережка… Мой любимец. Симпатичный парень. Я так хотела, чтобы вырос благородный, воспитанный юноша, умный и образованный – он такой способный. Среда сделала свое дело. Парень активный. Спортсмен, имеет второй разряд по теннису, баскетболу, третий – по самбо. Готовится в техникум. А в детстве мечтал стать летчиком. Красивый, а одет небрежно. Это характерно для абаканцев. Вечерами бродит с гитарой, с ребятами. Увлекается девочками. Его «резиденция» – чердак, обклеена вырезками из журналов с красивыми девушками. Курит. Совсем взрослый. Но немножко не такой, каким я хотела бы его видеть.[1].Жизнь жестокой, бессмысленной и неумолимой силой, не встречая противодействия со стороны генетически пораженного неисправимой русской «вредной привычкой» разума, все устроила неизбежным образом. От детских мечтаний не осталось и следа.

В биологическом мире встречаются мужские особи, которые, выполнив функцию продолжения рода, сразу погибают. Нечто подобное происходит иногда и в роду людей. И если не физическая гибель, то полная атрофия интеллектуальных, духовных, нравственных и социальных функций. Человек становится балластом.

В отличие от мужчин, выживают, даже в самых неблагоприятных условиях, женщины, как биологически более жизнестойкие. Такой стала Люся, маленькая, хрупкая женщина, но мужественная, сильная, терпеливая, никогда не утрачивающая оптимизма, несмотря на безжалостность к ней судьбы. Да и к кому она – судьба–то – особенно жалостлива?

Гуляла по Абакану. В детстве я недолго жила здесь. Город изменился. Стал более современным. Выросли новые жилые массивы, изменилась планировка улиц, все сейчас утопают в зелени. Появилось много каменных домов. Раньше были в основном одноэтажные деревянные домики. В перспективе предполагается, что город станет расти вверх.

Побывала в краеведческом музее.

Удивительно, но прогулка по Абакану не вызвала никаких воспоминаний детства. Неужели также воздействует Таштып? Я ведь возлагаю на него большие надежды и строю творческие планы.

В Таштып съездили с бабушкой. У нее там оставались старые знакомые. Моя бабушка – человек удивительный. Добрейшей души.

Веселая. Постоянно что–то напевала, дедушка в молодости звал ее «сарафанное радио». Всех людей считала только хорошими. После того как взрослые дети с семьями разъехались по разным городам, бабушка каждый год навещала их. Затем рассказывала, какие хорошие попутчики в купе попались. Я как–то спросила: «А плохие тебе когда–нибудь попадались?» «Нет», – ничуть не сомневаясь, ответила. Бабушка любила животных, с ней даже куры «разговаривали», когда выходила покормить, а собака – дворняжка «улыбалась».

Так уж и улыбалась? – посмеивалась я.

Да, улыбалась, – настаивала бабушка. Любила цветы, которые выращивала на огороде. А какие огромные, всем на удивление, словно дыни, желтые сладкие помидоры «бычье сердце» привозила нам в гостинцы! Сейчас помидоры, под названием «абаканские», стали продавать и в нашем городе, но они совсем не похожи на те, настоящие. Находясь в гостях (мы снимали тогда частный дом на окраине города, недалеко от леса), рано утречком успевала сбегать за земляникой, чтобы подать к завтраку, а то на опушку за рыжиками. Прекрасная кулинарка, умела из ничего приготовить что–нибудь вкусненькое.

Ехали комфортабельным рейсовым автобусом. Когда же, в 1949 году, выезжали из Таштыпа, то добирались до Абакана на обычной грузовой машине. В памяти осталось, до сих пор при воспоминании болью отзываясь в душе, как за нами долго бежала наша собака – дворняжка «Жучка». Мы в голос ревели с сестрой, прося взять ее с собой, что, конечно, было невозможно. Лишь в Абазе, пробежав несколько километров, измученная, отстала от нас, пополнив свору голодных и бездомных собак. Что сталось с ней?..

По воспоминаниям детства, Таштып – довольно большое село. Расположено в котловине, по обоим берегам шустрой реки, и окружено со всех сторон почти вплотную подступающими синими горами с дикой таинственной тайгой. Потому казалось оторванным ото всего мира, а весь мир тогда – заключенным в нем.

Таштып поразил и приятно порадовал заповедностью, свежей, первозданной красотой, такой естественной и в то же время необычной, как все в детстве. Синие горы, покрытые лесом. Чистая, неглубокая речка у обрыва тихо журчит, переговариваясь с галькой. Мы проводили на ней все летние дни. Взявшись за руки, переходили вброд. Мост через реку увешан ребятишками, и сегодня выглядит также. Киоск, где продают мороженое. Те же вывески «Раймаг», «Сельмаг» и особо любимый магазин «Книги». Я долго позже рылась в нем, стараясь отыскать что–нибудь интересное. В таких глухих местечках всегда можно найти нужную и редкую литературу недоступную в большом городе. И это мне удалось. Обогатилась еще одним томом Паустовского, которым в то время увлекалась. Вот и детсад, и ясли, куда ходила младшая сестренка; здание райкома, где работал заместителем первого секретаря отец; дома, где когда–то жили. Все казалось таким родным, как будто и не уезжал никуда. Как будто и не проходило этих восемнадцати лет.

Остановились у давнишней бабушкиной приятельницы – Евдокии Ивановны Язовской, в маленькой деревенской избушке – кухня и горница. Жила старушка одна: дети, как и у большинства местных старожилов, давно разъехались по разным краям. Кормилась, в основном, с огорода, да что лес давал, что обычно для деревенских жителей.

Почти сразу же я бросилась осматривать село, отыскивать прежде знакомые места. Побывала у школы – двухэтажного белого, в свое время, пожалуй, единственного каменного здания, и потому казалось оно особенно большим. Здесь я училась с первого по четвертый класс. Более всего помнится первый день в школе.

Школьный двор тогда выглядел необычайно торжественным. Со всего села с цветами стекались сюда школьники. Среди старшеклассников мы, первоклашки, чувствовали себя смущенно и неуверенно. Как видно по фотографии тех лет, на нас не было ни шерстяных форм, ни капроновых бантов, все смешно и бедно одеты. Но это не мешало нам чувствовать себя счастливыми.

Если бы не один эпизод…

Нас было несколько девчонок–ровесниц, которые в сентябре 1945 года пошли в первый класс. И среди них Аля Долинина и я, неразлучные подружки с шести лет. Мы не мыслили, что сможем учиться отдельно. И вот нас распределяют в разные классы. К тому же у Али красивая молодая учительница. Моя же не нравится мне. Я в рев. Меня пытаются уговаривать, ничто не помогает. Я вообще не хочу идти в школу. Родители и учителя в смятении. Все улаживается лишь после того, как нас помещают вместе, да еще на одной парте.