Флот и Фолкленды. Архипелаг раздора. История Англо-аргентинского военного конфликта 1982 года

Тем не менее влияние Фолклендской войны на доктринальном уровне оказалось невелико. Успешное боевое применение в вооруженном конфликте продлило срок службы ряда кораблей, однако кардинальный пересмотр взглядов на характер и приоритеты использования ВМФ произошел лишь в середине 1990-х, после окончания холодной войны и возникновения новых военных очагов в Передней Азии. Тогда британцы вернулись к идее строительства сбалансированного флота с выраженной экспедиционной направленностью, способного не только участвовать в ОВМС НАТО, но и действовать самостоятельно против региональных противников в зонах британских политических и экономических интересов. А вот величина британского оборонного бюджета в процентном отношении к национальному ВВП уменьшилась по сравнению с 1982 годом более чем вдвое. Поэтому Королевский ВМФ стал еще более «компактным», и вместо постоянного военно-морского присутствия в проблемных районах современная доктрина предусматривает быстрое развертывание из пунктов постоянного базирования. Но это уже совсем другая история.

Еще одним следствием проводимой правительством Тэтчер политики экономии бюджетных средств стала нехватка топлива, а также дефицит запчастей и расходных материалов. Из-за этого корабли на продолжительное время выбывали из строя, задерживаясь в ремонте, или ожидая его, или просто томясь у причальных стенок. Количество боеготовых единиц составляло в лучшем случае шестьдесят процентов от списочной численности. А находившиеся в строю не могли нести службу и вести боевую подготовку с прежней интенсивностью. Аналогичные проблемы испытывали и авиаторы. Поэтому число кораблей и самолетов, которые Великобритания оказалась в состоянии в короткий срок выставить на битву было куда меньшим, чем значилось на страницах популярных военных справочников «Jane’s Fighting Ships» и «The Military Balance».

Аргентино-чилийский спор о принадлежности пролива Бигл

Великобритания была не единственной страной, с которой Аргентина имела территориальные разногласия. Конфликт с Республикой Чили из-за островов Ленокс, Пиктон и Нуэва, расположенных к югу от пролива Бигл, едва не привел к войне.

До обретения независимости земли двух соседних государств находились под властью испанской короны: генерал-капитанство Чили и вице-королевство Рио-де-ла-Плата. Во время войны за независимость Чили и Аргентина были союзниками, а дальше конфликтовали из-за спорных территорий. Эти страны имеют третью в мире по протяженности границу длиною в 5308 км, большей частью в труднодоступных горных районах Анд. В колониальную эпоху внятное описание границы отсутствовало, а пограничные районы оставались в основном незаселенными. Это в последующем повлекло большое количество территориальных споров между бывшими колониями. В 1870-х годах обстановка несколько раз накалялась после того, как чилийские власти задерживали суда, имевшие аргентинскую лицензию на право вести промысел в патагонских водах. В ответ Аргентина захватила американское судно, имевшее чилийскую лицензию. В ноябре 1878 года этот случай едва не привел к началу военных действий, когда Аргентина ввела в Рио-Санта-Крус отряд боевых кораблей. Но конфликтующие стороны в итоге благоразумно избежали войны и 23 июля 1881 года заключили между собой при посредничестве Соединенных Штатов первый договор о границе. По нему Аргентина получила обширные территории в предгорных районах Южных Анд и к северу от Магелланова пролива; к Чили отошли менее обширные западные территории, но зато множество островов. Огненная Земля была поделена пополам.

Пролив Бигл, названный в честь барка «Бигл», на котором в 1830-х годах совершил плавание Чарльз Дарвин, разделяет главный остров архипелага Огненная Земля и лежащие к югу от него острова Осте, Наварино и другие более мелкие. По восточной части пролива проходит государственная граница между Аргентиной и Чили, а его западная часть полностью принадлежит чилийской стороне. Границы в договоре 1881 года четко проводились по градусам и меридианам. Однако позже у аргентинцев возникло иное его прочтение: воспользовавшись тем, что в тексте договора отсутствовало четкое определение протяженности пролива Бигл, аргентинское правительство озвучило тезис о том, что восточный вход в пролив лежит намного западнее, чем принято считать, и признанная морская граница прекращается с островом Наварино, а лежащие к востоку от него острова Ленокс, Пиктон и Нуэва должны принадлежать Аргентине, что послужило основанием для длительного территориального спора, известного как «конфликт в проливе Бигл» (исп. Conflicto del Beagle). Впрочем, помимо него было еще множество неурегулированных участков на границе в Андах.

На фоне нарастающей конфронтации обе страны усиленно вооружались как на суше, так и на море. Особенно впечатляющей была гонка морских вооружений. Предпринимались шаги и по мирному урегулированию. В 1899 году страны благополучно разрешили пограничный спор о Пуна-де-Атакама и временно умерили военно-морское соперничество, однако уже в 1901 году снова оказались на грани войны и еще с большей настойчивостью продолжили заказывать в Европе новые боевые корабли. Однако помериться «морской мощью» на деле им не довелось благодаря примирительному посредничеству Великобритании, имевшей большие коммерческие интересы в регионе. Соединенное Королевство в значительных объемах импортировало аргентинское зерно и чилийскую селитру. Британские дипломаты всегда умели выдвигать убедительные аргументы, и 28 мая 1902 г. конфликтующими сторонами были подписаны т.н. «Майские пакты» (исп. Pactos de Mayo), предусматривавшие мирное разрешение территориальных споров и ограничение гонки морских вооружений. Роль независимого арбитра в пограничном споре о территориях в Патагонии была возложена на короля Эдуарда VII. В знак примирения на горном перевале Бермехо в 1904 году воздвигли огромную статую Иисуса Христа, известную как Андский Христос. Согласно соглашению об ограничении морских вооружений от 9 января 1903 года, Чили и Аргентина отказывались от приобретения ранее заказанных кораблей и брали обязательства не заказывать в течение пяти лет новые, а из имевшихся чилийский броненосец «Капитан Прат», и аргентинские броненосные крейсера «Гарибальди» и «Пуэйредон» были демилитаризованы. Огромные финансовые затраты на строительство флотов в итоге оказались деньгами, выброшенными на ветер.

Общее аргентино-чилийское замирение никак не продвинуло решение вопроса о проливе Бигл. В 1904 году аргентинское правительство предложило чилийцам вернуться к его обсуждению и совместно заняться гидрографическими исследованиями пролива, чтобы подвергнуть ревизии ранее установленную границу. Чили, сославшись на международную картографию пролива и договор 1881 года, ответило отказом. На этом тогда и закончилось, хотя отношения двух стран оставались напряженными и неурегулированный конфликт продолжал тлеть.

Проблема напомнила о себе в 1958 году в виде инцидента на острове Снайп, необитаемом островке на западном входе в пролив Бигл. Аргентинцы разрушили маяк, возведенный в первой половине года высадившимися там чилийскими военными, и установили взамен него свой, который, в свою очередь, был демонтирован чилийской стороной, поставившей на его месте новый маяк. Его 9 мая 1958 года разнес в щепки огнем артиллерии главного калибра аргентинский эсминец «Сан Хуан», а 11 августа на острове высадилась рота морской пехоты Аргентины. Чилийцы ответили отправкой в пролив Бигл двух фрегатов… В итоге стороны все же договорились оставить остров Снайп необитаемым. Следствием этого инцидента стало принятие Чили в октябре 1958 года «Резервного медного закона» (исп. Ley Reservada del Cobre), согласного которому 15% налоговых поступлений с экспорта меди, являющегося главной статьей чилийского экспорта, должно обращаться на финансирование строительства вооруженных сил.

В 1970-х годах Чили и Аргентина вновь оказались на пороге военного конфликта из-за спора о проливе. После многочисленных препирательств и неудачных попыток урегулировать претензии собственными силами стороны решили прибегнуть к помощи международного арбитража. 22 июля 1971 г. президенты Чили и Аргентины Сальвадор Альенде и Алехандро Лануссе подписали арбитражное соглашение (Арбитражное соглашение 1971) при посредничестве Великобритании, в роли в церемониального арбитратора выступила королева Елизавета II. Арбитраж, начавший рассмотрение дела 1 января 1973 года, длился более четырех лет. За это время коллегия из пяти арбитров, отобранных Чили и Аргентиной из Международного суда в Гааге, провела экспертизу предоставленных ей материалов (несколько десятков томов), а также обследовала предмет спора на местности. Окончательное решение арбитража должно было быть представлено британской королеве, которая в свою очередь рекомендовала бы принятие или отклонение этого решения, не изменяя его. Вердикт был оглашен в 1977 году: все три спорных острова и прилежащие к ним воды принадлежат Чили. Аргентина, чьи претензии оказались отвергнуты, решением арбитража не удовлетворилась и предложила Чили снова вернуться к двухстороннему формату переговоров. Чилийцы согласились. К этому времени в обеих странах пришли к власти военные хунты во главе с генералами Аугусто Пиночетом и Хорхе Виделлой. Однако даже личная встреча двух диктаторов в январе 1978 года не помогла урегулировать спор.

В этих условиях вооруженные силы Аргентины приступили к планированию военной операции под кодовым наименованием «Соберания» («Суверенитет»), которая должна была начаться 22 декабря 1978 года. На границе двух стран в этот период постоянно происходили провокации. Планом операции предусматривался на первой стадии захват принадлежащих Чили островов на юге континента, а на второй стадии – в случае отказа западного соседа принять навязываемые ему условия примирения – намечалось открытие широкомасштабных военных действий на всем протяжении аргентино-чилийской границы. Эти военные приготовления были известны чилийцам. Их вооруженные силы, хотя считались наиболее профессиональными в Латинской Америке, численно уступали аргентинским, и кроме того, в условиях санкций, введенных США и ведущими европейскими державами против режима Пиночета, испытывали трудности с оснащением современной боевой техникой. Также существовала угроза, что в случае начала войны Чили пришлось бы иметь дело не только с Аргентиной, но и с сопредельной Республикой Перу, с которой отношения не заладились еще с самой Второй Тихоокеанской войны 1879—1883 годов. Тем не менее чилийцы готовились дать агрессору бой на суше и на море, а после разгрома его ударных группировок перенести боевые действия на территорию Аргентины. Обе стороны произвели оперативное развертывание своих войск и морских сил. Однако в день «Д», 22 декабря, операция «Суверенитет» была сначала отложена аргентинцами на несколько часов из-за сильного шторма, а затем прекращена почти сразу после ее начала, породив среди исследователей дискуссии, успели ли аргентинские пехотинцы пересечь государственную границу с Чили на Огненной Земле до того, как был получен сигнал «Отбой», или все это время оставались на исходных рубежах в ожидании результатов схватки на море.

Остается неясным, как аргентинская сторона собиралась оправдать свои действия в свете норм ООН, закрепивших для стран-участниц принцип мирного разрешения конфликтов и неприменения силы. Хотя вооруженные интервенции во второй половине XX века иногда все равно случались, а ядерные сверхдержавы, равно как и отдельные непримиримые государства Ближнего и Среднего Востока, позволяли себе крайне пренебрежительно обходиться с Уставом ООН, Аргентина была не в том положении. И, в отличие от территориального спора за Мальвинские острова, не могла прикрыться документом, подобным Резолюции Генассамблеи ООН №2065 (XX). Здесь она однозначно предстала бы агрессором86 со всеми вытекающими негативными международными последствиями. Это дает основания задуматься, а не было ли все это просто «постановкой» в расчете на вмешательство авторитетного посредника, включая заранее срежиссированную задержку с началом атаки, чтобы дать возможность представителю медиатора своевременно прибыть на место.

С миротворческой миссией выступил Папа Римский Иоанн Павел II через специального посланника кардинала Антонио Саморе. Католическая церковь в государствах Южной Америки пользуется большим авторитетом, поэтому мирный процесс пошел, хотя окончательно разногласия по проливу Бигл были улажены только семь лет спустя. Министры иностранных дел Аргентины и Чили 9 января 1979 года скрепили подписями «Акт Монтевидео», зафиксировавший согласие сторон вернуться за стол переговоров и сократить численность войск в «горячем» регионе до уровня начала 1977 года. В ноябре 1984 года Аргентина и Чили заключили в Риме Договор о мире и дружбе, ратифицированный обеими странами весной 1985 года. Спорные острова остались чилийскими, однако Аргентина получала значительные преференции по использованию омывающих их вод. В дополнение к этому в августе 1991 года между двумя странами было подписано соглашение, в котором разрешены двадцать два проблемных территориальных вопроса; оставшиеся два вопроса было решено оставить на суд международных арбитров. Чили продолжает претендовать на часть территории Антарктиды, называемую Чилийской антарктической территорией, на которую также претендуют Аргентина и Великобритания.

Таким образом, к моменту начала Фолклендского вооруженного конфликта Аргентина и Чили все еще находились в состоянии острой политической конфронтации. Это «противостояние на два фронта» привело к тому, что значительные контингенты аргентинской армии, специально подготовленные для ведения боевых действий в условиях холодного климата, в том числе 6-я и 8-я горнопехотные бригады, а также 11-я пехотная бригада и подразделения спецназа87, оказались скованными на чилийской границе. Великобританию же это побудило к сближению с Чили перед лицом общего врага.

Лицемерность, самонадеянность и заблуждения

Вот два вопроса, которые должны возникнуть у читателя, обратившегося к теме Фолклендского вооруженного конфликта:

На что рассчитывала Аргентина, ввязавшись в военный конфликт с крупной европейской индустриальной державой?

Почему Великобритания, несмотря на наличие очевидных признаков готовящегося аргентинского вторжения на Фолклендские острова, не осуществила никаких упреждающих военных и политических мер?

На поверку, во-первых, аргентинское дело – с учетом удаленности от Великобритании района боевых действий и фактического состояния ее вооруженных сил и общества – не было настолько безнадежно в военном отношении, как это на первый взгляд может показаться с высоты современного послезнания88. Во-вторых, аргентинцы пребывали в уверенности, что воевать не придется. Как и британцы. Причем обе стороны сами ввели себя в заблуждение тем, что выдавали желаемое за действительное. Британцы – в силу лицемерности их менталитета, аргентинцы – из самонадеянности, свойственной южной натуре.

Создается впечатление, что руководство Великобритании принципиально не хотело видеть признаков нарастания военной напряженности. Так уже было в 1950 году в Корее. Тогда Государственный департамент США в официальном заявлении ограничил американский оборонный периметр на Тихом океане Алеутскими островами, островом Рюкю и Филиппинами, что могло быть расценено как исключение Корейского полуострова из сферы государственных интересов Соединенных Штатов, а южнокорейская и американская разведки настойчиво не замечали развертывания северокорейских войск на границе. В итоге историки спорят, была ли это вероломная агрессия северокорейских коммунистов или хитроумная американская провокация с целью получить повод для открытия военных действий против КНДР. Нет никаких прямых указаний на то, что миссис Тэтчер хотела войны с Аргентиной, однако карты легли так, что применение силы в ответ на аргентинское «нарушение мира» было единственным вариантом, способным снять политическую проблему Фолклендов на многие годы вперед. Причем если в мирное время каждый миллион фунтов стерлингов, потраченных на оборону островов, мнился разорительным для госбюджета, то война списывала какие угодно, на два порядка большие, расходы.

В начале весны 1982 года хватило бы послать к островам пару атомных подводных лодок – хороший ход, на который аргентинцам было нечем ответить. Он дал бы британским политикам возможность выиграть время и прийти к какому-то приемлемому политическому решению. Однако, во-первых, для посылки подводных лодок требовались достаточно веские основания, чтобы исключить «порожний» вариант, ранее имевший место в 1977 году. Во-вторых, субмарины не могли находиться в Южной Атлантике бесконечно. В-третьих, этого «приемлемого политического решения», как показали предшествующие пятнадцать лет бесполезных переговоров, просто не существовало, либо британцы были к нему абсолютно не готовы. Следовательно, события рано или поздно должны были принять тот оборот, который они приняли в конце марта 1982 года.

Британская уловка, придуманная для самих себя, заключалась в игнорировании очевидной информации. Как желчно пишет в книге «История катастрофических провалов военной разведки» бывший офицер британской разведывательной службы Джон Хьюз-Уилсон про своих соотечественников: «Британцы пользуются среди соседей репутацией лицемеров… если какая-либо идея кажется им неприемлемой, они либо отвергают ее как вовсе несуществующую, либо вкладывают в нее совершенно иной смысл, который как раз вписывается в рамки проводимой в данный момент политики». Еще одним препятствием для усвоения поступающей развединформации являлось пристрастие жителей Британских островов излагать суть дела в витиеватых неопределенных формулировках, допускающих двусмысленное толкование. В частности, именно в таких выражениях был составлен отчет Объединенного комитета разведывательных служб по фолклендскому вопросу, следствием чего стало преуменьшение существующей угрозы и решение министра иностранных дел лорда Каррингтона не поднимать тему в Комитете по обороне и внешней политике.

Вопросы внешней разведки в Соединенном Королевстве (в противоположность России, где привыкли видеть в такой роли исключительно людей в погонах) по большей части находятся в ведении Министерства иностранных дел, что, по единодушным критическим отзывам представителей других правительственных структур, наделяло это ведомство «огромными возможностями манипулировать информацией и уклоняться от ответственности». Тем не менее в конечном итоге именно Форин-офис был назначен виноватым в том неловком положении, в котором оказалось британское политическое руководство 2 апреля 1982 года, а для самого министра иностранных дел это обернулось уходом в отставку.

Представитель МИДа (обычно замминистра) председательствовал в Объединенном комитете разведывательных служб (Joint Intelligence Committee (JIC)), МИДу же подчиняется Секретная разведывательная служба (Secret Intelligence Service, она же МI-6). Та самая, от лица которой в популярной кинофраншизе спасал мир британский суперагент Джеймс Бонд. Две другие разведывательные структуры – это Центр правительственной связи (Government Communications Headquarters (GCHQ)), ответственный за ведение радиоэлектронной разведки, и Разведывательное управление Министерства обороны (Defence Intelligence Staff (DIS)). Разбором и анализом поступающих от этих служб разведданных занималась Группа текущей разведывательной информации по Латинской Америке (The Latin America Current Intelligence (LACIG)), которая в период с июля 1981 по январь 1982 года восемнадцать раз собиралась на совещания, но фолклендский кризис ни разу не стоял в ее повестке дня. Даже когда подготовка к вторжению вышла на финишную прямую, а эфир наполнился интенсивным радиообменом, ни одна из этих служб не смогла вовремя обнаружить и правильно интерпретировать намерений аргентинской стороны. И это при том, что в описываемый период британцам были доступны аргентинские военные шифры89. А те немногие достоверные тревожные сообщения, которые поступали с мест, зарубались аналитиками и не достигали заинтересованных должностных лиц.

Реальные «джеймсы бонды» оказались совсем не похожи на киношных и полностью провалили дело. В то время Аргентина, – как пишет об этом Хьюз-Уилсон, чтобы хоть как-то оправдать их некомпетентность, – «находилась где-то в нижней части британского списка приоритетов в отношении сбора разведданных» и даже считалась союзником в борьбе с коммунизмом. Резидентом МI-6 в регионе являлся Марк Хиткот, который был «объявленным» сотрудником британской спецслужбы и вместе со своими аргентинскими коллегами противостоял советской и кубинской разведкам. И, конечно, находился «под колпаком» у SIDE90, а британская агентурная сеть в Аргентине если и существовала, то ее эффективность уподоблялась описанному в романе Грэма Грина «Наш человек в Гаване».

Разведывательное управление Министерства обороны черпало информацию от аккредитованных за рубежом военных атташе. Однако первостепенная задача военного представительства в Аргентине определялась в стимулировании импорта британской оборонной продукции, а не сборе разведывательных сведений. Полковник Стивен Лав, возглавлявший военную миссию при британском посольстве, как пишет об этом Хьюз-Уилсон, «не мог позволить себе такую роскошь, как поиск секретной информации; если бы он занимался тайным шпионажем, посол Уильямс выслал бы его из Буэнос-Айреса ближайшим рейсом». Впрочем, Лав имел возможность использовать открытые источники и свою вхожесть в военные круги. Получаемая им информация постепенно складывалась в тревожную картину, и беспокойство полковника Лава росло с каждым днем. В начале 1982 года он даже за собственный счет совершил путешествие на Фолклендские острова (посольство отказалось оплатить ему эту поездку), хотя теоретически они не входили в зону его ответственности. Доклад Лава был датирован 2 марта 1982 г. В нем содержалось предостережение об ужесточении аргентинского политического курса, сопровождаемое подробным анализом возможных вариантов силовых акций. Этот документ был разослан в Разведывательное управление Министерства обороны, в подразделение MI-6, занимающееся Латинской Америкой, и Робину Фирну, чиновнику МИДа, ответственному за Фолкленды, а также Рексу Ханту, губернатору Фолклендских островов. Однако по возвращении в Лондон после войны Лав обнаружил, что его доклад не был распространен и не предпринято никаких адекватных действий в связи с его предупреждениями.

Тревожный сигнал поступил и от командира судна ледовой разведки «Эндьюренс» кэптена Николаса Баркера, который в ходе посещения аргентинской военно-морской базы Ушуая в конце январе 1982 года получил крайне холодный прием. Командир ВМБ контр-адмирал Орасио Саратьеги, его давний знакомый, отказал во встрече (по другим сведениям, просто отсутствовал на месте) и запретил подчиненным «обращаться с британцами запанибрата». Как позже это описывал Баркер: «Они отказались, играть с судовой командой в футбол и даже предоставить нам поле для матча с местной гражданской командой. Совсем не так, как было в предыдущие заходы, особенно при визите в Пуэрто-Бельграно двумя месяцами раньше… В отсутствие контр-адмирала Саратьеги я вызвал капитана 1 ранга Руссо, который сообщил, что я нахожусь в мальвинской зоне военных действий. Я засмеялся и спросил, с кем воюют аргентинцы. „С вами“, – ответил он без всяких эмоций и затем быстро перевел разговор на другую тему». Баркер известил обо всем в Лондон, но там посчитали, что он нарочно сгущает краски, стремясь добиться отмены решения об отзыве «Эндьюренса» из Южной Атлантики.

Центр правительственной связи со штаб-квартирой в Челтнеме, занимавшийся радиоперехватами, являлся службой, полностью свободной от каких-то конъюнктурных или политических предубеждений, однако не имел постоянных пунктов сбора информации в Южной Америке, а среди его сотрудников очень немногие владели испанским. К тому же перехват аргентинских радиопереговоров не входил в число его приоритетных задач. Наиболее ценным источником информации являлись радиоперехваты, осуществляемые «Эндьюренсом». А еще некоторые материалы подкидывали американские коллеги по цеху.

Также британцы могли иметь доступ к разведданным Национального управления воздушно-космической разведки США, использовавшего разведывательные спутники KH-9, KH-11 и самолеты-разведчики SR-71. Передаточным звеном служил британский Объединенный центр воздушной разведки (Joint Air Reconnaissance Intelligence Centre (JARIC)) на авиабазе Брэмптон в Кембриджшире. Однако никаких полезных разведданных об Аргентине за первые три месяца 1982 года по этому каналу не поступало. Вряд ли стоит этому удивляться, если принять во внимание, что в период холодной войны американские спутники следили преимущественно за советскими объектами в Северном полушарии, а не за Южной Атлантикой.