Полная версия
Пальма новой жизни. Сборник рассказов странствующего музыканта
Космонавт: «…люк у нас в ракете маленький, и посадка вызывает определенные трудности. А еще между фермой обслуживания и ракетой щель сантиметров сорок, нам доску кладут, и мы по ней заползаем… доска обернута ковром…» (здесь космонавт смутился, и я понял КАКИМ ковром она обернута).
– Возможно, это дань ковру-самолету, – заметила знакомая понтийская анархистка. – Путь к звездам тоже лежит через ковер!
Колесо. И не только
Понадобилось мне купить колесо. Не простое, а электрическое, чтобы потом примкнуть его к велосипеду да и кататься на здоровье. Потому как электровелосипед стоит от шестисот долларов, а обычный я присмотрел за сотню.
И сразу мне магазин велосипедный попался. И вот тут начались странности. Я не раз замечал, что «нормальные люди» стремятся всеми силами меня игнорировать, даже если я им деньги принес. Взгляд стыдливо отводят в сторону, порой несут ахинею, а однажды только от моего присутствия разбежался целый офис. Но об этом я позже вам расскажу.
– Колесо мне нужно, вот как у вас на витрине, только побольше диаметром. В принципе, сразу было заметно, что с продавцом что-то не в порядке. Старый, бледный, глаза голубые, на плоском лице смесь тоски и презрения. Злодей на пенсии, – подумал я, – опасности уже не представляет.
– Нет таких колес.
– Ну, смотрите, – решил идти до конца – велосипеды с такими колесами есть (показал на велосипед, не отвертится), значит и колеса должны быть, – закончил я блестящую логическую цепочку.
– Так мы их сами делаем!
– Вот и прекрасно, сделаете мне? Сколько это будет стоить?
– Берем втулку, – продавец говорил глядя в стену, – потом ставим спицы, – прошелся по магазину, осмысленно заглянул под стол и… забыл про меня.
– Кхм, эээ, так и сколько будет стоить ваша работа?
– Двенадцать.
– Чего двенадцать? – я начал потихоньку перемещаться к двери.
– Триста шестьдесят.
– За все?
– Хозяин наш в тюрьму сел, – продавец обвел взглядом полки, повернулся ко мне спиной.
– Не вовремя, как не вовремя. Подругу свою избил.
После этого вышел из магазина и обреченно зашагал куда-то вдаль…
Противозаконная горизонталь
Задумывались ли вы о том, что в современном обществе существует негативное отношение к горизонтальному положению человеческого тела?
Проведите опыт – остановитесь в любом месте, где присутствуют люди. Если это только не проезжая часть – с вами ничего не случится. А потом попробуйте лечь – в музее, поликлинике, на улице, возле здания парламента, на вокзале. И вы – удивительное дело – сразу попадёте в незаконную жизненную ситуацию. Почему так? Какими законами это определяется? Я, например, лежание предпочитаю стоянию и хождению.
Более того, как показывает практика – свободно лежащий человек более противозаконен ночью, нежели днем. Что не укладывается ни в какие рамки и противоречит анатомическим потребностям человека и нормам международного права. А ведь навык свободно-праздного общественного лежания был утерян относительно недавно – вспомните древнюю Грецию, где возлежание было настоящим искусством:
«Ели древние греки лежа, точнее, возлежав, и не на обычных спальных ложах, а на особых сиденьях-апоклинтрах (от слова „апоклино“ – „разгибаю корпус, спину“). Апоклинтры были сделаны так, чтобы сидящим на них людям практически вообще не нужно было бы двигаться»
Разогнутое свободно-лежащее человеческое тело чувствует себя намного комфортнее, чем скрюченное на стульях, скамейках и креслах. А как легко и радостно работалось бы возлежащим на барских полатях чиновникам – даже и представить трудно. И не только им. Возлежать могли бы и врачи, и офисный персонал, и даже полицейские на диванах с мигалками.
Массовое лежание оздоровило бы экономику и улучшило криминогенную ситуацию. Ибо лежащий человек добрее стоящего, он менее склонен к агрессии, он здоровее и – как следствие – более успешен.
Воскликнем же вслед за поэтом: «Где плюшевые красные диваны?»
А правда, где?
БСЭ и комарики
На яффском блошином рынке, посреди развалов бесценного трёхкопеечного антиквариата, мне попался тёмно-зелёный том Большой советской энциклопедии. Старый, потёртый, пыльный, пахнущий знаниями иных времён. И я вспомнил всё, ну, или почти все, потому как многое забывается, иногда так сильно, что я готов воскликнуть вслед за моей бабушкой: «я забыла больше, чем ты сейчас знаешь!»
Энциклопедия же была настольной книгой моего детства. Очень рано я сообразил, что чтение беллетристики не имеет смысла, ибо практически не несёт ценной информации об окружающем мире, и поэтому переключился на энциклопедии. Но и здесь жизнь преподала мне урок, – знания почерпнутые из книги не дают полного представления о способах использования самой книги. А дело было так.
Я спал сном праведника вместе со своей молодой подругой, пока меня не разбудил истошный крик: «комарики! везде комарики! убей их!» Затем зажегся свет и моя рыдающая половинка выпихнула меня из кровати на бой с комарами. Я был сонным и ещё очень неопытным молодым человеком, поэтому глубоко задумался о происходящем. О такой ситуации не говорилось в энциклопедиях и я растерялся. – Комарики, меня кусаю комарики, – рыдала подруга и это рыдание каким-то доселе неизвестным мне способом полностью лишало меня здравомыслия. Потолки у нас были высокие, за три метра, и хитрые комары сидели именно там, на недосягаемой высоте. Да, комары хитро выжидали, подруга плакала, я стоял посреди комнаты в семейных трусах и стремительно погружался в экзистенциальное отчаяние.
И когда разум, наконец, остановился – я взял в руки том Большой советской энциклопедии. Он всегда лежал на столе – на случай непредвиденных обстоятельств. И эти обстоятельства, видимо, наступили. Мелькнула у меня на секунду здравая мысль – засандалить книгой в свою возлюбленную и тем решить проблему, но я смалодушничал, подпрыгнул аки заправский баскетболист и в высшей точке траектории бросил энциклопедию плашмя вверх – прямо на беспечного комара.
Трусы мои раздувались во время снижения, как парашют, а руки воздевались ввысь и ловили падающий том, и на потолке появлялось новой красное пятно. Так, медленно танцуя в наступившей тишине, нарушаемой лишь глухими ударами книги знаний, я парил по комнате, поражаясь тому насколько правильным был мой литературный выбор, ведь никакая другая книга не обладала необходимыми массово-габаритными характеристиками.
Я тогда подумал, что это единичный случай, нелепая флуктуация, а оказалось нет – метафора всей моей жизни. Так и прыгаю с тех пор в цветастых семейных трусах, замираю в точке, где производная от координаты по времени обращается в ноль, и забрасываю как можно дальше вверх том Большой советской энциклопедии. С каждым броском он улетает все выше и выше, и когда-нибудь улетит навсегда. А я медленно опускаюсь на землю на спасительных трусах-парашютах.
Три способа взаимодействия с бытиём
Есть три способа взаимодействия с окружающим миром. Три стратегии получить желаемое: действовать с умом, действовать с помощью глупости и бездействовать.
С первой стратегией всё более или менее ясно. Человек ставит цель, выстраивает план действий, прилагает усилия, получает промежуточные результаты, вносит коррективы, снова прилагает усилия и так до бесконечности. Способ этот хорош на бумаге, но в реальности мало кому подходит.
Все мои попытки действовать разумно и по плану – рассыпались в пыль под гомерический хохот бытия. Корректировать было нечего, и я решил испытать способ глупости. Метод этот хорош тем, что гарантированно дает результат, правда совсем не тот, о котором вы мечтали, но жизнь становится насыщенной до предела.
Работает способ глупости так. Хотите вы, например, перебраться жить в столицу. Денег у вас нет. Знакомых нет. Но всегда есть Изя (который спрятался во второй части этой правдивой книги). Вы находите его, а точнее – это он находит вас, и после непродолжительного общения на экзистенциальные темы, нисходит на вас сила и благодать, и вы решаете вот прямо сейчас покорять Москву (или Питер, или ехать в Европу, или еще что-нибудь не менее грандиозное и небывалое). Решаете – и едете, несмотря на отсутствие денег и прочих материальных ресурсов. Москву вы не покоряете, из Европы вас депортируют трижды, но в процессе глупого действия рождается Книга-книг, которая покоряет мир вместо вас.
Непринужденной глупостью оказалось весьма успешно противостоять разрушительному хаосу внешнего мира. Теперь рассмотрим третий способ – бездействие. Долгое время я полагал, что он может принести только один результат – нулевой, но это оказалось не так. Этот способ работает в том случае, когда вам нужно что-то простое и обыденное, что есть почти у всех, а вам никак не получается эту штуковину заиметь. Если такое происходит, то это означает только одно – вы ищите то, что само обязано вас найти, и ваши усилия только мешают.
Данная стратегия у меня прекрасно сработала с поиском подруги. Многолетние поиски не приносили результата, пока я не понял, что женщины заинтересованы во мне многократно сильнее, чем я в них. Поэтому пусть сами ищут, а я займусь более важными вещами, например, лежанием на диване и улучшением мира. Так всё и произошло – полугодовое возлежание на диване, и подруга сама нашла, сама пришла, и даже борщ приготовила, хотя я об этом и не просил.
Волшебная флейта
У меня флейта си-бемоль второй октавы настолько мощно выдаёт, что иногда усилитель от перегрузки выключается. Поэтому я осторожен. Чувствую, си-бемоль на подходе, потише играю, мне внеплановые отключения музыки ни к чему. Так и сегодня – прошёл опасное место, расслабился, и совершенно напрасно.
Водопад. Сначала шум характерный, ниагарский, я подумал всё, приплыл, галлюцинирую, а потом глаза опустил – я в бурном потоке, спереди – вода, по бокам – вода, а что сзади, так и поворачиваться страшно. Газон там был искусственный, пальма, камни, все это приподнято на метр, вокруг стеночка из декоративного бетона. Я на газон ещё рюкзак свой бросил. Так вот, ничего этого больше не было, то есть пальма стояла, но уже в озере по которому плавал мой рюкзак, а через бортик переливался на меня водопад. Я флейту в одну руку, второй провода выдираю, переключатели выключаю – оборудование дорогое – аккумулятор из реки достаю, усилитель уже не помню чем схватил и выпрыгнул на сушу.
То, что старушки молодеют от моей волшебной флейты, дети перестают плакать и пускаются в пляс, я знал. Что сумасшедшие могут осыпать попкорном или упасть рядом в припадке любви к искусству – мне тоже известно. Но чтоб воду из камня и пластмассы – это первый раз со мной.
А меня ещё пугали, что пенсии не будет в старости, а зачем мне пенсия, если я вам водопад в любом месте организовать теперь могу. Пойду в горисполком, пусть назначат меня городским водоискателем.
Загогулина Клее
Плох тот русский, кому хотя бы раз в жизни не приходит идея покорить Берлин. Не оказался в стороне и я. Деньги давно и как-то беспросветно закончились, имущества я не нажил, поэтому отправился в поход налегке. Оставались, правда, с десяток фотографий от фотовыставки, которая не принесла почему-то мне всемирной славы, девать их было некуда, посему я просто расставил их на лавочках и уехал.
В Берлин я прибыл на центральный железнодорожный вокзал. Он оказался многоэтажным и футуристическим. Поезда были на подземном уровне, поезда ездили на втором этаже, а под стеклянным куполом проносились небесные электрички. На этом вокзале я очень быстро потерялся. Час бродил в поисках выхода, между лифтами, эскалаторами, магазинами и толпами народа. А когда нашёл – сразу столкнулся с местным бомжом. Он был стар, в рваной одежде, источал нехороший запах и ещё на нем не было обуви. В дырявых носках он стоял возле стеклянных дверей, на холоде – дело происходило в октябре – и смотрел в пустоту мира остекленевшими глазами. Голову его украшала капитанская фуражка.
Вот, – окатило меня страшной догадкой, – наверное так происходит со всеми, кто отправляется покорять Берлин. Они не могут даже покинуть вокзал и навеки застревают у выхода. Проходят годы, у них разваливается обувь, изнашивается одежда и появляется этот странный пустой взгляд.
Я обошёл бомжа, походил взад-вперёд по вокзальной площади, надеясь, что в голову придёт хоть какая-нибудь здравая мысль о дальнейших действиях. Но в голову ничего не приходило, зато в зеркальной витрине я столкнулся со своим отражением и выражение моих глаз очень мне не понравилось. Как же быстро это происходит! Я поскорее вернулся на станцию, стараясь не смотреть на клошара. Однако тут произошла вот какая странность, если раньше я не мог найти выход, то теперь, куда бы я ни пошёл – быстро оказывался у дверей с бездомным. Я садился на эскалаторы, спускался и поднимался на лифтах, бродил по перронам, но результат был один – стеклянные двери и фигура безумца за ними.
У меня кружилась голова, мутило в животе и самое неприятное – умственная деятельность была на грани полной остановки. Спас меня поезд, – не думая, я шагнул в открывшуюся дверь, повалился в кресло и закрыл глаза. А когда открыл – за окном уже мелькали пригороды Берлина. Жизнь вновь наполнилась смыслом. Поезд – хорошая штука для решения любых проблем. Стоит в него сесть, как самая запутанная жизненная ситуация перестаёт быть таковой. Если бы это было возможно – с удовольствием провёл бы там всю жизнь. Но каждый поезд, рано или поздно, прибывает на конечную станцию. В моем случае это оказался Лейпциг. Я бегом покинул вокзал и не раздумывая сел в жёлтый, наполненный светом и теплом, трамвай №2.
Почему именно в него? Все просто – в Лейпциге у меня живёт товарищ, а к его дому ходит именно этот трамвай.
Немецкие города, за исключением Берлина, весьма пустынны и напоминают ухоженные кладбища.
– А где все люди? – спросил я своего товарища, – почему город пустой?
– На работе, все на работе, это же немцы. – Мы шли по лейпцигской улице и товарищ объяснял мне особенности немецкого менталитета. – Для немца работа – главное в жизни. Все разговоры у них только о работе. Я как-то спросил у знакомого, думает ли он о смерти, настолько тот был жизнерадостен. Он очень удивился: «а зачем об этом думать?». – Кстати, видишь это здание? Это дом престарелых, там когда-нибудь закончится моя история.
Эта фатальная предначертанность немецкой жизни произвела на меня тяжелое впечатление. А товарищ продолжал знакомить с городом:
– Обрати внимание, какой шикарный тут жилой фонд. Можно часами ходить, а он не кончается. Я у немцев часто спрашиваю, у вас столько жилья, на фига вы к нам полезли? Нужны вам были наши деревни? Кого вы там хотели расселять, у вас дома все прекрасно!
У меня все друзья – философы (один настолько философ, что изъясняется исключительно притчами). А все уважающие себя философы-мудрецы должны ходить в картинные галереи, особенно если вход туда бесплатный, и вдвойне особенно – если это выставка работ Клее…
Дети рисовать не умеют. Они выдают либо бездарный авангард, либо наивные домики-солнышки-мама-папа-я. Однако иногда, среди всех этих цветных кривулек, вырвется на свободу особенная каляка-маляка. Кривая, мощная, странная, весёлая, наполненная первозданным вселенским хаосом. Такая, что смотришь – и глаз отвести не можешь. Изучением этого феномена всю жизнь занимался немецкий художник Пауль Клее. Да так заизучался, что открыл секрет, тайное знание, научился рисовать кривульки как ребёнок и даже лучше.
В Лейпциге я набрёл на его выставку. Рисовал Клее на том, что было под рукой. И на холсте, и на обрывках бумаги, картонках, короче – рисовал он на всем. Одна его работа являла собой длинный мятый обрывок бумаги с синей загогулиной. Эта была именно та самая загогулина, я сразу её опознал. Проникающая в мозг глубже сознания и подсознания, в те времена, когда их ещё не было, а были только нерезкие пятна света и цвета, первое, что видит новорождённый, это была моя личная загогулина, можно сказать изначальная и давно позабытая. А Клее о ней напомнил, за что ему поклон и почтение.
Нарушитель спокойствия
Этого типа я заприметил возле центральной синагоги. Он полулежал на асфальте, ругался матом по-русски и просил подаяние. Рядом валялась гитара, что мне сразу не понравилось – не люблю потенциальных конкурентов.
Зная, как любят меня маргиналы, бомжи и сумасшедшие, я почти не сомневался, что где бы я ни встал – этот персонаж вскоре появится рядом.
Так и случилось. Не успел я поиграть и полчаса, как городскую пастораль нарушил крик. Местная городская идиллия, сообщу это непосвящённым, очень своеобразна. Израильтяне любят создавать прогулочные зоны среди трущоб. Сами трущобы при этом не трогают, зато улицу выкладывают розовой плиткой, ставят лавочки, нелепые фонарики, развешивают флажки, гирлянды и прочую мишуру. Получается этакое праздничное гетто для пенсионеров. Именно в этот мирок ворвался вопль:
– Пидарасы!
А затем появился и сам возмутитель спокойствия. Шел он нетвёрдой пружинящей походкой, демонстративно пил из горла водку и периодически подходил к русским бабушкам с приветствием: «вы – пидарасы!»
Бабушки хлопали невинными глазами, а наш герой, довольный произведённым эффектом шел, раскачиваясь, дальше. Но, разумеется, далеко не ушел. В пяти метрах от меня он решил сделать привал, уселся на землю и продолжил комментировать окружающую реальность:
– Пидарасы, *лять, вы все пидарасы!
Всякое случалось в моей музыкальной жизни: танцевали под музыку дети и безумцы, гадили на усилитель голуби, угрожали ножом бандиты в Будапеште, отбирали флейту пьяные охранники, дрались, а одна старушка даже бросалась клюкой (не попала), а потом целовала свои груди, такие они были… длинные. Но матом ещё никто не аккомпанировал. Стоит только выйти из толпы, перестать имитировать осмысленную деятельность, как безумие мира в ту же секунду проявится возле вас, окружит и уже не отпустит никогда.
– Пи-да-ра-сы, – продолжал между тем нараспев мой новый сосед, – какие вы все пи-да-ра-сы!
Меня, впрочем, он оценил по достоинству, чем немало удивил:
– Молодец, музыкант! Играй музыкант! Дави их, гадов!
Не оставлял без внимания он и добросердечных граждан, бросавших мне трудовые шекели:
– Молодец, старуха, скоро копыта отбросишь!
Я уже собрался менять позицию, как гражданин-обличитель подошел ко мне, и со словами «дави их, гадов» бросил пятьдесят шекелей в монетоприёмник.
И – не поверите – мое отношение к нему сразу изменилось. Я очень уважаю людей, которые дают мне деньги. Есть в этом что-то возвышенное. А дальше случилось чудо. Граждане стали усиленно бросать мне монетки – сначала мелкие, потом покрупнее, а затем перешли на купюры. Бомж пил водку, обзывал всех пидарасами и хохотал: «дави их, дави их, гадов, музыкант!»
Вот что мат животворящий делает!
Игла Эрдогана
Возьмём, к примеру, паяльник. Вещь эта в хозяйстве необходимая. Настолько, что паяльник – непременный атрибут моего дорожного несессера, наряду с иголкой, нитками, суперклеем, успокоительным и флаконом бензилбензоата (от внешних паразитов).
Но паяльник – первый среди равных. Потому как всевозможные коннекторы-адаптеры разных гаджетов и девайсов норовят выходить из строя в субботу вечером. До понедельника вы остаётесь отрезанными от реальности и вынуждены только гадать – рухнула ли уже, например, империя зла, или ещё нет.
А так – несколько изящных прикосновений раскалённого жала, сияющий шарик олова, ароматное облачко канифоли – и вы уже в курсе, что нет, не рухнула. И главный тиран жив, более того – он весело летает на орле, борется с гризли и выделывает фигуры высшего пилотажа на танке Т-66.
Короче, проблем с таможней у меня хватает. И если украинским мытникам достаточно просто рассказать о чесотке и прочих паразитах, подстерегающих свободного человека, после чего досмотр резко сворачивается, то с иностранцами сложнее – приходиться объяснять на пальцах, что иногда лишь усугубляет ситуацию.
Но иногда бывают такие странные дни, когда и паяльник бессилен…
Началась эта история 29 февраля весеннего месяца нисана в международном аэропорту города Харькова.
Началась с того, что при входе в здание аэровокзала у меня оторвалась лямка от рюкзака. Я открыл аварийный контейнер и не нашёл там иголки. Все остальное было на месте, а её не было. Я перерыл весь рюкзак – тщетно, иголка пропала в самый нужный момент. Я обратился за помощью к лощёным пассажирам в зале ожидания, но они лишь качали головами и морщили свои буржуйские лбы в ответ на мою пролетарскую просьбу.
Иголка нашлась у официантки аэродромного кафе. Я мастерски пришил лямку, но на последнем стежке игла сломалась. Мне стало неловко, я поспешно выбросил обломки и украдкой проследовал на посадку.
…Мой личный досмотр продолжался час. В присутствии офицера СБУ, таможни, специалиста по электротоварам и любопытствующих девиц в погонах. Никто не знал, что со мной делать, и, как водится, местный прапорщик предложил меня расстрелять. Это стало уже традицией.
В Стамбуле, куда я прилетел, меня ждал второй, не менее лёгкий досмотр. Турецкого я не знаю, поэтому на вопросы чиновников отвечал мычанием.
Вконец измученный я, наконец, проник на турецкую землю. Я был настолько издёрган, что меня стал беспокоить факт отсутствия иголки. Это была идея фикс. Мне нужна была иголка, как Ромео – Джульетте, как Марксу – Энгельс, как Розе – Люксембург.
Я физически ощущал напряжение лямок моего рюкзака, как медленно и неуклонно – стежок за стежком – расходятся на них швы, как не справляются с нагрузкой пуговицы на куртке, особенно в районе живота…
Паника накрыла меня, и я уже видел распавшуюся на куски всю свою амуницию. Я спрашивал иголку в магазинах, у прохожих, полицейских, а также – в аптеках, обменных пунктах и даже у чистильщиков обуви. Все было напрасно.
Поздно вечером на окраине Стамбула, в трущобах пропахших безнадегой и запахом жареных каштанов, я наткнулся на подозрительную компанию молодых людей. Кажется, это были торговцы наркотиками. А может и оружием, кто их разберет.
Ко мне они отнеслись агрессивно, но стоило мне попросить иголку, как гнев сменился на милость, а в глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.
– Иголку даст тебе Эрдоган, двадцать метров и зелёная дверь налево.
И я нашёл эту дверь, с небольшой красно-неоновой вывеской «Эрдоган», поднялся по темной винтовой лестнице на чердак и очутился в каморке. Там сидел ОН. За швейной машинкой «Зингер» времён правления Ататюрка и пришивал золотистый полумесяц к полотнищу красного флага.
Столетний турок прервал работу, молча вытащил иголку и протянул её мне. Я с трепетом принял драгоценность, поклонился и вышел на улицу.
Душа моя ликовала, а тревога развеялась, как облачко в ясном небе Стамбула.
Хорошо всё закончилось. Так и должно заканчиваться – и иголка нашлась, и все живы остались, и Эрдоган пришил, наконец, к алому полотнищу золотой полумесяц Аллаха.
Девочка и столб
В стародавние времена оно как бывало – стукнется человек лбом или другим каким местом, свезёт кожу, кровь выступит, свернётся, потемнеет. Ходит такой исторический персонаж с коричневым пятном, и всем ясно – ударился бедолага.
Так то раньше, сейчас иные времена, иные лбы, иная цветовая гамма. Не буду ходить вокруг да около и сразу перейду к делу – однажды утром по дороге на работу я налетел на столб. Поначалу ситуация развивалась стандартно – я упал, заголосили бабушки, подбежала женщина, кормящая грудью младенца, и – не переставая кормить, – давай мне раны залечивать. У тебя, говорит, кожа на лбу и виске свезена, но есть у меня лавандовое масло – в миг вылечит.
Подлечили меня, пыль отряхнули, бабушки голосистые разошлись, а я продолжил свой путь. Только вот люди от меня шарахаться стали. Подошёл я к автомобилю, зеркало заднего вида повернул и ахнул – на лбу, сверху вниз, огромное алое пятно образовалось, точь-в-точь как у Михаила Сергеевича. Ладно, думаю, пока до работы доберусь, пятно потемнеет и не будет так меня компрометировать.
Иду, а сам лицо от людей вбок отворачиваю, чтобы не травмировать излишне самаритян. Играть тоже стал в профиль повернувшись, выставил на обозрение гражданам здоровую половину лица. Но правду – не утаишь! Сначала ветер перевернул монетоприёмник. Диски, деньги, все перемешалось с дорожной пылью. Началось, успело промелькнуть у меня в голове и действительно – НАЧАЛОСЬ.
Уж если у музыканта начинается хаос, то его (хаос) ничто не остановит.
Девочка на велосипеде выскочила из толпы отдыхающих, неловко вильнула рулём, стукнулась об меня плечом, перевернула (опять!) монетоприёмник, ногой зацепилась за микрофонный шнур и покатила дальше. Сначала за ней поехал мой усилитель, потом батарея, а потом побежал и я. Ибо микрофон у меня дорогой – как десять узбекских пенсий, да и уезжающее от меня имущество тоже весьма ценно.