Чебурашка

Дмитрий Ромов

Чебурашка

Эта история выдумана от начала до конца. Все события, описанные в ней являются плодом воображения. Все персонажи и названия, упоминаемые в книге, вымышлены. Любое совпадение имён, должностей или других деталей случайно и не имеет никакого отношения к реальным людям или событиям.

Чебурашка – ЧЕБУРАШКА, и, м. (обл.). То же, что ванька-встанька.

Толковый словарь Ожегова

1. Встреча выпускников

На входе в актовый зал я сталкиваюсь со здоровым мужиком. Ему глубоко за полтинник, явно мой ровесник. Он грубо меня отпихивает и прёт напролом, расталкивая всех, кто идёт за мной. Лицо знакомое, но узнать не могу. Глазки заплывшие, лысый, злой.

Злых у нас в школе хватало, а вот лысых – ни одного. Ворот рубашки расстёгнут, там цепь в палец толщиной, а ниже круглый живот – бронебойное орудие. Альфач, как есть альфач. Он бросает на меня косой взгляд и, поднажав плечом, грубо оттесняет от входа.

Блин! Ну, ёлки-палки! Понял, кто это. Зачем я согласился прийти на эту встречу! Это же Альберт Черепанов, Алик, Цеп или Цепень. И уйти уже нельзя, стрёмно… Твою мать…

Я прохожу в зал и присоединяюсь к группке с табличкой своего года выпуска. 1984. Прям Оруэлл. Смотреть на постаревших одноклассников – то ещё занятие. Большинство из них я не видел с выпускного вечера и вот теперь не могу взять в толк, что же с ними случилось за эти годы? Встречи выпускников – наглядное подтверждение неумолимости времени.

– Юрик, – шепчу я на ухо старому товарищу, – это Матвеева что ли?

– Да, – беззвучно ржёт мой толстенький кучерявый кореш. – Не узнал что ли? Ну, ты даёшь.

– Да я тут, кроме тебя и Макса, никого не узнаю.

– Слушай анекдот на тему, – подмигивает он.

На встрече одноклассников.

– А ты за эти годы похорошела!

– Похорошел.

– Даже так?!

Он заливается смехом и разливает по железным охотничьим рюмочкам сомнительный коньячок. Сам уж, похоже, пропустил пару стопок.

– Пацаны, девчонки, сорри, рюмок мало, будем по очереди! – весело объявляет он.

В актовом зале не особо многолюдно. Иных уж нет, а те, как известно, далече. Меня Юрка вытащил да Макс Криворучко. Макс мой сосед по парте. По сути, я только с ними и поддерживал контакты из всего класса. Ну, так, иногда встречал ещё кого-нибудь… Блин, ну нахрена я согласился!

– Ребята! – обращается к нам сухонькая старушка. – Не задерживайтесь, рассаживайтесь. Сейчас выступит директор, потом небольшое поздравление от сегодняшних школьников, а после будет экскурсия по школе, зайдёте в свои классы, посмотрите, как тут у нас всё изменилось. Народу много, так что внимательно слушайте, когда вас будут приглашать.

Честно говоря, не так уж и много, по нескольку человек из каждого класса. Даже не половина актового зала.

Алла Никитична, наша класснуха, до сих пор трудится. Мы были её первыми, она пришла к нам считай ребёнком прямо из универа. Её правда быстро на старшие классы перекинули, но мы, всё равно, её первенцы.

Меня она вспомнила или сделала вид только после того, как я трижды назвал себя и год выпуска. Ну, а что вы хотите? Сорок лет немалый срок…

– А вот ещё, слушай – толкает меня в бок Юрик. – Мальчик, оставшийся на второй год, предсказывал одноклассникам будущее…

Он снова хохочет и снова разливает коньяк. У него мелкие кудряшки, всегда такие были, только раньше каштановые, а теперь жёлто-седые.

– Давайте, пацаны, – заговорщицки шепчет он, – ещё по одной.

– Ну, давай, – крутит головой Макс Криворучко. – Ради чего пришли-то?

Мы тусуемся в широком проходе между двумя массивами кресел. Народу хоть и не слишком много, но гул стоит серьёзный. Выкрики, смех. Я осматриваюсь. Кресла новые, современные… У нас были другие. Занавес был из красной плюшевой ткани… А так, вроде больше ничего и не изменилось.

Высокий потолок, огромные окна. Да, классно здесь бывало на школьных дискотеках… А, вон там над сценой был гипсовый барельеф, Маркс, Энгельс и Ленин. Чем помешал-то? Исторический артефакт, как-никак.

– Да успеем ещё жахнуть, – морщусь я, заставляя себя немного притормозить и не слишком быстро переходить в «коньячное состояние».

Макс, всю жизнь бывший тощим и длинным, в последние годы обзавёлся брюшком, хотя, кто им не обзавёлся? Я бы тоже килограммов шесть с радостью скинул. Да подрос бы на несколько сантиметров. А ещё бы яблочек молодильных прикупил.

– Ну, не знаю, – ворчливо отвечает Юрик, выливая в рот содержимое рюмашки – может и успеешь, а может, ничего уже и не останется.

Я оборачиваюсь к двери. В актовый зал вваливается Миха Зайцев с двумя дамами под руку. Миху я время от времени встречаю в городе, он работает водителем, возит какого-то шишку на крутой тачке, но сейчас интересует меня не он, а его подружки, вернее одна. Вторую я идентифицировать не могу, а вот эту… блин… Эту я узнаю сразу! Это Вика Хаблюк!

Подтянутая, высокая, загорелая, с сумасшедшими украшениями, на высоченных каблуках, яркая, независимая и… до сих пор «ничё так»! Очень даже ничё…

– Вика! – делаю я удивлённое лицо. – Ну, ты даёшь! Да ты прямо звезда подиума! Обалдеть!

Мой голос теряется в хоре других восхищённых или завистливых восклицаний, но она меня замечает

– Тёмка! – радостно и почти счастливо кричит Вика. – Вот уж кого не ожидала встретить! Ты же вроде в Москву перебрался!

Ага, перебрался, да потом обратно переперебрался. Лет двадцать, как… а то и больше…

– Разве может Москва конкурировать с возможностью увидеть, тебя? – по-плейбойски небрежно отвечаю я.

Смотрите-ка, повеса и донжуан. Ты чего, хвост что ли распустил? Седина в голову, дешманский коньячок в кровь? Ты губу-то закатай – где ты, и где она…

– Ну, иди, хоть обнимемся! – подзывая, машет рукой Вика, и я, естественно, не теряя ни секунды, бросаюсь в её объятия.

Чмок, чмок, ах, какой аромат! Бляха, Вика, ну, ты, мать, даёшь. Разумеется, всё это невинные приятельские обнимашки, но я глажу её по спине и чувствую упругие (упругие, Карл!) мышцы кора. А в мышцах я толк знаю.

На каблуках она выше меня на полголовы, ну и пофиг. Мне давно уже пофиг…

– Эх, Вика-Вика… – усмехаюсь я. – Мечта жизни! Несбывшаяся.

Практически, первая любовь и, если разобраться, то и последняя, ибо особо я на этом поприще не продвинулся. Мы хохочем.

– Ураныч, давай! – уверенно командует Миха. – Ты что ли начальник бутылки? Наливай, а то Костёр без огненной воды сейчас инфаркт схлопочет. Покраснел вон, как рак. Вика, хорош соблазнять, ты же его прикончишь красотой своей. Он парень-то некрупный, ему много не надо.

Вот гад, Миха! Деликатность, можно сказать, – это его второе имя. Все хохочут. Кругленький Юрик, он же Ураныч и просто Юран, оживляется. Мы, передавая рюмочки, заливаем в себя ещё янтарной жидкости.

– Так, ребята, рассаживаемся! – требует училка.

– Давайте на галёрку, – предлагает Вика. – Тёма, ты со мной!

Она берёт меня за руку и тащит за собой.

– Так, – тепло и влажно шепчет она мне в ухо, когда мы усаживаемся. – Рассказывай. Выкладывай всё, как есть. Где ты, с кем, чем занимаешься?

– Сначала ты, – качаю я головой и указываю на неё пальцем, едва не касаясь груди.

– Я? – усмехается она. – Мне и рассказывать-то нечего, всё примитивно просто. Я же тогда за Алика вышла, ну, ты знаешь, наверное.

Знаю, конечно. Я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться при упоминании Цепа, того чувака, с которым я столкнулся в дверях.

– Сразу после школы считай, – пожимает она плечами. – Забеременела, дурочка неопытная. Но я не жалею, Алиска у меня чудо, а не девчонка. Уже сама мама. Только тс-с-с! Это секрет.

– Так ты бабка?! – свожу я брови, изображая Ивана Грозного из «Ивана Васильевича».

– Тихо, я сказала, – толкает она меня локтем в бок и кокетливо хихикает.

Я подмигиваю, улыбаюсь, но думаю про Алика. Все называли его «Цеп», а те, кто его не боялся, говорили «Цепень». Борец, хам, задира и… настоящий козёл.

– Правда, долго мы с Аликом не протянули, – журчит Вика. – Какая я была идиотка, вообще! Он же ни одной юбки не пропустил. Надо было за тебя выходить!

Она громко смеётся и все оборачиваются, потому что уже началась официальная часть и сейчас на сцене выступает новый директор школы. Кажется, о традициях и преемственности. Ну, правильно, о чём ещё-то…

– Держите, – подаёт две рюмки Юрик.

Мы выпиваем.

– Ты-то небось своей жене не изменял? – прищуривается Вика.

– С тобой бы кому угодно изменил, – усмехаюсь я и понимаю, что, возможно, это не так уж далеко от истины.

– О, да ты дамский угодник! Поднаторел в комплиментах за сорок лет! Ну, и вот, а потом я вышла замуж за профессионального спортсмена. За футболиста.

Этих ребят я знаю. Неплохо знаю.

– Это вообще был кошмар, – закатывает она глаза. – Короче, Тём, я ведь сейчас третий раз замужем и третий раз развожусь. И у меня трое девок от трёх мужей! Самой младшей пятнадцать лет. И знаешь, кто мой теперешний муж? Мурашов. Да, тот самый, владелец заводов, газет, пароходов. И вот, что я тебе скажу, главное, что я поняла за свою жизнь. Чем человек богаче, тем он более жадный. Ты не жадный?

Она снова смеётся. Надо же… Что за хрень… При известии, о разводе с последним мужем, сердце радостно ёкает. Совсем чуть-чуть. Немножечко. Но ёкает. Тебе-то что, Тёма? Твой поезд уже давно ушёл, мальчик. Ушёл безвозвратно. Ушёл в депо. Впрочем, ничего у меня не ёкает, это всё несерьёзно, я знаю, это из-за коньяка.

– Нет, – качаю я головой. – Я щедрый.

– Да, ты всегда такой был, – кивает она. – Редкий случай, когда деньги не портят человека. Ну, давай рассказывай, а то я всё про себя да про себя. Женат? Сколько детей? Как бизнес?

Да уж, не хотел бы я, честно говоря, тебе всё это рассказывать. Единственный радостный момент заключается в том, что деньги меня действительно не испортили. Не успели, судя по всему. Но говорить об этом не особенно хочется.

Да и что сказать? Что после армии доучился в меде, и однокурсник подбил заняться бизнесом? Времена весёлые тогда были, безбашенные. У меня кое-что было от родителей, а он занял денег и мы открыли несколько фирм, хотели организовать лучший в стране медицинский центр, лечить по методике Архипова, а потом всё потеряли? Зашибись история, да?

Особенно то, что потеряли мы с однокурсником, а приобрёл твой Алик. У него батя работал в «конторе» и оказался кредитором моего партнёра. Так что офис и квартира в Москве, добытые за несколько лет изнурительных трудовых безумств, а также сексуальная и интеллектуальная красотка-модель, ставшая моей супругой, перешли к этому самому козлу Алику. Вернее, не совсем, красотка жена перешла к его отцу-гэбэшнику, хотя и ненадолго.

Это было уже после вашего развода. Но ты, наверное, что-то об этом слышала.

А может, рассказать тебе, что из-за всего этого я полгода проторчал в Лефортово и вообще кое-как выкрутился? Или то, что жёнушка, прощаясь сказала, что физически не в состоянии любить неудачника и вообще, за время нашего брака ни разу не испытала оргазм?

Юран снова подаёт нам полные стопочки и мы тайком замахиваем. По пищеводу идёт тепло, а в голове раскручивается бесшабашная карусель…

То, что родители погибли в аварии ты знаешь, это ещё в десятом классе было… Что тебе ещё поведать, дорогая красавица Вика? Могу сообщить, что двадцать лет работал врачом в заштатных футбольных клубах, жил, как придётся и спал, с кем придётся, а когда вернулся домой, работал в скорой помощи, в каких-то профилакториях… Разное.

Или тебе рассказать, что отовсюду меня попёрли из-за постоянных поисков истины на дне стакана? В итоге кончилось всё снова собственным «бизнесом». Кхе… В пятьдесят шесть я снимаю кабинет в вонючем подвале и просто делаю массаж. Всё бы ничего, но тяжеловато уже, физическая нагрузка, знаешь ли… Впрочем, посетителей совсем немного…

– В разводе, детей нет, – с улыбочкой прищуриваюсь я.

– Почему развелись?

– Из-за разности сексуальных пристрастий.

– Извращенец! – снова громко ржёт она, и смотрит с нескрываемым интересом.

На нас опять оглядываются окружающие, а класснуха зыркает так, будто не было никаких сорока лет, и она сейчас вызовет в школу родителей.

– А бизнес… – продолжаю я. – Да ничего, спасибо. Занимаюсь услугами в области здравоохранения. Клиентов хватает… Мануальная терапия, нутрициология там всякая, немедикаментозное оздоровление и прочее модное шаманство…

– Точно, ты же врач!

– Угу, – киваю я. – Доктор Айболит.

– Надо к тебе прийти, где у тебя офис?

– Да, здесь недалеко, на Калинина, – неохотно отвечаю я. – Но мы и на дому услуги оказываем. У нас больше всего массаж спросом пользуется…

– Серьёзно? – уже захмелев, ухмыляется Вика.

Ага, всё честно, серьёзней некуда.

– А сам можешь? – подмигивает она. – А то может и закажу тебя с выездом на дом!

Она начинает смеяться и тут же прикрывает рот ладонью. Пальцы красивые, ухоженные, ногти красные.

– Не слушай, несу всякие глупости!

– Могу и сам, – усмехаюсь я. – Главное, не пожалей потом, я ведь пощады не дам.

– Не слушай, не слушай, – машет она своими светлыми волнистыми волосами и мне кажется, что в глазах её мелькает искра. – Ты человек серьёзный, это я вон дурочка с переулочка, да?

– Нет, Вик, ты не дурочка.

Она подмигивает, мол, могу быть дурочкой, могу умницей. Артистка.

На сцене, тем временем, появляется школьный ансамбль и заводит «Когда уйдём со школьного двора».

– Иди, пригласи Палех танцевать, – мурлычет Вика.

Палех – это фамилия нашей бывшей класснухи. Это я каким-то чудом помню.

– Не, опять придётся объяснять, кто я такой, – отказываюсь я. – Давай лучше я тебя приглашу, ты хотя бы меня узнала.

Она соглашается, и мы не слишком твёрдым шагом выходим на «танц-пол» – в широкий проход между рядами кресел, где всегда и устраивались танцы. А даёт ведь себя знать коньячок натощак. Вслед за нами начинают выдвигаться и другие танцоры, более молодые, закончившие школу намного позже нас.

Танцую я целомудренно, особых вольностей не допускаю… Правда, когда руки под действием сил гравитации начинают сползать вниз по спине, Вика недовольно хватает их и подтягивает выше.

– Только не надо жир на боках пальпировать, доктор, – комично хмурясь, выдаёт она. – Любые другие места – да, но там – нет.

Ансамбль начинает следующую песенку, современную, наверное, я её не знаю. Народу прибавляется. Надо же, танцы. Вроде, в программе не заявлены.

– Пойдём покурим в тыбзик, – шепчет она мне на ухо. – В смысле, я покурю, а ты на атасе постоишь. Помнишь, как в старые времена? И словечко само всплыло… Тыбзик…

– Пошли, – соглашаюсь я.

Мы идём к выходу. Актовый зал находится на пятом этаже и, чтобы попасть в уборную, нужно спуститься на этаж ниже. Здесь за дверьми в те давние времена всегда кто-нибудь тусовался. Кто-то переобувался, кто-то зашибал у малышни деньжата, кто-то назначал дуэли.

Выходим из двери и Вика, запнувшись, резко хватает меня за руку и буквально повисает на мне. Руки у массажиста крепкие, пожалуйста, пользуйся.

– Ой, – говорит она и, держась за меня, поджимает ногу и второй рукой поправляет туфельку.

Наши лица оказываются близко друг к другу, очень близко. Я смотрю на неё… Удивительно, она всё ещё милая. Разумеется, это уже не та свежая, пышущая красотой и ранней зрелостью школьница.

Есть и морщинки, и кожа чуть провисает, и пластика, судя по всему была. Но глаза такие же синие, как сорок лет назад. Тот же румянец на красиво очерченных скулах и те же полные, сочные губы. Да и хрен с ней, с пластикой. А может…

Поддаваясь порыву я вдруг тянусь к ней, но она чуть отворачивается и моё движение заканчивается в «нигде». Ну, мне к этому не привыкать… Сердце всё-таки немножко дёргается и чуть сжимается. Глупость какая… Точно, это из-за коньяка.

– Не надо, – вмиг сделавшись серьёзной, говорит она. – Вот если бы тогда, помнишь, когда Альберт тут ещё был? Вот если б ты тогда поцеловал, всё, наверное, было бы совсем иначе. А теперь ни к чему. Ничего не будет…

– Э, Чебураха, ты чё творишь, в натуре! – раздаётся вдруг голос Альберта. – А ну, отвали от моей девчонки!

Блин! Всё точно так же, как и в тот самый раз! Мы тогда закончили девятый и балдели на школьной дискотеке в последний день занятий. И всё было вот так же, абсолютно так же. Цеп стоял чуть внизу на лестнице, а мы с Викой вышли из зала.

Покурить, кстати. Я полез целоваться, но тут возник Алик… её дружок как бы. Она сказала мне, мол, не надо и, типа, что ты делаешь, хотя была совсем не против. Как и сейчас. Сказала специально, чтобы я сохранил лицо, потому что переть против Цепа было самоубийством. Здоровый шкаф, метр восемьдесят пять, да ещё широкий в плечах, боксёр, силач и хулиган. Он бы меня урыл.

Тогда я отошёл, а вот сейчас она мне говорит, что если бы в тот раз я не струсил… Да пошёл ты нахрен, Альберт Черепанов! Цепень хренов! Бычий! Да, точно, бычий цепень, иди ты в зад! Смешно. Бычий цепень, иди в зад. Я улыбаюсь.

– Ты чё лыбишься, чмо! – разъяряется Алик и ускоряется, поднимаясь по лестнице.

– Бычий цепень, вернись в зад! – надменно произношу, практически декламирую я и замечаю огромные удивлённые глаза Вики.

А вот так, знай наших. Тем более, ты уже давно не муж. И, почувствовав себя героем, настоящим Бэтменом, и получив от этого неслабый кайф, я решаю не останавливаться на достигнутом. Вернее, я не решаю, всё происходит само собой. Руки сами, губы сами, ну… в общем, я же говорю, само.

Я обхватываю её голову и притягиваю к себе. Притягиваю и целую. Она хлопает глазами, задевая длинными ресницами мою щеку. Вкус коньяка, запах блаженства и волнующие касания ресниц. А ещё громыхающее, как камушек в бидоне, сердце. Докатился, герой-любовник. Ни стыда, ни совести. На лестнице с девками целуешься, а она, между прочим, бабка, у неё внуки имеются.

Ну и, как вполне закономерное противодействие, готовое к любому действию, Алик Цеп, разъярённым драконом, Кинг-Конгом, бешеным псом, цербером и самой злющей гарпией бросается в мою сторону. Отталкивает Вику, так что та чуть не падает, и хватает меня за ворот единственной приличной рубашки.

Раздаётся треск. Это пуговицы вырываются с мясом. Жалко рубашку, впрочем, зубы, если дойдёт до них, будет жальче, а, главное, не в пример дороже. Поэтому, геройствовать, так на опережение.

Я наношу удар, тем более, что рожа у Альберта становится до ужаса похожей на его детскую, наглую и мерзкую физиономию. А это я воспринимаю, как вызов и возможность поквитаться за то юношеское унижение, которое, быть может, испортило всю мою последующую жизнь.

Если бы не оно, я бы не уехал в Москву и не женился на меркантильной фригидной дылде. Хотя и не факт… К тому же он стоит на лестнице на пару ступеней ниже и в кои-то веки мы оказываемся с ним одного роста.

В общем, я размахиваюсь и, как Зидан, бью лбом в нос Цепню. Раздаётся хруст и делается чрезвычайно больно голове. Ох, как больно. Что там у этого Зидана в черепушке?

Впрочем, боль сразу отступает, когда я вижу реки крови текущие по недавно ещё такой самоуверенной физиономии Цепня. Меня охватывает радость, я бросаю победный взгляд на Вику и… И, собственно, всё приятное, щекочущее самолюбие и питающее гордость, на этом вмиг заканчивается, потому что, как ни странно, Цеп не умирает и даже не теряет сознание от моего удара.

Он всхрапывает, как жеребец, и бросается на меня, маша кулаками, будто крыльями мельницы. Я тут же получаю по чайнику, а именно по глазу и по, носу. По чайнику, по шее, в дыхалочку и ещё раз по чайнику…

Получаю и падаю к ногам Вики Мурашовой, урождённой Хаблюк. Сразу возникает шум, кто-то подбегает. Не знаю кто, поскольку вижу только ноги. Кто-то склоняется надо мной. Все шумят, кричат, кто-то матерится. Только я лежу ровно и издаю едва слышные стоны.

Меня поднимают закадычные друганы Юрик и Макс. Вика суёт салфетку, класснуха отчитывает, а Миха Зайцев, прижав Цепня, конкретно на него наезжает. Он боксёр. А тот борец. Два бойца из ларца. Но Миха за меня, он мой кореш. Ну, когда-то был…

Я смотрю на это всё немного отстранённо, потому что у меня всё плывёт перед глазами, голова раскалывается, а вся одежда залита кровушкой. И… блин… что за ерундистика… это что за одежда? И почему они все так молодо выглядят, будто мы снова в десятом классе.

– Как я выгляжу? – спрашиваю я, кое-как выговаривая слова.

– Зашибись, – кивает Макс. – Отлично выглядишь. Как если бы по тебе каток проехал.

– Или трамвай, поддакивает Юрик.

– Но ты молодец, – добавляет Максим Криворучко.

– А почему вы такие молодые? – хмурюсь я. – Юрик, ты чего намешал в коньячок свой?

– Да ты выпил-то полглоточка всего, – усмехается Ураныч.

– Бляха! – злюсь я. – Может, это, конечно, от ударов по голове. Ладно, пойдёмте, а то я за себя не ручаюсь. И даже пока не знаю, кого следующего отделаю.

Они сочувственно хмыкают и помогают мне спуститься по лестнице, а потом ведут к дому. Благо, он здесь рядышком. Всё та же родительская квартира, в которой я жил, когда учился в школе.

– Мамка дюлей добавит, да? – спрашивает Юрик.

– Мамка дюлей? – обескураженно переспрашиваю я.

– Ну, да, за рожу разбитую, – усмехается он. – Доставай ключи.

Странные шуточки… Родителей уж нет давно. Он сам же на похоронах был…

В голове шумит, мысли расползаются. Я сбрасываю ботинки и на автопилоте прохожу в свою берлогу. Свет не включаю, и пру, как летучая мышь по ультразвуку.

Капец, приплыли. Всё, с бухлом нужно заканчивать. Да и с мордобоями тоже. Как-то неприятно, честно говоря. Всё тело болит. Всё тело… А завтра, как на зло, полный день работать. Физически, бляха… Жесть… Не включая свет, я раздеваюсь, бросая одежду на пол, и валюсь на диван. А-а-а-а… как мне плохо. Сейчас сдохну…

Утром сквозь сон я слышу голоса, как будто разговаривают мои родители. Надо же… Как хорошо хоть во сне почувствовать себя ребёнком. Несколько раз звучит слово «каникулы»… Да, было бы не плохо оказаться на каникулах…

Я окончательно просыпаюсь от того, что будто бы хлопает входная дверь. Блин, как же всё болит. Вот же мудила этот Цепень… Нахрена я вообще пошёл на этот вечер встречи! И пить не надо было. Я же решил не пить больше… Балбес…

Я раздираю глаза и сажусь на диване… И… это что ещё за хренотень… Блин… это что?

Мой старый письменный стол, книжные полки, шкаф, намалёванные мной собственноручно абстракции, давно, благополучно, сгнившие на даче. Какого хрена? И диван вроде старый! Какое «вроде»! Совсем другой. Совсем! Что за магия?

Я вскакиваю и тупо озираюсь, по сторонам, машина времени, в натуре. Бегу в ванную и стою, собираясь с духом, прежде чем решаюсь, наконец, посмотреть в зеркало.

– Чего?! – восклицаю я вслух.

Я замираю, рассматривая своё изображение и чувствую, как земля уходит из-под ног… В зеркале нихрена не я…

2. Фальшивый доцент

Хотя, вообще-то, я…. Смотрю, смотрю, смотрю… Вроде я… Но и не я… И побои тут ни при чём. Побои, вообще-то, не такие уж страшные. Ну, да, бланш под глазом, нос в крови, но, главное, зубы целы. С этим всё ясно. Неясно только с самой рожей. Рожа эта больно детская. Но… всё-таки моя! Бляха-муха…

Не веря глазам, я начинаю себя ощупывать. Прикосновения чувствую, звуки слышу, запахи ощущаю. Какого хрена здесь творится? Списать всё на Юркин коньяк уже не получится. Если только допустить, что он унёс меня в волшебную страну, навсегда изменив сознание… Но для того, чтобы допустить такое, нужно хотя бы, расстаться с головной болью…

Я выскакиваю из ванной и иду на кухню. Всё как тогда! Ёлы-палы! Старая газовая плита, старая мебель, старый, круглый, как мыльница, холодильник «ЗИЛ». В десятом классе отец новый купит… Жесткач! Выдвигаю ящик. Да, лекарства на месте. Ацетилсалициловая, сульфадимезин, цитрамон, левомицетин, горчичники, термометр, тавегил, анальгин.

Беру анальгин. Знаю, что яд, но от одного разика ничего не сделается. На плите стоит хромированный гранёный чайник. Прикладываю руку. Блин, горячий. На буфете замечаю две бутылки «Саян». Привычным жестом, выдвигаю ящик с приборами и достаю открывашку. Капец, всё та же, что и сейчас. Я до сих пор ей пользуюсь…

То есть… получается, что… если я, конечно, не сплю и если ещё жив… получается, что я в… дайте сообразить… восемьдесят третьем году? Судя по всему, как раз перешёл в десятый класс. В восемьдесят четвёртом закончу школу. И опять все эти мучения, опять всё снова? Опять короткие радости и затяжные удары судьбы?

Запив сладкой и, блин, реально вкусной газировкой таблетку, я иду осматривать свои хоромы. «Саяны», кстати, моя любимая… Так… родительская спальня, коридор, гостиная. Квартира у нас по тем старым временам хорошая, даже очень, сталинка, полнометражная.